* * *
- Ну как, Дани? - спросила Лола, заканчивая бесхитростный утренний макияж.
- Ты для кого так стараешься? - удивленно спросил Дани.
- Отстань! Привычка. Сама не знаю. И отвечай на вопрос.
- А нечего рассказывать. Всё идет по плану.
- По какому плану: нашему… - Лола замолчала, причмокивая губами бесцветную помаду. - Или… - тут она плотно сжала губы и, чтобы не прерывалась мысль, показала глазами и бровями вверх.
- В Мадриде - по их плану. - Дани замолчал и хитро хмыкнул. - А в самолете - по нашему.
- Вот и хорошо. Дай-ка мне бюстгальтер… Да не этот. Вон тот, с прозрачными лямками. Спасибо. И не смотри на меня так. Не для себя наряжаюсь, для дела. Продолжай, покрутись в районе съемок, поглазей на него. Да попроще. И как только он тебя приметит, исчезай постепенно. Не переиграй, он умный и многоопытный. Это только наши начальнички там, - Лола показала головой за спину, - считают его простоватым дилетантом. А нам с тобой нельзя ошибаться. Слишком много поставлено на карту.
Дани наклонился и хотел поцеловать начальницу, но Лола слегка отклонилась:
- Не надо, дорогой, не время. Ступай, тебе пора. И не забудь: мы все собираемся сегодня…
- …в 8 вечера в кафе на рыночной площади. А я до сих пор не знаю, кто это "все".
- Вечером узнаешь. Только ничему не удивляйся, не радуйся, не огорчайся. Побудь немножко вежливым простачком. Никаких симпатий - антипатий. Мы все случайно встретились и отдыхаем после работы. И никакой аппаратуры: она мало что даст, а новичков и дилетантов не будет, очень легко засветиться. Да вот ещё что: первый не знакомься, выжидай, поглядывай - ты же простачок на роли второго плана.
Оба засмеялись. Дани наклонился, Лола чмокнула его в лоб. Рабочий день начался.
* * *
Ближе к вечеру Петр Никодимыч отработал две небольшие сцены и сидел в гримерной, изрядно усталый и недовольный. Ему казалось, что фильм не получается. Поначалу продюсер, сценарист и режиссер были едины во мнении сделать картину о сегодняшей России, какой её видит очень давно живущий на Западе русский интеллигент, его играет дон Педро, сохранивший язык, теплые детские воспоминания и неожиданные привязанности. Но в команде не было русских, фильм снимали на английском языке, массовка была местная - так проще и дешевле, а хороших, дорогих актеров собрали со всего мира, кроме самой России. Вот и получается фильм для массового зрителя о сегодняшней России, какой её видит западный интеллигент, русское происхождение которого озвучено, но по ходу фильма не просматривается. Всё давно забыто, остались только сантименты. У Педрунчика русских корней не было: мама - испанка, папа - мексиканец испанского происхождения. Он, Педрунчик, Петр Никодимыч, Пьер, Пинхас - в совершенстве знал европейские языки, но русский с трудом отличал от болгарского. Ему не нравилось. что фильм получался сладкий, сентиментальный и некритичный. Не было России Гоголя, Толстого, Булгакова, Бродского. Скорее это была Россия глазами Дюма, Иоганна Штрауса или, в крайнем случае, глазами миллионеров, удачно работающих на российском рынке. И всё бы ничего, не единожды нелогичный, неправдоподобный фильм получался интересным сам по себе и собирал огромную аудиторию. Так нет же, сработал инстинкт. Дон Педро в какой-то момент почувствовал, что кто-то на съемочной площадке изо дня в день наблюдает за ним и посмеивается над искренним желанием хорошего актера сделать то, что он не понимает и понимать не может. Посторонних не было и не могло быть, режиссер не выносил присутствия посторонних. В последних сценах массовки и актеров второго плана не было. Актеров, играющих главных героев, он хорошо знал и не мог ни в чем заподозрить. Значит, кто-то из вспомогательного персонала.
Пришел помощник режиссера и спросил, готов ли Петр Никодимыч продолжить и снять ночную сцену прогулки по городу. Педрунчик кивнул.
- Тогда надо переодеться и освежить грим. Рабочие готовят натуру, а "сам" отдыхает. У вас минимум 40 минут.
"Он?" - подумал Педрунчик. - "Не похоже. Он с первого дня рядом, а это наваждение началось совсем недавно и с каждым днем давит всё сильнее. И ведь что странно: люди вокруг меня меняются, а это дурное мироощущение всё время со мной и заставляет сомневаться. Ну какой я Петр Никодимыч? Я - испанец, я - голивудская звезда, я - человек мира, я - никто не слышит? - шпион понарошке, как "они" думают, и я - многоопытный контрразведчик, работающий не за страх, а за совесть. И вот теперь я превращаюсь в шизофреника, который не знает, кого и в чем заподозрить."
* * *
И приснилось мне чудище о семи ногах и двух языках и было то чудище огромное и доброе. На одном языке оно говорило, на другом - молчало. Две ноги оказались, когда примотрелся, руками, одна - толстым хвостом, который подкладывался под попу, чтобы сидеть было удобнее. На четырех ногах чудище не торопясь передвигалось, на двух - бегало, но это бывало редко. Остальное было нормальное: два глаза, два носа, а не две дырочки в одном носу, рот - один, но из двух половинок. Уши - скорее как у жирафа, чем как у слона. Зато шеи почти нет, как у очень толстого бегемота. Из семи ног четыре делают свою работу на совесть, две передние ноги расположены у самой шеи и могут крутиться во все стороны, зато хвост - вечно чем-то вымазан и требует постоянного присмотра. Подошло это чудище к Лоле и спрашивает на лапландском языке: "А где Пико?" - А Лола удивляется и отвечает на кара-калпакском языке: "А кто это?" - Чудище не удивляется и говорит по-узбекски: "А это тот актеришко, который думает, что может Петра Никодимыча изобразить." - "А-а-а, - говорит Лола по-испански. - Он только что вернулся от своей Мирки и играет в киноактера, но скоро переключится на контрразведку". Чудище подстелило седьмую ногу, село на неё, почесало первой ногой чуть пониже рта и спросило по-русски: "А на фига?" "Что: на фига?" - тоже по-русски переспросила Лола Шук. А чудище продолжает по-русски: "На фига ты мне об этом говоришь? Это секретная тайна и мне её знать не положено." Тут Лола перешла на арабский: "Какая же это тайна, если о ней любой Моссад знает?" "Ну уж дудки, - отвечает чудище по-английски. - Не каждый Моссад знает про Мерилин, а это…"
"Действительно," - подумал я на своем языке и проснулся, очень сердитый и расстроенный: затащили меня в такую запутанную трясину, из которой поди-ка выберись без потерь! А теперь еще издеваются: "Доброе чудище о семи ногах с двумя носами и двумя языками…" Я же не фентези пишу! И не детектив! Я пишу шпионский роман! Иронический, саркастический, патриотический, любовный - какой угодно, но прежде всего - шпионский !
Обиженный на всех и вся, я вышел из дому, сел на велосипед и поехал на озеро. Погода чудесная: безветренно, не жарко, солнышко изредка прячется за редкими облаками. И дышится легко и свободно. Будний день, на озере тихо и безлюдно. Пошел купаться. Наплавался вволю, стою на мелком месте и смотрю на воду. Бегают легкие золотистые гребешки, утки с утятами никуда не торопятся, между ног шныряют серебристые рыбки с два пальца длиной. Подплывают к берегу мужчина и женщина, выходят постепенно из воды и вдруг женщина - а она без купальника - здоровается со мной и поворачивает обратно на глубокое место. Промолчала бы - я бы её не узнал. Но она поздоровалась, я ответил и вспомнил: раньше я её встречал на другом пляже с мужем и детьми. А сейчас она голая и не с мужем, а с незнакомым голым мужчиной. Так на этом пляже почти все купаются голышом. Промолчала бы - я и внимания не обратил бы. А теперь могу черт знает что подумать - это ей так кажется. А мне-то всё равно, только она об этом не знает. И я засмеялся и подумал: "Петр Никодимыч! Пинхас! Педрунчик! Успокойся, кому ты нужен, в мире и без тебя хватает и секретов, и разведчиков. Живи спокойно, играй в свои самые разные игры, люби свою Мирку. А еще лучше - заведите вы с ней маленьких шпиончиков, как твоя мама просит." И так мне стало хорошо и спокойно, что я сел на лавочку и задремал.
* * *
Случилось невозможное: очень трудный для актера и оператора длинный эпизод ночной прогулки по городу сняли легко и быстро. Сначала режиссер по привычке приказал повторить всю сцену, но через секунду задумался и долго молчал. Потом просмотрел, что получилось, скривился и опять долго молчал (для него долго - это 2–3 минуты). Взял сценарий и простой карандаш - он всегда пользовался старинным деревянным карандашом - что-то зачеркнул, что-то написал, подошел к Петру Никодимычу и сказал: "Ты сам это придумал? Гениально. Следующую сцену подгоним под прогулку… Все свободны! До завтра!"
В этом эпизоде Петр Никодимыч бродит один по чудом сохранившимся улочкам своего детства и пытается, но не может ничего вспомнить. Актер сначала не сумел расслабиться, потом не сумел сконцентрироваться и всё продолжал искать насмешника, который не верит в его способность справиться с этой ролью. Он очень старался, но не мог себя заставить действовать точно по сценарию, хотя сценарий был хороший и роль свою он знал, и оператор был великолепен и старался, как всегда, поменьше исправлять и направлять. А Педрунчик вдруг сам для себя неожиданно останавливался, оборачивался, рыскал глазами по сторонам, открывал рот, как будто пытался что-то сказать, замирал на месте, ничего не узнавая, не видя и не чувствуя того неизвестного, того человека-невидимку, который его преследовал.
9
Я увидел, нет, мне показали красивый, спокойный сон. Никакого действия, только немного подробностей… Оказывается, Вольф гуляет по Мадриду сам по себе, по своим неизвестным авторам этого сна волчьим делам. Оказывается, одинокий волк вовсе не влюблен в красавицу мулатку. Он влюблен в Красоту и считает своим долгом оберегать такое чудо природы, как Мерилин. Он не завидует Педрунчику, он считает, что Педрунчик не достоин Мирки и не понимает, какое это счастье - быть с ней рядом. Вольф даже несколько раз хотел открыться и по-мужски с глазу на глаз поговорить с ним. Но, когда уже решился, вдруг прозрел: так ведь актер просто любит Мелирин, любит именно её, а не её красоту, и "достоин - не достоин" не имеет никакого значения, потому что Мирка любит Пико, а не знаменитого актера.
Вольф восхищался тем, как спокойно мулатка ходит по Мадриду, привычно не замечает, или делает вид, что ничего не замечает. Ну ладно мужчины от мала до велика - это Вольф считал естественным, так должно быть. Разве что слепой или шпион на задании не заметит или заметит, но не обернётся, как это было с Дани. Так ведь и женщины тоже! Только мужчины столбенеют и раскрывают рты, а у женщин - радостная улыбка и глаза вон из орбит. Такой красоте завидовать не надо, завидовать можно тому, что реально достижимо. Как хорошо сказал Бертран Рассел, нищие не завидуют миллионерам - они завидуют другим нищим, которым больше подают.
Когда Вольф увидел Мерилин рядом с высоким, носатым, губастым, смуглым, совершенно лысым Рони, увешанным аппаратурой, ему стало плохо. Он, многоопытный волк шпионажа, не смотрел на мулатку, не видел её. Он смотрел на Рони.
"Как он смеет, этот проходимец, этот бабский угодник, показываться в полдень в Мадриде вдвоем с этим явлением природы, с этим достоянием человечества," - думал Вольф. "Я и не знал, что они знакомы. Конечно, он хороший профессионал, но всему же есть предел." Вольф задумался, прикрыл глаза и начал вспоминать, где он раньше видел, почему ему так знаком этот… Потом открыл глаза, заставил себя успокоиться, посмотрел еще раз и пошел вслед за ними. "Они давно знакомы. Они не любовники. Он делает свою работу. Я его раньше видел. Где?" - Вольф приотстал, сел на ближайшую скамейку и насторожился. Он увидел, как фотограф, слегка наклонившись к своей спутнице, что-то оживленно говорит и крутит в воздухе правой рукой восьмёрки. Это он! Только тогда он был в широкополой шляпе и белых шортах, что-то оживленно рассказывал Пико и крутил такие же восьмерки обеими руками.
"Это не всё. Я его ещё где-то видел. Почему-то из головы не выходит "разведка", "шпион", то ли Моссад, то ли что-то подобное. Но причём тогда Пико и Мирка? Неужели… Не может быть, слишком экзотично. А с другой стороны, на этих двух никогда не подумаешь. Если так - браво, Моссад, или Масъад, или… - всё равно браво!"
10
Два аналитика, два ведущих сотрудника оперативного отдела лучшей… одной из лучших разведок в мире вышли с очередного сверхсекретного совещания ровно в полдень и, не сговариваясь, направились в ближайший туалет. Они давно работали вместе и с полуслова понимали друг друга, хотя непрерывно ссорились. Оба изрядно неспортивные, не прошедшие через армию, никогда не принимавшие участие ни в одной практической шпионской операции, семейные, точнее сказать - "домашние" мужья и многодетные отцы. Именно они, никому не известные теоретики и фантазеры, были мозговым центром разведки. И все последние самые тихие и самые громкие шпионские баталии начинались и заканчивались в их небольшом кабинете. Об этом никто, кроме руководства Центра, не знал. Очень многие догадывались, что они существуют, но не знали, что работают с ними не только в одном здании, но на одном этаже, в одном коридоре. Они не были теми "генералами, которые готовятся к прошлой войне". Они просто предлагали на рассмотрение генералов, которые принимают решение, несколько вариантов операции, каждый из которых казался поначалу нереально простым или неимоверно сложным. "Взрослые" руководители с большим сравнительно недавним практическим опытом разбивали кабинетных теоретиков в пух и прах и все, очень довольные собой, расходились. Но ненадолго. Ждали, что скажут неспортивные теоретики. А они через пару дней приносили новый вариант, который был еще проще по замыслу, зато гораздо сложнее по исполнению. Или наоборот. Высшие начальники, генералы-пенсионеры ругались, сетовали на то, что разработчики не нюхали пороха и не представляют себе специфику повседневной работы шпиона. Теоретики не обижались, спокойно выслушивали критику, - а что еще они могли сделать, мелкие сошки по табелю о рангах? - и продолжали работать, точнее фантазировать. По правде сказать, они ничего другого делать и не умели, и не хотели. Их не смущала и не обижала критика и даже ругань "практических специалистов". Иногда они брали отвергнутый вариант за основу пытались его усовершенстввовать в соответствии с критикой, если находили эту критику конструктивной. Но так бывало редко, потому что мозги у теоретиков работали быстро и им было проще и, главное, интереснее придумать, сочинить нечто совершенно новое. И никто, НИКТО! не то чтобы не решался сказать вслух или хотя бы подумать! Никому даже в голову не приходило совершенно простое объяснение: эти два теоретика, два очень высоко оплачиваемых сотрудника одной из лучших в мире секретных служб, два упитанных многодетных отца были просто напросто так и не повзрослевшие мальчишки-фантазеры, играющие в шпионские игры по собственным правилами (точнее - безо всяких правил) и без оглядки на авторитеты. Мальчишки, для которых главное было играть, а проигрывать или выигрывать - это уж как получится, кому больше повезет. Потому что они играли и за наших, и за ваших, одинаково болея и за тех, и за других. И в этом было их отличие и преимущество перед теми, у кого наши всегда побеждали, причем с минимальными потерями.
Выйдя с большим облегчением из туалета - совещание продолжалось больше трех часов без перерыва, отцы семейств отправились хорошенько перекусить, после чего позвонили домой сказать, что будут поздно, и пошли к себе в кабинет. Там они заперлись, отключили телефоны и начали сочинять одновременно игру и правила игры. Делали они это очень весело, подшучивая друг над другом и над игроками, обмениваясь репликами, междометиями и словечками, понятными только им одним. Ближе к полуночи они пришли к твердому убеждению, что для продолжения игры, т. е. работы над заданием, нехватает исходных данных, составили соответствующий запрос генералам, владеющим информацией, после чего усталые, но довольные, отправились по домам. На следущий день их вызвали "наверх" и уныло, без надежды на успех, уговаривали продолжить работать с той минимальной информацией, которую им выдали, потому что дополнительную информацию, которую запросили теоретики, можно получить только у партнеров, а это… Два ведущих сотрудника оперативного отдела с полным пониманием слушали старших товарищей, привычно пропуская их речи напролет из правого уха в левое или наоборот и не очень затрудняя себя пониманием объяснений и отговорок. В два часа они сказали, что подумают и отправились обедать. После чего заперлись у себя в кабинете, сыграли несколько партий в быстрые шахматы, переглянулись: "Пора!" - и позвонили "наверх":
- Мы все проверили и перепроверили. Без дополнительной информации решение будет некорректным. - Облегченно вздохнули и отправились домой.
На другой день утром курчавый блондин весело посмотрел на брито-лысого:
- Знаешь, кое-что можно им предложить и без дополнительных данных. Надо только поменять мамзелей: та, которая…
- Т-ш-ш-ш, - бритоголовый сделал испуганное лицо, перекошенное понимающей улыбкой. - Я тоже об этом подумал. И еще надо дать деревенскому философу крестьянские руки и перевести его в другую дружественную…
- Посмотри. - перебил его курчавый, - Разве не видишь - уши.
- Чьи уши? - засмеялся брито-лысый.
- Ну не ослиные же, сам понимаешь. И еще, но это уже наша с тобой ошибка: у сам понимаешь кого слишком много ролей.
- Так ведь первая со второй, а может быть и третья с четвертой вполне совместимы.
- Первая со второй - точно совместимы. А третья и четвертая - нет.
- Жаль, уважаемый коллега, очень жаль. Это было бы очень эффектно.
- Эффектно - это точно. Только где найти исполнителя, которому это можно доверить? Тут ведь нужен профессионал высочайшего уровня, талант. Очень уж роли трудные. Давай еще подумаем.
- Понял. Согласен. Дверь заперта? Тогда сыграем несколько партий и пойдем перед обедом "наверх".
- Нет, дорогой, сначала пообедаем и еще немного поиграем… Да не делай большие глаза, не в шахматы.
"Наверху" после обеда никого не было, все ушли "куда-то и надолго. Куда - не сказали, но сказали, что сегодня не вернутся." - вот и вся доступная информация. Так что аналитики пошли домой к детям засветло, а это случалось редко.
На следующий день курчавому и лысому сообщили, что они имеют право на два дня отгула за переработку. Аналитики переглянулись, одновременно подумали: "Ищут, но пока не нашли," - и со спокойной совестью пошли отдыхать. Когда они снова вышли на работу, им сообщили, что в исходные данные по вине сотрудников отдела информации вкралось несколько ошибок. Теперь информация проверена и перепроверена и новые, уточненные данные…
- А я побриться забыл, - сказал лысый, погладил черный ежик на голове и расставил шахматы. - Запри дверь, будем ждать и тренировать мозги.
- Я, пожалуй, не буду играть. Лучше подремлю немного. Жена задержалась у тёщи, у младшего поднялась температура…
- Понятно. Спи. А я почитаю и подежурю.