- Ничего, дорогой, не волнуйся. - Эрушетов оставался спокойным.
Когда солнце повисло высоко над горами, а воздух прогрелся и стал дрожащими струйками подниматься вверх, солдаты начали взбираться на гору. Им, должно быть, дан был приказ, взять всех живыми.
Участники группы сгрудились возле своего предводителя и ждали его решения. Эрушетов сидел на большом камне, молча смотрел на громадные каменные глыбы и о чем-то думал.
Собирался он вступить в бой? Но он не был безрассуден и понимал, что сопротивление бесполезно. Сожалел ли, что не послушался Махмуда и не ушел ночью? Сейчас ему было жаль покидать Родину и уходить на чужбину, хотя он знал, что другого выхода нет.
Когда солдаты подошли так близко, что могли вести прицельный огонь из винтовок, Эрушетов подал команду:
- В людей не стрелять! Два залпа вверх! - взмахнул рукой и выстрелил вместе со всеми. Солдаты залегли, укрылись за крупными камнями и открыли огонь.
Хасан приказал:
- Всем за мной, не отставать!
Солдаты карабкались все выше и выше. Сбоку - пропасть, в которую страшно смотреть, впереди - отвесная скала, неприступный утес, на который могут взобраться только альпинисты. И совсем рядом - горная площадка. Командир отряда подал команду:
- Прекратить огонь!
Он был уверен, что участники группы одумались и решили сдаться.
Отряд мигом взобрался на площадку. В воздухе стоял запах пороха, угли в костре еще тлели. И - никого. Преступников след простыл. Командир оглянулся по сторонам, может быть попрятались? Но спрятаться было негде…
Эрушетов медленно шел во главе группы. Они спускались вниз уже по ту сторону границы. Одному ему известными тропами вывел он своих людей из окружения. Но на душе у него было не весело.
Когда селение было совсем близко, он подозвал парней и сказал:
- Наступают холода. В горах нам будет тяжко. Перезимуем здесь. Кто говорит на местном языке?
- Я немного, - ответил Махмуд.
- Ты пойдешь со мной в селение. Продадим шкуры, купим продукты и порох. Остальные останутся с пастухами в горах. И чтоб все было тихо!
Слова главаря были законом. В селении Махмуд предложил:
- Давай поедем в город. Посмотришь красивые магазины.
Эрушетов покосился на него.
- А если потребуют документы?
- Не бойся. Я там бывал, никто не интересуется. Зайдем к мадам Сании. Заведение там у нее с девочками…
Эрушетов прислонился к скале, задумчиво посмотрел на горы, которые заволакивали тучи, и решительно сказал:
- Нет, дорогой. Ты как хочешь, а я не пойду… Не лежит у меня душа, понимаешь… Буду ждать тебя здесь. Когда ты возвратишься?
- Дня через два, если ты не возражаешь. Ты должен меня понять.
- Иди, но будь осторожен…
Махмуд возвратился, как обещал.
Выглядел он веселым и отдохнувшим. После взаимных приветствий, радостно воскликнул:
- Какой я тебе принес подарок, Хасан! Посмотри! - и Махмуд вытащил из внутреннего кармана черкески серебряную с инкрустацией зажигалку.
- Где ты взял? - глаза Хасана загорелись от восхищения.
Он положил зажигалку на ладонь, сокрушенно посмотрел и сказал:
- Возьми назад. Не могу я принять такой подарок. Чем я тебе отплачу?
- Э-э, Хасан! Зачем отплачивать. Ты уже и так сделал доброе дело, что взял меня к себе. Куда бы я девался! Бери, бери! Это дал мне друг, который мне тоже многим обязан. - Махмуд отошел в сторону, показывая, что разговор окончен.
Зима показалась Хасану очень длинной, и с наступлением ранней весны они возвратились на Родину. Солдаты ушли, кругом было тихо и безопасно. Эрушетов навестил мать. Она обрадовалась, да недолго длилось ее счастье. Скоро Хасан опять ушел в горы.
Против его группы вновь послали отряд. Хоть и не совершали они убийств, но угоняли скот, нападали на лавки. Несколько раз командир отряда проводил разведку, узнавал, где находится группа, и спешно готовился к операции. Но каждый раз главарь уводил своих людей из-под удара. Как он это делал? Для всех оставалось секретом.
Осенью Хасан опять ушел через границу, а возвратившись весной, принес матери подарок: красивую вишневую шаль. Хасан даже сейчас помнил мягкое тепло тонкой шерсти, и ему виделась счастливая улыбка матери.
"А все Махмуд! Настоящий друг. Это он принес шаль из города… Что-то долго его нет!" - с огорчением вспомнил Хасан…
Когда совсем стемнело, он поднялся, чтобы приготовить ужин: вошел в пещеру, разложил сухие сучья, собираясь разжечь костер. Неожиданно послышался крик. Хасан выскочил на площадку. Прислушался.
- Эге-ей! - он узнал знакомый голос. Эрушетов встал на краю утеса, где был виден только крутой спуск лишь у самых ног, а дальше угадывался обрыв. Накрывавший его причудливый купол из звезд не давал света.
- Эге-ей! - более отчетливо повторился крик и его умножили горы: "Эгей… Эгей… Эге…"
Теперь он ответил:
- Ого-ой! - И эхо подхватило: "Ого-о!.. Ого!.. Ооо!.."
Потом стало слышно, как внизу осыпаются камни из-под чьих-то ног. Вскоре на горную площадку поднялся Махмуд. Хасан подошел к нему, и они обнялись.
- Пойдем, дорогой, в пещеру. Я готовлю ужин.
Эрушетов достал из дальнего угла пещеры баранью тушу. Махмуд ловко разжег костер. Не прошло и часа, как они сидели у раскаленных углей, резали ароматную, пропеченную на вертеле баранину. Когда Махмуд утолил голод после долгого пути, Эрушетов спросил:
- Что так долго не шел?
- Был, дорогой, в Москве. Сам понимаешь, время летит, как лавина с гор. Переговоры, разговоры…
- Неужели в Москве? Что говорят власти? - Эрушетов посмотрел на пришельца с тревогой и надеждой.
- А-а, дорогой. Ничего хорошего. - Махмуд неопределенно взмахнул рукой. Потом долго жевал кусок баранины, словно ему попались жилы. Наконец он сказал: - Нельзя тебе, Хасан, покидать горы. Не простят они тебе. - Заметив горькую усмешку, пробежавшую по лицу главаря, продолжал: - Власти ничего не говорят. Сказали, пусть выходит и сдает оружие. Потом решим. Но я случайно подслушал разговор. Один большой начальник говорил другому: "Он связан с заграницей. Весь район знает, что он ходил на ту сторону. Нельзя, говорит, оставлять его на свободе".
Эрушетов печально смотрел на тлеющие угли. Долго сидел молча. Наконец, с горечью произнес:
- Нельзя так нельзя… Буду жить здесь…
И больше за весь вечер не сказал ни слова. А утром Махмуд предложил:
- Давай, Хасан, сходим на ту сторону. Поживем несколько дней, развлечемся. Не хочу я покидать тебя в таком настроении.
- А-а, все равно. Пошли, - Хасан кивнул головой.
Через несколько дней, когда они возвратились обратно в свои горы и стали прощаться, Махмуд сказал:
- Не печалься. Ты не останешься один. Я пришлю к тебе кого-нибудь Да и сам буду навещать.
В середине рабочего дня, Забродин неожиданно услышал необычный шум, доносившийся из узкого коридора, куда выходила дверь его кабинета.
Выглянув в коридор, полковник увидел экзотическую группу: люди в длинных бурках и лохматых черных шапках, громко разговаривая и жестикулируя, шли куда-то гурьбой в сопровождении нескольких офицеров.
"Кто такие? Задержанные? По какому поводу? И почему толпой?"
Потом Забродин узнал, что это были лица, совершившие уголовные преступления и скрывавшиеся в горах Кавказа. Эти горцы получили амнистию и приехали в Москву за документами.
Может быть, все это быстро бы исчезло из памяти полковника и он не узнал бы ничего о судьбе главаря этой группы Эрушетова, ни о последующих событиях, если бы ему не пришлось принимать участие в одной операции. Вот тогда-то он и узнал все подробности.
В конце августа возникла необходимость съездить в Грузию. Забродин уже получил от руководства все инструкции и подбирал нужные ему материалы, когда его опять пригласили к генералу Шестову.
В кабинете было несколько человек.
- Присаживайтесь, - пригласил он Забродина. - Когда выезжаете?
- Завтра.
- У вас серьезные задачи в Грузии и мало времени. Я это понимаю. Но появилось еще одно важное дело.
Генерал наблюдал за реакцией полковника и, убедившись, что Забродин внимательно слушает, продолжал:
- Мы обсуждаем, как вытащить в селение главаря уголовной группы. Почему-то Эрушетов не хочет выходить, хотя прекрасно знает, что была амнистия и никакого наказания он не понесет. Дважды посылали к нему Махмуда. Вчера Махмуд снова возвратился ни с чем. Говорит, что Эрушетов категорически отказывается. А в горах оставлять его нельзя. Сбегутся к нему опять темные людишки, и снова нужно будет снаряжать отряд на их поимку. А каково жителям района? Они боятся ездить из аула в аул.
Нам поручили заняться этим делом вместе с МВД Грузии: Эрушетов знает тайные проходы в горах, ведущие за границу, и ходит туда и обратно, когда ему вздумается, совершенно беспрепятственно. Нарушает пограничный режим. Дело приобретает политический характер. Познакомьтесь с материалами на эту группу. Наше мнение такое: направить в горы Махмуда и кого-нибудь еще вместе с ним, чтобы они вдвоем попытались все же уговорить Эрушетова. Если же это им не удастся, то они должны связать его и силой привезти в Тбилиси. Вдвоем они справятся. Нужно подобрать для Махмуда крепкого напарника. Вы поговорите с грузинскими товарищами, кого можно выделить в помощь Махмуду. Может быть, Гиви или кого другого. Но чтобы он не подвел. Нужно кончать любыми средствами.
Забродин прочитал все документы по делу, и принятое решение не вызвало у него никаких сомнений. Другого выхода из создавшегося положения он не видел.
В поезде он много думал о судьбе Эрушетова. Он уже знал его биографию, и ему было непонятно поведение горца.
"Что может удерживать человека в горах, в одиночестве? Ненависть к людям? Может ли неудачная любовь вызвать ненависть ко всем остальным? И как долго может это продолжаться?"
Полковнику хотелось создать версию, которая объясняла бы поведение Эрушетова. "Главарь знает, что наказание ему не грозит, - рассуждал он. - Жить одному в горах даже год или два, а не то что несколько лет, как живет Эрушетов, хуже любой ссылки. Какие же причины вынуждают его так поступать? Может быть, он впал в отчаяние и ищет смерти?.. Нет, он не лезет на рожон, под пули. И откуда отчаяние? Даже самую горячую любовь время излечивает. А если не отвергнутая любовь, то что тогда?
Наше правительство поступило очень гуманно. Амнистия дает возможность исправиться тем, в ком осталась еще хоть какая-то доля порядочности. Эти люди имеют возможность стать полноправными гражданами. Какая же сила удерживает Эрушетова?
Остается единственное: вероятно, он совершил тяжкое преступление, убийство! Опасается, что это обнаружится и амнистия ему не поможет, он будет отвечать по всей строгости закона".
Остановившись на такой версии, Забродин на некоторое время отвлекся от дела Эрушетова.
В Тбилиси Забродин приехал днем. Его встретили грузинские товарищи. В большом городе, зажатом со всех сторон горами, было жарко, и, пока автомобиль мчался по извилистым улицам, Забродин с завистью смотрел на зеленую гору Мтацминда, что возвышается над столицей Грузии. Там, вдали, бесшумно двигались вверх и вниз вагончики фуникулера, поднимающие жителей в прохладный парк.
Далеко на склоне горы он заметил знакомую древнюю церковь святого Давида. Там захоронен Грибоедов. Потом перед ним раскрылась зажатая с двух сторон в бетонные набережные Куры…И вот уже красивое здание гостиницы на проспекте Руставели.
Друзья наперебой рассказывали, что нового построено в городе, с гордостью сообщали о том, что заполняется водой Тбилисское море, и он вместе с ними радовался их успехам.
На следующий день Забродин занялся делами. Он выяснил, что контрразведке известны несколько контрабандистов, которых по ряду соображений пока не трогали. Было известно, что и куда они переправляли, но ничего подозрительного по связям с иностранными разведками зафиксировано не было. Речь шла только о заграничных "тряпках" и сигаретах.
Несколько человек встречались с подозрительными иностранными туристами. Эти связи были эпизодическими. Решили еще раз проверить и их.
Только к вечеру полковник смог выкроить время для группы Эрушетова. Он позвонил полковнику Чхенкели, который руководил всей операцией.
- Заходите, дорогой, заходите, - услышал он приветливый голос. - Я уже знаю, что нам нужно поговорить о деле Эрушетова.
Забродин вошел в большой кабинет. Навстречу ему поднялся из-за стола невысокий, довольно полный молодой грузин, с сединой на висках. Он крепко пожал Забродину руку и усадил в кресло. После того как они справились о здоровье друг друга, о семье, они перешли к делу Эрушетова. Забродин изложил инструкции, полученные в Москве. Чхенкели задумался. Закурил.
- Мы обсуждали этот вариант. - Чхенкели говорил ровно, спокойно. - Можно послать в горы Махмуда с кем-нибудь и взять Эрушетова силой. Но нам кажется, что это не лучшее решение вопроса.
Чхенкели пристально посмотрел на Забродина. Своими возражениями он не хотел обидеть коллегу. Забродин внимательно слушал его.
- Посудите сами, - продолжал Чхенкели. - Во-первых, Эрушетов сильный и ловкий. Он может убить и двоих. Во-вторых, - он вытащил два толстых цветных карандаша из стаканчика и положил их рядом на столе, - Эрушетов может уговорить этих парней остаться с ним в горах и, таким образом, все, что мы сделали до сих пор, окажется напрасным. А самое главное, - он взял в руку третий карандаш, как бы подчеркивая значимость своих слов, - если они доставят к нам Эрушетова связанным, то что будет с ним? Распространится ли на него амнистия, в которой сказано, что участники группы должны спуститься с гор и добровольно сложить оружие. Вероятно, этот вопрос будет решать суд? А если судить главаря, то какое влияние это окажет на других участников группы? - Чхенкели разволновался.
Он израсходовал все аргументы и теперь смотрел на Забродина, пытаясь отгадать, что тот ответит.
Забродин понял, что Чхенкели прав. Обсуждая этот вопрос в Москве, они, по-видимому, не учли всех обстоятельств, всей специфики. В данном случае целесообразно было отказаться от плана, намеченного в Москве. Но Забродин не мог решить это сам и пока молчал, Что-то вспомнив, Чхенкели продолжал:
- Нужно учесть еще одну особенность: если такого человека доставить связанным, то даже при самом лучшем исходе не удержать нам его потом в селении. Останется обида. Уйдет он снова в горы и будет мстить людям.
- Вы, вероятно, правы, - сказал Забродин. - Но где же выход? Что еще можно сделать в этой ситуации?
- Выход найдем, дорогой Владимир Дмитриевич, - обрадованно воскликнул Чхенкели. Он увидел, что Забродин соглашается с ним. - Вот послушайте одну притчу, и вы, может быть, поймете меня лучше. Хотите? Я вам расскажу. Но… сначала выпьем чая.
- С удовольствием сделаю то и другое. - Забродин рассмеялся.
Чхенкели попросил принести чай и приступил к рассказу:
- В горах жил пастух. Имел девятнадцать чистокровных рысаков. Это - не мало. Было у этого пастуха три сына. Когда он почувствовал, что умирает, созвал своих сыновей и говорит: "Дорогие мои дети, я не очень богат, но мои арабские кони стоят немалых денег. Скоро они достанутся вам. Единственная моя просьба, чтобы вы поделили их так, как я велю: старшему сыну половину табуна, среднему - одну четверть, младшему - одну пятую". Сказал и умер.
Стали сыновья ломать голову, как поделить наследство, чтобы выполнить волю отца. Число девятнадцать пополам не делится, и на четыре, и на пять частей - тоже. Продать одного, двух, наконец всех рысаков и поделить оставшихся лошадей и деньги так, как велел отец? На Западе, по-видимому, так бы и поступили. У нас же воля отца священна. Нужно точно выполнять его наказ. Гадали, думали и, ничего не придумав, решили пойти за советом к мудрецу.
Выслушал их мудрец и говорит:
- Возьмите моего коня и поступайте, как велел отец, - коротко и ясно.
И в самом деле: у них стало двадцать коней. Половину- десять коней получил старший брат. Одну четвертую часть - пять коней получил средний брат и одну пятую часть - четырех коней получил младший брат. В сумме получается девятнадцать рысаков. Но один остался лишний. Опять задумались братья и пошли к мудрецу.
Усмехнулся старик и отвечает:
- Так, ведь, это мой конь, которого вы брали взаймы. Отправьте его обратно в табун.
Вот так поступают у нас, на Востоке.
Чхенкели улыбнулся и спросил:
- Понравилась притча?
- Очень. И чай тоже. Большое спасибо… Но где же нам найти такого мудреца?
- Э-э, дорогой. Я не хочу быть похожим на того мудреца, но в деле Эрушетова тоже происходит что-то, как в этой притче. Мы чего-то не знаем. Нужен какой-то ключ, чтобы раскрыть эту загадку.
- И я тоже так думаю. Но какой ключ, как его найти?
- Я мог бы предложить такой вариант: у Эрушетова есть старший брат, которого он всегда очень любил. Да и воля старшего у нас - закон. Этот брат в заключении. - Чхенкели сделал вид, что не заметил разочарование, явно проступившее на лице Забродина при последних словах, и продолжал горячо убеждать: - Всякое в жизни бывает. Занимался он раньше спекуляцией, вот и получил свое. А теперь мы справились в колонии - ведет брат там себя неплохо. И я уверен, что если он даст слово, то свое обещание сдержит. Так говорят люди. Вот его-то мы и пошлем к Хасану в горы.
- Согласится ли он?
- Это другой вопрос. Сначала его нужно привезти в Тбилиси и поговорить. Человек он разумный, и я думаю, что захочет помочь нам и своему брату.
У Забродина сразу возникло множество вопросов и сомнений. "Посылать в горы человека, который был осужден и, возможно, затаил обиду? Не останется ли он там? Отменять решение, принятое в Москве? Правильно ли это будет? А может, Эрушетов совершил тяжкое преступление? В таком случае его нужно брать только силой и брат тут не помощник… Но, с другой стороны, доводы Чхенкели логичны".
Забродин уклонился пока от прямого ответа на предложение Чхенкели.
- Давайте поговорим с Махмудом. Потом окончательно договоримся.
Забродину хотелось посмотреть на этого человека. Да и не поговорив хотя бы с одним участником группы, он не мог отменять решение, принятое в Москве.
- Хорошо, дорогой, - спокойно ответил Чхенкели, но в его голосе Забродин почувствовал нотки обиды.
Махмуд прибыл под вечер следующего дня.
Был он невысок, но широкоплеч и жилист. В его движениях угадывались ловкость и сила.
- Гамарджоба! Извините, товарищ начальник, что не мог раньше. Очень, очень торопился, но дорогу дождь размыл. Сами понимаете, - Махмуд улыбнулся. Он остановился у порога, переминаясь с ноги на ногу. С любопытством посмотрел на Забродина. Потом поклонился ему и произнес: - Гамарджоба!
- Гамарджоба, - ответил Забродин.
Чхенкели усадил Махмуда за стол и, указывая на лежащие на столе папиросы, спросил:
- Еще не научились курить?
Махмуд покачал головой и опять улыбнулся:
- Нет. Спасибо. В нашем селении никто не курит.
- Тогда будем пить чай. - Чхенкели распорядился накрыть на стол. - Домой вы вернуться, по-видимому, сегодня не успеете? Ночевать будете здесь? У вас есть родственники или знакомые в Тбилиси? Или вам нужно заказать номер в гостинице?