ЗАХВАТ СВЯЗНИКА
Однажды, когда мне удалось выкроить несколько свободных минут, я решил навестить Грету. Считал ли я себя виновным в том, что с ней произошло? Я не задумывался над этим. Жизнь есть жизнь…
Шел по улице и мучительно думал, что принести в больницу. Цветы? Конфеты? Духи? Не такие у нас отношения, чтобы дарить духи… Я останавливался возле каждой витрины в надежде что-нибудь выбрать.
Был солнечный день, первый по-настоящему теплый день. Городские модницы вышли на-люди. Улица расцвела яркими красками. Все радовались весне.
Постояв в раздумье у пышной витрины кондитерского магазина, я хотел было войти внутрь, но случайно посмотрел вдоль улицы… От неожиданности я вздрогнул. Навстречу мне шел Скрыпач, как его назвал Варпа, тот самый Скрыпач, который был в доме на Озерной и ранил Жольдаса. Бандит шел вразвалку, спокойно, немного пошатываясь. Мне показалось, что он был нетрезв. Да и рискнул бы трезвый появляться в таком месте?
По рассказам Варпы я знал, что это жестокий человек. На фотографии, которую он передал мне перед отъездом, я хорошо рассмотрел лицо Скрыпача: тупое, бессмысленное, с небольшим шрамом на подбородке. Недаром его использовали главари как экзекутора.
Я понимал, что задержать его не смогу: одному мне не справиться, применять оружие нельзя, так как кругом люди. Но в то же время мужчин, которые могли бы мне помочь, поблизости нет. Между тем Скрыпач приближался. Я отвернулся к витрине, искоса наблюдая за ним. Он прошел мимо, не удостоив меня взглядом. Не узнал! Не придумав ничего лучшего, я решил следовать за ним. Пройдя два квартала, Скрыпач свернул в боковую улицу и вскоре нырнул в подворотню. Я прошел мимо. В подворотне никого нет, значит, вошел в квартиру.
"Стоять и ждать? А чего, собственно, ждать?" Я решил позвонить Крылову. К счастью, он был на месте.
- Николай Федорович, здесь Скрыпач! Пришлите срочно патруль, - торопливо заговорил я. Крылов выслушал, не перебивая, и спокойно сказал:
- Володя, отправляйся по своим делам. Тебе там нечего делать…
Я повесил трубку в недоумении. Было обидно и непонятно: того не трогать, этого не трогать! А они нападают, ранят и убивают! Когда же этому будет конец?
Но я подчинился Крылову, купил коробку конфет, букетик голубеньких подснежников и отправился в больницу к Грете. Когда я немного остыл, мои мысли пошли в другом направлении: "Крылов не даст мне зря такого распоряжения, и если он приказал оставить Скрыпача - следовательно, наблюдение за ним ведут другие сотрудники". Это меня успокоило и даже обрадовало.
В большом зале приемного покоя навстречу мне поднялась пожилая чопорная медицинская сестра. Она пытливо посмотрела на меня через толстые стекла очков в роговой оправе и что-то спросила по-литовски. Не поняв вопроса, я по-русски сказал, что хотел бы пройти к Грете Липски. Сестра решительно и строго заявила:
- К Грете Липски никого не пускаем!
Я растерялся, хотя и знал, что такое распоряжение дал Дуйтис. Я не стал объясняться с сестрой, вряд ли она могла решить этот вопрос, и спросил, как пройти к главному врачу. Внимательно прочитав мои документы, пожилой литовец сказал:
- У нее один уже есть… Но, если вам нужно… Пройдите.
- Кто у Греты? - спросил я у сестры, получая халат.
- Только что поднялся какой-то блондин, - сестра кивнула на лестницу, которая вела на второй этаж. - Тоже с цветами… - Она укоризненно посмотрела на меня: - Ей сейчас нужен покой. А вы - один за другим… Сколько вас, а такую девушку не уберегли!
- Ей плохо?
- После такого ранения хорошо не бывает, - ответила сестра так же сухо. - Да уж идите. Второй этаж, по коридору направо четырнадцатая палата.
Я отыскал палату и постучал.
- Да, - услышал я знакомый мужской голос. В любое другое время меня обрадовал бы этот голос, но только не теперь: Жольдас.
Вероятно, и он не предполагал, что мы встретимся здесь, и, увидев меня, покраснел, часто заморгал своими белесыми мохнатыми ресницами и стал поправлять руку, лежащую на перевязи.
Наблюдать нашу встречу со стороны было, видимо, забавно. Поздоровавшись, я положил конфеты на тумбочку, взял стоявшую на окне банку с подснежниками, которые, как я понял, принес Жольдас, и воткнул в нее свой букетик.
- Вот теперь порядок! - сказал я, стараясь не встречаться глазами с Жольдасом.
Грета поблагодарила меня.
- Садитесь! Ваш друг отказался сидеть рядом со мной.
- Как ваши дела?
- Только что обстоятельно доложила товарищу Жольдасу, - ее глаза смеялись, и было видно, что она рада нашему посещению.
Жольдас отошел к окну. Обычно доброжелательный и веселый, он помрачнел. Мне вдруг стало неловко, из головы вылетели все мысли, потеряли значение теплые слова, которые намеревался сказать девушке. Я не знал, о чем говорить. Мне на помощь пришла Грета.
- Сегодня доктор сказал, что самое опасное позади. Но недельки три полежать мне здесь придется… А как вам живется в нашем городе?
- Ни минуты отдыха. Вот только к вам и удалось выбраться. Ни в театре, ни в кино не был.
- Долго вы здесь еще пробудете?
- В зависимости от обстоятельств…
Жольдас участия в разговоре не принимал, стоял у окна, переминаясь с ноги на ногу. Чтобы не обременять больную, я поднялся.
- Мне пора. Если разрешите, я навещу вас еще? Что вам принести?
- Приходите, - приветливо отозвалась Грета. - У меня все есть. Приносить ничего не надо. Спасибо.
Кивнув Жольдасу, я вышел из палаты и поехал в управление.
Перед самым перерывом на обед дверь моего кабинета отворилась, и на пороге показался Жольдас. Этого я не ожидал. Он вошел и плотно закрыл за собой дверь. Выражение лица его было сумрачным. Он молча опустился на диван, закурил. Я наблюдал за ним, ожидая, что он скажет. Как только он вошел, мне стало не по себе - появилось ощущение тревоги и неловкости.
Жольдасу тоже было не по себе. Наконец, собравшись с мыслями, он тяжело вздохнул и произнес:
- Послушай, Володя. Как бы тебе лучше объяснить? Ты говорил, что в Москве у тебя есть девушка. Она ждет тебя. А у меня это серьезно. Ты можешь понять мои чувства?
Он не проронил больше ни слова. Сидел. Курил. Смотрел в окно. Потом поднялся и ушел, не попрощавшись.
Я убрал дела в сейф, но остался сидеть в кабинете. За окном бурлил незнакомый город. Управление опустело, наступил обеденный перерыв. Мне есть не хотелось, мне казалось, будто я что-то потерял. Не хотелось даже думать. И все потому, что Жольдас прав. Да, прав. Нечего мне было в больнице делать.
Погода резко переменилась. Небо заволокли черные тучи, стемнело, и в железный подоконник стали ударять тяжелые капли. "Как все надоело! Скорей бы домой!" Я оделся и пошел в гостиницу. К моему удивлению, Крылов был в номере. Он читал книгу и, как только я вошел, отложил ее в сторону.
- Где ты пропадаешь? Я давно тебя жду. Пойдем в ресторан.
Он меня ошеломил. "Что это вдруг с ним? Почему в ресторан?" Я был расстроен всем, что случилось в этот день, а тут еще неожиданное приглашение. По всей вероятности, вид у меня был довольно забавный. Заметив это, Крылов сказал:
- Закрой рот и открой глаза! Мы, Володя, посмотрим, что там за публика.
- Гм… - я только вздохнул и махнул рукой. Крылов, единственный, пожалуй, раз за все время, не понял меня и расценил мой жест по-своему.
- Ты устал. Мы пойдем туда не работать. Ведь сегодня суббота, и мы заслужили отдых… Заодно и посмотрим.
За всю свою жизнь я был в ресторанах всего два раза и то не в первоклассных… Джаз лихо наигрывал какую-то бойкую мелодию. Она показалась мне знакомой. Господи! "Жареный цыпленок". У нас лишь мальчишки иногда пели! "Его поймали, арестовали, велели паспорт показать!"
Мы вошли в зал, и случилось чудо! Или я ошибся? Оркестр наигрывает "Катюшу"… Забавно! Почему это они сразу перестроились? Неужели нас заприметили?
Крылов выбрал столик, мы сели, и тотчас же рядом вырос официант. Оказалось, что он неплохо говорит по-русски. Он помог нам выбрать вино и закуску. Когда он ушел, Крылов подмигнул мне: "Видишь, как нас встречают!"
Я посмотрел на посетителей. Кто они?
Мое внимание привлек пианист, играющий в оркестре. Может быть, потому что он носил бакенбарды, спускающиеся почти до рта. В Москве никто не носил таких. А может быть, мне бросились в глаза толстые, сильные руки, которыми он энергично ударял по клавишам. Играл он хорошо. Я смотрел на него довольно долго, и, по-видимому, заметив это, он тоже стал посматривать в мою сторону.
Мы выпили вина, и я забыл обо всем: о пианисте, о делах. Спросил Крылова:
- Николай Федорович, у вас есть дети?
Я не представлял себе, какой он в семье. Такой же строгий и справедливый? До сих пор я ничего не знал о его личной жизни.
Крылов улыбнулся:
- Что-то ты вдруг заговорил о семье?! А-а, я понял: тебе захотелось домой… Знаешь, Володя, и мне тоже. Осталось недолго, потерпи… У меня есть сын, большой, чем-то похожий на тебя… Он студент, учится в ИФЛИ. Ну что ж, пошли спать.
Когда мы выходили из зала, я оглянулся и еще раз бросил взгляд на оркестр. Пианист смотрел нам вслед. Не знал я, что спустя два дня мне опять придется встретиться с ним, но при других обстоятельствах.
А случилось это так. Я работал у себя в кабинете, когда услышал на улице шум. Выглянул в окно и увидел толпу, которая приближалась к зданию управления. Когда я спустился вниз, там уже были Крылов и Дуйтис. Они подошли к неизвестному человеку, который шел впереди толпы, и стали его расспрашивать.
- Задержали двоих на чердаке, - пояснял тот, указывая на двух незнакомцев, которых держали за руки несколько здоровых парней. - Опять бросали листовки, на этот раз удрать не успели.
Я оглядел задержанных и в одном из них тотчас же узнал пианиста. А он, пытаясь высвободиться из цепких рук, вдруг закричал:
- Вы силой навязываете свои идеи! Всех не арестуете!
Крылов подошел к нему и спокойно спросил:
- Навязываем идеи? Кому?
- Всем! Всех хотите перетащить на свою сторону, но это вам не удастся!
- Подумайте, какую чепуху вы говорите: насильно навязать идеи. Возможное ли это дело? Силой можно заставить отказаться от убеждений, да и то не всякого, а навязывать? Это бессмыслица! Народ идет за нами потому, что верит нам. А за листовки вас будут судить.
Задержанных увели, а вскоре меня вызвал по телефону Крылов.
- Отложите все дела и спускайтесь вниз, - сказал он. - Поедете со мной.
Я сбежал по лестнице к выходу, Крылов сидел уже в машине. Проехали через весь город. Машина остановилась возле мрачного здания городской тюрьмы. Длинными коридорами прошли в кабинет следователя. Два окна, выходившие во двор, закрыты металлическими сетками. В кабинете ничего лишнего. Письменный стол, несколько стульев. Здесь бы Крюгер не выпрыгнул.
- Будете вести протокол, - обратился Крылов к переводчику, - а вы, Володя, обратите внимание на этого человека, постарайтесь хорошенько запомнить его приметы. А лучше всего, запишите их.
Ввели арестованного. Он был высок, худощав, лет тридцати пяти. Густые вьющиеся волосы, очень черные, с синевой. Лицо нервное. Глаза настороженные, ожидающие. На верхней губе - тонкие, щеголеватые усики.
Крылов указал арестованному на стул и спросил:
- Ваше имя?
Переводчик повторил вопрос по-немецки.
- Ганс Виндлер. Я - немец.
- Вас арестовали при переходе границы?
- Да.
- У вас отобраны деньги - пятьдесят тысяч рублей и инструкция к диверсионным действиям. Для кого они предназначены?
- Не знаю…
- Кому вы их должны передать?
Не поднимая головы Виндлер ответил:
- Я ничего не знаю.
- Странно. Не для себя же вы несли инструкцию, в которой даются наставления для бандитских действий?
- Нет, не для себя.
- Для кого же?
- Этого я не знаю…
Крылов усмехнулся.
- Такой ответ нас не устраивает. Вы имеете право отказаться от показаний, но отвечать "не знаю" - согласитесь, это смешно.
Виндлер молчал.
Крылов ждал. Немец должен заговорить. Молчать ему нет смысла, все улики налицо. Посидит, подумает и выложит все, что надо. Но в том-то и дело, что заговорить он должен не завтра и не послезавтра, а сегодня. Дорога каждая минута. Виндлер имеет прямое отношение к фашистской организации - в этом нет сомнений. Поэтому и следует как можно скорее вытянуть из него нужные сведения.
- Стало быть, не хотите говорить? Тогда не будем тратить времени и прекратим допрос! - рассердился Крылов. Он встал, показывая, что допрос окончен.
- Объясните ему, что, отказываясь от дачи показаний, он усугубляет свою вину, тогда как откровенное признание будет принято во внимание советским судом и поможет облегчить его участь…
Переводчик объяснил. Глаза Виндлера растерянно заметались. Он смотрел то на Крылова, то на переводчика.
- Вы говорите правду? Я получу снисхождение?
- Я вас не обманываю.
Виндлер опустил голову, сгорбился. Наступило томительное молчание. Все понимали, что происходит в душе этого человека.
- Хорошо. Я верю вам. Деньги и инструкцию я должен вручить руководителю организации Мергелису.
- Где вы должны вручить?
- У него на квартире. Улица Франко, девять…
- Пароль?
- Пароля нет.
- Он вас знает в лицо?
- Нет…
- Тогда как же? - Крылов строго посмотрел на Виндлера. - Мы условились говорить начистоту! Пароль должен быть!
- Они меня уничтожат! - Виндлер растерянно моргал. Пот катился по его лицу.
- Вот оно что! - рассмеялся Крылов. - Пока вы у нас, боятся вам нечего. - Говорите пароль!
- Вам привет из Мюнхена.
Крылов почему-то посмотрел в мою сторону. Чуть-чуть усмехнулся.
- Что должен ответить Мергелис?
- В Мюнхене я знаю только Вернера.
Крылов подошел к столу, о чем-то размышляя. Положил недокуренную папиросу на край пепельницы и, подойдя почти вплотную к арестованному, спросил:
- Имеет ли условное название операция?
- Да. Операция называется "Фейерверк".
- Почему она получила такое название?
- Я точно не знаю. За границей стало известно, что организация раздобыла оружие. Она будет действовать…
- Гм… - Крылов нахмурился. - Скажите, а в этом городе у вас есть знакомые, вас кто-нибудь знает в лицо?
- Нет, я здесь впервые.
- Сколько дней вы здесь пробудете?
- Девять или десять. С двадцать девятого апреля меня будут ждать на той стороне.
Бегло просмотрев протокол допроса, Крылов приказал конвоирам увести арестованного.
Увидев их, Виндлер вдруг торопливо заговорил. Крылов дал знак конвоирам выйти.
- Он говорит, что имеет для вас еще некоторые ценные сведения, - сказал переводчик, - только это большой секрет. Очень большой секрет. Он хочет говорить с вами наедине.
- Скажите ему, пусть не опасается.
- Скоро будет война, - сказал Виндлер.
- Война?
- Гитлер стягивает войска. У нас в штабе говорят, что летом начнется война.
- Вы военный?
- Да, я окончил специальную школу.
- Рано оборвалась ваша карьера, - усмехнулся Крылов.
Виндлер в знак согласия уныло покачал головой.
Когда Виндлера увели, Крылов долго ходил по кабинету. По временам приглаживал на голове "ежик" и стягивал к переносице брови. Так он делал всегда, когда обдумывал решающий шаг. Я начал смутно догадываться о его планах, когда он попросил пригласить коменданта тюрьмы.
- Где одежда Виндлера?
- На складе. Мы оприходовали все его вещи.
- Распорядитесь, чтобы ее хорошенько продезинфицировали и почистили. Завтра все должно быть готово.
- Будет сделано… - Комендант откозырял и вышел.
Крылов подошел ко мне. Прикурил от зажигалки потухшую папиросу.
- Значит, операция "Фейерверк"? Вот и отлично! - сказал он. - Мы назовем ее "Янтарь", пошлем к Мергелису "курьера"… Посмотрим, как он примет гостя!..
"КУРЬЕР" ДОКЛАДЫВАЕТ
Я проснулся, как от толчка. Взглянул на часы и разозлился. Спал, оказывается, всего три часа. Закрыл глаза. Принялся ровно дышать, но все напрасно - заснуть больше не мог. Думал о Скляревском, которому выпало сыграть роль курьера. Он больше всех походил на Ганса Виндлера. Такой же высокий, худощавый, черноволосый. Вот только усы… Мы с Крыловым перебрали всех сотрудников, пока не остановились на Мише Скляревском. "Этот, пожалуй, сможет", - сказал Крылов.
Вначале Скляревский страшно волновался, опасаясь, что не справится с заданием. Я успокаивал его, как мог: "Внешность у тебя натуральная, от Виндлера не отличишь. Да и говоришь ты, как настоящий баварец". По-немецки он говорил блестяще, а литовский был ему как родной: родился и вырос он в Литве.
Невыносимые условия жизни, необходимость приспосабливаться к фашистскому режиму определили склад его характера: он был молчалив, замкнут, но находчив, не терялся ни в какой ситуации. Увлечение марксизмом и поиски справедливого решения социальных вопросов привели его в партию коммунистов, в подполье.
Вчерашний день прошел в мучительных поисках. Вместе со Скляревским мы перебрали десятки вариантов. Отбрасывали одни, придумывали другие.
Для начала предположили, что "курьер" останется жить у Мергелиса. Как он должен вести себя в таких условиях? Во-первых, его могут изолировать. Попробуй тогда свяжись с ним. Это был наихудший вариант, и его обсудили во всех подробностях. Расчет, однако, строился на том, что "курьер" будет чувствовать себя свободно и сможет совершать кратковременные прогулки по городу. Значит, с ним можно встретиться. Лучшее место встречи - магазин. Съездили в район проживания Мергелиса, не выходя из автомобиля, облюбовали две бакалейные лавки. Подобрали укромное место в ближайшем перелеске на окраине города, которое условно назвали пунктом номер три. Договорились о тайниках.
Дом Мергелиса стоял за высокой оградой в глубине двора и только одноэтажная пристройка примыкала вплотную к воротам. В пристройке жил дворник Тампель. Тот самый Тампель, или "верный страж", как о нем говорил Варпа. Наблюдать за тем, что делается во дворе, было трудно, и все же местные чекисты нашли способ, и к нам все время поступали сведения о жильцах дома и о том, что происходит за забором. Поэтому у меня и Скляревского не было никаких сомнений, что в случае перевода "курьера" в другое место на ночлег мы тотчас же будем знать, где он находится.
- Дальше ждать нельзя, - сказал Крылов, осматривая "курьера" со всех сторон. - Сегодня же ночью отправитесь к Мергелису. Ну-ка, покажитесь! Да-а… Усы придется немного подкрасить…
К двум часам ночи все было готово. Скляревский получил толстую пачку денег и инструкцию. Крылов давал последние наставления:
- Встречаться будете накоротке, три-четыре минуты. Много рассказать не успеете, поэтому информацию передавайте в письменном виде. Вот вам блокнот и ручка. Они заграничной фирмы… Если заметите хоть малейшее к себе подозрение - бросайте все и приходите сюда… Желаю удачи. - Крылов стиснул руку "курьера".
И вот рассвет. Что со Скляревским? Сегодня в одиннадцать ноль-ноль с ним встреча. Состоится ли? А вдруг провал?