Как-то утром Аня пришивала мне к форменному пиджаку петлицы, и я из-за этого опоздал на работу. Пришлось объясняться, и я, помню, объяснял так: "Опоздал, потому что был счастлив". Помню и то, что получил тогда крепкую вздрючку. Мой начальник не был ярым поклонником моих мальчишеских выходок, хотя, смею надеяться, ценил во мне искренность.
Жаль, что я не литературный герой. У тех всегда масса проблем. Хотя у меня тоже появились какие-то сомнения, только я о них молчу. А что говорить? У меня работа в аппарате прокуратуры республики, замечательная жена, удобная квартира и никаких отрицательных эмоций - большего, кажется, и желать нечего. А я почему-то желал. И чем дальше, тем упорнее. Может быть, хотел самого себя проверить на прочность в иных обстоятельствах, а может быть, мучился сомнениями по существу: для чего в прокуратуру пришел? Если творить справедливость, то начинать работу, я понимал, надо не в центральном аппарате. Ведь все вопросы решаются в районе.
Я поехал в отдаленный от центра район. Поехал по убеждению. После окончания университета некоторое время стажировался у следователя прокуратуры подмосковного района. Видел жизнь района, понимал, сколько там было трудностей и проблем и как они решались.
Видел, как работал районный прокурор, немолодой уже человек, ветеран Великой Отечественной войны. Я тогда уже понимал, что районам нужны молодые кадры - сильные духом и телом, убежденные, идейные. Я, в сущности, решил для себя уже тогда… Женитьба не. много оттянула время. Но когда посоветовался со своей подругой жизни, она сразу оказалась на моей стороне, и я с легкой душой подал рапорт с просьбой направить меня в любой район.
Некоторые могут подумать, что так не бывает: наверное, чем-то проштрафился, не угодил начальству - не иначе. Потому я и пишу эти записки, чтобы самому себе сказать все как есть. На этот раз было именно так, а не иначе. Я решился потому, что начал серьезно понимать: каждый, кто поступает так, как поступил я, должен отдавать себе отчет в том, для чего он это сделал. И жена оказалась настоящим другом.
Через некоторое время мы уехали. Всё оставили в Москве: и мою любимую прокуратуру республики, и ее любимый театр, и моложавую агрессивную тещу, которая до знакомства со мной регулярно читала детективы, а теперь смотрит не только "Знатоков" по телевизору, но и передачи "Человек и закон", вызывающие у нее первобытные эмоции.
И вот мы с Анной Михайловной в далеком небольшом районе. Многое увидели иначе, чем из окон столицы, и соответственно переоценили. Я чувствую - она не жалеет. И хотя она подшучивает, что ее нынешняя работа в районном Доме культуры - еще одна эпизодическая роль, она выполняет ее талантливо и вполне удовлетворена своей работой. И сделала немало. Организовала две выставки живописи: одну - полотен разных художников из экспозиции областного краеведческого музея, другую - персональную, знаменитого уральского художника. Только благодаря ее энергии и настойчивости в Доме культуры нашего маленького района областная филармония дала два концерта, и с одним концертом приезжали артисты республиканского театра.
Анна Михайловна создала творческий актив из работников деревообрабатывающей фабрики, хлебозавода и совхоза, наладила работу и в творческих кружках. Но главное ее детище, вернее сказать, не только ее, а ее и руководителя спортивной секции Дома культуры, - это спектакль-концерт на роликовых коньках. Она и автор сценария, и постановщик. Скоро премьера.
Иногда я сам себе не верю, что уехал из Москвы по собственной инициативе. И все потому, что я не литературный герой и ничего не берусь доказывать. Но всегда помню, что в театре в тот вечер, когда я первый раз увидел на сцене Аню, рядом со мной было свободное место…
Судьба… Лена - журналистка. Она хорошая женщина. Была замужем. Неудачно. Вероятно, еще станет кому-то подходящей женой…
Во всех анкетах я числился холостым. Вокруг острили, и я острил. Острил, чтоб не привыкнуть к мысли, что не создан для семьи. А все было просто. Лена, наверно, любила меня… по-своему. Иногда даже заботу проявляла. Иногда любимую еду готовила, иногда даже мои нехитрые прихоти выполняла. Иногда…
Но дело не в этом. Я понял, что не это главное. Может быть, я такой эгоист, что мне нужна была жертва? Вот, например, Аня театром пожертвовала столичным. Но я совершенно не чувствую Аниной жертвенности. Все у нее получается само собой, без напряжения, как-то органично, именно так, как надо для дружной семьи. С Леной было другое. Я всегда чувствовал себя виноватым, что чего-то недодаю, что-то недоделываю. И Лена не только не пыталась снять это напряжение, но считала его в порядке вещей. И я как-то мирился с этим. Я все время чего-то старался и напрягался, как мог. И билеты вот тогда купил на первый ряд… В тот день она не пришла в театр. Я сидел один. Справа пустовало место. Было грустно, но не было того привычного напряжения. На сцене появилась актриса…
Секретарь доложила, что меня разыскивает Пончиков, ответственный секретарь районной газеты.
Я взял трубку. Газете, оказывается, нужен материал о дисциплине труда и, кроме того, как выразился журналист, "что-нибудь этакое, сенсационное".
Ишь ты, "сенсационное" ему выдай! Газету, что ли, никто выписывать не хочет, и они думают поправить дела за наш счет?
А "сенсационное", к сожалению, было, только пока не для газеты. Ни сотрудники ОБХСС, по моему заданию проверявшие магазины, ни прокуратура района не могли ничего сказать конкретного по поводу недостачи в восемь тысяч рублей в магазине райпотребсоюза. Не
Бог весть какие деньги, но в рамках района… И к тому же престиж района!
На заседании бюро райкома первый секретарь Анатолий Николаевич Березин в числе хороших показателей по району упомянул работу комбината бытового обслуживания, деревообрабатывающей фабрики и - что мне было особенно приятно - работу Дома культуры нашего района. Далее он высказал свое удовлетворение работниками прокуратуры района, которые, по его мнению, своевременно взялись за проверку исполнения законов в сфере торговли.
- А вам, товарищ Бурцев, - тут он обратился к председателю райпотребсоюза, в ведении которого находился магазин с недостачей, - следует с большей ответственностью относиться к делу. По первому же требованию вам необходимо выделять инспекторов в помощь прокурору. Следует также внимательней относиться к подбору кадров на материально ответственные должности. Мне доложили, что кое-где у вас на этих должностях встречаются люди недостойные, лишенные советским судом права работать в торговле. Прошу вас серьезно подумать об этом…
Да, для меня это был полезный урок. Все, что он сказал Бурцеву, должен был учесть и я. Первый секретарь проявил большую осведомленность о положении дел в торговле, чем я, прокурор. Я не искал пути к отступлению. Секретарь райкома понимал, что мой опыт работы в районе ничтожен, поэтому он и был ко мне снисходителен. Пока, как говорится, меня "похлопывали по плечу", но я чувствовал, что скоро настанет время, когда я должен буду сполна отчитаться за вверенный мне участок работы. Пока же у меня буквально голова разламывалась от обилия всяких дел и бумаг, оставленных мне предшественником.
У Камоликова и Пинчуковой произвели обыск, а мне навязчивая мысль не давала покоя: неужели эти двое втянули в свою преступную деятельность девочку-практикантку? Не хочу верить в это. Не хочу!
Пошел на квартиру Леонтьевой. Дверь открыла полная белокожая женщину с пухлыми ручками, модной стрижкой, накрашенными ресницами и золотыми кольцами в ушах - мать Ларисы. Она не была удивлена приходом прокурора, с готовностью заявила, что в доме у нее ничего незаконно приобретенного быть не может…
В этом доме я даже обрадовался своей неудаче. Как будто бы Лариса ни при чем.
Зазвонил телефон. Голос в трубке Меня ободрил. Это был начальник районного отдела внутренних дел Медведев, внешность которого как нельзя лучше соответствовала его фамилии.
- Привет, прокурор, - пророкотала трубка, - я подскочу к тебе ненадолго, в твоих краях нахожусь.
Уже через три минуты Медведев, чуть не задевая притолоку, входил ко мне в кабинет. Огромный, с красным лицом, он протянул, как лопату, ладонь для пожатия. Я казался перед ним мелковатым, хотя мой рост не такой уж маленький - метр восемьдесят, да и плечи если не косая, то все же сажень. Зная, как он давит на всех своей огромностью, он тотчас же сел на стул, вынул из кейса, казавшегося в его гигантских ручищах игрушечным, ворох каких-то бумаг и бросил их мне на стол.
- Считай, что тебе крупно повезло с другом, - громыхнул Медведев.
Наступила пауза, и слышно было только, как позванивает в стакане ложечка.
Медведев улыбался, довольный произведенным эффектом. Потом перешел на серьезный тон:
- Извини, тебя тут не было, а дело не терпело отлагательства. Я провел обыск без санкции, но знаю, что ты любишь пунктуальность, поэтому в течение суток докладываю.
- Что искали?
- Огнестрельное оружие. Наган времен войны, заодно вот и ножичек нашли. Профессиональная штучка.
Медведев, вытащив из кейса небольшой красивый нож с ручкой, сделанной из прозрачных плексигласовых колец с набалдашником, в который был вправлен маленький, искусно выточенный череп, положил его на бумаги.
- Нож, - сказал я.
- Да уж, - густо захохотал Медведев.
Мы рассматривали замысловатое тюремное рукоделие.
- У Степанюка обыск проводил?
- Точно. Доложили уже? - удивился Медведев.
- Да нет.
- А ты что, нож у него этот видел?
- Да не видел я ни его, ни ножа.
Медведев оторвался от изделия и уставился на меня. Настала моя очередь произвести эффект.
- Слушай, старик, - сказал я, - у тебя дома старые газеты есть?
- Ну, есть, - ответил он, не понимая, к чему я клоню. А мне было очень приятно смотреть, как глаза Медведева из пронизывающих становились круглыми и светлыми.
- Так сдай их в макулатуру, - рассмеялся я, - получишь Конан Дойла. Полистаешь перед сном Шерлока Холмса.
Глаза Медведева снова заблестели синими искорками. И теперь уже я, довольный своей остротой, продолжил:
- Там говорится, что каждый предмет имеет свое лицо и по нему можно установить не только сущность владельца, но и основные вехи его жизни.
- И что же это ты установил по такому вот ножу?
- Очень многое. И что главное - это соответствует тому, что я знаю о Степанюке. Вот видишь - нож, рукоятка его состоит из колец. Колец много. Каждое кольцо - это год, который Степанюк пробыл в заключении. Вот эти черные кольца означают составы преступлений, это, красненькое, говорит о том, что первый свой срок он отбыл не до конца, ему поверили, отпустили раньше.
- Разреши-ка, - Медведев взял нож. - А синее кольцо?
- А это - детство, оно у него, судя по синему цвету, было безрадостным.
- Так-так. - Медведев на секунду задумался. - Значит, в отрочестве кража, снова кража, наверное, ударный труд в колонии - отпустили раньше, потом… А это что такое?
- А по этой статье он проходил как соучастник.
- Да уж, подарочек, ничего себе, - протянул Медведев.
- Слушай, а чего такая спешка?
- Да нам заявление поступило, что он боевое оружие дома держит, огнестрельное. Проверили. Сам знаешь, он недавно отбыл срок, мало ли что…
- Ты уже говорил. Стреляет?
- Сломан боек, но эксперт сказал, что сломан только что. Пачку денег вот у него нашли да эти бумаги.
Я придвинул бумаги, принесенные Медведевым, стал их рассматривать.
- Где это ты, интересно знать для начала, эксперта так быстро нашел? Ну ладно, подожди, посмотрю.
Это были листы "черной бухгалтерии", такие же, какие мы нашли на квартире Пинчуковой. Пачку денег Медведев соответствующим образом оформил и тоже отдал мне.
- Деньги лежали с бумагами? - спросил я.
- Да. Были перевязаны одной веревкой.
- Фотографировали?
- Нет.
Я выругал Медведева, потому что это несколько осложняло дело. Ведь если Степанюк подойдет к сложившейся ситуации с умом, он может потом говорить, что это деньги его, скажем, заработанные в колонии, или же он получил их у родственников, или на хранение, и часть из них за то, что временно держал у себя эти бухгалтерские записи…
Медведевский бас прервал мои размышления:
- Боишься, что Степанюк от пакета и денег откажется? Не такие мы простачки. Мы это дело оформили документально. Вот подписи понятых и Степанюка.
И Медведев в третий раз открыл кейс.
- А между прочим, дорогой гражданин прокурор, - Медведев уже выпрямился во весь свой рост, едва не зацепив абажур под потолком, - мне, поднадзорному тебе милиционеришке, послезавтра тридцать пять. Развяжешь все дела - и ко мне, поздравлять. Бери свою Михайловну - моя Михайловна по ней соскучилась. Ну, добро…
И он, специально для эффекта задев притолоку, удалился.
Через полминуты раздался телефонный звонок и вслед за ним его бас в трубке:
- Так не забудь, послезавтра ждем.
Я выглянул в окно. Медведев сидел в машине, держал телефонную трубку, а увидев меня в окне, захохотал, перекрыв шум мотора. Машина отъехала. Тополь, будто прощаясь, быстро закивал ветками.
Я снова принялся за магазинное дело и тут же вспомнил, что надо было поторопить телефонный узел с включением телефона Ямочкину. Только я собрался по; звонить, как телефон сам зазвонил. Из райисполкома. Я молча слушал содержание анонимного письма на меня, адресованного в исполком и в копиях в районной отдел внутренних дел и "Литературную газету" (?!). Вот что я услышал:
- Ученица техникума Лариса Леонтьева, хорошая девочка, а идет и рыдает на улице, потому что прокурор ее ссильничал, а то, говорит, засажу на всю жизнь.
Общественность просит, чтобы прокурор получил по заслугам и сам сел надолго.
Нелепая анонимка, но все равно было гадко и противно.
Когда я был студентом, мы изучали судебную бухгалтерию. Предмет казался тогда скучнейшим и ненужным. Тем не менее надо было сдавать по этому предмету экзамен. Не знаю, как поступили бы другие, но я поднатужился, за несколько дней вызубрил все "дебеты", "кредиты" и "балансы" и кое-как сдал. Чтобы наверняка сдать экзамен, каюсь, все-таки написал шпаргалку. Профессор заметил, но выгонять не стал. Сказал только, что шпаргалка обойдется мне в пару лишних вопросов. Выхода не было, и я бессовестно заявил: "Когда речь идет о судьбе людей, я не могу полагаться на свою память".
Профессор очень смеялся. Может быть, над этой нахальной остротой, а может быть, вспомнил и свою молодость, но домой я шел все-таки с долгожданной "троечкой". И вот теперь мне совершенно ясно: предмет этот я не знаю. В голову не могло тогда прийти, что именно этому предмету я буду когда-нибудь обязан раскрытием преступления. И хочется теперь сказать: "Мне стыдно перед вами, профессор, но я обещаю, что непременно разберусь во всем, и вам не придется за меня краснеть".
Я вышел из здания прокуратуры и остановился, пораженный своим открытием: стройный тополь, шумевший перед окнами моего кабинета, был такой совершенный по форме, такой изысканный по цвету, что на его фоне здание прокуратуры с обшарпанными стенами выглядело сараем. Мне даже показалось, что тополь шумел ворчливо, будто упрекал. Я подумал: прокуратура - мой дом… В прокуратуре происходят процессы справедливые, значит, чистые. Надо привести здание в соответствующий вид.
…Начинало смеркаться. В небе загорелась звездочка, то это была за звездочка и как она звалась, я не знал, но потому, что я шел один, свет ее принадлежал только мне. На память пришли стихи:
Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя…
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
Интересно, а когда зажгутся другие звезды, узнаю ли я мою звезду среди них? Будет ли она ярче других? Будет ли она так же светить мне? Я шел не спеша. Давно миновал свой дом, прошел новостройки и очутился на окраине городка. Поле дышало молодыми хлебами и казалось живым… Звезд стало много, но мою звезду я узнавал теперь без труда. Прозрачная луна медленно поплыла на свидание к лесу, черневшему бархатной каймой вдали, поливая поле ясным желтоватым светом… Почему-то вспомнилась фраза из учебника по судебной бухгалтерии: "Для следователя бывает очень важно найти лист из "черной бухгалтерии"…"
"Лист-то у меня такой есть, - ответил я сам себе, - и даже не один, их много нашли у продавца Пинчуковой при обыске, да толку что: не знаю, как их расшифровать…"
Я сидел дома за рабочим столом, когда жена вернулась с генеральной репетиции. Проходя мимо моего стола, остановилась и сказала:
- Я помню, прокурор, как любил ты вглядываться в московское звездное небо. А ты когда-нибудь взглянул на районное ночное небо?
- Взглянул, моя звездочка, именно сегодня! Ты была все время со мною.
- Да?.. Тебе было хорошо?
- Еще бы!..
- Ага, ну что ж, раз так, завтра мы это повторим. Идет?
- Конечно, обязательно…
В полночь я вышел на улицу, дошел до колодца на окраине, вылил на себя целую бадью ледяной воды и, прибежав домой, растерся полотенцем и с наслаждением влез в свитер, связанный мне Анной Михайловной. Когда только успевает она? Все вечера находится в Доме культуры и при этом часто бывает и в командировках с драмколлективом в дальних совхозах…
Снова сел за стол и опять стал перелистывать информационные материалы о следственной практике за многие годы, незаметно заинтересовался, окончательно стряхнув с себя романтические наваждения.
К утру нашел то, что искал. Тогда разложил все листы и неожиданно для самого себя превратился из прокурора в бухгалтера.
Я считал и подсчитывал, подсчитывал и считал. Конечно, можно было поручить эту работу кому-нибудь другому, той же Екатерине Степановне - моему помощнику. Но я хотел во что бы то ни стало сам дойти до сути дела, потому что, во-первых, мне придется еще не раз этим заниматься. Ну и, безусловно, угрызения совести за халтурный экзамен я должен был погасить.
Мое упорство победило. Еще совсем недавно непонятные мне цифры обрели смысл. Я почувствовал себя чуть ли не Архимедом. Все говорило за то, что восемь тысяч рублей были похищены по хлебобулочным изделиям. Далее речь идет только о хлебе. А вся недостача в магазине, по всей вероятности, превышала пятнадцать тысяч!
Цифра так меня ошарашила, что, забыв о времени, набрал телефонный номер - решил поразить следователя Ямочкина, но его телефон молчал: все еще шел ремонт кабеля.
Это ничего, что ночь прошла без сна. Другие ночи я буду безмятежно спать, потому что кто-то благодаря моим сегодняшним стараниям станет жить лучше и спокойней.
И тогда мы с Анной Михайловной непременно пойдем смотреть ночное, районное, как она выразилась, небо. А завтра - нет.
В начале рабочего дня мне позвонил завмаг Камоликов и сказал, что он, поразмыслив на досуге, готов принимать самое активное участие в восстановлении учета товаров. И неожиданно для меня, как бы между делом, сообщил, что обнаружил недостачу в пятнадцать тысяч, а не в восемь, как думали в прокуратуре. Это было слишком. Хитер он, Камоликов… Сам того не подозревая, подтвердил, что мы на верном пути. Ведь разговор шел только о тех восьми тысячах, которые обнаружил ревизор. Об остальных речи не было, значит, о них знал заведующий магазином сам.