* * *
Мария Игнациевна проснулась внезапно. Яцек безмятежно спал в ногах. Она прислушалась - тишина. Не пришел. И тут раздался уверенный стук в дверь. Господи, это он! Решимость не открывать мгновенно куда‑то исчезла.
- Иду, иду! - закричала она, наспех меняя фланелевую сорочку на роскошный кружевной пеньюар. Накинув шаль, подбежала к двери. - Кто там?
- Мари, это я, - раздался знакомый и родной голос Алекса.
Сердце вдруг застучало сильно и часто. Открыв дверь, Максимовская с большим усилием изобразила на лице оскорбленную невинность.
- Пан обещал прийти в десять, - холодно отстранилась она от поцелуя.
- С Новым годом, милая!
Не обращая внимания на ее обиженный вид, Викентьев привлек Мари к себе и поцеловал в губы. Сердце у Максимовской застучало еще сильнее. "Мой, мой!$1 - подумала она. Викентьев тем временем снял пальто.
- Мари, я работал как каторжный… Ты не рада мне?
- Пан опять врет.
- Если бы я знал, чем все это обернется! - На глазах Викентьева показались крупные слезы. - Тогда мне лучше уйти. Скажи - и я сгину!
- Не паясничай, Алекс. Я устала… я тебе не верю.
- Ты мне не веришь? Я люблю тебя.
С этими словами он силой притянул к себе Максимовскую и стал нежно ее целовать. Та мгновенно впала в полуобморочное состояние.
- Матка бозка… что ты со мной творишь… - Она встряхнула головой, избавляясь от наваждения. - Мой руки и в столовую! Гусь наверняка остыл!
Викентьев скинул калоши, снял пиджак и повесил на плечики. Его лицо исказилось радостной гримасой, он коротко засвистел, сжал руки в кулаки и исполнил короткий танец счастья. Затем вошел в столовую, налил рюмку водки, замер на несколько мгновений и выпил не закусывая.
- Алекс, не свисти! Денег в году не будет! - Радостная Максимовская вышла из кухни с гусем в руках. - Представь себе, он еще теплый! Ты где?
Спрятавшийся за дверью Викентьев прихватил Максимовскую за турнюр ниже пояса и стал целовать ее в шею.
- Алекс, я сейчас все уроню… прошу тебя!
Мари, пылая лицом, застыла на месте, закрыв глаза. Пресвятая мать Мария услышала‑таки ее молитвы. Он вернулся, он любит! Жизнь вновь стала прекрасной.
ГЛАВА 3
СМЕРТЬ ПРОВИЗОРА
Любопытствующему взору постороннего в аптеке предстала бы картина полного варварского разгрома. Взору же господина Певзнера было не до любопытства. Господин Певзнер в состоянии, близком к разрыву сердца, маятником ходил по единственному свободному от осколков и битой мебели пятачку. Два нижних полицейских чина разбирали завалы после взрыва. Возле сейфа, тихонько насвистывая очень простые мелодии, искал что‑то лишь ему ведомое Медянников.
Путиловский, сидя на уцелевшем стуле, писал протокол осмотра помещения, хотя всю писанину можно было ограничить одним словом: "Погром!"
- Я банкрот! Я банкрот… Банк рот я… - твердил Певзнер одну и ту же фразу, повторяя ее на разные лады, как плохой актер на репетиции.
Путиловский перешел к детальному описанию:
- Что было в сейфе?
- В каком сейфе? - Певзнер искренне удивился, будто бы даже и не подозревал до сих пор о существовании сейфа. - Нет теперь никакого сейфа! Нет аптеки! Нет Певзнера! За что? - задал он небесам очередной риторический вопрос. И вновь небеса промолчали.
- Господин Певзнер, я прошу на мои вопросы не отвечать вопросом. Повторяю: что было в сейфе?
- Ничего не было в сейфе, пара пустяков!
- Что за "пустяки"? Прошу перечислить. - Путиловский выжидающе занес карандаш над протоколом.
- Ну деньги! Деньги, деньги, черт бы их батьку взял!
- Сколько?
- Сколько? Откуда мне помнить?
- Приблизительно.
- Деньги счет любят. Семьсот двадцать рублей. Три "катеньки", остальные "красненькими". И пятьдесят рублей в кассе - девять "синеньких" и пять "желтеньких". Мелочь не взяли. Мелочь им не нужна! Они по–крупному работают. Да здесь одних химикалий было на десять тысяч золотом! Было! О господи, за что ты меня так наказываешь? За что, за что… О Боже мой! Разбой среди бела дня…
- Ночи, - уточнил Путиловский. - Господин Певзнер, пожалуйста помолчите. Вы мешаете следствию.
- Конечно. То молчи, то говори… Я всем мешаю! Молчу–молчу…
- Итак, вы утверждаете, что в сейфе больше ничего не было?
Путиловского даже забавлял этот несколько опереточный персонаж. Но персонаж явно что‑то недоговаривал по части истины.
- Я утверждаю? Нет! Я так помню! Кто в наше время возьмется что‑то утверждать? Вы беретесь утверждать?
- Иногда.
- Вы счастливчик! У вас есть дети?
- Нет, - улыбнулся Путиловский. Певзнер ему уже нравился.
- Тогда вы счастливчик вдвойне! У меня двое, так голова кругом идет! Вот старшенький…
Наметившийся было интересный разговор о наследниках Певзнера прервал подошедший Медянников. На его широкой ладони лежали два маленьких жестяных обрывка.
- Вот, налипло на дверце.
Путиловский внимательно осмотрел находку, понюхал.
- Остатки бомбы. Жестянка из‑под монпансье. Взрывали динамитом. Его запах.
Медянников тоже опасливо понюхал:
- Кисленький.
- Кисленький… Здесь всюду кисленькое… Господи, кому это надо было? Ну взяли тихо деньги, ну ушли… - бубнил себе под нос Певзнер. - Зачем все бить? Мешугене! - От огорчения он перешел на идиш.
Путиловский встал со стула.
- Спасибо, господин Певзнер. Вы свободны.
- Свободен? Да Певзнер просто разорен! Свободен от всего! Боже мой, Боже мой… - поставил старую пластинку аптекарь.
- Приношу мои соболезнования. И завтра, - Путиловский посмотрел на часы, - нет, уже сегодня прошу ко мне к двум пополудни в департамент. Кабинет двадцать первый.
- Очко! - и Певзнер уныло осмотрелся вокруг. - А у меня вот перебор…
- Кстати, господин Певзнер, - полюбопытствовал Путиловский, - надеюсь, аптека была застрахована?
Певзнер чуть не задохнулся от негодования:
- А вы как полагаете? Или вы считаете меня последним дураком?
- Значит, застрахована… - дописал в протокол Путиловский.
- Господин следователь, - засуетился Певзнер. - Неужели вы думаете, что старик Певзнер сошел с ума и решил заработать на погроме собственного дела? В таких случаях умные люди устраивают простой пожар!
- Исидор Вениаминович, я ни о чем не думаю, - успокоил его Путиловский. - Я только хочу знать. А насчет пожара - тут вы правы. Евграфий Петрович, пожалуйста, полюбопытствуйте, - и Путиловский протянул Медянникову квадратик визитки.
- С какой поры медвежатники визитки носют? Да еще с адресом. Агеев Владимир Семенович, - прочитал Медянников.
- Не мой, не мой клиент, - насторожился Певзнер. - Мои все вот в этой вазе!
- Пустой номер, Павел Нестерович. Зря ноги оттопчем. Дураками будем.
- Обронили после взрыва, под ней пыль была. Вы проверьте, - попросил Путиловский. - Дуракам, знаете ли, везет чуть больше. Но бывает и этого достаточно. А заодно мы возьмем и все остальные визитки. Мало ли что… Исидор Вениаминович, я не прощаюсь!
Маленький аптекарь, ставший за ночь еще меньше, грустно кивнул в ответ. Слова у него уже все кончились, что с Певзнером случилось первый раз в жизни.
* * *
В полумраке спальни на кровати засыпал утомленный событиями прошедших суток Викентьев. Марии Игнациевне же, наоборот, совсем не спалось. Она всей душой и телом желала продолжения праздника.
- Алекс… Алекс, ну не спи!
- Мари, пойми же, я устал… пощади!
- Ты завел себе другую, молодую…
- Ну, Мари, опять за старое! После тебя мне никто никогда уже не нужен.
Викентьев зевнул и сел на постели. Он знал Мари: поспать не удастся.
- Правда?
- Клянусь моей любовью. Кстати, я хорошо заработал… я сделаю тебе подарок. Надо только реализовать кое‑что.
- Я видела тут недавно один жемчуг, - оживилась Максимовская.
- Пусть будет жемчуг. Кто может купить приличное количество морфия?
- Откуда у тебя морфий? - насторожилась Мари.
- Я же химик. Дали за очистку. Гонорар.
- Сколько?
- Много. Семь фунтов.
- О–о-о, - оценила Максимовская. - Я знаю покупателя. Алекс, я хочу тебя… - и она стала жадно целовать стройное, мускулистое тело химика.
- Тебя не понять: то жемчуг, то меня, - засмеялся Викентьев и, преодолевая сон, стал отвечать на поцелуи Максимовской.
"Все‑таки она расшевелит и мертвого", - подумалось ему.
* * *
Было раннее утро. По пути домой Путиловский передумал и велел ехать к госпиталю - посмотреть на провизора. Старший врач, к удаче, оказался балетоманом, они встречались на балетах Мариинского театра, поэтому к провизору Путиловского допустили. Но велели больного не напрягать ввиду тяжелого состояния и обойтись двумя минутами расспросов, для чего на тумбочку у кровати были поставлены песочные часы. Время пошло.
В палате было сумрачно. Провизор находился в сознании, но взгляд его был недвижим и устремлен в потолок. Путиловский наклонился к самому лицу, желтым пятном выступавшему из сплошной белой повязки.
- Скажите, сколько было грабителей?
- Четверо, - еле слышно прошелестел провизор.
- Вы можете описать их внешность? - Путиловский покосился на песок в часах.
- Вошли в масках… трое сняли… один остался… он все свистел… свистун… он взорвал сейф… больше не помню…
Паузы между словами все росли. А песок в верхней части часов, наоборот, уменьшался.
- Кто громил аптеку? Все?
- Свистун… в маске…
- Что было в сейфе? Деньги?
- Не знаю… морфий в порошке… семь фунтов…
При упоминании о морфии лицо провизора неожиданно стало белым как повязка. Последние песчинки в часах провалились в узкость. Время вышло. Глаза провизора закрылись, тело пронзила судорога.
Санитар выскочил в коридор и стал звать доктора. Прибежал балетоман, потом еще один врач. Стали быстро готовить камфорный укол для поддержания сердца.
Путиловский деликатно вышел в коридор, решив ждать развития событий. А пока занес в записную книжицу все, что сказал провизор, и стал размышлять, прохаживаясь по коридору мимо провизорской палаты. И когда вышедший балетоман развел руками: отек мозга и остановка дыхания, увы, медицина бессильна, обширнейшая гематома головы, - в голове у Путиловского уже созрел план расследования.
Добравшись до телефона, он вызвал к аппарату Медянникова. Тот с непривычки к технике орал в трубку так, что было слышно за десять шагов. А на просьбу говорить тише стал почему‑то повторять фразы дважды.
Медянникову было велено опросить дворников относительно проходивших мимо людей в масках, добыть список работавших в аптеке за последний год… или лучше три! Да, три последних года. И не забыть про визитки. Список работников должен быть готов к двум пополудни, к визиту Певзнера.
После чего, распорядившись о судебно–медицинской экспертизе тела бедолаги провизора, Путиловский отбыл на свою квартиру на Садовой улице - принять ванну, поспать часок и переодеться. Только сейчас он понял, что его фрачный наряд несколько странен в госпитале. Да пожалуй, и в департаменте не поймут.
* * *
Утреннее пробуждение мадам Максимовской было намного приятнее вечернего отхода ко сну. С души спал многопудовый камень грядущего одиночества. Целительные ночные процедуры волшебным образом успокоили расстроенные женские нервы.
Мурлыча и потягиваясь, она протянула руку к соседнему мужскому телу, но оного на месте не обнаружила. Ложе было холодным. Наверное, Алекс встал пораньше и теперь блаженствует с утренней сигаретой. Надо быстро сварить чашечку его любимого кофе со сливками. Мальчик так любит сладкое!
Накинув пеньюар, Максимовская бросила взгляд в зеркало. Еще ничего, ой как ничего! Вот что значит для женщины ночной доктор. В коридоре послышался шум - это Алекс!
- Милый, - прокуковала Мария Игнациевна, но вместо Алекса в спальню вошел кот Яцек. - Алекс! Алекс, ты где?
Алекс молчал.
- Притаился за дверью, игрун! Сейчас–сейчас, только надушусь.
Она обернулась к туалетному столику - на нем был беспорядок. Фу, как может мужчина рыться в женских тайниках?.. Еще не веря самой себе, она схватила подозрительно легкий ларец с драгоценностями, открыла его - пусто.
- Алекс, что за шутки? - громко спросила Мария Игнациевна у невидимого Алекса, уже чувствуя, что никто не ответит.
В спальне не было его одежды. В прихожей не висело его пальто. Алекс исчез вместе со всем золотом, жемчугом и бриллиантами, накопленными годами унижений и отказа себе во всем.
Она даже не смогла заплакать. Лицо ее некрасиво опухло, она беспомощно осела на пол и завыла совсем по–бабьи:
- Подлец… подлец…
Яцек замурлыкал и стал тереться о ее руку. Яцек разбирался в человеческих отношениях и понимал, что сейчас он у хозяйки остался один. И это ему очень нравилось: Яцек был ревнивый котик.
* * *
Лейда Карловна щеткой чистила пыльную одежду Путиловского и рассуждала вслух. Вслух она всегда рассуждала по–русски, но думала исключительно на родном эстонском. Иногда из упрямства она переходила на немецкий, который знала как родной.
После смерти жениха - он был рыбак и утонул в осенний балтийский шторм - белокурая девушка из местечка Хаапсала, что на берегу Муху–Вяйнского пролива, приехала в столицу, устроилась экономкой и последние десять лет служила у Путиловского. Из Петербурга она никуда не выезжала и только мечтала хотя бы разок побывать на родной мызе. Но дела не отпускали ее, хотя Путиловский неоднократно пытался дать ей отпуск. "Вот стану старой, тогда и уеду помирать", - говорила она, на что Путиловский делал ей очередной комплимент: дескать, она еще вон какая молодая, всех переживет и похоронит.
Возраст Лейды Карловны действительно определить было очень трудно. Она была вне возраста: сухощавая, подтянутая, тугие пепельно–русые кудряшки тщательно уложены на голове. Хозяйство она вела идеально, так что Путиловский иногда думал, что лишний элемент в этом хозяйстве, вносящий один лишь беспорядок, - это он сам.
Лейда Карловна давно хотела видеть хозяина женатым, но у нее были очень строгие взгляды на женитьбу, и не всякая претендентка удовлетворяла всем требованиям экономки. Путиловский и не подозревал, что пара возможных невест были легко устранены Лейдой Карловной путем утечки тщательно дозированной информации относительно моральных качеств этих особ. Слуги обладают на самом деле гораздо большим влиянием на жизнь хозяев, чем те думают.
- Кте мосно пылло так фыммасатца? - Прибалтийский акцент Лейды Карловны был не только неистребим, но с годами даже усиливался. - И этот человек хочет жениться! Во фраке ходить по какому‑то пожару… как трубочист. Кто за такого пойдет замуж?
Путиловский вышел из ванной комнаты в шелковом халате цвета давленой брусники с золотыми узорами по обшлагам и именной монограммой на кармане - подарок одной давней возлюбленной. Горячая ванна с морской солью привела его в прекрасное расположение духа. Он услышал вопрос Лейды Карловны, обращенный ко фраку, и решил ответить за него, хотя фраку тоже было о чем поведать:
- Обещала одна.
- Одна! Бедная и несчастная Нина! Что ее ждет!
- А вы разве не станете ей помогать?
- И не надейтесь. Две кошки в одном доме? Фу, - поморщилась от пыли Лейда Карловна. - Поеду умирать в Хаапсалу, на родную мызу.
- И бросите меня?
- С большой радостью. Вам кофе со сливками?
- И чистый сюртук.
- У фас фее сюртукки тистые, - и с этими словами Лейда Карловна гордо уплыла на кухню.
Путиловский же пошел в кабинет - записать на лист бумаги все возникшие у него в голове варианты будущего развития событий по делу Певзнера. Заодно этот случай идеально дополнял его докладную записку директору департамента. Жаль, нельзя дописать. Но ничего, он присовокупит сегодняшний случай и свои соображения по нему в устной форме.