- Возможно. - Сергей пожал плечами. - Впрочем, и правда - ошибаюсь… - И тут же поправился: - Вероятно, ошибаюсь!
- Скорее всего… Его сам Строгое знает, а он-то видит людей насквозь! - Комиссар повторил слова, сказанные Василием. - Хорошо, оставим пока это… Тут вот какое дело, - проговорил Семенчук, и неожиданно, повнимательнее взглянув на Федора, Сергей подумал, что, вероятнее всего, комиссар еще не ложился сегодня: синяки под глазами, лицо осунулось, черты заострились… Но Панкову не удалось узнать о причинах, помешавших комиссару поспать: дверь в кабинет вдруг широко распахнулась, и, постучавшись уже в открытую дверь, к ним вошел плотный невысокий мужчина средних лет. На губах застыла улыбка, но глаза смотрели с тревогой.
- Что случилось, Дима? - вскочил из-за стола Федор.
- В принципе - ничего особенного, - ехидно усмехнулся вошедший, но тут же добавил: - Правда, если не считать такого маленького "пустячка", что в меня стреляли…
- Когда?
- Только что…
- Ну и? - нетерпеливо проговорил Семенчук.
- Все обошлось, как видишь… А ему… ему удалось скрыться. - Он скривил губы и вдруг, взглянув на Сергея, вздрогнул, а его рука дернулась к карману. Потом он посмотрел на комиссара, опомнился и неуверенно протянул Панкову руку. - Новенький, что ли? Из Москвы? Слышал! - Он совсем пришел в себя, но продолжал разглядывать Сергея. - Я - Строгав!
- Предгубисполкома? Тоже слышал. - Сергей, несколько сконфуженный бесцеремонным разглядыванием, натянуто улыбнулся.
- Вы извините меня, но… - Строгов сделал небольшую паузу. - У вас случайно братьев нет? Очень вы мне кого-то напоминаете. - Предгубисполкома пожал плечами.
- У меня были братья, и не один. - Лицо Сергея помрачнело. - Трое, и все погибли… на моих глазах.
- Простите, - спохватился Строгав, но, еще раз взглянув на Сергея, тихо, как бы про себя, добавил: - Сходство просто удивительное. - Он снова пожал плечами. - Ладно, пошел я… - У дверей он круто развернулся. - Чуть не забыл… Я ведь почему сам пришел к тебе, Федор… Звонил-звонил, а телефон молчит…
Семенчук поднял трубку.
- Нет-нет, спасибо, не надо, - сказал он в трубку. - Телефон работает.
- Ну и прекрасно, значит, повреждение временным было и уже исправили… Ты послал бы пару-тройку своих ребят на вокзал: в ночь подежурить… Состав важный прибыл, а отправить смогут только к утру. - Строгов тяжело вздохнул. - Паровозов свободных нет, а этот необходимо подремонтировать… Как бы за ночь чего не вышло! Ну, пока! - Бросив на Сергея взгляд, он тут же вышел.
- Соедини-ка меня, милая, с начальником станции. - Чувствовалось, что Федор недоволен. - А ты еще раз позвони… Яков Силыч? Это Семенчук с тобой говорит… Узнал, говоришь? Это хорошо, здравствуй! Скажи-ка ты, мой дорогой товарищ, у тебя что, своей охраны не хватает, что ли?.. Строгав тебя не так понял? А ты меня сейчас правильно понял?.. Так что же ты, сукин сын, Строгову жалуешься? Не жалуешься? Все у тебя нормально и всех хватает?.. Ну и отлично! Ими и обойдись! Ясно?! У меня все! - Комиссар зло бросил трубку на аппарат, который обиженно звякнул. - Все время людей клянчит… Толковый мужик! - неожиданно заключил Федор и, заметив недоуменный взгляд Сергея, пояснил: - Он же не для себя, для дела требует. О своем участке беспокоится… Это, правда, не совсем хорошо, но на станции порядок навел. - Семенчук нахмурился. - Впрочем, почему это не хорошо? Если бы каждый человек навел на своем участке нормальный порядок и выполнял все, что от него требуется, то везде бы восстановился полный порядок! - Он задумался и вдруг вскипел: - Зашевелились, сволочи! Стервятники, почуяли возможность поживиться, закружились… Судя по тому, что начали действовать нагло и организованно - это не случайные вылазки… Руководит ими кто-то. - Прищурившись, он решительно произнес: - В город выходить только по двое. Это - приказ! - добавил Федор строго, хотя Сергей и не пытался возражать. - Быть предельно внимательными и осторожными: эта сволочь может пойти на любую провокацию. - Быстро встав из-за стола, он приоткрыл дверь и зычно крикнул: - Шевчук! Зайди ко мне! - И когда появился худосочный, с узловатыми, крестьянскими руками высокий парень, приказал: - Ты, Шевчук, вот что: возьми Селезнева и, как стемнеет, к Строгову, на квартиру, а до этого возле губисполкома побудьте… Поохраняйте его, пока я не отменю это распоряжение! Только прошу тебя, Шевчук, поаккуратнее, пожалуйста, а то обидеться может.
- Есть, товарищ комиссар, спытаю! - бросил Шевчук и тут же скрылся за дверями.
- А ты, Панков, возьми под контроль местный рынок, присмотрись там, прислушайся.
- А можно, товарищ комиссар, я с Василием буду на пару?
- Не возражаю, - помедлив немного, ответил Федор. - Только не ходите вы вместе, бок о бок: его каждая собака в городе знает… И еще… - Семенчук склонился за столом и вытащил оттуда небольшой, но увесистый сверток. - Тут я тебе пиджак принес… Сына моего пиджак-то… - Голос его как-то дрогнул, осип. - Ему-то он уже без надобности, - прибавил Федор тихо и отвернулся к окну, чтобы скрыть непрошеные слезы. Справившись с минутной слабостью, Семенчук повернулся к растерявшемуся Сергею и постарался улыбнуться. - Я что говорю - взглянешь на твой кожан и сразу видишь: чекист вышагивает!
- Спасибо вам… Мне все ясно! - Панков взял со стола сверток и еще раз добавил: - Спасибо… Разрешите идти?
- Иди, Панков, иди… - комиссар махнул рукой.
6
Сергей медленно вошел в кабинет. Василия еще не было. Переодевшись в пиджак, Сергей переложил в него мандат и браунинг, а кожанку аккуратно сложил и сунул в ящик стола. Затем подошел к окну и стал следить за сонной суетой провинциального города. Праздно шатающихся людей почти не было видно. Лишь несколько подростков играли в кости, собрав вокруг себя кучку малышей, с завистью поглядывающих за удивительными битами, ловко сбивающими костяные "бабки", да несколько старух грелись на ласковом осеннем солнце, неподвижно восседая (словно высеченные из удивительного серо-розового мрамора рукой хорошего мастера) на садовых скамейках.
Все-таки странно и непонятно устроена жизнь: вот ты живешь, живешь - к чему-то стремишься, на что-то надеешься, чего-то добиваешься - и вдруг… раз! И о тебе вспоминают только близкие люди, да и то если ты чем-то был им дорог! Стоп! Значит, память о каждом человеке связана с теми следами, которые он оставил после себя? Причиненное зло болит долго, а забывается быстро! А доброе дело не болит, но помнится до тех пор, пока жив человек, получивший это добро. И даже сквозь свою боль человек должен всегда оставаться Человеком! Хотя, возможно, это доступно только сильным духом людям. Вот, например, Федор: явно сильная личность - погиб сын и, как видно, совсем недавно, многие бы на его месте очерствели, огрубели, а он остался Человеком. Нет, не только потому, что принес ему пиджак своего сына, проявив этим внимание к постороннему человеку, нет, все гораздо сложнее и проще одновременно. В нем, во всех его движениях, в голосе, в глазах, решительно во всем, чувствуется такая уверенность, что за этим человеком можно пойти куда угодно… За окном прогромыхала пролетка, и Сергей не услышал, как в кабинет вошел Василий.
- Привет! - обрадованно воскликнул он и заставил Панкова отвлечься от своих мыслей. - А я к тебе уже забегал: думал, дрыхнешь еще… А че это ты? - Только тут он обратил внимание на пиджак Сергея.
- Так надо, - серьезно ответил Панков, затем вдруг спросил: - Василь, ты знал сына Семенчука? Как он погиб?
- С Сенькой-то? - помрачнел сразу Василий. - Убили его… Гром убил… Бандюга этот! Сенька здесь, с нами работал. - Голос Василия несколько дрожал, видно, он никак не мог до сих пор осознать смерть Сеньки. - Выследили его и… пытали, изуродовали все тело, а потом повесили посреди площади, для устрашения, значит… Попался бы мне бандюга! - Он так стиснул кулаки, что пальцы побелели, потом тихо добавил: - Дружили мы с Сенькой…
Тяжело вздохнув, Василий медленно и бережно вынул из-за пазухи тяжелый пакет, обернутый ветхой, но тщательно выстиранной тряпицей, и протянул его Панкову. - Это тебе… Сенькин был.
- Маузер? - воскликнул Сергей, едва ощутив тяжесть пакета.
- Ага, он самый! Слово чекиста - закон! - важно произнес Василий.
- Ну, Василь! - Сергей даже не заметил, что произнес его имя так, как его называет комиссар. Не скрывая радости, он осматривал ценный подарок, раздумывая, чем бы отблагодарить Василия. И вдруг Панков вспомнил, как Василий смотрел на портрет Ленина. Федор решительно достал кожанку из стола, развернул и вытащил портрет. - Вот, Василь, держи… Это самое ценное, что у меня есть, - сказал он, протягивая портрет вождя Василию. - Кому другому - никогда не отдал бы, а тебе… тебе - дарю!
Ошеломленный неожиданным подарком, все еще не веря в то, что сбылось его сокровенное желание - чего греха таить: с того самого момента, как Сергей показал ему портрет, он все время думал о нем, а ночью, засыпая, смотрел на то место на стене, где обязательно укрепил бы его, будь он его собственностью, - и вдруг сбылось?! Да, вот он, в его руках! Василий смотрел расширенными глазами на портрет, потом, с трудом оторвавшись, взглянул на Сергея, все еще не решаясь спрятать подарок в карман. - Мне?! Это ты мне? - выговорил он наконец.
- Ну, конечно, тебе! Кому ж еще?! - улыбнулся Панков и обнял Василия за плечи.
- Ну, знаешь… - От волнения Василий не мог найти нужных слов, глаза его заблестели. - Если так… то вот… Вот тебе моя рука… Если ты не против, то разреши мне считать тебя своим старшим братом? Пока жив - не подведу! - серьезно, словно клятву, произнес Василий последнюю фразу, затем бережно спрятал портрет за пазуху.
- Пока жив? - задумчиво повторил Сергей, потом спросил: - А сколько тебе лет, Василь?
- Шестнадцать! - несколько поспешно ответил он, но, взглянув в глаза Панкова, опустил голову и тихо поправился: - Скоро будет… Только не говори комиссару - прогонит…
- Пока жив… - задумчиво проговорил Сергей Петрович и, встав с кушетки, подошел к письменному столу, достал сигареты, но повертел пачку в руках и снова сунул ее в стол. - Эх, Василь, Василь! - Кольнуло в груди старого генерала, он тяжело опустился в кресло и стал осторожно массировать грудь с левой стороны. Казалось, думаешь об одном, все мысли устремлены к этому одному, и вдруг, совершенно неожиданно, память выхватывает из прошлого совсем другие события, не имеющие на первый взгляд никакого отношения к твоим размышлениям. Но, немного порывшись в пласте, вывороченном твоей памятью, начинаешь постепенно убеждаться, что совсем не случайно вспомнились эта деталь, это слово, этот взгляд. Вот и сейчас, когда Сергей Петрович выхватил из своей памяти два слова: "пока жив" - сразу кольнуло под сердцем, дышать стало труднее, и мгновенно его перенесло в события, которые, казалось, произошли совсем недавно - настолько ярко и отчетливо запечатлелись они в сердце…
…Сергей рассказал Василию о задании Семенчука. Они вышли из здания губчека и направились в сторону городского рынка, соблюдая дистанцию: Василий, "которого каждая собака знает", шел первым, указывая и путь, Панков - метрах в двадцати за ним.
Рынок двадцатых годов напоминал огромный муравейник, явно перенаселенный. Человек, попавший туда впервые и желающий купить что-то определенное, вполне мог растеряться и, пройдя людские жернова, купить что угодно, кроме того, за чем сюда явился. Если имеешь золото, можно приобрести все: от дюймового гвоздя, дефицитного в то время, как и любой строительный материал, до трона династии Романовых, как говорится, в разобранном виде и с доставкой на дом. Но самую высокую меновую стоимость имели хлеб, продукты. Голод охватил Россию…
С разных сторон рынка доносились громкие голоса, нахваливающие свой товар.
- Куплю пшеницу или муку!.. Взамен предлагаю лучшие в Европе швейные иголки "Зингера" и отличные нитки! Пшеницу или муку - на иголки и нитки! - во всю мочь своих больных легких вопил высохший от времени старик, перепоясанный цветастым кушаком…
- Уважаемые граждане и гражданочки! Прошу обратить внимание на мой очень нужный товар! "Павел Буре"! Самая лучшая марка! Лучшего друга продаю или сменяю со слезами на глазах на сахарин!
- Кому нужен "Паша"? - зыркая по сторонам, тараторил худенький беспризорник, одетый довольно экстравагантно: черный, рваный во многих местах фрак с грязной манишкой да мятый цилиндр, стянутый, вероятно, по случаю, как и карманные часы знаменитой фирмы "Павел Буре".
А рядом с ним полный мужчина, судя по одеянию, из бывших чиновников, без устали выкрикивал:
Подходи, налетай - тольки денежки протягивай!
Было мыло у меня - станет у тебя!
На веревке, перекинутой через шею, висела деревянная доска с уложенными на ней несколькими кусками грязно-зелено-коричневатого мыла. Там же стояли и пузырьки с жидкостью сомнительного цвета. Торговля шла не очень успешно, но он продолжал декламировать свои вирши:
Если хочешь чистым быть -
Приходи ко мне купить!
Не хочешь мыло -
Бери эликсир женской красоты
И мужской силы!
- Служивый, возьми своей жинке платок пуховый! Мягонький он да теплый! Вот обрадуется-то… - уговаривала старушка мать бравого солдата в видавшей виды шинели.
- Отстань, тетка, не успел я бабой-то обзавестись, - с тяжелым вздохом отмахнулся солдат и подался к бочке с вином, где торговали в разлив…
- Куплю! Продам! Сменяю! - призывы неслись со всех сторон…
Стараясь не упустить своего напарника, Сергей, работая вовсю локтями, медленно пробирался сквозь рыночную толпу, успевая, однако, осматриваться по сторонам. На мгновение задержал внимание на спекулянтах, но не их высматривали они с Василием. Ничего, дай срок, прижмут и спекулянтов… Сергей с большим трудом заставил себя пройти мимо. Он с некоторой завистью отметил, что Василий гораздо свободнее продвигается вперед. Свободнее потому, что его действительно знали: торговки и торговцы, заметив его приближение, предусмотрительно расступались, но вслед бросали разные взгляды - кто со злобой, кто с уважением, а кто и просто с испугу… Несколько раз Панкову удавалось услышать слова, которые явно относились к Василию: "Ша, люди! Чека шастает!" И те, до кого долетало это предупреждение, реагировали почти идентично: настороженный взгляд по сторонам, и если есть что-то недозволенное, моментально прячется и достается безобидное прикрытие…
Постепенно они добрались до того места, где ощущалось особое скопление людей: оттуда доносились громкий смех и аплодисменты. Несмотря на то что Панков был весьма благодарен за предусмотрительный совет относительно кожаной куртки, он все-таки снова позавидовал Василию, достаточно легко добравшемуся до источника веселья. Энергично расталкивая и беззлобно огрызаясь на возмущавшихся людей, с которыми он поступил не очень любезно, Сергею удалось наконец протиснуться сквозь толпу. Там, образовав небольшой полукруг, стояла телега с укрепленной на ней высокой ширмой для кукольного представления. Сергей улыбнулся, вспоминая, как он в первый раз побывал на кукольном спектакле. Он был тогда еще совсем маленьким: в какой-то летний праздник мать собрала своих детей, усадила на телегу и повезла на ярмарку. Какое незабываемое удовольствие они получили от этого праздника! А сколько было разговоров впоследствии? А помнишь… А этот-то силач… Да, вот было здорово!.. По лицу Панкова пробежала тень: живы были братья, мать, отец… Он с трудом пересилил себя, заметив устремленный обеспокоенный взгляд Василия. Улыбнувшись потешной кукле, очень точно изображавшей толстого и упитанного кулака, Сергей начал внимательно присматриваться к окружающим. Как ни странно, все, зараженные кукольным весельем, были весьма похожи друг на друга: радостные, смешливые лица, на которых проступали слезы от смеха, горячие аплодисменты…
Неожиданно Сергей услышал такое, что заставило его обратить внимание на само кукольное действие: кукла, изображавшая кулака-толстяка, вдруг пропела:
Жили-были не тужили,
Но пришел в село Комбед!
Все, что было, - отобрали,
Всем наделав много бед!..
- Что-о-о?! - взвился Василий и рванулся на ширму с такой быстротой, что Панков не успел его остановить.
Через мгновение он вытащил оттуда упирающегося изо всех сил сухощавого старика с куклой на руке.
- А ну, контра старая, повтори - кому комбедовцы помешали? Говори, чьи подлые слова повторяешь? Да как ты посмел, мелкая твоя душонка? - спрашивал со злостью Василий, встряхивая за грудки.
- Чего ты прицепился? Отпусти меня! - верещал старик балаганщик, с надеждой поглядывая по сторонам. - Я буду Советской власти жаловаться! - вскрикнул он вдруг.
Чувствуя, что этот старик не напрасно вертит головой по сторонам, Сергей старался знаками привлечь внимание Василия, чтобы он успокоился, вник в ситуацию, но все оказалось тщетным: напарник настолько увлекся стариком, что Панков начал с беспокойством осматриваться по сторонам. Сунув руку под пиджак, он нащупал маузер и приготовился к самому худшему.
Зачем он так горячится? Наверняка же этот балаганщик с кем-нибудь связан! Вряд ли он сам придумывает эти вирши… А сейчас кто-нибудь наблюдает со стороны и в ус не дует. Попробуй определи в этакой-то толпе! Сергей мучительно искал выход из создавшейся ситуации и не находил…
- Что?! Жаловаться хочешь? Да я тебе сейчас… - Василий цапнул рукой за кобуру и на мгновение ослабил внимание к старику. Воспользовавшись этим, балаганщик рванулся из его рук с такой силой, что рыхлая одежонка не выдержала: старик бросился наутек, оставив в кулаке Василия клок сатиновой куртки. На свою беду, балаганщик побежал именно в ту сторону, где стоял Панков. Понимая, что его нельзя упускать, Сергей незаметно выставил ногу, и старик, запнувшись о нее, упал, замешкался, пытаясь быстро встать на ноги, но подоспел Василий и схватил его…
- Так ты еще убегать вздумал? - совсем разозлился он. - А ну пошли!
- Помогите, люди добрые! Убивают! - завопил тот что есть мочи на весь рынок.
И этот призыв о помощи привлек, наконец, внимание толпы.
- Жандармы! Чего к старому человеку привязались? - крикнула толстая баба, но, осмотревшись по сторонам, тут же спряталась за чужие спины.
- И правильно, явная контрреволюция! - поддержал Василия рабочий в промасленной тужурке и железнодорожной фуражке. - Совсем обнаглели!
- Отпустите меня, что я вам сделал? - продолжал канючить балаганщик, сбавив тон и уже не пытаясь вырваться.
- Там разберемся, - пообещал Василий. - Складывай свой балаган…
- Да в чем разбираться: старик же…
- В Чеку его, там точно скажут, что за хруфт такой…
- Скажут, держи карман шире: раз - и к стенке!
- Держиморда!
- Жандармы!
- Зажрались!
- В Чеку!
- Тебя самого в Чеку надо!
- Тоща и тебя…
Вся толпа мгновенно, словно и не было только что всеобщего веселья, разделилась на два лагеря: ЗА СТАРИКА, среди которых явно преобладали зажиточные крестьяне, лавочники и всевозможные "бывшие", и ПРОТИВ СТАРИКА, в основном из рабочих…
То тут, то там возникали небольшие стычки и потасовки. Стараясь не вмешиваться, Сергей внимательно запоминал лица наиболее злостных крикунов и подстрекателей. Досадуя на потерявшего бдительность Василия, он решил максимально извлечь пользу из этой ошибки…
- Бей его! - неожиданно прокричал чей-то звонкий голос. - Бей чекиста!