- Лишь бы не по усмотрению Кэтрин, - кисло улыбнулся он. - Мне очень не хочется, чтобы она распространяла лживые слухи... по крайней мере обо мне и Фебе.
- Какие же слухи она распространяет?
- Помилуйте. - Он поднял руку. - Не слишком ли много времени мы с вами уделили моей бывшей жене? Нас ведь как-никак интересует не Кэтрин, а Феба.
- Хорошо. Стало быть, последний раз вы видели дочь, когда та приехала на пароход с вами попрощаться. Какого это было числа?
- "Президент Джексон" отплыл из Сан-Франциско второго ноября, а вернулся вчера. Сойдя на берег, я тут же стал дозваниваться Фебе: от нее не было писем, и я волновался - как видите, не зря. Впрочем, писем она никогда писать не любила. Можете себе представить, как я испугался, когда ее соседка по комнате сообщила мне по телефону, что Фебы нет уже два месяца.
- И голос у соседки был встревоженный?
- Вроде бы да. Но она была убеждена - или ее убедили, - что Феба все это время провела со мной. Ей почему-то взбрело в голову - так, во всяком случае, она мне сказала, - что в последний момент Феба решила тоже отправиться в плавание.
- А вы с Фебой такую возможность обсуждали?
- Да, я хотел взять ее, но она совсем недавно перевелась в новый колледж, училась на последнем курсе и занятия пропускать не хотела. Феба ведь очень ответственная девушка.
- Кроме того, ей, вероятно, не хотелось расставаться со своим другом.
- Совершенно верно, без друга здесь тоже не обошлось.
- Вам что-нибудь Феба о нем рассказывала?
- Очень мало. Они и знакомы-то были меньше двух месяцев, ведь она только в сентябре поступила в Болдер-Бич.
- О нем, надеюсь, я смогу узнать от соседки Фебы. Как, кстати, ее зовут?
- Долли Лэнг. Я говорил по телефону и с ней, и с хозяйкой студенческого пансиона. И та и другая витают в облаках.
- Как зовут хозяйку?
- Понятия не имею. В колледже вам всякий скажет. Ее адрес: Болдер-Бич, Осеано-авеню, 221. Пансион, надо думать, находится неподалеку от кампуса. Заодно сможете поговорить с преподавателями и наставниками Фебы, со всеми, кто ее знал. Думаю, откладывать поездку не стоит, поезжайте сегодня же. И дорога красивая, через горы...
Говорил он без умолку, а я терпеливо ждал, когда этот нескончаемый поток наконец иссякнет. Уичерли был из тех людей, что советы дают охотно, а сами предпочитают бездельничать.
- А почему бы и вам тоже не поговорить с работниками колледжа? - поинтересовался я, когда он замолчал. - Вам бы они, думаю, рассказали больше, чем мне.
- Но я сегодня туда не собирался.
- Что ж вам мешает?
- Я не вожу машину. Терпеть не могу сидеть за рулем. Вообще, я на себя не полагаюсь.
- А вот я - на других.
Воцарилось глубокомысленное молчание, и я вдруг понял, что мы с ним только что обменялись взглядами на жизнь.
- Если хотите, поедем вместе, - предложил я.
Глава 2
Колледж Болдер-Бич находился в парке, на самом краю одноименного курортного городка, между тесно застроенным клочком суши и безбрежным океаном. Это был один из тех оазисов науки, которые в последние годы в огромном количестве вырастали по всей Калифорнии, дабы научить уму-разуму всех тех, кто был зачат в суровые дни войны. Здания из стекла и бетона были такой строгой формы, такими новенькими, что в окружающий пейзаж не вписывались никак. Искусственными казались и высаженные перед колледжем пальмы, и другие деревья, которые на ветру, дувшем с моря, походили на раскрытый веер.
Даже молодые люди, что сидели на траве или сновали со своими учебниками из корпуса в корпус, были какими-то ненастоящими и напоминали скорее статистов в студенческом мюзикле с буколическими мотивами.
Один совсем еще молодой парнишка, чем-то напоминавший Робинзона Крузо, проводил нас в административный корпус, где я расстался с Гомером Уичерли, который застыл у входа, с потерянным видом озираясь по сторонам.
Такой, впрочем, потеряется где угодно. Пока мы ехали, он успел немного рассказать о себе и о своей семье. Гомер и его сестра Элен были потомками переселенцев, с чьей фермы и повел свое начало Медоу-Фармс. Из рассказа своего спутника я уяснил себе, что род его постепенно вырождался: энергичный дед Гомера Уичерли построил ферму на голом месте, можно сказать в пустыне; отец нашел нефть и основал акционерное общество; Гомер же был лишь номинальным главой этого общества, а фактическим - муж Элен, Карл Тревор, который заправлял всеми делами в своей конторе в Сан-Франциско. Остановив машину перед студенческим пансионом, где жила Феба, я достал свой блокнотик и на всякий случай записал туда имя Тревора и его адрес. Жил он в Вудсайде.
Агенту по продаже недвижимости Осеано-авеню показалась бы раем, архитектору же - сущим адом: вдоль дороги, тесно прижавшись друг к другу, выстроились одинаковые коробки многоквартирных домов, на пустых участках спешно строились новые здания. Трущобы здесь давали прибыль, а прибыль рождала трущобы.
На доме под номером 221, опоясанном рядами балкончиков трехэтажном здании, висела скромная вывеска с нарисованными на ней пальмами - "Студенческий пансион "Океанские пальмы"". Я постучал в дверь с цифрой "один".
Дверь приоткрылась, и на площадку - с опаской, словно в ожидании налогового инспектора - выглянула пожилая массивная женщина.
- Вы хозяйка пансиона?
- Я управляющая, - поправила она меня. - Свободных комнат до осени не предвидится.
- А я совсем по другому вопросу. Меня прислал к вам мистер Уичерли.
- Отец пропавшей девицы? - переспросила она, помолчав.
- Именно. Мы рассчитывали узнать у вас кое-какие подробности. Можно войти?
Она оглядела меня с ног до головы без всякого энтузиазма. Чувствовалось, что от жизни она давно уже не ждала ничего хорошего.
- У меня со студентками хлопот почти не бывает. Можно сказать, вообще не бывает. А вы случаем не из полиции?
- Я - частный сыщик. Зовут Арчер. Пожалуйста, расскажите все, что вам известно про Фебу Уичерли.
- Я ее толком не знала. Моя совесть чиста.
Совесть чиста, а в дом не пускает.
- Вы бы лучше к администрации колледжа обратились.
Если пропадает студентка, отвечают они, а не я. Подумать только, сбежала неизвестно куда и неизвестно с кем! Я тух ни при чем, она и жила-то здесь всего два месяца, даже меньше.
- Как она себя вела?
- Как вела? Как все. И вообще, если разобраться, я вам отвечать не обязана. Идите в колледж - там и спрашивайте.
- Этим в данный момент занимается сам мистер Уичерли. Полагаю, в колледже будут довольны, если узнают, что вы нам помогли.
Она задумалась и прикусила верхнюю губу. Торчащие во все стороны черные волоски на ее тяжелом подбородке угрожающе вздрогнули.
- Ладно, входите.
В комнате пахло ладаном и одинокой старостью. Из черной рамки стоявшего на пианино портрета улыбался мужчина с квадратным лицом и длинными усами. Стены были увешаны всевозможными изречениями, одно из которых гласило: "Огромному замку так же далеко до небес, как и крохотной лачуге". Откуда-то сверху в эту тихую обитель врывались громкие звуки радио.
- Я миссис Донкастер, - представилась хозяйка. - Садитесь, если найдете куда.
В этой заставленной хламом, душной комнате места не было только мне одному. Поискав глазами, куда бы сесть, я опустился наконец в кресло-качалку, которое, стоило мне шевельнуться, издавало жалобный скрип. Миссис Донкастер пристроилась неподалеку.
- То, что произошло, для меня большой удар, - заговорила она. - У меня ведь со студентками забот никаких. Если у них и бывают неприятности - мелкие, разумеется, - они всегда обращаются за советом ко мне. Стараюсь помочь, чем могу, - муж ведь у меня был священником.
Она кивнула в сторону портрета и расчувствовалась:
- Бедная Феба! Знать бы, что с ней!
- А какого вы мнения о случившемся?
- Я вам прямо скажу, ей здесь не нравилось. Она ведь в таких условиях жить не привыкла, вот и сбежала - уехала и нашла себе место получше. Деньги у нее водились, свобода неограниченная - делай что хочешь. Между нами говоря, ей родители слишком много свободы давали. А этот ваш мистер Уичерли тоже хорош: бросил девчонку на произвол судьбы, а сам по морям плавает. Куда это годится?
- Скажите, Феба забрала с собой вещи, когда уезжала?
- Нет, хотя вещей у нее полно было. Ничего, надо будет - другие купит. Вот машину забрала.
- А какая у нее была машина?
- Маленькая, зеленого цвета. Немецкая. Кажется, "фольксваген". Она ее здесь купила, так что выяснить это не сложно. У большинства студентов, между прочим, своих машин нет - и слава богу.
- Вам, я вижу, Феба Уичерли не очень нравилась?
- Я этого не говорила. - Старуха с опаской покосилась на меня, как будто я обвинил ее в том, что она упекла девушку за решетку. - Говорю же, я ее почти не видела. Только и знала, что на своей зеленой машине разъезжать. Ей не до меня было.
- А как она училась?
- Понятия не имею. Это вы в колледже спрашивайте - им виднее. При мне она ни разу книги не раскрыла. Впрочем, с ее способностями, может, это и не обязательно.
- А что, она считалась... считается способной?
- Вроде бы. Вы обо всем этом с ее соседкой по комнате поговорите. Долли Лэнг - девушка хорошая, честная, она вам всю правду расскажет, ничего не утаит. У нее своя точка зрения.
- А сейчас Долли дома?
- Кажется, да. Позвонить ей?
Миссис Донкастер хотела было встать, но я ее опередил:
- Одну минуту. Немного погодя, если можно. Какая же у Долли точка зрения?
- Это уж пускай она вам сама рассказывает. - Старуха заколебалась. - Насчет Фебы мы с Долли кое в чем расходимся.
- В чем же?
- Долли считает, что Феба собиралась вернуться, а я так не думаю. Собиралась бы - вернулась. А раз не вернулась, значит, не хотела. Мисс Уичерли - особа капризная. Ей, видите ли, условия наши не нравились, распорядок. Ей свободу да веселье подавай.
- Она что же, вслух об этом говорила?
- Говорить, может, и не говорила, но я-то сразу поняла, с кем дело имею. Только вселилась - первым же делом мои занавески сняла и свои повесила. Даже разрешения не спросила.
- Погодите, но раз Феба повесила занавески, значит, никуда убегать отсюда она в ближайшее время не собиралась. Так ведь получается.
- Это у вас так получается, а у меня совсем иначе. Просто, по-моему, у этой богачки ветер в голове, вот и все! Ей же на всех, кроме себя, наплевать. Кукла балованная!
Наступило неловкое молчание. На лице миссис Донкастер изобразилось смятение, складки на подбородке расправились, а полные раскаяния и даже страха глаза встретились с глазами улыбающегося усатого мужчины на портрете.
- Простите, - сказал она, обращаясь к портрету, а не ко мне. - Я так расстроена, что говорю бог весть что. - Она встала и направилась к двери. - Я сейчас приведу сюда Долли.
- Не беспокойтесь, я сам к ней подымусь. Мне все равно хотелось осмотреть комнату. Какой номер?
- Седьмой, на втором этаже. - Ее тучная фигура застыла в узком дверном проеме.
- Вы все мне рассказали про Фебу? - допытывался я. - Про ее увлечения, например, вам ничего не известно?
- Откуда мне знать про ее амуры? Она мне не докладывала. - Челюсть старухи в этот момент была похожа на захлопнувшуюся мышеловку. Отзывчивая особа, ничего не скажешь.
По внешней лестнице я поднялся на второй этаж. За дверью под номером "семь" стрекотала пишущая машинка. Я постучал.
- Войдите, - послышался усталый женский голос.
У зашторенного окна, за письменным столом, на котором стояла зажженная лампа, в большом, с чужого плеча белом свитере из искусственной шерсти и в широких синих брюках сидела, обхватив коленями ножку стула, маленькая, нескладная, коротко стриженная девица, очень смахивающая на кролика. В глазах у нее застыло нечто, отдаленно напоминающее мысль.
- Мисс Лэнг, мне хотелось бы с вами поговорить. Вы сейчас очень заняты?
- Не то слово, - ответила девица, даже не пошевелившись. Затем, с безысходным видом дернув себя за челку, она изобразила на лице кривую улыбочку: - Сегодня в три часа дня я должна сдавать курсовую по социологии, от нее зависит моя оценка в полугодии, а у меня совершенно голова не работает. Вы что-нибудь знаете о причинах детской преступности?
- О детской преступности я знаю столько, что мог бы целую книгу написать.
Она просияла:
- Что вы говорите! Так вы социолог?
- Почти. Я - сыщик.
- Потрясающе. Может, тогда вы мне подскажете: кто больше виноват в детской преступности - сами дети или родители? А то у меня совершенно голова не работает.
- Это я уже слышал.
- Правда? Извините. Так кто же все-таки виноват - родители или дети?
- Если честно, то, по-моему, ни те, ни другие. Вообще, пора бы нам перестать обвинять друг друга. Когда дети обвиняют родителей во всех своих бедах, а родители - детей во всех их грехах, отношения между ними лучше не становятся. Надо не других винить, а к себе повнимательней присматриваться.
- Здорово! - одобрила она. - Как бы теперь это записать, чтобы звучало нормально? - Она оттопырила нижнюю губу. - "Деструктивное поведение внутри семейной ячейки..." Что скажете?
- Ужас! Терпеть не могу научного жаргона. Впрочем, мисс Лэнг, я пришел к вам не для того, чтобы на социологические темы беседовать. Я к вам по поручению мистера Уичерли...
Тут губки девушки сложились в кружочек, кожа на лице приобрела какой-то землистый оттенок, а изо рта вырвалось непроизвольное "Ой!". Она постарела на глазах.
- Неудивительно, что я никак не могу сосредоточиться, - сказала она наконец. - Надо же быть такой дурой - сбежала, никого не предупредив! Уже два месяца в себя прийти не могу. Ночью в холодном поту просыпаюсь. Как подумаю, что с ней могло случиться, - страшно становится.
- И что же, по-вашему, с ней могло случиться?
- Лучше не думать. Ночью ведь всегда самые нехорошие мысли в голову лезут. Вспомните пьесу Элиота про Суини. Мы ее по английской литературе недавно проходили: "Девушку каждый должен убить".
Долли покосилась на меня с таким видом, словно я и есть Суини, который пришел ее убить. Потом, расцепив ноги, "завязанные узлом" вокруг ножки стула, она вскочила, маленьким бело-синим мячиком прокатилась по комнате, уселась с ногами, спиной к стене, на кушетку, уперлась подбородком в колени и уставилась на меня. В ее зрачках настольная лампа отражалась начищенными медяками.
- У вас есть основания думать, что ее убили? - спросил я, повернувшись к ней вместе со стулом и загородив лампу.
- Нет, - ответила она писклявым голоском. - Просто мне очень за нее страшно. Миссис Донкастер да и все остальные считают, что Феба сбежала. Я тоже одно время так думала. А теперь мне кажется, что она собиралась вернуться. Я даже в этом уверена.
- Почему?
- По многим причинам. Во-первых, она захватила с собой только легкую сумку с одной сменой белья.
- Она хотела провести выходные в Сан-Франциско?
- По-моему, да. Во всяком случае, перед отъездом Феба сказала мне, что мы увидимся в понедельник: у нее в девять утра было занятие, на котором она собиралась присутствовать.
- Феба была с вами откровенна, мисс Лэнг?
Долли утвердительно кивнула головой, угодив подбородком в колено. В черных зрачках опять вспыхнул желтый огонек от настольной лампы.
- Я Фебу знаю совсем недавно, она же приехала только в сентябре. Но мы с ней сошлись быстро. Соображала она хорошо и иногда мне помогала. Она ведь на последнем курсе училась. - Опять прошедшее время! - А я только на втором. Кроме того, в нашей судьбе много общего.
- Расскажите.
- У нас обеих родители разошлись. Про ситуацию в своей семье рассказывать не буду - это к делу не относится, а у Фебы дома обстановка была ужасной: отец с матерью ссорились постоянно, пока наконец прошлым летом не развелись. Феба очень из-за развода расстраивалась, говорила, что теперь у нее нет дома.
- А на чьей она была стороне?
- На стороне отца. Ее мать, насколько я поняла, вышла за него замуж из-за денег. Впрочем, Феба говорила, что они оба хороши - ведут себя, как дети. - Она осеклась. - Опять я про родителей и детей. Вам, наверно, надоело, мистер... Вы, кажется, не назвались.
Я назвался.
- Она часто говорила о матери?
- Практически никогда.
- А мать с ней поддерживала связь?
- Мне, во всяком случае, об этом ничего не известно. Вряд ли.
- Феба знала, где в настоящее время живет ее мать?
- Если и знала, то мне об этом ничего не говорила.
- Значит, нет никаких оснований считать, что в данный момент она живет у матери?
- Маловероятно. Она ведь на мать злилась. И было за что.
- Она когда-нибудь говорила вам, почему?
- Напрямую - никогда, - Долли опять выпятила губу, словно подыскивала нужное слово. - Скорее, намекала. Как-то ночью мы разговорились по душам, и Феба рассказала мне про какие-то анонимные письма. Первый раз они пришли за год до развода, когда Феба приехала из Стэнфорда домой на пасхальные каникулы. Она вскрыла одно из них и прочла какие-то гадости про свою мать.
- Что именно?
- В письме говорилось, что она изменяет своему мужу, - выпалила Долли. - Причем, насколько я понимаю, Феба автору письма поверила. Еще она почему-то сказала, что в этих письмах виновата она сама и что из-за них, по сути дела, разошлись родители.
- Не значит ли это, что она их и написала?
- Едва ли. Я не поняла, что она хотела этим сказать, и стала допытываться, но наш разговор явно действовал ей на нервы, а наутро, когда я заговорила на ту же тему, Феба сделала вид, что она вообще мне ничего не рассказывала. - На лице Долли появилось какое-то загадочное выражение. - Напрасно, наверно, я все это вам говорю.
- Мне, кроме вас, Долли, не к кому обратиться. Скажите, когда произошел этот разговор?
- За неделю до ее исчезновения. В тот же вечер, помню, она рассказала мне, что ее отец собирается в плаванье.
- И как же Феба отнеслась к его планам?
- Хуже некуда. Она ведь сама хотела уехать - только не с ним.
- Не понимаю.
- Чего ж тут непонятного? Она собиралась сесть на пароход и уплыть в Китай. Одна, без него. Но наверняка никуда не поехала.
- Откуда вы знаете?
- Сначала она решила закончить колледж. Ей очень хотелось получить диплом, найти работу, встать на ноги и ни от кого не зависеть.
- И в первую очередь от отца?
- Да. И потом, неужели вы думаете, что молоденькая девушка отправится в далекое путешествие, не захватив с собой туалеты: вечерние платья, свитера, горы обуви, сумки, куртки. Даже роскошное светлое пальто с бобровым воротником - и то не взяла, а ведь ему цены нет!
- Где оно?