Этот довод на Сашку подействовал, и одно время он всерьёз готовился к обряду. Но всё испортили старухи. Увидев в церкви "нерусского" парня, они в приказном порядке требовали от него "идти в свой храм". После этого бедняга не приближался даже к паперти. Одно время крутился около кришнаитов, увлёкся буддизмом. Но вовремя понял, что это – не для него. Тут Андрей не возражал, понимая, что размышления и созерцание – не подходят ни Сашку, ни ему самому.
Они оба – страстные натуры. Всегда стянут, что плохо лежит – погулять любят и умеют. Только подход к этому делу у них разный. Сашок – настоящий бабник, тащится от любой блондинки, и в постели буквально теряет сознание. Андрей же дарит любовь равнодушно и снисходительно, как кусочек колбасы бездомной собаке. При этом он сохраняет ясный ум, твёрдую память, и при случае всегда пытается обратить своё приключение на пользу делу – как зимой с Властой Сорец…
Глядя сквозь забрызганное дождём окно на сумрачный Большой проспект, Андрей вновь вспомнил Клаву. Ему очень хотел с кем-то поделиться своей догадкой, и Сашок был для этого самой лучшей кандидатурой. Он по-хозяйски открыл Сашкин шкаф, достал оттуда купальный халат, накинул себе на плечи и отправился в кухню.
Минц как раз кончал жарить яичницу с ветчиной. На столе уже стояли рюмки, бутылка коньяка, тарелочка с нарезанным лимоном, открытая банка шпрот. Хозяин квартиры, в отличие от гостя, не разделся – только снял пиджак и остался в белой рубашке с тёмно-бордовым галстуком.
– Сашок, угощайся! – Андрей протянул ему пачку "Паризьен". – Ничего курево, но "Мальборо" лучше. Так вот, насчёт Обера… Горбовский и Петренко в курсе с самого начала. Ну, а ты всё в больнице валялся, и не до того тебе было. Я бы мог, конечно, рассказать, но ты его как-то тупо ненавидишь. И, между прочим, зря. Ни мне, ни тебе не понять, что такое быть немцем не только в сорок первом, но и потом тоже. Из семьи его матери до Казахстана доехали живыми только две девчонки, родные сёстры – Ирма и Виолетта. Семья Штольцев была большая, но вся вымерла. Кого схоронили возле насыпи, кого просто выкинули в снег. А девчонки молоденькие, лакомый кусочек для всякой мрази. Одной – девятнадцать, другой – семнадцать. Их в благочестии воспитывали, а такого хлебнуть пришлось… Но замуж обе вышли. Ирма, например, познакомилась с семейством Готтхильфов, знаменитых травников. Их рецепты были известны ещё задолго до петровских времён, когда они перебрались в Россию. Понятно, что Филипп с детства узнал всякие секреты. Но спроса среди законопослушных граждан на его знания не нашлось. Травников гоняли и сажали, как и гомеопатов. А вот "малина" быстро просекла выгоду и пригрела братьев. Филипп давно уже делал лекарства, и не его вина, что для "братвы". Ты спрашивал, сколько стоит та мазь? Мне даром она досталась, хотя на самом деле цена невероятно высокая. Аналогов во всём мире нет. Ты скажешь – он богатый, может и поделиться. Но другой, будь он хоть миллиардером, не отказался бы от крупной суммы. А Филипп даром жизнью рискует. И самолёты он на свои деньги, считай, выкупил, так что здорово поиздержался…
Андрей замолчал, пососал чинарик, плюнул на него и метко швырнул в помойное ведро, потому что пепельницы на столе не было. Минц взял с плиты чайник, разложил яичницу по тарелкам. На кухне стало совсем темно, потому что окно выходило в колодец двора, а дождь всё лил и лил.
– Так-таки он и не берёт ни копейки? – Саша тоже сел за стол. – Впрочем, сейчас это не важно. Я тебе, конечно же, верю. И думаю только о том, удастся ли взять Веталя. А с чьей помощью – безразлично.
– Я вижу, Сашок, что ты понемногу умнеешь, – одобрил Озирский. – А теперь давай помянем Василия. Пусть земля ему будет пухом!
Андрей перекрестился и опрокинул в рот сразу всю рюмку. Приятное тепло моментально разлилось по телу, и он налил по второй. Потом сунул в рот кружок лимона, прожевал.
– А теперь, Сашок, выпьем за помин души многогрешного раба Божьего Станислава Масленникова. Он ведь решил завязать, хотел нам помочь. Не дал Веталь…
Они выпили, не чокаясь. Андрей страдал и нервничал, потому невысказанные чувства буквально бурлили в нём, как вода в кипящем чайнике. Минц оставил рюмку и тоже закурил "Паризьен", понимая, что Андрей заговорит сам – когда сочтёт нужным.
– Слушай, Сашок… – Озирский понял, что сейчас просто лопнет, и решился на откровенность. – Представляешь, у одного моего приятеля, оказывается, дочка имеется! Ему тридцать два, а ей семнадцать. Замужем уже…
– У какого приятеля? – Минц поставил на стол чистую пепельницу. И добавил, безжалостно чеканя слова, будто в зале суда: – Это уж не у тебя ли, Андрей?
– Откуда ты взял, что у меня? – оторопел Озирский.
– Да уж больно проникновенно и взволнованно ты об это сказал! Кроме того, я знаю всех твоих приятелей, и ни на одного это не похоже. Сделать полноценную дочь в пятнадцать лет мог только ты…
– Что ж, Сашок, я польщён. И чья же это дочка? Кто её мать? – Андрей от волнения сломал сигарету, и табак высыпался на стол.
– Вероника Марьясова. Или я ошибаюсь? Ты же говорил, что она родила девочку, а я запомнил. Ты, между прочим, обещал рассказать, как погиб Василий. Сам ведь всё видел… Хочешь пить – пей, не стесняйся. Перед уходом холодной водой обольёшься. А запах для грузчика будет ещё слишком благородным. Вы ведь с Захаром должны сегодня мебель Оберу таскать…
– Я и самого его на себе потащил бы, – дёрнул щекой Андрей. – Кроме него некому Веталя заломать. Ты верно говоришь – я был там, во дворе на Бронницкой. И потому чистоплюем не буду, да и тебе не советую. Захар вон не брезгует – во имя дела. А про Ваську расскажу потом. Не хочу второпях это делать, а времени не остаётся. Вот Веталя возьмём, тогда и соберёмся тесным кругом…
– Хорошо, согласен, – кивнул Минц. – Скажи тогда другое. Твоя дочь – Клава Масленникова?
Андрей вскочил, опрокинув пустую рюмку, и хрипло спросил:
– Откуда, чёрт?.. Ты колдун, то ли?
– Не надо быть колдуном, чтобы увидеть сходство между вами. Стас свадебный альбом показывал, и я сразу же отметил это. Даже удивился, что чужие люди могут быть так схожи между собой. Далее Стас поделился планами. Клавдия, дескать, родить дочку хочет, Веронику. Мать её покойную так звали. Ты тогда с кем-то в прихожей по телефону трепался, а я со Стасом выпивал. Он даже свидетельство о браке мне показал. Веденеева Клавдия Андреевна – его жена законная! А я от тебя ещё давно слышал, что именно эту фамилию носила мать Вероники до замужества. Тогда ты совершенно Клавдией не интересовался. А тут вдруг пробило тебя неожиданно… Ты что, совсем недавно узнал? Каким образом, интересно? Вы ведь вчера встречались с ней, верно?
– Верно. – Озирский поправил упавший с плеч халат. – Только не знаю, смогу ли ей всё сказать…
– Скажи обязательно, Андрей! Клаве будет вдвойне приятно. Плохо не знать, кто твой отец… – Минц произнёс эту фразу с такой горечью, словно и сам этого не знал.
Озирский удивлённо взглянул на него, но смолчал. Потом признался, покусывая костяшку пальца.
– Да, ужасно, Сашок, особенно когда тебя дурят почём зря! Мать до сих пор, видно, олухом меня считает. Огрызается, как только я начинаю интересоваться их отношениями. Я батюшки своего не видел никогда. Мать так решила. И на всё у неё один ответ: "Это была досадная слабость. Меня замучило одиночество. На ноябрьской вечеринке уступила одному симпатичному парню. Но потом горько пожалела об этом…" Но вечеринкой дело у них не ограничилось, так как по залёту заключили брак. Дед отлично моего отца знал, но тоже замкнул уста. До самой смерти молчал, раз Маня этого хотела. Вот теперь и живу в дурацком положении, неизвестно откуда взявшись…
Минц вдруг сделал таинственное лицо.
– Знаешь, Мария Георгиевна права! Может быть, тебя и впрямь сделали методом клонирования?
– Чего-о? Каким методом? – Андрей наморщил лоб.
– Ну, не знаю, как точно это называется. Наверное, непорочное зачатие. В тебе определённо есть что-то неземное. Одни глаза чего стоят – и сейчас горят, как фары. А голос! А фигура! Прости, но ты и гипнозом балуешься – в отделе все знают. А Катя Огаркова речёт, что ты красив до озноба! Вдруг в ноябре пятьдесят шестого года какой-то дух снизошёл на землю? Я читал, что на стыке эпох рождаются сверхсовершенные люди. Когда-то уже Господь выбрал Марию…
– Да ну тебя! Даже слушать неудобно, – пробурчал Андрей. Но Саша видел, что ему очень приятно. – Ты треплешься или действительно в такое веришь?
Минц встал и принялся собирать тарелки из-под яичницы.
– Насчёт тебя – верю. Но сейчас я о другом хочу тебе сказать. Жаль, что я не смог взять Веталя раньше, и Вася погиб. Но завтра я своего не упущу. Молчи и не отговаривай, гуру! Единственный раз я тебя не послушаюсь. Я лично возьму Холодаева, сам защёлкну на нём наручники. Или пусть он меня наповал уложит, докончит начатое. Товарищ капитан, вы слышите? Только я. и больше никто!..
ГЛАВА 6
В самом центре города, на углу Садовой улицы и Невского проспекта, пасмурным вечером тридцатого мая было особенно душно. Тошнотворно пахло выхлопами машин, забивших узкую Садовую. Трамваи, звеня, еле протискивались между ними. Плотная толпа валила под сводами галерей Гостиного двора в обоих направлениях.
Какая-то женщина в маленькой шляпке на ещё более маленькой головке едва не попала под автобус – засмотрелась на окна кулинарии "Метрополя". У подземного перехода на Невском, который молодёжь называла "трубой", тусовались подвыпившие подростки. Их речь состояла из совершенно не понятных слов и звуков, перемешанных с гоготом и матом.
Филипп Готтхильф приехал к "Метрополю" на своей "Волге", прямо из института. Он захватил с собой Марка Лукича Доценко, заведующего физической лабораторией – их обоих пригласил на товарищеский ужин общий знакомый, успешно защитивший докторскую диссертацию.
Всю дорогу Марик, надев очки, листал книгу Сахарова. Сегодня на распродаже ему повезло, и удалось при жеребьёвке вытащить заветную бумажку с плюсиком. А Филипп думал о том, что небеса благоволят ему сегодня даже больше, чем всегда. Ведь Толька Кириков совершенно случайно выбрал для банкета именно тот ресторан, куда можно было пригласить для встречи такого сноба, как Веталь…
Вчера вечером Тим приехал к "Электросиле" на грузовике с фургоном и подобрал двух ментов. Несмотря на то, что Горбовский надел поношенный джинсовый костюм, в котором работал на даче, Тим попросил и его, и Андрея надеть грузчицкие робы. Андрей выглядел так, словно неделю не вылезал из запоя, и вряд ли кто-то смог бы его узнать. Захар тоже смотрелся не лучшим образом – после трагедии с Павлюкевичем и дальнейших разносов.
Тим отвёз их в Песочный, потом обратно. В кузове и был составлен план нынешнего вечера в "Метрополе". Андрей действительно профессионально ворочал мебель, Захар по мере сил помогал ему. А Готтхильф про себя посмеивался, наблюдая за тем, как для офицера милиции таскают его барахло. Такого, наверное, никогда ни с кем не было и не будет, думал он, и вспоминал, что делают они это не даром. Удалось, наконец, встретиться с Горбовским. Захар показался Филиппу простым и понятливым мужиком, от которого можно не ждать подвоха.
У входа в ресторан приткнулись две чёрные "Волги" с милицейскими номерами. Скорее всего, это была часть общей операции. Одновременно с охотой на Веталя в ресторане собирались пошерстить рэкетиров и проституток – чтобы матёрый волк ничего не заподозрил. Всё, что невозможно скрыть, нужно, наоборот, выставить на всеобщее обозрение; а потом сказать, что так и было задумано…
Марк Лукич оторвался от книги, тоже заметил номера и тоскливо сказал:
– Даже погулять не дают приличным людям. Везде разборки…
От парадного входа в "Метрополь" им замахал Кириков, неуютно чувствующий себя в дорогом костюме – вместо обычных джинсов и свитера. Марк, всплеснув руками, выбрался из "Волги" ногами вперёд и побежал к Анатолию – будто покатился на колесе. Прижимая к себе букет из девяти гвоздик, Марик толкался на забитом народом тротуаре. И Филиппу казалось, что его кривые ноги сейчас сломаются под тяжестью жирного тела.
Потом они долго и шумно здоровались с новоиспечённым доктором технических наук. Анатолий интересовался, когда защищается Филипп. Ему ведь всего сорок один, всё впереди. Тем более, с его головой и руками…
– Мне с этими премиями и диссертациями работать некогда, – пожаловался Готтхильф. – Для Совмина двадцать раз пересчитывали экономический эффект и заполняли анкеты. От бумажек так тошнит, что уже никакой премии не хочется!..
Готтхильф вернул Кирикова туда-сюда, словно пытаясь увидеть произошедшие с ним изменения.
– Но я тебя, Толян, скоро догоню. Недолго осталось нос задирать…
– Ещё и перегонишь, супермен! Получишь профессора, уйдёшь из своего НПО. Чего преподавать не остался?
Швейцар и прочая обслуга "Метрополя" смотрели на Кирикова с ужасом, не веря своим глазам. Фраер-очкарик запросто колотил по плечу самого Обера, а тот только улыбался, и говорил с ним на равных. Филипп заметил это и испугался, что Толик и Марик заметят рабские взгляды неприступных с виду холуёв. А потом начнут обсуждать это на работе.
– Дурак был, – честно признался Готтхильф. – Захотелось на производстве себя попробовать. А пришлось дамский коллектив пасти. Сегодня захожу в лаборантскую, а они там бельё примеряют, которое на распродаже купили. Визгу было – до сих пор в ушах звенит. Хоть бы на задвижку закрылись, что ли…
Филипп взял под руки Кирикова с Доценко и. прикрываясь ими от знакомой обслуги ресторана, вошёл в вестибюль.
– Никогда не поздно возобновить, – важно сказал Кириков.
К счастью, он не обращал на швейцара никакого внимания. Чтобы скоротать время, стал рассказывать о том, как они всей семьёй крестились в Смоленской церкви. Доценко тоже принялся излагать свои взгляды на проблему приобщения детей к Богу. Филипп же, послав приятелей вперёд, изобразил, что хочет отлучиться в туалет. А сам задержался, чтобы проверить подступы к залу.
Веталь вполне мог расставить своих людей и здесь. Он часто практиковал комбинацию из внешнего и внутреннего кольца охраны. Это существенно усиливало его личную безопасность и повышало риск для противников. Гардеробщик горел желанием помочь ему снять замшевую куртку. Это дало несколько секунд, и Филипп сумел как следует осмотреться.
В дальнем углу холла, под пальмой, сгрудились задержанные лица под присмотром двух оперов в штатском. Филипп, изображая из себя любопытного посетителя, приблизился на нужное расстояние. В валютном баре только что изрядно потрепали рэкетиров, которые собирали дань с путан. Девочки были хоть куда – в боевой раскраске и коротких платьях разнообразных цветов, с самыми немыслимыми причёсками всех оттенков гаммы. Груди у них буквально вываливались из декольте, а длинные ноги перегородили проход. Все, кроме одной, были невесёлые; кое-кто даже пустил слезу.
Готтхильф обратил внимание на интердевочку в жёлтом платье, отороченном лебединым пухом. Невысокая, стройная, как статуэтка, с веером осветлённых волос и чуть косящими карими глазами, она производила довольно-таки приятное впечатление. С её лица не сходила лёгкая загадочная улыбка, а в ушах, на запястьях, на шее качались и звенели многочисленные подвески.
Дама полусвета в жёлтом с наслаждением издевалась над милиционером – молодым деревенским парнем, который отворачивался от неё и краснел, как свёкла. Филипп оглядел собравшихся и понял, что здесь телохранителей Веталя нет. Он уже хотел уйти, но в это время появились двое мужчин в серых костюмах. Они устроились на диване рядом с девочками и стали переписывать их данные.
На первый же вопрос жёлтая дива ответила приятным, серебристым голоском:
– Ну что ты, спецура, стебаешься? Знаешь ведь – Озирская Наталья Ивановна, она же – Фея Кренского озера! На лбу тебе написать, что ли?
– Год рождения! – Парень привык и не к такому. Он был невозмутим, как скала.
– Тридцать один мне Скоро уйду на пенсию – подожди немного…
Филипп, услышав знакомую фамилию, передумал уходить. Он даже шагнул к диванчику, и Наталья тут же среагировала. Она сплела ноги и сверкнула мелкими, как жемчуг, зубками.
– Ух, какой фирмач! С ума сойти! Глаза – как бирюза, и при "капусте", мало собой. Эф-эр-Ге? – безошибочно определила она. – Марки-марки? Понимаешь по-русски? Вижу, петришь… Возьми мою визитку, а то пока не могу с тобой поехать. Под арестом сижу…
– Наталья, помолчи, – бросил один из ребят в сером. – Не думай, что скоро выйдешь. Суток пятнадцать тебе точно ломится…
– Ну и что? Он меня подождёт. Герр Ганс, ты надолго в Питере? В "Прибалтийскую" приезжай, в Гавань. Любой ко мне проводит… – Наталья изловчилась и тайком опустила ему в карман мелованную с золотом визитку.
Филипп обрадовался, потому что эта женщина носила дорогую ему фамилию. Его ждал ещё один сюрприз. С улицы сначала вошёл Аркадий Калинин во всегдашней кожаной куртке, а за ним – Андрей собственной персоной. По торжественному случаю, он был в сером костюме с полосатым галстуком.
Озирский с каждым из ментов поздоровался за руку, и только потом посмотрел на девочек.
– Ну что, сладкие мои, допрыгались? И не стыдно, а? Миленка, тебе одного "чайника" мало? Заразишь клиента – в лагеря поедешь. Не будем больше с тобой возиться. А ты, Сабина, опять за старое взялась? Клялась же, что после "генерала" завяжешь. Тебе ведь за тридцать уже – пора менять профессию. Справку-то хоть носишь с собой? Смотри – она только месяц действительна…
– Не бери на понт – взяла! Хочешь – сам попробуй, – зло сказала Сабина – шикарная брюнетка с длинными, до пояса, волосами.
– Спасибо на добром слове, но ты не в моём вкусе. Вон, Карина… Ничего, только пьяная очень. А самой всего шестнадцать. Паспорт-то получила уже?
– Да вот, обмывала как раз! – не осталась в долгу молоденькая девчонка с короткой стрижкой. – Теперь могу с тобой пойти. Ты ж вон с Феей брачевался даже, так чего ж мною брезговать?
Наталья, не переставая улыбаться, влепила ей затрещину – малявка не имела права задевать старших.
– Анджей! – Она, не обращая внимания на собравшихся, обняла бывшего мужа за шею и усадила рядом с собой. Потом устроилась у него на коленях, поболтала стройными маленькими ножками в белых "лодочках".
– Ну что, мать, всё мою фамилию позоришь? – добродушно попенял капитан.