Глава 24
Я поехал обратно на Полуостров. Несмотря на "пятнадцатидолларовый" сон, устал я как собака. В голове у меня перемешались люди, события, города, идеи, и я был охвачен тем энтузиазмом, какой испытывает математик, когда ему кажется, что он вот-вот вычислит квадратуру круга - стоит только хорошенько подумать.
Заместитель директора телефонной компании в Пало-Альто после долгих препирательств сообщил в конце концов, что Бобби Донкастеру звонили из телефонной будки, находящейся на заправке в Бейшоре, в Кедровой аллее.
Кедров, как, впрочем, и других деревьев, в Кедровой аллее не было и в помине, зато было много машин, которые неслись через довольно безотрадный жилой массив в направлении шоссе. Перед самым выездом на автостраду, на углу, и находилась заправочная станция Гарри с вывеской "У нас можно приобрести льготные талоны-марки". Я издали увидел телефонную будку, которая, точно часовой, стояла на самом краю заправки.
Я подъехал к колонке, и ко мне из здания выбежал улыбающийся юркий седой человечек с брюшком, выдававшим в нем бывшего боксера второго полусреднего веса или корабельного механика, уволенного с флота по возрасту. На груди его белого комбинезона было вышито имя "Гарри".
- Слушаю, сэр.
- Заправьте полный бак. В него входит галлонов десять.
Пока лился бензин, я подошел к телефонной будке и посмотрел на ее номер - Дейвенпорт 93489. Когда я вернулся к машине, бывший боксер с остервенением тер ветровое стекло.
- Вам мелочь нужна? Позвонить хотите? - осведомился Гарри.
- Нет, благодарю. Я - сыщик, расследую дело об убийстве.
- Надо же, - отозвался он то ли с издевкой, то ли по наивности.
- Вчера вечером, часов в шесть, один из подозреваемых звонил по телефону из этой будки. Вы в это время работали?
- Да, и, кажется, знаю, кого вы имеете в виду. Ею уже и до вас интересовались.
- Значит, это была женщина?
- Еще какая. - Гарри, выронив тряпку, вскинул руки и изобразил в воздухе женскую талию. - Пышная блондинка в лиловом платье. Я ей деньги разменял.
- Зачем?
- Ей позвонить надо было. Она дала мне пятидесятидолларовый банкнот.
- А откуда она приехала?
- Вон оттуда. - И Гарри показал пальцем на ведущую к центру Пало-Альто Кедровую аллею. - Еле шла, ноги у нее, видать, болели.
- Она была пешком?!
- Да, представьте себе. Такая дамочка - и пешком.
- Опиши мне ее.
Он описал - Кэтрин Уичерли, не иначе.
- Ты уверен, что звонила она?
- На все сто. Зашла в будку, разговаривает и вдруг меня подзывает. "Где, - спрашивает, - здесь ближайший мотель?" ""Сиеста", - отвечаю, - но мотель этот никудышный, вам он, говорю, не подойдет". А она: "Подойдет, не беспокойтесь".
- И туда отправилась?
- Уж не знаю. Позвонила, вышла из будки и заковыляла в ту сторону.
- В какую?
- В сторону Сан-Хосе. "Сиеста" отсюда в десяти минутах ходьбы, вон, видите вывеску? Дыра, надо сказать, жуткая. Я ее предупредил, но она и слушать не стала, рукой только махнула и дальше говорит.
- А ты слышал, о чем она говорила?
- Нет, ни слова не слышал.
- А как она держалась?
- В смысле?
- Пьяная была или трезвая? Отдавала себе отчет в своих действиях?
- Об этом меня и до вас спрашивали. - Гарри поскреб черными ногтями в своей седой шевелюре. - Шла она вроде нормально, не шаталась, говорила связно, но нервничала, это сразу в глаза бросалось. Я об этом и другому джентльмену сказал.
- Какому? Высокому рыжему парню?
- Да нет, он не рыжий и не парень. С виду доктор. У него и на машине красный крест.
- Какая у него машина?
- Голубая двухдверная "импала" 1959 года.
- Он назвался?
- Может, и назвался, только я его имени не запомнил - не до него было.
- В котором это было часу?
- Пару часов назад. Я рассказал ему то же, что и вам, и он поехал в сторону "Сиесты".
- Можешь его описать?
- Нет, пожалуй. Но похож на врача. Все ведь они одинаковы, осматривают с ног до головы, как будто ты к нему лечиться пришел. Сильные очки, одет хорошо, коричневое твидовое пальто - такое больших денег стоит.
- Какого он возраста?
- Лет сорока пяти, может, пятидесяти. Усы у него с проседью. Старше меня. И повыше.
В это время на заправку с автострады въехал пыльный автофургон с орегонским номером. Трое детей на заднем сиденье таращили уставшие глазенки и во все стороны вертели головами, ожидая увидеть Диснейленд. Водитель заглушил мотор и метнул в сторону Гарри недовольный взгляд.
- С вас пять долларов девяносто центов, - заторопился Гарри. - Марки возьмете?
Я расплатился.
- Марки не нужны, сдачу оставь себе. Спасибо за информацию.
- Вам спасибо. - И Гарри, размахивая тряпкой, побежал к фургону.
Мотель "Сиеста" располагался на выжженном солнцем пустыре поблизости от стоянки грузовиков. Перед входом красовалась реклама домашней утвари. По штукатуренным стенам коттеджей разбегались глубокие трещины, как будто чья-то рука загребла их и изо всех сил стиснула. "Сиеста" была на порядок хуже отеля "Чемпион", а ведь и тот фешенебельностью не отличался.
Я остановил машину у коттеджа с вывеской "Контора" и уже направился, скрипя подошвами по гариевой дорожке, к входу, но тут заметил, что за соседним коттеджем стоит старенький "форд" первой модели. Я подошел к "форду" и заглянул за ветровое стекло: на регистрационном талоне значилось имя Бобби Донкастера и его адрес в Болдер-Бич. Тогда я бросился к коттеджу, за которым стоял "форд", и подергал дверь - заперта. Окно было задернуто измятой зеленой занавеской.
У меня за спиной хлопнула дверь. Из конторы вышла и, раскачиваясь, поплыла в мою сторону очень толстая женщина в надетом поверх пестрого платья мужском свитере. В ушах у нее болтались серьги величиной с медные кольца, на которые надеваются занавески. Волосы были густо-черные, и только из челки выбивалась издали похожая на шрам седая прядь.
- Проваливай отсюда! - гаркнула она низким хриплым голосом. - А то получишь пулю в лоб.
И она, тяжело дыша, подняла свою огромную, покрытую веснушками лапу, в которой был зажат маленький, точно игрушечный, пистолет.
- Я не грабитель, мэм.
- А мне наплевать, кто ты такой. Говорю, проваливай.
- Я - сыщик. Убери свою пушку.
И я показал ей полицейский жетон, доставшийся мне от шерифа Лос-Анджелеса, который был недоволен моим поведением. Жетон, видимо, произвел на толстуху впечатление, ибо пистолет мгновенно исчез в недрах ее необъятной груди.
- Чего ты здесь забыл? - поинтересовалась она. - Заведение у нас солидное, тихое. А к прошлогодней истории мы отношения не имеем - тогда здесь другой управляющий был.
Я покосился на дверь коттеджа, у которой стоял "форд":
- Рыжий там?
- Он тебе нужен?
- И не только мне.
- Мы за постояльцев не отвечаем, - стала оправдываться она, изобразив на лице траур.
- Я не о том. Он у себя?
- Вряд ли. По-моему, еще не возвращался.
Я подошел к двери коттеджа и громко сказал:
- Выходи, Бобби! Выходи, а то войду я.
Ответа не последовало, и я поддал плечом тонкую дверь.
- Ты что, спятил?! - крикнула толстуха. - Не вздумай высаживать дверь. Погоди, я сейчас.
Вскоре толстуха вернулась, гремя ключами. Она открыла дверь, а я достал пистолет. Сегодня, похоже, мне без него не обойтись. Внутри было темно, душно и пахло потом. В зеленоватом полумраке мебель напоминала лежащие на морском дне обломки затонувшего корабля.
Толстуха дернула за шнур и под похожим на луну, засиженным мухами белым стеклянным колпаком зажглась лампочка, осветившая бледным светом фанерный платяной шкаф, какого-то бурого цвета ковер и незастеленную двуспальную постель. Простыни на ней были скомканы и перекручены - казалось, два арестанта всю ночь сплетали из них веревки для неудавшегося побега. На полу рядом с кроватью валялась незастегнутая сумка с инициалами Р. Д., в которой я обнаружил смену белья, мужские рубашки, носовые платки, зубную щетку, пасту, бритву, а также чековую книжку на несколько сот долларов в банке Болдер-Бич.
Заглянул я и на кухню. На раковине на бумажной тарелке лежал недоеденный гамбургер с розовой сердцевинкой, из-под которого ласковыми, с поволокой глазами на меня пялился таракан, такой огромный, что непонятно было, почему он до сих пор не доел гамбургер. Стрелять в него я не стал.
Толстуха плюхнулась на кровать, и пружины под ее весом жалобно заскрипели. В унисон им заскрипел и ее голос:
- Не знаю, вернулся он или нет. Но по идее должен был. Он ведь и сумку свою тут оставил, и машину. И за жилье они еще не платили.
- Он здесь не один?
- С женой. - Она не сумела сдержать сальную улыбочку. - Так они записались, хотя я-то сразу поняла, что никакая она ему не жена. Но не отказывать же им из-за этого? Если бы я у всех свидетельство о браке и реакцию Вассермана проверяла, то давно бы уж разорилась. - Улыбка у нее была грубая и ехидная, под стать уму. - В чем же он подозревается?
- В убийстве.
- Плохо дело, - совершенно спокойно сказала толстуха. - А по его виду не скажешь. Может, это она во всем виновата? Он что, ее мужа убил?
- Вроде бы. Когда они сюда приехали?
- Она - вчера, часов в шесть, сказала, муж позже будет, а он - в одиннадцать вечера, где-то так.
- Как она назвалась?
- Смит. Мистер и миссис Смит.
- Они ушли отсюда пешком?
- Нет, за ними - вернее, за ней - приехал пожилой джентльмен на новеньком голубом "шевроле".
- Как этот джентльмен выглядел?
- Пожилой, с усами. - Она провела пальцем по верхней губе. - Усики не как у Чарли Чаплина, а как у Адольфа Менжу. Хоть и в очках, а видный мужчина. И с ней он, как ни странно, ласково обращался.
- Что ж тут странного?
Толстуха покосилась на перекрученные простыни и смятые подушки, взяла одну, положила ее себе на колени, взбила и сказала:
- Он ведь ее муж?
- Нет. А кто он, я как раз и пытаюсь выяснить.
- Кого же тогда убили?
- Ее дочь.
Толстуху проняло:
- То-то у блондинки вид такой грустный. Уж я-то знаю, что такое потерять близкого человека. У меня у самой на войне муж погиб. С тех пор я и начала есть. А когда замуж за Сперлинга вышла, еще больше растолстела.
Она положила руку на грудь. Пальцы белые и толстые, как сардельки. Все тело заплыло жиром: кажется, ткнешь пальцем - и останется вмятина. Ноги и руки налитые, словно воском покрыты.
- Скажите, миссис Сперлинг, а что спрашивал у вас джентльмен с усами?
- Спросил, живет ли здесь пышная блондинка в фиолетовом платье. Я ответила - живет. Тогда он постучался к ним в коттедж, они его впустили и стали все втроем шушукаться. Минут двадцать шушукались, не меньше.
- Не слышали, о чем?
- Нет, но, похоже, у них разлад вышел. Блондинка не желала ехать с усатым, хотела со своим рыжим дружком остаться. Я сама видела, как она упиралась, когда усатый ее к машине вел.
- Она вырывалась?
- Нет-нет, волоком ее тащить не пришлось, но она все время права качала. Спор у них до самого отъезда продолжался. И что самое интересное, рыжий был на стороне усатого.
- Как вы думаете, усатый увез их в полицию?
- Нет, не похоже. А вы приехали рыжего арестовать?
- Да. Должен же парень вернуться за своей машиной, поэтому я, если не возражаете, здесь его подожду.
- Мне главное, чтоб стрельбы не было.
- Надеюсь, не будет.
Она встала, и кровать облегченно вздохнула. Но в дверях толстуха остановилась, в ее неповоротливом, заплывшим жиром мозгу никак не укладывалась одна мысль:
- Господи помилуй, по-вашему выходит, он убил маленькую дочку блондинки?
- Этот вопрос я и собираюсь ему задать, миссис Сперлинг.
- И она еще легла с ним в постель? Кто же она такая после этого?!
- А об этом я спрошу ее.
Закрыв за толстухой дверь, я выключил свет, и вскоре мои глаза настолько привыкли к зеленоватому полумраку, что видно было, как на меня из всех углов надвигается целая армия тараканов.
Когда по гариевой дорожке заскрипели шаги, тараканы, словно на улице у них были выставлены часовые, мгновенно обратились в бегство. Я встал за дверью с пистолетом в руке. Бобби вошел, увидел направленный на себя пистолет и молча остановился. Глаза у него провалились, за эти два дня он постарел вдвое.
- Садись, Бобби, надо поговорить.
Видно было, что Бобби хочет убежать, только не знает куда.
- Садись, дружок, и поскорей.
- Да, сэр, - отозвался Бобби, обращаясь не ко мне, а к моему пистолету.
Я включил свет и обыскал его. От моего прикосновения Бобби брезгливо вздрогнул, словно боялся заразиться, и почти машинально, позабыв про пистолет, размахнулся, чтобы ударить меня в челюсть. Я перехватил его правую руку своей левой и с силой толкнул его назад. Он отшатнулся и, потеряв равновесие, рухнул наискось на кровать.
- У тебя уже нет алиби, - сказал я ему. - Твоя мать рассказала мне всю правду. Теперь мы знаем, что в Сан-Франциско ты поехал вместе с Фебой.
Бобби молча лежал и не отрываясь смотрел на меня из-под простыни широко раскрытым неподвижным зеленым глазом.
- Ты этого не отрицаешь?
- Нет, но мать не могла знать, что я еду с Фебой. Я соврал, что в тот день у меня рано начинаются занятия, поехал в колледж, а там уже пересел в машину к Фебе.
- Зачем ты решил ехать с ней? Отвечай!
- Вас это не касается.
- Теперь это всех касается.
- Хорошо, я отвечу, - с вызовом сказал юноша. - Мы хотели пожениться. После проводов ее отца мы собирались поехать в Рино и там расписаться. Мы ведь уже совершеннолетние, что ж тут плохого?
- Плохого в этом ничего нет, только вы ведь не расписались.
- Верно, но это не моя вина. Я-то хотел ехать в Рино, но у Фебы изменились планы - помешали какие-то семейные неурядицы. Какие - не спрашивайте, сам не знаю. Я плюнул, сел в автобус и вернулся домой.
- Из Сан-Франциско?
- Да.
- Врешь. В тот вечер или утром следующего дня тебя видели за рулем машины Фебы в приморском городке Медсин-Стоун, ты ведь это место знаешь. Вчера эту машину нашли в воде, под скалой, откуда ты ее столкнул. А в машине - тело Фебы. Так что ты пойман с поличным, дружок.
Он даже не пошевелился, мои обвинения лишили его, по-видимому, дара речи.
- Зачем ты убил Фебу? Ты же любил ее.
Бобби поднялся на локте и, повернувшись ко мне лицом и пряча глаза, сказал:
- Ничего вы не понимаете, все было совсем не так.
- А как?
- Наговаривать на себя - не мужское дело.
- А ты считаешь себя мужчиной?
Бобби уставился в потолок и, проведя пальцем по своим редким рыжим усикам, ответил:
- Я имею право считать себя мужчиной.
- Мужчина и убийца - не одно и то же.
Он смерил меня не по годам суровым, недоверчивым взглядом:
- Не убивал я ее. Никого я не убивал. Но я готов взять на себя ответственность за то, что я действительно сделал.
- Что же ты сделал?
- Я приехал на "фольксвагене" в Медсин-Стоун, сбросил машину со скалы в море, вернулся пешком на шоссе и автобусом уехал домой.
- Зачем ты это сделал?
Он не знал, куда девать глаза:
- Сам не знаю.
- Скажи правду.
- Какой смысл? Никто мне все равно не поверит.
- А вдруг? Ты же не пробовал.
- Повторяю, я ее не убивал.
- Кто же, если не ты? Кэтрин Уичерли?
Бобби прыснул. Смеялся он негромко и недолго, но у меня не выдержали нервы.
- Загадочные у тебя отношения с Кэтрин Уичерли! Никак только не пойму, как ты к ней относишься: как к будущей теще или как к соучастнице?
- Ничего-то вы не понимаете, - повторил он. - И не поймете.
- Расскажи мне, что произошло второго ноября.
- Лучше пойти в газовую камеру, - произнес Бобби высоким, срывающимся голосом и затравленно осмотрелся по сторонам, как будто сквозь трещины в стене коттеджа уже был пущен газ. Снаружи послышались тяжелые шаги, в дверь тихонько постучали.
- Все в порядке? - с трогательным участием спросила толстуха.
- Все в порядке, миссис Сперлинг, - успокоил ее я. - Скоро мы уже отсюда уедем.
- Вот и хорошо. Чем скорее, тем лучше, - обрадовалась толстуха.
- Даю тебе одну минуту, - сказал я Бобби, когда хозяйка мотеля удалилась. - Если будешь и дальше отнекиваться, мы продолжим разговор в полиции. А если я доставлю тебя в полицию, да еще с отягчающими уликами, - имей в виду, почти наверняка пойдешь под суд. Это не угроза, это жизнь. А в жизни, судя по всему, ты разбираешься еще неважно.
По его глазам видно было, как он лихорадочно соображает.
- Вам только кажется, что вы что-то знаете. Я Фебу не убивал. Она жива.
- Не валяй дурака. Мы нашли ее тело.
- Я могу доказать, что она жива. Я знаю, где она, - выпалил он, не успев даже зажать рот рукой.
- Раз ты знаешь, где она, отвези меня к ней.
- И не подумаю. Вы ведь будете ее допрашивать, а она очень слаба. Феба и без того уже много перенесла. С нее хватит, и я не позволю, чтобы к ней приставали.
- Я не могу к ней не приставать. В машине ведь было найдено тело. Ты говоришь, что Феба жива. Кого же мы тогда нашли?
- Ее мать. Феба убила в ноябре свою мать, а я уничтожил следы преступления, поэтому виноват я не меньше Фебы.
Выпалив все это, он распрямился, словно избавившись от непосильной ноши. Теперь бремя этой ноши ощутил на себе я.
- Где она, Бобби?
- Этого я не скажу. Делайте со мной, что хотите, но вам ее не видать.
Дон Кихот, одно слово. Идеалист, истерик, пылкий влюбленный. Впрочем, может, не такой уж и пылкий. Я спрятал пистолет и сел.
- Послушай, Бобби, - сказал я, подбирая каждое слово. - Пойми, при всем желании я не могу поверить тебе на слово. Мне необходимо увидеть Фебу - целой и невредимой. Увидеть и поговорить с ней.
- Знаю я, к чему вы стремитесь. Сцапать ее хотите, вот что.
- "Сцапать"?! - Я развел руками. - Ты тоже скажешь. Я ведь на ее стороне независимо от того, что она сделала. Вспомни, меня нанял ее отец, и я, рискуя жизнью, гоняюсь за ней по пятам. А ты еще говоришь "сцапать"!
- Она в надежных руках, - упрямо повторил он. - И я не хочу, чтобы ее из этих рук вырвали.
- Как зовут доктора?
Он вздрогнул от неожиданности:
- От меня вы этого не узнаете.
- Обойдусь и без тебя. Если я сообщу полиции все, что знаю сам, они найдут ее в два счета. Давай все-таки попробуем обойтись без полиции, а?
Бобби сидел понурившись. Было трудно сказать, что в это время творилось в его молодой, горячей голове. Наконец он заговорил - короткими, отрывочными фразами:
- Это нечестно... ее нельзя наказывать... она не виновата... Она действовала неумышленно...
- Ты был с ней, когда она убила свою мать?
Он резко вскинул голову, лицо посерело.
- И был, и не был. Я ждал ее на улице, в машине. Феба не хотела, чтобы я шел с ней. Она сказала, что должна поговорить с матерью без свидетелей.