- А чем мне поможет милиция! - воскликнула она. - Они же первые и прибегут описывать мое имущество и выбрасывать меня на улицу! У прокуратуры я под подозрением! Завод с меня требует колоссальные суммы, которых я в глаза не видела! Бандиты меня трясут! Для милиции я - преступница! Ну почему это все на меня обрушилось! В чем я виновата! - Голос ее дрогнул. Она с трудом удерживалась, чтобы не разрыдаться.
Разумеется, я мог бы сказать, что ни в чем. Кроме того, что она хочет оставить себе деньги, которые все остальные считают своими. Разумеется, я так не ответил. Нас редко интересует правда. А женщин - в особенности.
- Погоди! - вдруг спохватилась она. - А сколько, по-твоему, реально стоят эти акции? Ну, азотного комбината? Ведь бандиты про них ничего толком не знают! Выходит, это сегодня моя главная ценность!
- От пятисот тысяч до двух миллионов с небольшим. Максимум два с половиной. Зависит от того, кто и когда будет их покупать.
- Почему такой разброс цен? - удивленно подняла она брови.
- Ни у кого из акционеров нет контрольного пакета, - принялся объяснять я. - И для того, чтобы его получить, за недостающую часть люди готовы платить больше. Но как только кто-то собирает контрольный пакет, цена резко падает.
- Два с половиной миллиона - большие деньги! - заметила она. - Надо срочно найти заинтересованных людей. А сколько готов выложить за них Храповицкий?
- Пятьсот тысяч. Ну, может быть, чуть больше. Он ведет переговоры и с другими акционерами.
Я не стал рассказывать ей про Бомбилина. Это были не мои тайны. Точнее, не только мои.
- Пятьсот тысяч мало! - разочарованно поморщилась она. - Нет! Поищу кого-нибудь еще!
Она вновь надолго замолчала. Некоторое время мы кружили по городу.
- Стой! - вдруг воскликнула она, тормозя так резко, что Гоше, ехавшему следом на моей машине, пришлось вильнуть, чтобы в нас не врезаться. - Мне срочно нужно что-то купить. Немедленно! Хоть что-нибудь!
- Что ты сейчас купишь? - осторожно ответил я, стараясь скрыть удивление. - Все закрыто, кроме ларьков.
- Я знаю один магазин! - возразила она. - Там продают дорогие продукты. Он работает круглосуточно. Едем туда!
И с визгом сдав назад, она развернулась и помчалась в обратном направлении. Охрана кинулась за нами.
Стеклянный магазин своими размерами ненамного превосходил ларек и был пристроен к жилому дому. Как и следовало ожидать, он назывался "Номер первый". Когда мы вошли, там было только две сонных продавщицы, кассирша и охранник.
- У вас французское шампанское есть? - с порога требовательно осведомилась Ирина. - А сыр с плесенью? А грейпфруты?
Продавщицы уставились на нее, удивленные ее напором.
- Я кого спрашиваю! - повысила она голос. - Соображайте быстрее! И еще морепродукты и оливки!
Девушки всполошились. Следом за ней они принялись метаться между тесных прилавков, складывая в корзину ее покупки. Прислонившись к витрине, я неприметно наблюдал за тем, что она выбирает. На первый взгляд казалось, что она смотрит только на цену и хватает без всякого разбора то, что дороже. Тем не менее, своя последовательность в этом сумбуре была.
И размышляя над ее выбором, я пришел к неутешительному выводу, что мне предстоит холодная ночь. Я не мог еще сказать точно, какой именно будет постель: пуритански-пресной или картинно-трюковой, со спецэффектами, поскольку, чем холоднее женщина, тем больше она подчас стремится изображать африканские страсти. Но в том, что подлинного зноя не будет, я не сомневался.
То, что женщина любит в еде, должно сказать вам об ее интимных особенностях даже больше, чем одежда,
потому что одежду женщина иногда выбирает ту, которая по ее представлениям должна понравиться мужчине, а не ту, которая нравится ей самой. Что же касается гастрономических пристрастий, то они ее так же выдают, как походка и голос.
Если обобщить вкусы Ирины, то ей нравилось все сухое, горькое и твердое. На полки с конфетами и десертами она даже не взглянула. Но самое главное, что я так и не увидел в ее выборе подлинного своеволия. Между тем настоящая женщина должна хотя бы раз в неделю будить вас ночью сообщением о том, что ей до смерти хочется чего-то, чего нет в холодильнике.
В сочетании с ее худобой и нервозностью это означало, что меня угораздило влюбиться в женщину, чей темперамент до капли выплескивался днем. На ночь его уже, скорее всего, не хватало.
Я не питал иллюзий относительно того, что мне удастся растопить лед предстоящей близости. Я не настолько самонадеян. К тому же за девять лет замужества врожденная застенчивость ночью вполне могла обернуться неизлечимой привычкой к холодности.
В сумме ее заказ потянул тысячи на две долларов, в основном из-за вина, и я порадовался тому, что всегда таскаю с собой внушительную пачку наличности.
Когда мы уже выходили и охрана рассовывала по багажникам набитые пластиковые мешки, Ирина вдруг вновь остановилась.
- И еще угря! - скомандовала она продавщицам. - Две упаковки. Нет, три!
Во мне забрезжила робкая надежда. Но ненадолго.
- Ненавижу угрей! - прошептала она мне. - Они такие жирные!
- Зачем же ты их берешь? - спросил я так же.
- Потому что я хочу так жить! - ответила она с каким-то ожесточением. - И буду так жить! Покупать самое дорогое, делать то, что желаю в эту минуту! И никто у меня этого не отнимет! Я не буду работать секретаршей! Не буду! Не буду!
Я вздохнул и промолчал.
В подъезде уже знакомой мне девятиэтажки мы молча поднялись по грязной заплеванной лестнице на второй этаж. Она открыла ключом железную дверь, и мы шагнули внутрь.
Это была обычная убогая однокомнатная квартира, с крошечной кухней и маленькой комнатой, совмещавшей в себе гостиную и спальню. В углу стоял раскладной диван, два кресла, журнальный стол и узкий платяной шкаф. У стены, на полу - телевизор и музыкальный центр. Небольшая этажерка была забита книгами. Все это я успел рассмотреть при тусклом свете ночной лампы, которую она включила, когда мы вошли.
Она обняла меня и, прижавшись, заглянула в глаза темным, отчаянным взглядом. Она выглядела совершенно измученной.
- Прости, что так часто срываюсь! - виновато прошептала она. - Злюсь на всех остальных, а достается тебе! Я постараюсь…
- Не надо, - перебил я. - Я потерплю. Мне не трудно. Она начала целовать меня в губы. И в ее губах была не
страсть, а горечь безысходности.
…Мы заснули уже под утро. Вернее, она заснула. Уткнувшись мне в плечо и обхватив меня рукой, как ребенок. После всех слез, страхов, обид, упреков и клятв в любви. Я так и не смог забыться. Это была наша первая ночь, проведенная вместе. Я не был счастлив. Мне было ужасно тяжело.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Проснулась она часов в двенадцать. Свежая и веселая, словно все произошедшее вчера и в последние дни было всего лишь ночным кошмаром, о котором теперь можно было не вспоминать. Пока она спала, я успел выпить не меньше семи чашек мерзкого растворимого кофе, выкурить на кухне пачку сигарет и основательно изучить ее хаотичную библиотеку. Здесь были биографии Клеопатры и Елизаветы Английской, какое-то беллетризованное исследование о Байроне, книги и альбомы по искусству и десяток женских детективов.
- Давно встал? - спросила она, выпархивая на кухню в длинном коричневом мешковатом халате, который ей совсем не шел. Еще ночью я заметил, что у нее не было привычки к своей наготе. Едва заметив, что я рассматриваю ее, она тут же стеснялась и пряталась под одеялом.
- Нет, - зачем-то соврал я. - Только что.
Она поцеловала меня в щеку, критически исследовала пепельницу и встряхнула банку с остатками кофе.
- Никогда мне не лги! - требовательно сказала она, распахивая окно. - Накурил-то как! Я не хочу, чтобы между нами была даже тень неправды. Я не выношу этого. Я не могу видеть, как люди живут годами и вечно врут друг другу! У нас все с тобой будет по-другому. Обещаешь?
Согласиться с ней значило сразу же нарушить обещание. Поэтому я промолчал.
- Ты знаешь, чем мы будем сегодня заниматься? - продолжала она, словно приготовила мне приятный сюрприз.
Я не знал, чем мы будем сегодня заниматься, хотя, по-хорошему, мне нужно возвращаться домой. Я был уверен, что Храповицкий уже сбился с ног в моих поисках. Телефон я предусмотрительно отключил еще вчера.
- Сегодня у нас день города! - радостно объявила она. - Серьезно! Силкин решил напоследок перед выборами устроить народу праздник. Поэтому мы пойдем в парк и будем там гулять, как простые люди! Ты ведь, наверное, даже забыл, как выглядят простые люди. Вечно в машине, с охраной, в делах! Через пятнадцать минут я буду готова.
Вероятно, обет всегда говорить правду распространялся только на меня. Потому что сборы заняли у нее часа полтора. Если считать с того времени, когда я начал поглядывать на часы.
Наконец, она появилась, с расчесанными блестящими волосами, ослепительная в своем приглушенном макияже. Я и не знал, что обычные люди выглядят именно так. Может быть, я и впрямь мало двигался пешком. Кстати, пахла она новыми духами, из тех, что мы купили вчера. Но это меня не обманывало. Мягче она не стала.
- У меня на этой квартире совсем мало вещей, - пожаловалась она. - Их здесь хранить негде. Пришлось надеть вчерашнее платье. Не возражаешь?
Я не возражал.
На улице стоял солнечный майский день. Припекало. Во дворе с громкими криками бегали дети. У подъезда на скамейке грелась пара бабушек, уставившихся на нас с бесстыдным старушечьим любопытством. Рядом с ними, ткнув морду в лапы, спала облезлая желтая дворняга.
Напротив подъезда возле моих машин изнывала от жары смена Николая. Гоши не было видно. Зато подле "Мерседеса" Ирины ошивался нарядный Костя.
Ирина поздоровалась с бабками, я последовал ее примеру. Те не ответили.
- Машины-то свои отсюда убери! - сразу заворчала одна, словно только и дожидалась нас. - Весь проход людям загородила! Ходит сама вся расфуфыренная, ухажеров водит, а о людях не думает!
- Коли ты такая богатая, вот и живи в богатом доме! - подхватила другая. - А здесь нечего жить! Хоть бы уборщицу нам в подъезд наняла. А то грязь-то какая!
- А сами вы в подъезде прибрать не хотите? - язвительно отозвалась Ирина, ничуть не тронутая их выпадами. - Не я же там мусор бросаю!
- Сами! Ишь, чего придумала! - принялись возмущаться бабки. - Скажет тоже! Сами! Ты нам заплати за это, может, и уберем! Денег куры не клюют, а на людей копейку жалко.
Ирина только отмахнулась.
- Не обращай внимания! - беспечно посоветовала она мне. - Каждый раз с ними одно и то же.
Чувствовалось, что здесь она не пользуется народной любовью, но это ее мало заботило.
- Костя отгони, пожалуйста, мою машину на стоянку, - весело сказала Ирина своему охраннику. - Сегодня ты свободен. Я позвоню тебе, если понадобишься.
- Ирина Сергеевна, машину надо заправить и помыть, - нахмурившись, заметил он. - Да и джип, в принципе, тоже бы не мешало…
- Ты насчет денег? - откликнулась она. - Сейчас дам. Она полезла в сумочку, но я ее опередил, достав из кармана несколько купюр и протянув их Косте. Он не сдвинулся с места и даже не взглянул в мою сторону.
- Да бери, бери! - рассмеялась она. - А то у меня рублей все равно нет. Только доллары…
Он посмотрел на меня как на врага. Не говоря ни слова, он взял из моей руки деньги, повернулся и двинулся в сторону.
- Давно приехали? - спросил я у Николая, так, чтобы Ирина не слышала.
- А мы тут с ночи, - ответил он со свойственным ему каменным выражением лица. - Нас Гоша вызвал, сказал, что ситуация здесь серьезная. Дескать, надо бы за вами присмотреть. Ребята нас дождались и поехали домой отсыпаться. Гоша сказал, чтоб вы ему не звонили. Потому что днем он все равно к нам добавится, а вы будете ему запрещать и говорить, что у него выходной.
Гоша работал без выходных уже третью неделю. И упорно отказывался отдыхать. По этому поводу меня давно уже мучила совесть. Я решил сразу после выборов дать ему двухнедельный отпуск.
- Тебе не кажется, что Костя ревнует тебя ко мне? - небрежно сказал я Ирине, забираясь в машину.
- Не смеши меня! - фыркнула она. - Он работает у меня уже два года! Я к нему привыкла. Однажды он даже заступился за меня, когда Федор, пьяный, драться лез. А ведь Федор его мог за это уволить! - Она лукаво улыбнулась и добавила: - А если ты сам к нему ревнуешь, то это очень глупо с твоей стороны!
2
День города обычно проводился раза два в году: поздней весной и ранней осенью. На главной площади сооружалась огромная сцена, на которой самодеятельные ансамбли с утра принимались развлекать публику. Селяне из окрестностей привозили продукты и торговали ими либо тут же с грузовиков, либо в палатках.
Мы оставили машины неподалеку от площади и дальше двинулись пешком.
Народу было столько, что приходилось проталкиваться. Шум музыки со сцены перебивался грохотом, который доносился из динамиков, установленных в палатках. У каждого играла своя мелодия, причем, как водится, на полную громкость. Отовсюду доносился запах жареного мяса и лука. Как всегда, на народных гуляньях, жарили шашлыки.
Водкой и пивом торговали на разлив. На жаре народ быстро развозило, и хотя охрана старалась оберегать нас от пьяных, время от времени нас кто-нибудь цеплял. Особенно много было нетрезвых подростков. Они что-то развязно выкрикивали и беспрерывно матерились. Несколько девушек пытались танцевать, задевая друг друга и окружающих.
- Пошли к сцене! - на ухо мне прокричала Ирина, крепко держась за мою руку.
Я скорее угадал, чем услышал ее слова. Мы с трудом пробились к сцене. Народу здесь было еще больше, а от рева музыки мне сразу сделалось дурно. Я хотел увести ее куда-нибудь в более спокойное место, но в эту минуту на нас напал какой-то толстенький мужичок и сгреб в охапку.
- Ирина Сергеевна! Уважаемая! Меня Силкин прислал! - надрывался он, перекрикивая шум. - Он тут, на сцене. В толпе вас увидел! Просит к нему подняться.
Задрав голову, я увидел в глубине сцены Силкина со свитой чиновников. Меньше всего мне хотелось объяснять им, почему моя физиономия вдруг утратила цветущий вид.
- Иди, я подожду здесь! - крикнул я Ирине.
Она кивнула, быстро поцеловала меня в губы и отправилась за мужичком. Я видел, как они поднялись на сцену, как к ней бросился Силкин и долго сначала тряс, а потом неловко целовал ей руку. В окружении силкинских чиновников, одетых, как примерные ученики, в белые рубашки и черные брюки, она смотрелась яркой эстрадной звездой. Я помахал ей рукой, но она не увидела, занятая разговором.
Через некоторое время музыка на сцене стихла, и я смог облегченно перевести дыхание. Затем к микрофону подошел Силкин. Он несколько раз повторил "раз, раз, раз", проверяя громкость микрофона, и затем начал.
- Дорогие друзья, - приторно проговорил он.
- Ишь ты, друзьями мы ему стали! - услышал я позади себя голос. - А раньше где ж ты был, друг сердешный?
Я обернулся. Вплотную ко мне стояли полные тетки лет сорока, с бутылками пива в руках. Пили они прямо из бутылок. Рядом с ними крутилась пара неряшливых мужиков, тоже с пивом, видно, мужья. Всем им было весело и хорошо.
- Агитировать сейчас будет, - насмешливо продолжала та, что потолще, не обращая на меня внимания. У нее были короткие, вытравленные перекисью волосы, заплывшие глаза и грубое лицо ларечницы. - Лучше б деньгами отдал!
- Не наворовался за четыре года! - лениво отозвалась другая, в пестром сарафане. Кроме пива она держала в руке еще пакет с солеными сухариками, из которого время от времени высыпала в рот новую партию. - Видать, все мало ему. Еще хочет!
- Всем охота! - игриво вставил ее муж, пихая ее в толстый бок.
Она ойкнула и пролила пиво на подбородок.
- Отстань, бесстыдник! - буркнула она, впрочем, довольная.
- А второму-то кандидату как фамилия? - осведомилась ларечница.
- Да Рукавишников. Тот, говорят, получше, - охотно разъяснила та, что с сухариками. Она не прекращала жевать и оттого говорила неразборчиво. - Там еще этот есть, как его, Бомбилин. Но его нипочем не выберут.
- Это отчего ж не выберут? - спросил мужик.
- А у них, чай, уже все решено, - махнула она рукой. - А то ты не знаешь! Небось, уж и поделили между собой все. Разве ж от нас что-то зависит!
- А вот и зависит! - не согласился второй мужик. - Ты вот, Нина, к примеру, за кого пойдешь голосовать?
- Не знаю даже! - со вздохом призналась молчавшая до сих пор Нина. В отличие от подруг, она была без мужа и выглядела несколько угрюмо. - Силкин всем телефоны обещает поставить бесплатно. А от Рукавишникова по двести рублей дают.
- Телефоны-то лучше! - возбудилась ларечница.
- Лучше-то, лучше! - не сдавалась Нина. - Да только он пообещает, а сам, глядь, потом и не поставит. А по двести рублей сразу дают. Я в ихние обещания не больно-то верю.
- А ты деньги-то возьми, а сама вообще не ходи! - хитро подмигивая, подсказал мужик.
- Нельзя так! - наперебой замахали на него руками женщины. - У них там везде свои люди. Потом дознаются, что их обманули, беды не оберешься!
Силкин, между тем, завершил сбивчивую импровизацию на тему городского процветания под его, Силкина, мудрым руководством. Все принялись аплодировать, в том числе и тетки с мужьями. Даже угрюмая Нина нехотя похлопала.
- А теперь слово предоставляется вдове нашего известного бизнесмена, недавно зверски убитого бандитами! Ирине Хасановой! - объявил он.
Ирина с сияющими глазами, легкая и гибкая, порывисто шагнула к микрофону. Ветерок шевельнул ее длинные светлые волосы. На мгновение она запнулась, потом набрала в легкие воздуха.
- Я хочу пожелать вам всем счастья! - выговорила она, и ее голос звонко и радостно раскатился над площадью. Возбужденные ее видом подростки громко засвистели и заулюлюкали. Я подумал, что более неуместное начало трудно было придумать.
- Вот это вдова! - крякнул позади меня мужик. - Где ж такую веселую нашли? На танцульках, что ли?
- Стыд-то какой! - подхватила ларечница. - У ей мужа убили, а она в таких платьях разгуливает! Аж сияет вся.
- Я понимаю, что нам всем сейчас трудно, - продолжала Ирина, волнуясь, - но ведь это только временно…
- Да уж, по тебе видать, как тебе трудно! - проворчала та, что в пестром сарафане. - Извелась вся, бедная!
- Так она, чай, мужа и убила! - авторитетно заявила Нина. - Видать, вместе с Силкиным на пару и убили.
- Точно! - подтвердил мужик. - Любовница она ему. Даже не прячутся.
Я отодвинулся в сторону и начал пробираться к сцене.