- Несколько секунд назад вы сказали "в моем положении". Чем, собственно, вы занимаетесь, мистер Меркенталер?
- Уже много лет я работаю для Нино Импортуиы, но не для концерна. Мистер Импортуна платил мне из своего личного фонда - как разъездному специалисту по промышленному шпионажу, или как золотоискателю. А может быть, он рассматривал меня как того и другого вместе.
- Что вы хотите этим сказать?
- Я занимался обследованием предприятий, которые мистер Импортуна намеревался приобрести, анализировал их стабильность, рентабельность и тому подобное. К тому же я - дипломированный специалист в области машиностроения, геологии, экономики и финансов. Почти все, чем владел Импортуна, он приобрел по моим советам.
- Зачем же тогда такая необычайная таинственность?
- Ну, если бы вдруг стало известно, что Нино Им-портуна заинтересовался каким-нибудь делом, это могло бы дать повод для всякого рода очковтирательства, обмана и приукрашивания реального положения. Во всяком случае от этого обязательно поднялась бы цена того, что он намеревался купить. Все происходило быстрее и лучше, если я действовал под псевдонимом, не сообщая, чьи интересы представляю.
- Вы уже на протяжении нескольких лет пользовались доверием Импортуны, - сказал вдруг инспектор. - Может быть, уже лет девять, а?
Мистер Е удивленно поднял брови.
- А, я вижу вы знаете о его суеверии. Нет, инспектор, уже пятнадцать лет.
Инспектор покраснел и стал говорить резче, чем намеревался.
- Мы получили вашу телеграмму всего несколько часов назад. Где вы скрывались все это время? О смерти Импортуны газеты всего мира сообщили на первых полосах. Как получилось, что вы вплоть до сегодняшнего дня не давали о себе знать концерну Импортуны?
- Я не знал, что мистер Импортуна мертв, пока не прилетел вчера вечером в Рим. С начала сентября я не держал в руках ни одной газеты и не слушал радио.
- В это трудно поверить, мистер Меркенталер.
- Поверить будет легче, если вы узнаете, при каких обстоятельствах это происходило, - любезно возразил мистер Е. - Я лежал при смерти. В одной из больниц Тель-Авива. Туда меня доставили без сознания из пустыни Негев. Один деловой инцидент, о котором я ничего не могу вам сообщить, пока не отправлю о нем донесение в дом 99 Ист. Наверное, теперь уже миссис Импортуна. Двустороннее воспаление легких с осложнениями. Израильские врачи говорили мне позже, что они уже два раза считали меня совершенно безнадежным. Они сказали, что выкарабкаться без антибиотиков у меня не было никаких шансов.
- Разумеется, мы это проверим.
Мистер Е, казалось, был польщен.
- Должен ли я понимать это так, что вы подозреваете меня в убийстве Нино Импортуны?
- Где вы были ночью 9 сентября - около полуночи, мистер Меркенталер?
- Ах, простите.
Промышленный агент жестом фокусника извлек невесть откуда ключ и открыл свой дипломат. Он лишь чуть приподнял крышку, словно не хотел показывать содержимое дипломата чужим глазам, достал записную книжку, тут же запер дипломат и стал перелистывать страницы.
- Я понимаю так, что вы имеете в виду ночь с 9 на 10 сентября по нью-йоркскому времени, инспектор.
Инспектор озадаченно поглядел на него.
- Да.
- Видите ли, если находишься на другой стороне планеты, тебе все время надо принимать в расчет разницу во времени. Когда 9 сентября в Нью-Йорке была полночь, я находился по делам в Израиле. Когда так много путешествуешь, как я, не так-то легко помнить о различиях во времени. Итак, в интересующее вас время, как записано у меня в записной книжке, я сидел в частном самолете, принадлежащем компании "Меиахэм Лип-ски" - Общество по развитию пустыни Негев. И летел, направляясь в определенное место этой пустыни. Точно назвать это место я не могу, потому что дал слово держать наши переговоры в строгой тайне, а вся моя работа строится на доверии.
Во всяком случае, вскоре после приземления я заболел, и тем же утром меня доставили в клинику Тель-Авива. У меня была температура за сорок, как мне потом сообщили. Компания и клиника, разумеется, смогут подтвердить мои показания. Ах да, - скромно добавил мистер Е, - если будете проверять, учтите, что я был там под именем Мортимера Гинзберга, а то они там не поймут, о ком вы спрашиваете.
9 ноября 1967 года
Место и дату очной ставки Эллери выбрал сообразуясь с эстетическим аспектом дела и требованием высшей справедливости: девятого числа, в, спальне Импортуны, где промышленник нашел свою смерть.
Инспектор Квин согласился на это, но был полон недобрых предчувствий. Во всяком случае он настоял, чтобы на очной ставке присутствовал кто-нибудь из представителей окружного прокурора.
- Не пойму, что у нас может сорваться? Чего ты переживаешь? - спрашивал Эллери без своей обычной скромности. Он был просто в эйфории, надеясь на полный успех. - Ты же меня знаешь, папа. Дело было действительно нелегкое, но мы наконец подошли к финалу. Я никогда не расставляю ловушку, если не уверен на все сто, что в ней будет добыча.
- Знаю, мальчик мой, знаю, - ответствовал отец, покусывая кончики усов. - Просто пойми, я лишний раз подстраховываю свои тылы.
- Ты что же, выходит, ничему не доверяешь?
- Это дельце научило меня не верить ни во что.
Помощником окружного прокурора оказался молодой человек по фамилии Рэнкин. Эллери не был знаком с ним. Рэнкин пристроился в углу комнаты, откуда ему было хорошо видно все происходящее. На его лисьей физиономии было написано, что он, конечно, желал бы от всей души успеха этому неслыханному, если не сказать противозаконному предприятию, но, будучи реалистом, все же не верит в него. Эллери не обращал на него ни малейшего внимания.
Кроме него и Квинов, присутствовали только Вирджиния Импортуна и Питер Эннис. Вдова выказывала почти что нетерпение, как будто сидела в своей ложе, ожидая начала премьеры. Эннис, однако, был бледен и нервничал. Очень нервозный молодой человек. Эллери улыбнулся им обоим.
- Разгадка этого необычайного дела, - начал он, - заключается в цифре девять. На протяжении всего времени расследования я был убежден, что девятка играет решающее значение в убийстве Нино Импортуны и что мы, знай мы об этом значении, тут же постигли бы и саму тайну. Однако это оставалось невозможным до тех пор, пока ты, папа, невольно не дал мне ключик, назвав девятку уловкой.
"Сезам, сезам, откройся". Вокруг жертвы так и роились девятки. Напрашивался вопрос: не сфабрикованы ли некоторые из них специально?
Уловки употребляются, чтобы сбить кого-нибудь с верного следа. Не служили ли девятки в деле Импортуны именно этой цели?
Я стал исходить из этой версии. Допустим, что они действительно были предназначены именно для этого. Тогда какие из них специально сфабрикованы для того, чтобы замести след, осложнить розыски преступника, если не сделать их вообще невозможными?
Помощник окружного прокурора, казалось, заинтересовался. Во всяком случае, он достал блокнот и ручку.
- Я сильно продвинулся вперед только тогда, когда вспомнил один из рассказов Г.-К. Честертона - "Неведение отца Брауна". Там отец Браун спрашивает Фламбо, которого наставляет на путь добродетели: "Где умный человек прячет камушек?" Фламбо отвечает: "На морском берегу". - "Где умный человек прячет лист?" - продолжает отец Браун. Фламбо отвечает: "В лесу, - и спрашивает: -Не хотите ли вы этим сказать, что умный человек прячет настоящие бриллианты среди фальшивых?"
Вспомнив это место, я обрел ключ, который искал. Я задал вопрос на манер Фламбо: "Не хотите ли вы этим сказать, что умный человек, убийца, прячет настоящую улику среди фальшивых?" И мне сразу же стало ясно, в каком затруднительном положении находился убийца и какой план он придумал. Была настоящая улика, связанная с девяткой, которая однозначно разоблачала его и которую никак нельзя было устранить. Он не мог оставить это дело так, хотя бы из инстинкта самосохранения. А потому он, как и отец Браун, решил скрыться в целом лесу девяток, которые были ложны все до единой. Среди них, рассчитывал он, никто не заметит одну-единствен-ную, подлинную. Во всяком случае он надеялся на это и действовал соответствующим образом, формируя ложные улики; терять ему было нечего, а в случае удачи он приобрел бы достаточно много для собственной безопасности.
Единственное, что я мог предпринять против него, - проверить все девятки, одну за другой, на предмет их подлинности. И тут нас ждут редкостные открытия.
Эллери повернулся к Вирджинии Импортуна.
- Убежден в том, что девятка - счастливое число Импортуны, явно исходит из даты его рождения, во всяком случае той, на которую он претендовал - 9 сентября 1899 года. Я, стало быть, начал проверять, верна ли она.
Как поступил и со всеми девятками в этом деле. Я запросил в Италии копию его свидетельства о рождении. И конечно же, выяснилось, что родился он не в 1899 году, а годом раньше. И не в девятом месяце, а в пятом. И не девятого числа, а шестнадцатого. Как видите, 16 мая 1898 года сильно отличается от 9 сентября 1899. Ни о каком счастливом числе девять тут не могло быть и речи. Таким образом Нино просто перенес свой день рождения на 9-й день 9-го месяца, чтобы это как нельзя лучше согласовывалось с девяткой.
Говоря иначе, девятки в его метрике были просто уловкой. Как и его фамилия Импортуна, состоящая из девяти букв. Настоящая его фамилия - Импортунато - насчитывала одиннадцать букв. Посмотрим на его имя Нино. Ложь! На самом деле его звали Туллио. Стало быть, все - и Нино, и Импортуна - сплошная ложь.
Перейдем к этому зданию, 99 Ист.
Мой отец распорядился проверить, и обнаружилось, что первоначальный номер дома был не 99, а 97. На этой улице никогда не было дома под № 99. Чтобы удовлетворить свою прихоть, Нино, когда купил этот дом, добился смены номера - с его финансовыми возможностями и властью это не составляло никакой проблемы. Теперь следующее: в доме якобы девять этажей. Здесь, конечно, фальсификация не столь очевидна. Но вообще-то все здания, в которых девять этажей, а над ними надстройка - пентхауз, принято считать десятиэтажными.
- Я ничего не знала про настоящий день рождения Нино и про то, что он изменил номер дома, - сказала Вирджиния. - А ты, Питер?
Эннис вздрогнул, когда к нему обратились, и отдернул ото рта палец, который грыз.
- И то и другое для меня новость.
- Но все это были не столь важные фальсификации, - продолжал Эллери. - Пойдем дальше. Возьмем время смерти. Наручные часы вашего мужа были разбиты ударом и остановились, указывая время убийства: девять часов девять минут. И это ложь. Судебный медик установил, что смерть наступила чуть позже полуночи, то есть на три часа позже, чем показывали стрелки часов. Следовательно, он хотел тем самым направить нас на ложный след, чтобы мы бились на нем до скончания века. Попутно замечу, что вскрытие тоже показало, что день смерти - не девятое, а десятое сентября.
Теперь в этой связи рассмотрим, орудие убийства - эту абстрактную статуэтку из чугуна, в выкрутасах которой мы - в особенности я - так ревностно видели девятку; убийца специально сделал крюк на своем пути, чтобы заполучить ее в руки. Может ли вообще быть сомнение в том, что он выбрал ее потому, что она напоминала девятку? Однако судя по названию, скульптор имел в виду вовсе не девятку, а рождение ребенка.
- Но она и в самом деле похожа на девятку, - возразил Питер.
- В одном положении - да, но если ее перевернуть вверх ногами - хотя черт знает, где у абстрактной скульптуры верх, а где низ, - то она напоминает, шестерку. Снова ложный след.
И еще одно. Число ударов, нанесенных не столь уж тупым орудием убийства. Мы все время говорим, что их было девять. Но это не так. На самом деле убийца ударил десять раз. Удар по запястью, остановивший часы в столь характерный момент времени, по мнению доктора Праути, вовсе не был результатом того, что девятый удар пришелся вскользь. Это был десятый удар, нанесенный специально, да к тому же, по его мнению, еще и другим орудием. Снова ложный след.
Инспектор Квин пробормотал:
- Есть еще целое множество девяток. - Затем испуганно огляделся.
- Ладно, папа, вовсе не обязательно теперь держать все в тайне. Итак, перейдем к анонимным письмам.
- Остановитесь, Квин! - вскричал помощник окружного прокурора. Он вскочил и стоял за спиной Вирджинии и Питера, указывая на них пальцем.
- Ничего, мистер Рэнкин. Должен заявить вам, - продолжал Эллери, повернувшись к Вирджинии и Питеру, - что мой отец получил несколько анонимных писем, о которых знали только считанные наши сотрудники.
- Теперь вы разболтали об этом, - сердито сказал Рэнкин. - Я с самого начала был против этого. Час назад я говорил об этом окружному прокурору.
Эллери не обратил на него ни малейшего внимания.
- Обыгрывание числа девять в некоторых посланиях явно указывало, что их присылает убийца Импортуны. В некоторых конвертах были игральные карты, целые или разрезанные пополам. Их использовали для передачи определенного сообщения. Как известно, каждая карта при гадании имеет свое значение. Я интерпретировал эти карты, следуя обычной системе гадания. Правда, есть различные системы, и тот, кто присылал карты, никогда не объяснял, какую из систем следует применить. Таким образом, моя интерпретация весьма произвольна, а потому вовсе не обязательно верна. Добавлю, что в заблуждение должны были вводить даже почтовые индексы, которые тоже намекали на девятку.
Даже число конвертов было уловкой. Могу сказать наверняка, что вначале их было девять. Но затем пришел десятый, что нарушило магическое число. И снова ложный след.
В пяти конвертах были словесные сообщения. В одном из них говорилось, что друг молодости Импортуны стал судьей в Верховном суде. О том, какую роль играет девятка в Верховном суде США, знает каждый первоклассник. Обстоятельные поиски, предпринятые нами, ни к чему не привели. Сообщение было совершенно ложным, насквозь ложным.
То же самое оказалось и с четырьмя другими словесными посланиями. Одно из них гласило, что Импортуна в молодости играл за полупрофессиональную команду в бейсбол в Бингхэмптоне, штат Нью-Йорк. К сожалению, это не соответствовало истине. Другое послание - простите, что я вспоминаю о нем здесь, миссис Импортуна, - извещало о пристрастии Импортуны к девятихвостой кошке. Миссис Импортуна заверила меня, что это неправда, к тому же не было никаких доказательств того, что Нино был склонен к такого рода извращениям.
Затем также было сообщение, что Импортуна заказал скульптуры девяти муз для своей виллы в Лугано. Вы, Питер, настойчиво отрицали это и объявили нам, что поручения такого рода относились к вашей компетенции. Но вам об этом ничего не известно. У вас не было никакого основания для лжи, так как самые примитивные расследования моментально позволили бы найти скульптора.
Таким образом, девять посланий оказались либо совершенно ложными, либо не важными. Как я уже говорил, я попытался отбросить ложные, чтобы найти подлинную девятку. И тут я пришел к констатации, которая меня буквально уничтожила: все девятки были ложными, во всяком случае, безусловно все те, которые имели хотя бы малейшее значение. Нино мог подписывать договоры либо девятого, либо восемнадцатого, либо двадцать седьмого числа каждого месяца, мог назначить свою свадьбу на девятый день девятого месяца, потому что рассчитывал таким образом обрести счастье. Он мог и исказить дату своего рождения, чтобы там были одни сплошные девятки. Но все это была сущая правда. Это делал Импортуна, а не его убийца. Я затеял все это, чтобы найти одну девятку, на которую указывал бы убийца, а в результате оказался с пустыми руками.
Настал момент, когда я устранил все девятки кроме одной, - сказал Эллери.
Наступила кульминация его тщательно срежиссированного спектакля, и Эллери играл свою роль так, как играются аналогичные кульминации в аналогичных же инсценировках. Он зачаровывал зрителей сверканием своих глаз, использовал свой голос как шпагу, которой наносят смертельные удары. Он царил на сцене, он угрожал зрителям своим воздетым перстом.
- Кроме одной, - повторил он. - И одна девятка была подлинной. Только одна.
Это была последняя девятка в десятом послании. Это неожиданно поступившее последнее письмо, которое нарушило магию цифры девять, и побудило меня задать вопрос, который я поставил перед вами, миссис Импортуна. О ленче с Питером Эннисом 9 декабря 1966 года.
Вирджиния вздрогнула и оцепенела в гневе.
- Сожалею, но у меня нет другого выхода. Я сказал вам, что не могу обещать, что буду держать в тайне от полиции и властей записи в вашем дневнике в том случае, если информация покажется важной.
- Информация? Какая информация? - Инспектор Квин в гневе вскочил. А помощник окружного прокурора застрочил с небывалой скоростью в своем блокноте.
- Миссис Импортуна с юношеских лет ведет дневник, папа. Она была столь любезна, что разрешила мне прочесть запись от 9 декабря 1966 года. Из этой записи я узнал, что в тот день, во время ленча с Эннисом всплыла еще одна девятка. Вот какая.
Эллери наклонился вперед.
- Договор, заключенный Вирджинией и Нино перед свадьбой, должен был действовать еще ровно девять месяцев- девять месяцев с того дня, с 9 декабря 1966 года до 9 сентября 1967 года. Даты, когда миссис Импортуна согласно договору становилась единственной наследницей своего мужа.
Вот эти девять месяцев никто не изобретал специально, они не были уловкой или каким-то ложным следом. Эти девять месяцев были фактом, притом фактом важным. Если кто-то хотел, чтобы Вирджиния унаследовала полмиллиарда долларов, ему оставалось подождать еще девять месяцев, прежде чем ее притязания на наследство окажутся правомочными.
Эти девять месяцев ожидания, ей-богу, очень походили на беременность - сравнение циничное, зато верное. 9 декабря 1966 года произошло, так сказать, зачатье. Последовали девять месяцев вынашивания, а потом -9 декабря 1967 года родился ребенок: монстр по имени убийство. Да, и даже орудие убийства, использованное при этом, имело надпись, сделанную скульптором, - "Рождение ребенка на свет".
Эллери сделал паузу, чтобы перевести дух. Все принялись уговаривать его продолжать повествование, даже Рэнкин из своего угла.