- …Твое расследование будет полным, точным и по всем правилам. Понадобится - получишь еще людей. Я лично позабочусь, чтобы тела были исследованы как полагается. Все должно быть безупречно. Никаких общих фраз, никакой полуправды. Факты, только факты. Трупы, рядком выложенные на берегу Хуанпу - это уже слишком. Потом вскрытие на каком-то мясном складе, и студент-медик, топчущийся вокруг. Никуда не годится. Наш город - окно, в которое смотрит запад. Наш шанс, старший следователь. Не забывай этого. И всегда помни, что писать в рапорте лишние слова, - Липинг глядит на бумажный комок у ног Пиао, - …всё равно, что самому насаживаться на крючок.
Его губы неприятно близко.
- Цао-му цзе-бин, цао-му цзе-бин.
Старший следователь знает эту поговорку, дошедшую из четвёртого века. Ее знает каждый школьник. Она из притчи о повстанце Фу Цзяне, который собрал миллионную армию, чтобы свергнуть правителя Цзиня. У того было только восемь тысяч солдат. Но весь миллион в панике бежал от колышущейся травы и качающихся ветвей деревьев, решив, что это наступающие войска. Четыре иероглифа стали синонимом паранойи, и каждый китаец знает и боится мудрости и правды этой притчи.
Цао-му цзе-бин… Среди деревьев каждый куст кажется солдатом.
Липинг направляется к саду, на зов мягкой, податливой земли.
- Теперь о рапортах. Избегай обычных каналов. Все должно идти прямо ко мне, и никаких положенных процедур. Я сам буду руководить расследованием. В случае особых, скажем так, причастностей - я буду иметь с ними дело, не ты.
Что-то во взгляде Липинга тревожит Пиао.
- Это против всех правил, товарищ офицер. У вас есть какие-то причины считать это дело особенным? Может, я чего-то не знаю?
Улыбка Липинга сродни взмаху кулака. Если бы слова были воробьями… но Пиао знает, что слова - памятники нашей глупости. Он проклинает ту каплю западной крови, что развязывает ему язык.
- Мне нужен список всех, кого ты задействовал. Кто до сих пор занимался этим делом, кто видел тела…
Липинг ничего не упускает. В том числе и проблеск сомнения в глазах следователя.
- Для их же безопасности.
- Может понадобиться, - добавляет он, протягивая Пиао блокнот и золотую ручку. Красные чернила на белой бумаге.
- Вэньбяо, Чэн, Синь, Ши, Чжиюань, By, Пэн Яобань, сотрудник Яобань.
Имя за именем… красным цветом. Пиао всегда боялся его. Опасный, сильный, живущий собственной жизнью красный цвет.
- Вот теперь молодец, следователь.
Быстрый взгляд, и тщательно сложенный список исчезает во внутреннем кармане френча.
- Понадобится что-то уладить, я займусь. Ши, Чжиюань и иже с ними, да и председатель комитета Шику могут сами о себе позаботиться…
Липинг придвинулся ближе.
- …но тебе они не друзья, товарищ следователь. Я видел их донесения. О тебе там ни доброго слова. Измена, предательство… сильно звучит. У тебя талант наживать могущественных врагов.
Не совсем так. Это сильные мира сего успешно делают его своим врагом. Тонкое различие, ускользнувшее от Липинга, но Пиао усмиряет язык на этот раз.
- Ходу их рапортам я не дам. Отправлю под сукно. Как это у американцев? "The buck stops here…"
Смех… Из пещеры рта угрюмо подмигивают золотые зубы.
- Все взаимосвязано, старший следователь. Мой брат, министр, оценил твоё благоразумие. Ты услышал мой совет, и я рад. Шум никому добра не принесёт. Кому нужны испорченные карьеры… твоя, Кана Чжу? И между вами твоя жена. Рыбка, которую не поделили пеликаны…
Прокушенная губа наполняет рот следователя кровью с привкусом полированного металла.
- Мудро, Пиао, мудро. Помощь таких людей, как Кан Чжу, дорогого стоит. И репутация твоя не пострадала. Да и женой она была плохой. Хорошая лошадь под разными седлами не ходит.
Он почти дошёл до сада. Тени пляшут на застывшем лице.
- Помни - докладывать ежедневно. Не заставляй меня напоминать. Хочу, чтобы ты хорошо это усвоил. В таком деле, где замешаны "носатые", и к тому же мертвые, и особенно американцы, могут пересечься разные интересы, могут начать давить политики… Я хочу быть на шаг впереди. И управлять процессом.
Внутри Пиао звучит хор - резонанс сотрясает ребра.
"Большие носы", люди из-за границ… вай-го-жень. Иностранцы, те, что с запада… ян-гуй-цзы. Дьяволы иноземные.
Слова, грудой камней лежащие на его пути. Просто глянь в зеркало, следователь, в любой блестящий осколок. Посмотри на лицо - не такое, как у всех. Глаза, которые не спрячешь. Вай-го-жень - человек с другой стороны границы. Иностранец.
Где-то звонит телефон. Но недолго. Появившаяся через минуту а-и шепнула что-то Липингу, тот уходит. Пока его нет, Пиао собирает комья жирной земли с дивана и ковра. Вряд ли тот надолго.
- Товарищ старший следователь, что-то случилось. Вы можете поговорить по телефону.
Она ведет Пиао в затемненную комнату, где пахнет тайными садами и секретными переговорами. Трубка воняет дыханием Липинга, с отчетливой навозной нотой.
- Босс, давайте сюда, тут пиздец творится.
Яобань задыхается, взвинчен, на чистом адреналине.
- Я около склада. Тут пожар, охуеть какой пожар.
Вой сирен вдалеке. Пиао известно всё, что будет дальше.
- Думаю, Вэньбяо еще внутри, и ваш брат Чэн…
Следователь с закрытыми глазами считает до трех. Оглушенный перестуком пульса в ушах.
- Выезжаю, постараюсь побыстрей.
- Спасибо, Босс, вы нам нужны… Здесь кромешный ад.
- Яобань, а тела? Что с телами?
- Шеф, вас не слышно… Тут пожарные подъезжают….
- ТЕЛА, ВОСЕМЬ ТРУПОВ?
Шишка орет, перекрыв вой сирен, крики, треск дерева и камня, лопающихся в огне:
- … ИХ ЗНАЕТ, БОСС… ИХ ЗНАЕТ…
Трубка молчит. Мир затихает. Пиао разжимает кулак - земля с ковра Липинга все еще тут, красно-коричневая грязь. Он роняет её на пол.
Чёрная клякса тени вползает в комнату. На её конце стоит Липинг, глядя в окно. Он говорит, стоя спиной к Пиао.
- Не повезло. Огню всё равно, мёртвые или живые. Твои восемь тел. Вряд ли что уцелеет.
Липинг исчезает в потоках солнечного света. Солнце будто съедает его. Пиао уходит, мыслями уже там, на пожаре.
В водах озера Тайху спрятаны специально выбранные камни. Десятилетиями под водой, как жемчужины, они зреют, ждут, когда вода доведёт их до состояния, которое высоко ценится в дизайне садов.
Они лежат, затаившись под толщей воды.
Лимузин мчится к городу. Мотор ревет, водитель молчит.
Носатые… Американцы. Пиао просматривает копию рапорта, и так зная, что там есть и чего там нет. В его докладе Липингу нет ни слова об американцах.
Глава 7
Чёрный, как ее глаза. Чёрный, как ее слова.
Дым стоит над доками, расползаясь по реке. Змея вытягивает себя из старой кожи, чем дальше, тем бледнее. Он идет к складу, небо меняет цвет от чёрно-жёлтого до чёрного с красным.
Здания, которое он видел лишь раз, уже нет. Вместо него стоит рассыпающаяся горка старых зубов. Красный Флаг ещё не остановился, а к стеклу уже прилипает лицо Яобаня. Лунный диск в угольно-черных мазках и ярко-розовых пятнах обожженной плоти.
- Они до сих пор не потушили крышу. Нижний этаж выгорел, но входить опасно. Нам велели уйти, вся чёртова штука вот-вот обвалится. Все ждут.
Пиао выпрыгивает из машины, перешагивает волнистый след атакующих пожарных рукавов и вздутые ручейки чёрной воды.
Флаг остервенело вылетает со двора, затем из аллеи - под ругань шофера, который мысленно уже отскребает следы черного пепельного снега от кожи салона. Чёрный снег.
- Похоже, у нас гости.
Пиао кивает в сторону седана, приткнувшегося к стене в дальнем переулке. Трое мужчин. Мёртвые глаза и чёрное нутро, загаживающее воздух каждым гнилым выдохом.
- Суки из безопасности. И почему они всегда по трое, шеф?
Старший следователь на ходу стягивает китель, пока они ныряют под ограждение, за ним галстук, жара жжёт ноздри и сушит горло. Во рту сухо, нечего сглотнуть.
- Ты, что же, не знаешь секретной директивы Политбюро? Один - чтобы читать, второй - писать, а третий - следить за этими двумя умниками.
Шишка шутки не понимает, но смеется. Следователь суёт китель под струю воды, бьющей из дыры в рукаве, и обматывает голову, но тут организованный беспорядок разрывают три гудка сирены. Кругом бешеная, но без хаоса, активность. Быстро выдвигаются лестницы. Гроздья спутанных рукавов скользят по мокрым спинам булыжников, наматываясь на барабаны. Вот толпа пожарников мчится к своим машинам, потоки черной воды впитали живой блеск их глаз. Только Яобань и Пиао движутся к складу, а не от него. Шишка сверкает белками на закопченном мраморе лица, следя за уезжающей техникой.
- Я думаю, нам тоже туда, Босс.
Пиао прибавляет шагу. Яобань возит китель в грязной луже и тоже обматывает голову. Темная вода сбегает по лбу и щекам, как воск по свече.
- Мамочка. Мамочка. - Губошлепый рот становится похожим на тонкий шрам, когда коренастый пожарник, судя по эполетам и шнуру на шлеме, начальник, намертво вцепляется в плечо Пиао.
- Вы совсем охуели туда лезть? Сейчас всё рухнет, вы, что, не видите?
В его глазах плещется страх, озёра страха. Пиао удивлен, даже напуган. Но быстро, не давая себе времени думать, выговаривает:
- Расследование убийства. Дело на партийном контроле. Пропустите нас или готовьтесь к проблемам.
Пожарный начальник убирает руку, лицо каменеет пониманием.
- Делайте что хотите, мне по хую.
Ага, удивил.
Чёрный, как её глаза. Чёрный, как её слова.
Склад внутри - сплошной тлеющий шлак и вонь обугленных скелетов животных, непрерывный стон камня и дерева под собственным весом. Пиао поплотней оборачивает лицо пиджаком. Китель высох и нагрелся. Раскаленные двери жгут голые руки. Они с Яобанем гнутся под напором жара, руки горят под тканью рукавов. Трудно понять, где именно они сейчас, огонь изваял пространство на свой лад. Вздутая, дышащая кирпичная кладка, чёрное расколотое дерево балок и потёки расплавленной стали окружают их, как ночной кошмар. Цементный пол исчез под сожженными в прах перекрытиями всех трех этажей склада. Настоящее пекло, надо срочно двигаться. Старший следователь загребает ногами кучи шлака, вплотную за ним - Яобань. Проклятия пузырятся в трещинах его губ. Дымится пластик подошв.
Им надо туда, где раньше был кабинет. Теперь просто очередная выжженная яма меж обугленных стен. Чуть дальше обрушилась кирпичная стена, открыв стальную раму с покосившейся стальной дверью. Холодильник. Рука тянется к металлу, светящемуся от жара… Ноют обожженные кончики пальцев. Кубики льда, ледяные бутылки пива, снег, мороз… все, что приходит на ум. Любые деньги за ледяную бутылку Цинтао. Яобань выуживает из-под рубашки фонарь и дает Пиао. Луч откалывает кусок темноты. Не дойдя четырех шагов до холодильника, следователь поскальзывается, свет мечется в темноте. Под ногами блестит лужа животного жира. Пиао освещает ряды скелетов животных, висящих на крюках… сгоревших дотла, до угля. Едко пахнущих. Сталактиты жира свисают с них. Некоторые доросли до пола и выглядят, как тонкие ножки фламинго под массивным телом.
Именно здесь были оставлены восемь тел, найденных в грязи Хуанпу. Холодильник, превратившийся в духовку… огню без разницы, живые или мертвые. Мало что уцелеет…
Те слова Липинга вдруг вызывают у Пиао приступ тошноты, кислотно-горький, где-то в недрах живота. Жара высушивает глаза, стягивает горло и сжимает кожу. Пиао потуже наматывает китель, оставив маленькую щёлку для глаз. Жара их просто сожрёт. Она повсюду, несокрушимая, как само мироздание. Кружится голова, каждый глоток воздуха рвет горло. А сзади Яобань корчится в разрывающем кашле.
Они пробираются сквозь заросли жареного мяса, следя лишь, куда наступают. Мясо лениво покачивается вслед их движению. И ожидание ужаса, что высветит фонарь за этим поворотом… или за следующим.
Чёрный как её глаза. Чёрный, как её слова.
Трупы они находят в самом дальнем углу склада. Просто пара лишних туш, висящих на крюках. Совсем не похожие на людей… но жутко похожие на полицейского щенка Вэньбяо и Чэна, брата Пиао. Слышно, как сзади блюёт Яобань, выплёвывая в паузах, раз за разом:
- Мамочка. Мамочка. Мамочка.
А еще Пиао думает, как скажет детям Чэна, что у них больше нет отца. Дети… мокрые поцелуи, тёплое дыхание, земляничные ротики.
Пиао удается поставить на ноги Шишку, высвободив того из намотанного кителя. Вспухшее, готовое лопнуть, красное лицо. Произносит чужим хриплым голосом:
- Кроме тебя, помочь мне некому. А так я их не оставлю.
Жара сушит неродившиеся слезы.
- А потом мы свалим отсюда на хуй, да, Босс?
Пиао кивает, они смотрят друг другу в глаз посреди кровавого беспредела.
- Что, других тоже искать будем?
Пиао закрывает глаза. В пурпурном мраке век бешено мечутся огни.
Твои восемь тел. Мало что уцелеет.
- Сдохнем мы здесь.
Шишка кивает, шагнув вплотную к обуглившемуся телу, он вытягивается, выворачивая глаза, чтобы не видеть. Стараясь не дышать, не дать себе думать. Берет на себя вес черного тела того, кто когда-то звался Вэньбяо. Скрежещет сталь. Пиао снимает первый крюк с балки, затем второй, на котором висит тот, кто был Чэном. Мыслей никаких, одни недоуменные детские ротики. Что отвечать? Как осушить детские слезы? Он нежно опускает тело на пол морозильника, угольная яма, бывшая когда-то его ртом, извергает вонючий клок дыма… и знание, что учиться всем "что" и "как" придется очень быстро. И никакой надежды, что детские вопросы развеются, как дым в небе.
Прочь со склада. Отключить память, просто медленно шагать, ускользая от безумия и призраков. За светом, пронзающим темноту. К воде, разъедающей огонь. Навстречу голосам пожарников, пробивающихся от погрузочных площадок. К небесному свету в грязных струях дыма и падающему черному снегу. Сплошной черный снег.
Покачиваясь на носилках, Пиао обшаривает взглядом переулки, миллионы сверкающих иголок мучительно втыкаются в глаза. Он все еще ищет, когда двери скорой успокаивающе хлопают, но "Шанхай" исчез.
Нежная мгла обморока окутывает его. Пиао не против.
Шеф пожарников не угадал… к утру здание склада все еще стоит, и даже остыло для обыска. Дюйм за дюймом. Снова и снова. Среди сгоревших товаров корпорации по экспорту и импорту мяса других человеческих останков найдено не было.
Глава 8
Офицер ЦРУ, Макмурта, напоминает баллистическую ракету… пулеголовый, со стальным подбородком и проводами волос. Глаза словно застыли по ту сторону чёрного стекла очков, стандартных Рей Бенс.
Интервью длилось полных три часа… 180 минут неумолимой, концентрированной боли. Каждую подробность о Бобби выдрали из неё, как кусок вросшего ногтя. Макмурта работал над собственной программой, прикрываясь ей и Бобби. Барбара ощутила себя изнасилованной, осквернённой. И между вопросами, между ответами, единственное, что помогло ей справиться с этой ситуацией - глотки Сюньхуача… зелёного чая луча, с ароматом хризантем и розовых лепестков. В чашках, кажется, слишком тонких, чтобы держать их в руках. Его запах садика, промоченного дождём, фруктов, лежащих на сырой траве… против табака и зубной пасты, которыми несёт от Макмурты. Вопросы кончились, он закрывает папку и суёт ручку во внутренний карман, к трём таким же ручкам такого же цвета.
- Здесь чувствуется женщина. В современном Китае молодого человека подстерегает множество соблазнов. Я склонен полагать, что он нашёл себе местную подругу. Сейчас он небось заперся в уютной комнатке отеля в бывшей Французской Концессии с премиленькой е цзи.
Она ставит чашку. Помада на фарфоре. Задаёт вопрос, ответ на который знает заранее.
- Премиленькая е цзи, это что такое?
- Е цзи, дикий фазан. Шлюха. Господи, да это чуть ли не обязательная часть стандартного пакета услуг.
Барбара наливает себе ещё чаю. Не то чтобы ей хочется, но надо чем-нибудь занять руки.
- Бобби не такой.
Макмурта идёт к окну.
- Все мужики одинаковые, поверьте уж мне…
Небо желтушно-жёлтое. Река, машины, окна отражают этот грязный цвет.
- …в любом случае, что бы ни случилось, не переживайте, мэм. Мы за вами присмотрим.
Злость в поднятом взгляде. Она шваркает чашку на стол. Чай разливается на блюдце, ей на пальцы, струйка бежит по шоколадному дереву.
- "Мы за вами присмотрим". В смысле? Вы тут чего, охренели?
Не отводя взгляда от окна, Макмурта бледнеет, его шею душит потрясение. Он не представляет, что правительственный сотрудник может так ругаться. К тому же женщина. Оболочка "современного мужчины", прикрывающая то же пуританство, что и у отцов-пилигримов.
- Агентство. Мы присматриваем за вами. Следим за вашей безопасностью.
- Не надо "присматривать за мной". Агентству не за чем следить за моей безопасностью. Читайте по губам… Я сама за собой присмотрю. Я в безопасности.
- Извините, мэм, но вы - американский правительственный сотрудник и уязвимая женщина в КНР. Вы очень далеко от Вашингтона. Вы участвуете в важных переговорах с представителями этой страны. А теперь пропал ваш сын. Может, это как-то связано, а может и нет. Лично говоря, я думаю, ваш сын подцепил бабу и скоро объявится. За доллар США е цзи отрабатывает подолгу. Но в любом случае агентство обязано присматривать за вами, нравится вам это или нет… на то вы и платите налоговые "баксы". - Глазами он ведёт по Хуанпу на восток… зияющая железная рана, отделяющая старый город от нового. Разрез, который не стянуть швами чёрных висящих мостов. Он кладёт руки на подоконник и набирает полную грудь воздуха.
- Люблю утренний Шанхай. Его запах. Его суету. С высоты в десять этажей это лучший город в мире.
Барбара подходит к нему. Город внизу заполнен жизнью. Натянутые струны дорог с чёрными шариками машин. Миллионы точек идут по улице Нанцзин; жужжащий улей пешеходов. Жизнь… кипит, пузырится. Тянется вверх и вширь. Хватает её за глотку. Душит её своими вибрациями; с дрожью она понимает, что может никогда больше не стать её частью. И отворачивается от окна.
- Бобби, я знаю, что он мёртв. То, что они говорят, это неправда… он был здесь. Жил в этой комнате. Я знаю из писем, что он ел на завтрак в ресторане отеля на восьмом этаже. Я знала эту комнату ещё до того, как вошла сюда. Они врут. Он был здесь. И шлюхи тут ни при чём. Он мёртв.
Когда Макмурта выходит из комнаты, она отмечает, что у него большая плоская задница: как у Клинтона в обычных, не льстящих ему штанах. Никогда не доверяй мужикам с плоской жопой… доморощенная философия, которую завещала ей мама. Её мать до сих пор ни разу не ошибалась. Макмурта. Барбара видела тампоны, в которых было больше… больше напора. Придётся суетиться самой, она так и думала. Так и думала. Дверь закрывается.
- Жопа ты, - говорит она.