- Я тоже люблю тебя, детка, и в субботу к вам приеду. Обязательно. Спокойной ночи, приятного сна. Дай мне папу.
Трубку взял ее бывший муж. Их трое детей жили с ним по взаимному соглашению. Сюзанна могла навещать их в любое время и в прошлом году даже брала к себе всех троих на целое лето. Решение оставить детей на попечение мужа далось ей мучительно, но, постоянно убеждала она себя, было единственно правильным.
- Как дела, нормально?
- Без проблем, а у тебя?
- Совершенно измоталась. Меня ведь назначили расследовать дело Сазерленда.
- Крупняк. Последнее время только о нем и говорят.
- Ничего удивительного. Убийство в Верховном суде! Первое за всю историю - подумать страшно!
- Ты бы лучше подумала о своем здоровье, Сюзанна. Приедешь к нам в эту субботу?
- Приеду. Спокойной ночи.
Она послонялась по квартире и в конце концов оказалась на кухне. Поняла, что проголодалась, и приготовила себе кофе с английской булочкой. За кофе ей вспомнилось, что она вообще сегодня не ужинала, а придя с работы с разбухшим от бумаг кейсом, сразу же, переодевшись в халат и накинув поверх теплую кофту, села читать и читала до урочного часа, когда надо было звонить детям.
Доев булочку, Сюзанна прошла в спальню и сняла с полки, где стояли книги по искусству, энциклопедию английской живописи. Нырнув под одеяло, отыскала статью о художнике Грэме Сазерленде. Прочла, захлопнула книгу, погасила свет и некоторое время размышляла в темноте, какой прок полицейскому инспектору от знания работ малоизвестного английского художника?
До чего докатятся наши правоохранительные органы с такими-то инспекторами?..
Глава 4
Верховный судья Темпл Коновер сидел за завтраком в малой столовой своего дома в Бетесде в голубом фланелевом халате, синих, махровой ткани, домашних туфлях, с обмотанным вокруг шеи красным шерстяным шарфом. Рядом, под рукой, стоял алюминиевый костыль, без которого судья не мог передвигаться после последнего инсульта. На столе перед ним лежал окончательный вариант статьи для журнала "Харперс" о цензурной петле, затягивающейся на шее свободной прессы.
Старинные часы в углу большой столовой отзвонили время - семь утра. Коновер налил себе перемешанные с гущей остатки кофе, приготовленного экономкой, взглянул в окно на тщательно ухоженный японский садик - его подарок второй жене-японке.
- Доброе утро, Темпл, - раздался от двери голос его нынешней жены, юной особы с длинными, вьющимися по плечам светлыми волосами, в легкомысленном розовом халатике, прихваченном на талии двумя пуговками, и с детски припухлым, не отошедшим еще от сна лицом. Она стояла, облокотясь о косяк двери и пальцами одной ноги едва касаясь подъема другой. Слегка распахнутые полы халатика являли взгляду гладкие белые бедра.
- Привет, Сесили. Хочешь кофе?
Она подошла к столу и увидела пустой кофейник:
- Пойду заварю свежий.
- Лучше позвони Карлу.
- Не стоит, принесу сама, так будет быстрее.
Минут через десять она вернулась с полным кофейником, налила себе свежий кофе и уселась напротив мужа, подложив под себя одну стройную ногу и болтая на весу другой. Судья закашлялся.
- Как ты себя чувствуешь сегодня? - участливо спросила жена.
- Прекрасно. Вот только что закончил статью, - он толкнул к ней через глянец стола стопку листов. Она взглянула на них мельком, без всякого интереса, отпила кофе из чашки.
- Как вчерашний концерт? - спросил судья.
- Скука смертная.
- А куда ты делась после концерта?
- Захотелось выпить перед сном, ну и заглянули на огонек к Пегги.
- Где и выпили, потом еще и еще, судя по тому, что домой ты явилась почти в два часа.
- Ну и что? Мы сидели и разговаривали.
- Могла хотя бы позвонить! - Судья вновь закашлялся. В глазах появились слезы, он стал лихорадочно шарить рукой по столу в поисках стакана с водой. Жена бросилась на помощь, но он жестом отослал ее на место. - Так почему ты не позвонила? Я ведь волнуюсь, тебе это прекрасно известно.
- Не хотела тебя будить, только и всего.
- Будто бы! С кем ты была у Пегги?
- Обычная компания, все тебе хорошо знакомы. Темпл, уймись! Надоели твои допросы, подозрения, ревность всякий раз, когда я где-нибудь бываю одна, без тебя.
- Так ли уж для них нет оснований?
Она шумно выдохнула воздух и поставила чашку на стол с такой силой, что кофе выплеснулся через край.
- Умоляю тебя не начинать все сначала. Из-за одного-единственного раза нельзя же вечно изводить человека…
Ее слова были прерваны деликатным мужским покашливанием. В дверях стоял Карл, вот уже с полгода выполнявший в доме судьи Коновера целый ряд обязанностей, в том числе садовника - когда требовали обстоятельства - и шофера. Высокий брюнет лет тридцати, Карл носил аккуратно подогнанные джинсы и серую майку, плотно облегавшую бугры мышц на плечах и предплечьях. Шлем черных вьющихся волос обрамлял лицо с крупными, но неопределенными чертами, тяжелыми веками, полным чувственным ртом и расплющенным боксерским носом. Жил он тут же, за домом, в одной из трех квартир над гаражом.
- Простите, что вошел без стука, - сказал он с заметным немецким акцентом. - Я хотел спросить, когда подавать автомобиль. Вчера вы сказали, что служебный лимузин будет скорее всего занят.
Темпл посмотрел на мнущегося в дверях дюжего молодца, который глаз не спускал с Сесили.
- Через час, - сказал он, - через час я буду готов.
- Хорошо, сэр, - проговорил Карл, исчезая за дверью.
- Почему занят служебный автомобиль, Темпл?
- Ремонтируют, должно быть. Или взяли на похороны.
- А ты сам на похороны поедешь? - спросила Сесили.
- И не подумаю.
- Мне кажется, тебе все же надо поехать. Покойный работал у вас старшим клерком.
Судья попытался сдержать дрожь в правой руке, но не смог, и она быстро охватила все тело. Костыль грохнулся на пол, дрожащей рукой судья опрокинул кофейник.
- Тебе плохо, Темпл?
- За собой бы лучше смотрела!
- Что ты имеешь в виду?
- То, что ты даже не считаешь нужным запахнуть халат в присутствии постороннего мужчины.
Она взглянула вниз, на полы халата, потом подняла глаза на мужа.
- Но ведь на то он и халат, понимаешь?
- Да, но у него есть застежки, другое дело, что ты ими никогда не пользуешься!
- Ты меня просто смешишь, - сказала Сесили, натягивая одну полу халата на голые ноги, а другой прикрывая грудь. - Извини, я пойду к себе. Надо переодеться на похороны.
Уперевшись руками в стол, Темпл с трудом встал на ноги. Сесили, обойдя стол, подняла костыль, протянула его мужу.
- С какой стати ты решила отправиться на похороны этого мерзавца?
- Потому что не пойти было бы неприлично. Мало ли что…
- Сазерленд был отпетым…
- Прекрати, не хочу об этом говорить! - Она вышла из комнаты. Судья, кряхтя, двинулся следом, медленно, с трудом выдвигая вперед костыль с резиновым наконечником и подтягивая по полу парализованную правую ногу. Он дотащился до ее спальни и, открыв дверь, крикнул:
- Ты меня оскорбляешь тем, что едешь на его похороны!
Скинув халатик, Сесили ушла в свою ванную комнату.
- Шлюха! - произнес Темпл негромко, но так, чтобы она услышала.
Сесили стояла, опершись о края раковины, и рассматривала себя в зеркало. Услыхав слова мужа, она выпрямилась и обернулась в его сторону:
- И у вас еще хватает нахальства толковать об оскорблениях, господин судья?
Он сделал неуверенный шаг вперед, но зашатался и схватился для упора за ручку двери. Дрожь усиливалась. Казалось, он вот-вот не устоит на ногах. Сесили бросилась к нему через комнату, подхватила под руку.
- Не смей до меня дотрагиваться! - неожиданно сильным, повелительным голосом крикнул Темпл. Он взметнул вверх костыль, будто собираясь ее ударить, но передумал:
- Хочешь идти на похороны, черт с тобой, отправляйся! Повеселись на его могиле и за меня тоже!
Глава 5
Отслужив заупокойную службу по Кларенсу Сазерленду, священник епископальной церкви мельком оглядел людей, пришедших на кладбище проводить усопшего в последний путь. Мать покойного приникла к плечу мужа - она была на грани обморока. Обнимая ее за плечи, рядом стояла прилетевшая ночным рейсом из Калифорнии сестра покойного Джил. Отдельной группой чуть поодаль держались сослуживцы по Верховному суду во главе с Морганом Чайлдсом. Вскинув голову, Чайлдс вглядывался в хмурое серое небо, но вскоре заморгал, как только на лицо ему упали первые капли дождя. Подле него плакала, не пытаясь сдержаться, Лори Роулс.
Мартин Теллер поднял воротник теплого полупальто от Бербери. Ему нездоровилось в то утро - он уже проснулся с признаками начинающейся простуды. Мартин искоса посмотрел на секретаршу доктора Сазерленда Веру Джонс, которая, единственная из всех пришедших на похороны, - отметил он, - оделась точно по погоде: длинный, до лодыжек, так, что закрывал верх туфель, плащ из магазина "Тоутс".
Священник, дородный, краснолицый мужчина, еще не отдышался после быстрой ходьбы от лимузина до могилы, а потому и не торопился с заупокойной молитвой. Но вот он опустил глаза в "Книгу бытовых молитв", которую держал в мясистых руках, и начал: "Господу Всемогущему вверяем мы ныне душу усопшего брата нашего Кларенса и предаем тело его земле…"
Сделав шаг вперед, доктор Сазерленд взял в руку горсть земли и рассыпал ее по крышке гроба, который плавно, на стропах, опускали в могилу кладбищенские рабочие. Дождь усилился, так что священник был вынужден держать над головой раскрытую ладонь для защиты от холодных капель. Он ускорил темп.
Теллер громко чихнул, на миг переключив на себя внимание трех охранников из Министерства финансов, которых его руководство прикрепило к судье Чайлдсу.
- Да пребудет с тобой Бог, - возглашал священник.
- И с духом твоим, - вторили ему несколько голосов из толпы.
- Помолимся, братья. Господи, яви нам свое милосердие.
- Христос, яви нам свое милосердие, - прозвучал отклик.
- Боже, яви нам свое милосердие.
Теллер смотрел вслед скорбящим, которые шли назад, к своим лимузинам. Когда все уехали, он возвратился к могиле, посмотрел вниз, на крышку гроба. Знать бы, кто тебя ухлопал, парень!
- Находиться на территории по окончании похорон не положено, - заметил ему служащий кладбища.
- Да-да, конечно, виноват.
В управлении выяснилось, что ему звонили несколько человек с просьбой связаться с ними по возвращении с кладбища, и среди них Сюзанна Пиншер. Ей он первой и позвонил.
- Ездили на похороны? - спросила она.
- Только что оттуда. Очень проникновенно. Но сыро, я простудился.
- Вы такой незакаленный?
- Если совсем разболеюсь, то даже смогу потребовать компенсацию по временной потере трудоспособности. Ну да Бог с ней. Знаете, мисс Пиншер, я думал о вас вчера вечером.
- Неужели обо мне? - спросила она с улыбкой, судя по интонации.
- Да, я вполне серьезно. Я наконец-то понял, на кого из киноактрис вы похожи.
- Это интересно.
- На Кэндис Берген.
- Польщена, тем более что слышу это от самого Пола Ньюмена.
- Именно на Кэндис Берген, уверяю вас.
- Вы всегда, знакомясь с людьми, выясняете для себя, на кого они похожи?
- Да, почти всегда. Это мое хобби. Мы, помнится, договаривались поужинать на этой неделе?
- Я не забыла, только пока что сложно. У меня…
- Поговорить о деле Сазерленда. Возникли кое-какие соображения.
- Очень хотелось бы их послушать. Знаете что, лейтенант Теллер, давайте предварительно договоримся на субботний вечер. Тем более что на субботу утром у меня назначена встреча с судьей Чайлдсом, а на неделе, возможно, удастся переговорить и с другими судьями. Так что к субботе я, вероятно, смогу поделиться с вами содержанием этих бесед.
- Заметано. Я заеду за вами в семь. Где вы живете?
Последовала продолжительная пауза.
- Вы индийскую кухню любите? - вместо ответа спросила Сюзанна.
- Нет.
- А венгерскую?
- Венгерскую люблю до беспамятства - только бы не заставляли воровать для этой цели цыплят. Я - венгр, Сюзанна, по крайней мере наполовину, по отцу. Мать же моя была шведкой, стойкой и безропотной.
- Я спрашиваю, потому что у меня есть любимый венгерский ресторан "У Жико", на Коннектикут-авеню, в комплексе Бродмур, это на Северо-Западе. Предлагаю встретиться там в семь часов, согласны? Я закажу столик.
- Согласен, там и увидимся. Только позвоните мне, если удастся вырваться до субботы, ладно?
- Обязательно. До свидания, в субботу поговорим.
Мартин Теллер отнюдь не соврал, что он наполовину венгр. Неправдой была его якобы неодолимая любовь к венгерской кухне, которую на самом деле он ненавидел всеми фибрами души, особенно гуляш, как, впрочем, и остальные блюда, приправленные жгучим венгерским перцем. По его личному убеждению, именно необходимость готовить отцу наперченные венгерские блюда, а потом вместе с ним поглощать их и свела до времени в могилу его скандинавку мать.
Глава 6
- Но ведь были же у Сазерленда друзья? С ними вы успели связаться? - допытывался у Мартина Дориан Марс.
- Мы этим сейчас занимаемся, - отвечал Теллер.
- Нерасторопно занимаетесь. Вот и начальник управления сегодня звонил. Он рвет и мечет в нас громы и молнии.
Ну Дориан, ну мастак завернуть фразу! Но ничего, нас тоже голыми руками не возьмешь…
- А что он ожидает, что мы будем творить чудеса? - Теллер курил гвоздичную сигару.
- Очень прошу, не кури ты свое отвратительное зелье у меня в кабинете. От этой мерзости нормального человека рвет.
- Меня не рвет.
- Прошу тебя.
- Хорошо, будь по-твоему. - Он бережно загасил сигару, сохраняя недешевый окурок.
- Давай подытожим, что сделано на сегодняшний день, - сказал Марс. - В Верховном суде вы всех опросили?
Теллер отрицательно покачал головой, не отрывая взгляда от потушенной сигары.
- Нет, конечно, на это требуется время. Если человек работает в Верховном суде, то организовать с ним беседу ох как непросто!
- А родных Сазерленда опросили?
- Как раз над этим сейчас работаем. Пока что побеседовали с отцом, с психиатром то есть; мужик он недюжинный, скорее замкнутый, но самоуверенный и заносчивый, как черт знает что. Хорошо одевается. Есть еще сестра, пишет диссертацию в Калифорнии.
- Ты не можешь выражаться яснее? У нее диссертация по калифорнийской тематике? В какой области? Калифорнийское право, политика, география?
- Калифорния, Дориан, это штат, в нем есть университет, где ее взяли в аспирантуру. А диссертация у нее по литературе.
- Классической? Английской?
- Венгерской.
- То есть поехала в Калифорнию защищать диссертацию по венгерской литературе?
- Это ее частное дело. С матерью покойного я пока побеседовать не успел.
- Это еще почему? Нерасторопность, как известно, злейший расхититель времени.
- Потому что ее единственного сына застрелили в Верховном суде. Смерть сына обычно не лучшим образом отражается на здоровье матери.
- Поговори с ней немедленно. Говори с кем угодно о чем угодно, только побыстрей разворачивайся. Чтобы работа кипела. А то на меня сверху давят так, что скоро можно будет просунуть под дверь.
- Это они умеют, - согласился Теллер.
- С Министерством юстиции взаимодействие налажено?
- Само собой. Мы созваниваемся каждый день.
- Прекрасно. А теперь, Марти, скажи мне, что ты нутром чувствуешь по этому делу? Как о нем мыслишь?
Теллер неопределенно пожал плечами.
- Пока не за что зацепиться. Я бы поделился с тобой хоть мало-мальски обоснованной версией, но и ее пока нет. Единственное, что я могу тебе сказать на данном этапе, - что его, мне кажется, убила женщина.
- Почему ты так думаешь?
- Да по образу жизни. Парень он видный, неглупый, любитель пожить красиво, а девок вокруг пруд пруди, он ими вертит как хочет. Могли и затаить злобу, а одна какая-нибудь, может быть, даже решила отомстить. Я, кстати, собирался после нашего разговора съездить в его холостяцкую квартиру в Джорджтауне - осмотреть ее своими глазами. Она ведь так и стоит опечатанная по моему приказу с того момента, как стало известно о его гибели.
- Так ты полагаешь, что женщина?
- Может быть, да, а может быть, и нет. Временами мне такая версия кажется логичной, разве что от нее чересчур отдает дешевым детективом: женщина проникает в полночь в здание Верховного суда и пускает пулю в лоб бывшему любовнику, сидящему в председательском кресле. Стоит взглянуть на дело под таким ракурсом, как склоняешься к мысли, что убийца - кто-то из сослуживцев. Ведь они его тоже сильно недолюбливали.
- За что?
- За карьеризм. Мне рассказали, ему маячил высокий пост. Почему? Может быть, его толкал кто-то из судей, которого - прошу прощения за пошлую догадку - он засек за непристойным для жреца правосудия занятием и с тех пор держал на крючке.
- А если серьезно?
- Я совершенно серьезно. Ведь верховные судьи тоже люди, как ты да я. Они периодически посещают сортир и вот там-то…
- Ну, будет, будет. Вернемся лучше к семье и знакомым. Так отец, говоришь, со странностями? До такой степени, что мог бы убить собственного сына? И если он убийца, то каковы мотивы?
Теллер взял из пепельницы окурок и сунул его в рот.
- Не кури, Марти.
- Я зажигать не буду. Отец? Не думаю. Что же это за отец, если он способен убить собственного сына?
- В жизни всякое бывает. Жизнь - театр, и мы все в нем - актеры.
- Опять же вы правы, начальник… Понимаешь, Дориан, кандидатам в убийцы Кларенса Сазерленда несть числа. Мотивов для убийства достаточно - их едва ли меньше, чем алиби у подозреваемых. Будем копать! Кстати, я заказал настенную схему себе в кабинет.
- Это что-то новенькое.
- Не-а, обычное дело, в технике называется блок-схема. Я боюсь запутаться в деле Сазерленда, поэтому решил перенести его на бумагу. В моей схеме будут стрелки, звездочки и даже фосфоресцирующие буквы для обозначения узловых событий. Тебе подобная схема, скорее всего, ничего не скажет, но мне она просто необходима. И стоит недорого.
- Недорого - это сколько?
- Сотню. Я провел ее по смете по делу Сазерленда.
- Целую сотню, - вздохнул Марс. - Мог бы, кажется, сначала поставить меня в известность.
- Виноват.
- Хорошо, счет я подпишу. Я вообще подпишу что угодно, лишь бы дело двигалось.
- Оно будет двигаться, даю тебе честное слово, Дориан.
- Каждое утро в девять ты будешь являться ко мне с оперативным сообщением о ходе расследования, вплоть до его завершения.
- Так точно, Дориан. Каждое утро я как штык здесь, у тебя, в девять.
- Договорились.