В любом случае они будут напуганы уже и тем, что я располагаю некоторой информацией. Если мои противники хорошие психологи, они поймут, что самые важные факты я приберег для себя. А мои противники наверняка волокут в психологии, и, следовательно, я рискую больше, чем рассчитывал.
Скорее всего они поняли, что, зная достаточно много, я догадываюсь, что Табаков в их руках. Таким образом, главная моя цель - вернуть заложника. В то же время Вероника была со мной и представляла не меньший интерес.
Каждая сторона оказалась при козырях. Ситуация складывается патовая. Единственное, что отличает меня от моих противников: те могут в крайнем случае прибегнуть к угрозам и расправиться с Табаковым. Мои же - чисто гипотетические - угрозы в отношении той же Ларисы оставят их равнодушными. Они могут считать подобную возможность запугать меня весьма сомнительной. Но, как бы там ни было, до конца игры оба козыря неизбежно должны оказаться у одной из сторон. Я мог ждать, у меня был запас времени. Хотя и небольшой. У моих противников не было и этого.
Я надеялся, что дела обстоят именно таким образом, и перебрал все возможные варианты. Спустилась ночь и народился новый день, пока мой поезд не добрался наконец до Усмановска.
22
Взять такси на Усмановском вокзале было делом немыслимым, поэтому пришлось втиснуться в древний автобус, где мне порядком отдавили ноги. От остановки мне предстояло еще с километр пройти пешком, но я не роптал на судьбу. Я не слишком удивился, когда навстречу проехал зеленый "уазик". В нем сидели Бескудников и еще какой-то мужчина могучего телосложения в милицейской фуражке. Бескудников узнал меня и развернул автомобиль..
- Что-нибудь случилось, пока меня не было? - спросил я.
- Я отвожу своего человека домой, - объяснил Бескудников. - Мне позвонил Сысоев и сказал, что дело прояснилось.
- Он позвонил вовремя, - зевая добавил коллекционер бабочек. - С самого Нового года я еще ни разу не спал нормально.
- А где были вы? - спросил Бескудников.
- Я только что с питерского поезда.
- Значит, Сысоев вас просто не застал. Позвоните ему сами. - Бескудников завел машину. - Он сказал, что, может быть, вернется. Если я увижу его первым, то сообщу о вашем возвращении.
Я кивнул, и машина тронулась с места.
Мне не удалось бы ничего объяснить Бескудникову и даже самому себе, но предчувствие, граничащее с уверенностью, уже охватило меня. Тело как будто научилось свинцом. Ковыляя по слякоти, я ругался про себя. Происшедшее уже невозможно было изменить. Я совершенно точно знал что произошло. Поэтому, когда я вошел в дом, позвал Веронику и в ответ не услышал ее голоса, то не пережил ни шока, ни волнения. Меня как будто ударили в солнечное сплетение - я ощутил боль, но не сам удар.
На мой зов из кухни вышла Анна Поликарповна и сказала:
- Я думаю, Вероника Константиновна вышла по делам.
- По каким таким делам она вышла? - спросил я ледяным тоном.
- После того как Бескудников забрал своего дежурного, приехала другая машина. Вероника Константиновна вышла из дома, я слышала, как она оживленно с кем-то разговаривала и ей сказали, что все в порядке. Я даже подумала, не вы ли приехали.
- Вы не видели машину или кого-то из тех людей, с которыми разговаривала Вероника Константиновна?
- Нет. - Еще прошлым утром я решил, чтоАнна Поликарповна - пустоголовая оптимистка. Но даже она что-то заподозрила, заметив мое холодное спокойствие. - Что-нибудь случилось?
Говорить с ней было бесполезно. Поэтому я коротко ответил:
- Ничего. Абсолютно ничего.
Я повернулся, вошел в гостиную, постоял немного, потом зашагал по комнате. Вероятно, так же чувствует себя начинающий гопник, впервые гробанувший большую сумму денег в сберкассе. Он не успел еще насладиться богатством, весь мир вроде бы под его ногами, как вдруг он осознает, что видеокамеры были включены, физиономию его видели двадцать человек, и теперь поимка его - лишь дело времени. Его вдруг осеняет, что он совершил ошибочный шаг и жизнь его отныне пойдет по-другому. И хочется что-то исправить, но механизм запущен, и уже ничего нельзя изменить. Случай был иным, но ощущение - сходным.
Я даже не побеспокоился позвонить Сысоеву, чтобы проверить свое подозрение. Мне и не нужно было ничего проверять. Я знал, а не подозревал.
Да и что могут сделать Сысоев или Бескудников? Начинать все сызнова, возвращаться к моменту пропажи Табакова? Но можно иметь в своем распоряжении все микроскопы в мире и всю милицейскую рать, но с чего начинать, если начинать не с чего? Если никто никого не видел? Если никто не оставил никаких следов?
Совершать набеги наугад в надежде выяснить нечто, оправдывающее их беззаконность? Демократическое законодательство не приветствует подобных поступков, хотя, может быть, это и является его изъяном. Одной же моей экстравагантно выстроенной теории явно недостаточно, чтобы выдвигать обвинение против человека, обладающего властью и положением Роберта Бурциевича. Подобная выходка может дорого обойтись даже такому наглецу как я. Я все как следует обдумал и запомнил. Они тоже все хорошо обдумали, только чуть раньше меня.
И, вот я вновь становился вне закона. Любой ответный выпад, который мне придется отражать, я буду отражать в одиночку.
В пять часов я звонил в "ночной клуб", куда меня давеча приглашали на сеанс сексуальной терапии. Была ли там Лариса, я не знал. Она оказалась на месте и подняла трубку после первого гудка, как будто ждала звонка. Свидание с ней могло мне помочь, а могло и оказаться бесполезным. Рассчитывать отныне приходилось лишь на себя. В свою интонацию я вложил все присущее мне обаяние, весь напор, перед которым никто никогда не мог устоять.
- Ларисочка, - проворковал ей я. - Благодарю тебя за все. Ловлю тебя на слове и буду к ужину.
И помчался на вокзал.
23
Роберт Бурциевич был похож на миллиардера не более, чем любой другой миллиардер, всем своим видом опровергая грубые коммунистические карикатуры на капиталистов. Я даже подумал, что, видимо, у всех миллиардеров был какой-то врожденный инстинкт, позволявший им мимикрировать, - иначе вряд ли они бы выжили и преуспели.
В нынешние времена, времена поголовной гонки за деньгами, миллиардерам требовалась определенная защитная окраска, которая позволяла бы им преуспевать в своем непопулярном качестве, спасаясь от зависти окружающих.
Бурциевич был мужчиной высокого роста и хорошего, крепкого сложения. В таких же, как и у его дочери, светлых волосах, проглядывала седина. Его лоб переходил в залысину, а светло-голубые глаза ничего не выражали. Лицо Бурциевича было худощавым, выражение его - спокойным и ненапряженным. Одевался он добротно и дорого, но неброско. Был тонок в талии, что, наверное, приветствовалось в среде миллиардеров. В отличие от большинства людей, занимающихся сидячей работой, миллиардеры могут позволить себе все виды массажа, любых тренеров, теннисные клубы, бассейны и иные средства, чтобы как можно дольше выглядеть не старше пятидесяти лет. Бурциевич был представителем того нового поколения миллиардеров, которое выполняет свою работу так же спокойно, как кто-то выполняет работу каменщика, не имея никаких особых претензий относительно своей роли в развитии цивилизации. Это было точно такое же ремесло - приходилось учитывать различные факторы, предпринимать те или иные шаги, но в иных обстоятельствах, чем большинство людей. У них иные доходы и иной уровень жизни. Но и каменщики живут не так, как пастухи, хотя и не задумываются об этом.
Бурциевич пожал мне руку и сказал:
- Я рад вас видеть, - и лично налил мне мартини из шейкера.
У него оказались приятные манеры и приятный голос, он был сердечен и держался с достоинством, не пытаясь ни снискать расположения собеседника, ни подавить его своим авторитетом. Он внушил доверие - свойство людей которым нет нужды ни у кого просить одолжения или навязывать кому бы то ни было свои услуги. Этот человек располагал к себе. В определенном смысле я тоже проникся к нему расположением - по крайней мере, общаться ним было легко.
Усевшись рядом с Ларисой на софе, я вытянул ноги и заметил:
- А у вас тут классненько.
- Тебе нравится? - Голос девушки звучал так, будто ей очень хотелось, чтобы мне всё-всё здесь понравилось. Уверена, у нас на вилле в Америке тебе понравится ещё больше.
Лариса выглядела просто великолепно. На ней было не особенно броское платье, выгодно подчеркивающее все достоинства ее фигуры. Любуясь ее классическим лицом, мягкими очертаниями рта, я думал о сладостях, выставленных в витрине кондитерского магазина Берковича, которые мы, пацанами, могли созерцать буквально часами. Это было далеко-далеко отсюда, в моем родном городе. Правда, самого Берковича шлёпнули еще в гражданку, но название его магазина пережило Советскую власть, и в прошлый мой приезд гордо красовалось на кондитерской. Моя визави была в тот момент столь же привлекательна и желанна, как эти кремовые розочки и засахаренные цукаты, и столь же далека и недоступна. Было немного странно встретить ее вновь, и именно здесь, в этой повседневной, приятной, но несколько формальной обстановке, после того, как мы расстались. Интересно, о чем она сейчас думала? Однако ее лицо продолжало сохранять выражение бесстрастности. Наедине же мы не оставались ни на секунду. Я не знал, радоваться этому или нет. Время от времени наши взгляды скрещивались, и тогда мы, наверное, со стороны походили на двух кошек, внимательно следящих друг за другом издали.
Для полноты картины не хватало еще одного человека. И он появился. Миркин в голубом смокинге с иголочки походил на портового грузчика, одетого в свой выходной костюм. Бурциевич похлопал его по плечу:
- Привет, Володя. Ты ведь знаком с Григорием?
- Конечно. - Миркин пожал мне руку и сердечно улыбнулся. - Тогда я даже не представлял, с кем вступил в драку, иначе поостерегся бы.
- Наоборот, - ответил я в такой же сердечной манере, - вы сделали доброе дело.
- Что вы думаете о нынешнем росте курса доллара? Вы себе не представляете, как я был возмущен, когда от меня потребовали выплачивать налоги в долларовом эквиваленте. Знаете что? сказал я им, вы нас обманываете в рублях, вот в рублях и получайте, - возмущенно поделился со мною горем Бурциевич.
Что ж, я готов, чтобы сюжет развиваются по предложенному сценарию. Меня это даже устраивало. Слишком малой информацией я располагал, но зато имел убеждения, пусть и не устраивающие кого-то еще. Оставалось лишь ждать взрыва. Иначе и не могла завершиться встреча двух носителей противоположных зарядов. Взрыв был так же неизбежен, как неизбежна молния при столкновении грозовых облаков. Но сначала мне предстояло померяться силами со своим противником.
Я закурил сигарету и расслабился, понимая, что встреча с Бурциевичем имеет большой смысл, даже если она и завершится столкновением.
Мы выпили. Потом поужинали. Ужин был не обильным, но состоял из самых изысканных блюд, которые подавал вышколенный официант. Стол сервирован без излишков серебра и хрусталя. Все отражало стиль человека, для кого роскошь столь же повседневна, как утренний душ.
- Вам наверняка понравится Пайнхерст, если Лариса отвезет вас туда, - сказал Бурциевич. - Я получил недавно из Аргентины пару пони для поло. Но, представьте, даже еще не видел их. Можете попробовать. Вы играете в поло?
- Относительно, - ответил я, смутно представляя, как это можно плавать в бассейне на лошадях.
- Не ждать же мне, пока я сам смогу туда поехать, - улыбнулся Бурциевич. - Ваши чиновники не прекращают плести против меня интриги, я не могу надолго отлучаться из России. Представляете, меня обвинили в том, что я выплачиваю рабочим слишком маленькую зарплату. Хорошо, говорю я, я буду платить им по пятьсот долларов, но уволю пять тысяч человек. В конце концов, мои предприятия - во многих областях единственные, где люди вообще хоть что-то получают.
- Наверное, всему причиной политическая нестабильность.
Бурциевич кивнул:
- Россия находится в кратере вулкана, готового ежесекундно взорваться. В такой обстановке вкладывать сюда деньги - безумный риск. Однако, если вулкан не взорвется и время вложения денег упущено, то можно навеки потерять русский рынок. Дилемма сродни той, что обуревает игрока в казино. А кроме того, в нашей отрасли в Россш превалирует государственный фактор. На девяносто пять процентов мы загружены правительственными заказам Однако если выдержать современный период, у нас будет преимущество по сравнению с другими отраслями - и в оборудовании, и в технологии.
- И все это за счет правительства, то есть нашего народа? - заметил я.
- Да, - с обезоруживающей прямотой согласился Бур циевич. - Мы не ожидаем особых доходов сейчас, да и ваша варварская налоговая система не допустит этого. Но потом мы будем в выигрыше. Главным образом за счет улучшенной технологии и возросших основных капиталов Все это превратится в чистую прибыль благодаря хорошо поставленному менеджменту.
Я складывал какую-то мозаику, двигая вилкой кусочки еды на тарелке, размышляя, и наконец произнес:
- Как я понимаю, вы нашли наиболее успешный способ разгосударствления - передача всего государственного имущества в руки одной корпорации. Вам не кажется что это тоже своего рода социализм, от которого мы с таким трудом избавились.
- Социализм - это государственная монополия на сред ства производства, - заявил Миркин. - Как вы можете подозревать нас в чем-то подобном?
- Однако именно этой монополии вы и достигли.
- Напрасно вы нас обвиняете нас в этом. Для капиталиста жажда контроля над рынком столь же естественна, как для рыбы желание иметь побольше чистой воды. Чем больше водоем, тем больше в нем рыбы.
- Тем больше рыбины друг друга едят… - вставил я.
- И тем не менее таков закон моря!
Бурциевич откинулся назад с ощущением полной уверенности в своих словах, достал сигару из коробки, поданной ненавязчивым официантом, и со вкусом раскурил ее, сделав затяжку:
- Хорошо, что я догадался припрятать эти сигары.
- Мыши? Или домовые?
- Нет, приятели Ларисы, - снисходительно усмехнулся Бурциевич. - Она частенько устраивает здесь вечеринки, и ее гости проходят по дому как саранча. Всего неделю назад они выпили тридцать ящиков шампанского, и этого было мало. Они залезли в погреб и выпили полдюжины бутылок "Бенедиктина", который я хранил для особого случая.
Я как будто услышал звон колокола, доносившийся издали как сигнал тревоги, которого я ждал и который наконец прозвучал. Наконец-то наружу вышло то, чего не хватало в моей мозаике, и теперь весь дракон оказался у меня перед глазами, во всем своем уродстве - само воплощение зла. Дракон, более отвратительный, чем все предыдущие драконы, с которыми мне доводилось сталкиваться.
Зажигая сигарету, я наклонился вперед, скрывая выражение своего лица. Ощущение, словно молния пронзившее меня, неизбежно отразилось в глазах, а мне не хотелось, чтобы Бурциевич увидел его раньше времени. Тот вновь откинулся на спинку кресла и попросил официанта принести бренди. Он находился в хорошем расположении духа, в котором и должен пребывать человек, сделавший верный выбор. Подняв голову, я взглянул на Ларису - во время разговора она хранила молчание, переводя взгляд с одного лица на другое. Безусловно, она была самым ярким пятном картины, затмевая собой обоих мужчин, но в то же время ее роль в композиции не была обозначена. Я подумал: не была ли такая роль ей отведена вообще или это опять сработало мое ненасытное воображение?
- Вы, вероятно, знакомы со многими занятными людьми, - заметил я.
- Я люблю вечеринки, - бросилась Лариса с вызовом. - Люблю клуб "Саардам", и хожу туда, когда есть настроение. Не представляю, как именно можно жить, если не веселиться.
Она смотрела на меня, и ее глаза были по-прежнему как распахнутые окна, в которые видно голубое небо. Можно было смотреть в них, смотреть и не различить ничего, кроме светло-голубого цвета. Совсем, совсем ничего.
Бурциевич снисходительно улыбнулся:
- Сегодня вечером довольно холодно. Пойди зажги камин в библиотеке, мы придем следом.
Девушка встала:
- Не забудь, ты что-то хотел сказать ему.
- Конечно, я как раз об этом и думал.
Перед тем как выйти из комнаты, Лариса вновь взглянула на меня.
- Папочка всегда идет своим собственным путем, - сказала она неопределенно. - Надеюсь, он не задержит вас здесь навсегда.
- Я не позволю этого сделать, - многозначительно откликнулся я.
Дверь за ней закрылась, и я остался один. Я был одинок, как боксер на ринге, когда бьет гонг, а секунданты исчезают за канатами. Гонг прозвучал. Я знал своего противника, все чувства мои были обострены, и я оставался абсолютно спокойным.
- Лариса говорила, вы что-то хотите мне сказать, - пробормотал я, повернувшись к Бурциевичу.
Он отрезал кончик сигары.
- Именно, - кивнул он. - Лариса говорила, что у вас есть интерес к Константину Табакову и к его способу производства синтетического инсулина. Тогда вам небезынтересно будет узнать, что недавно Табаков показывал мне образец своего инсулина… Может быть, и Володя вам рассказывал. Как раз сегодня мне прислали итоговый доклад ведущего химика "Фармбиопрома" по поводу этого продукта. - Бурциевич сидел в кресле совершенно спокойно и, похоже, чувствовал себя в полной безопасности. - Боюсь, Костя Табаков всех нас здорово надул!
Его правая рука лежала на столе, всем своим видом он походил на величественно-неподвижную бронзовую статую на каменном постаменте. Я наблюдал за дымом его сигары.
- Вы провели химический анализ?
- Да. Не знаю, в курсе ли вы, но подобный вид химического анализа - один из сложнейших в мире. Большинство специалистов сразу скажут, что это невозможно. Но у меня работают блестящие химики. Я удивлен, как такой умный человек как вы попался на подобный обман. Это - тот же вариант, когда человек печатает доллары на машинке или предлагает миру формулу производства алмазов.
- Но зачем же серьезному ученому идти на подобный шаг?
- Вы знакомы с Костей Табаковым? - вопросом на вопрос ответил Бурциевич.
- Лично - нет. Но я навел о нем справки - у профессора отличная репутация.
- Насколько я понимаю, вы ни разу не встречались с ним. Зато познакомились с хорошенькой девушкой, преподнесшей вам всю эту историю.
- Я был у него дома.
- А вы убеждены, что были именно в его доме? Или вы убеждены в этом потому, что вас привела туда милая крошка и сказала: вот дом моего отца великого профессора Табакова?
Взгляд мой сохранял бесстрастность. Я отряхнул пепел с сигареты и положил руку на стол.
- Имейте в виду, - продолжал Бурциевич. - Я вовсе не предполагаю, что именно здесь решение загадки. Может быть, вы побывали в доме Табакова, может быть, даже познакомились с его дочерью. Все возможно. Мелкий жулик "ломает" вам тысячу долларов, а большой человек совершает большую аферу.
- Но чего ради Табакову беспокоиться? Он достаточно хорошо обеспечен.
- Кто вам это сказал? Источник прежний - его дочь, или девушка, назвавшая себя его дочерью. Так ведь?
- Да, - задумчиво кивнул я.
Бурциевич снова отрезал кончик сигары.