Собственный доклад Маша посвятила Даниилу Андрееву - странному ясновидцу и визионеру ХХ века. Свою "Розу мира" он написал в сталинское время, сидя в заточении во Владимирском централе. Его необычайные видения раскрывали сложнейшие структуры инобытия… "Несмотря на удаленность от православия, - думала Мария, - это оригинальнейшее произведение заслуживает внимания и ждет своих истолкователей". И действительно, загадочная фигура современного русского мистика вызвала оживленный интерес у западных теологов, забросавших профессора Ивлеву разнообразными вопросами. А падре Дженаро - хитрый иезуит, соизволил рассыпаться комплиментами в ее адрес.
Может, оттого и остался у Маши какой-то странно-неприятный осадок в душе…
Но с особой остротой врезался в память разговор с поэтом Валей Никишовым. Они познакомились в фойе после его выступления - он читал свои стихи о мистической природе смерти. Мимоза оценила талант романтичного юноши и его застенчиво-честный взгляд, располагавший к откровенности, и смело пошла "в атаку":
- Как же так, Валентин, почему вчера в траттории никто из вас не вскочил вслед за Разуновым? Выходит, что над нами, русскими, можно так безнаказанно насмехаться?! Почему вы так безропотно "проглотили" это унижение?!
- Ну, не знаю, Мария… гм, я лишь из уважения к аббату Дженаро, понимаете? Давно его знаю, и в голову прийти не могло, что он нарочно такой дешевый спектакль закатит! А остальные… все мы здесь, кроме великого художника, конечно, от шефа нашего зависим - от профессора Усенского. Знаете его? - такой длинный с рыжеватой бородой, он - гибкий такой, да и сам-то всего боится! Для него главное - на плаву удержаться, чтобы и дальше юную свою супругу по заграницам возить, - видели рыженькую такую в кудряшках рядом с ним? И она, музыковедша, тоже выступать будет - он ей доклад мистический уже написал. Ну, а профессор Готман - замечательный старик, вся наша интеллигенция от его телевизионных лекций балдеет! Но одряхлел так, что еле дышит - ему ли сейчас до мирской суеты?! А другие - да все словно в ступоре были… А Разунову-то что? Он привык с "сильными мира сего" якшаться, ему на нас всех - плевать с высокой колокольни. Он тут же в Рим и укатил со своей брюнеткой. Вот молодец - не нам чета! - тяжело вздохнул Никишов.
- А зачем же аббату отношения-то с нами портить? Я слышала, что он с нашим атташе по культуре на короткой ноге? Что за всем этим стоит? Похоже, что вчерашний инцидент - вершина какого-то айсберга? У вас, Валя, нет ощущения, что в атмосфере словно сгущается что-то. Я ведь в Москве уже года два не была. Не могу судить, а вы?
- Я? Не знаю, ведь от политики я далек. Но нагнетание какое-то в московском ареале, пожалуй что есть. Ведь и жизнь-то теперь наша так переменилась - все вверх дном!
Мимозу же теперь непрестанно терзала мысль о том, узнала ли ее в траттории коварная Ника, а если да, то что же дальше?
* * *
В первый же день по возвращении Маши из Рима на пороге ее апартамента появилась Анита, сообщив, что вечером летит в Москву:
- Знаешь, Марихен, в насей группе - офисеры бундесьвера и дазе один генераль!
- Ну и ну! Так вас и проверять-то на границе не будут! - воскликнула Мими и решила рискнуть:
- А не сможешь ли ты, Анитхен, мне синюю папку от подруги моей привезти?
И фроляйн Эйманн сразу согласилась, ведь "помохать" ближнему всегда было ее неизбывным призванием…
Мысль о том, что папка Нилова может пролежать на софкином чердаке еще лет десять и затеряться совсем, приводила Машу в содрогание… Наконец, через две недели Анита снова возникла в дверях с долгожданным пакетом в руках и восторженно прощебетала:
- Ти не представляесь, Марихен! Нас принималь как родние. А менья и в Ясную Полянь возили на могилю Тольстого. Там я плякала дольго… А в музее там льюди - просто зольотие. Осень добрие - савсем без вигоды, понимаесь?
- А где симпозиум-то был?
- Как где? В Комитет защити мира. Там столько интерес било, виступаль один партийный нацальник, казется Дольский. И сказаль, цто мезду армяни и азербадзани - настоясий бой. Он хотель остановити миром, ненасильем - нисего не полючилось - ужас! Льюди гибли!
- Да, Анитхен, это - про Карабах, я по радио Свобода слышала…
- А знаесь, кого я в самолеть виделя - не угадай! Это тощно бил тот красивий гаспадин, он с тобой есе в ратусе здоровалься на свадьбе, помнись? Я ему нисего не сказаля. Ведь он менья незнакомий. В Мюнхен с нами летель, а я подумаля - нисего удивительного: он, етот граф и раньсе в Москве бивал. Ти сама мне рассказиваля.
- Неужели он? Интересно, что он там делал, гм… но этого нам с тобой, Анитхен, не узнать, - повеселев, Маша облегченно вздохнула: наконец-то ей стало ясно, почему Корф давно не отвечал на ее звонки.
- Да, аристократи - дельо темное, - иронически промолвила фроляйн, не скрывая своей устойчивой неприязни к сей возвышенной человеческой породе.
* * *
Рейсом Москва - Мюнхен граф Корф возвращался с похорон своего шефа-благодетеля Маричева. Лев Петрович умер скоропостижно - он был просто очень стар. И Вадим Ильич представлял, конечно, что рано или поздно, но это все-таки случится. Однако был потрясен.
Впервые в жизни Корф растерялся. Ведь все его прежнее существование определялось мощной рукой дяди Лео. Все дела особой степени сложности направлялись непотопляемым цековским "зубром", который вовсе не собирался умирать. И Вадим вдруг ощутил, как почва уходит у него из-под ног: ведь он теперь - один, и связь его с Москвой оборвалась внезапно.
Ведь Маричев так и не подготовил себе преемника - именно в этом заключалась теперь беда графа-разведчика. Поскольку Вадим всегда оставался лишь соратником-исполнителем своего уникального шефа, то в первый момент действительно не знал, что делать с проектами дяди Лео: удастся ли Корфу вести их самостоятельно или придется тихо "уносить ноги", бесследно исчезнуть, испариться с поля "большой игры", десятки лет назад затеянной могущественным Львом Петровичем?
Прежде чем ответить на столь обескураживающий вызов судьбы, Корф решил дать себе время на размышление. И в одно прекрасное утро, напоенное весенними ароматами, сел в свой любимый бээмвэ и направился в Штарнберг. По дороге думал о свободе, свалившейся на него, как снег на голову. Неожиданно забрезжила перед ним и мысль о женитьбе: ведь теперь это - только его, Вадима, личное дело.
Виртуозно подрулив к высокому забору, на воротах которого блестела серебристая табличка "Клиника пластической хирургии доктора Ю. Мирбах", Корф долго не выходил из машины. Он думал о том, что каждый раз, покидая эту роскошную виллу, давал себе зарок: никогда больше сюда не возвращаться. Но по прошествии нескольких месяцев снова оказывался здесь - что-то неосознанное им, как магнит, притягивало его к этим белым, обильно увитым плющом воротам.
Доктор Ютта Мирбах вовсе не ожидала графа и была занята с пациентами. Узнав от помощницы Эльзы о прибытии Корфа, она тяжело вздохнула и выйдя в приемную, объявила группе сидевших там молодящихся старух, листавших глянцевые журналы, что на сегодня прием окончен - у нее срочный вызов. Разочарование и недовольство этих "глупых гусынь", - так про себя называла их Ютта, - абсолютно ее не тронули. Поскольку профессия, в которой она достигла немалых высот, уже давно не занимала ее, принося высокий доход автоматически. А вот личная жизнь блестящего хирурга Мирбах никак не удавалась.
Еще будучи студенткой-первокурсницей, Ютта влюбилась в докторанта Корфа, а он? Поначалу и Вадим увлекся хорошенькой и умной фроляйн. И его вполне устраивали их легкие, ни к чему не обязывающие отношения. Но для такой девушки как Ютта, происходившей из строгой католической семьи, безнадежная связь с непонятным аристократом послужила источником семейной драмы. Родители выгнали ее из дома, и для продолжения учебы девушке приходилось подрабатывать официанткой по вечерам. С тех пор фроляйн Мирбах возненавидела рестораны и - мужчин, пристававших к ней постоянно. Тогда она и поставила перед собой цель - обрести финансовую независимость во что бы то ни стало. И решила стать хирургом, да еще в такой специфической сфере, как красота.
Ведь в случае успеха это сулило чрезвычайные выгоды - не только материальные. Благодаря конфиденциальности услуг, оказываемых известным актрисам, топ-моделям и просто женам миллионеров и политиков, доктор Мирбах обзавелась мощными связями. Именно это немаловажное обстоятельство и удерживало разведчика Корфа от окончательного разрыва с опостылевшей ему подругой.
Однако Ютта обладала чрезвычайно высокими амбициями. Она решила любой ценой удержать своего Вадди при себе. Доктор Мирбах кинулась изучать астропсихологию, хиромантию и прочие эзотерические "заморочки" - и все для того, чтобы отыскать ключ к душе упорно неподдающегося, обожаемого ею блистательного Корфа. Но увы! Все усилия "железной эскулапши" оказались напрасными. И доктор Мирбах пустилась "во все тяжкие", не пропуская мимо ни одного привлекательного поклонника и нередко погружаясь в разврат, становившийся омерзительным ей самой. А однажды Ютте сделал предложение престарелый, но знаменитый политик - обаятельнейший человек. Он впервые поставил ее перед серьезным выбором: либо обрести статус респектабельной супруги и вращаться в самых высших сферах, либо и далее грезить о загадочном аристократе. Ютта, недолго думая, выбрала последнее…
- Какой сюрприз, Вадди! Я-то уж думала - ты навсегда пропал, затерялся окончательно в неведомых пространствах Вселенной! - нервным смешком встретила его докторша, но тут же осеклась, мгновенно уловив происшедшую в нем перемену:
- Что-то случилось, Вадди?
В ответ он преподнес подруге букет роскошных лузиантусов и корзинку с деликатесами, приобнял ее за плечи и опустился в изнеможении на низкий кожаный диванчик.
- Да, Ютхен, случилось! Я устал смертельно. Но… гм, не в этом дело. Ведь ты заметила, что я - уже не тот! "Не узнаю теперь я сам себя, не узнаю Григория Грязного", - громко пропел он фразу из "Царской невесты" и с надрывом вздохнул.
- Ты потерянный какой-то, что с тобой, Вадди?
- Знаешь, Ютхен, я действительно не представлял, что буду так страдать, когда умрет мой дядя Лео. Ведь и стар-то он был ужасно, и брюзжал постоянно. Но он заменил нам с сестрой рано умерших родителей. Всю жизнь свою одинокую нам посвятил. И любил все-таки меня, неблагодарного, как сына. Веришь ли?
- Конечно, Вадди, ты ведь не раз упоминал о нем. Но я даже не знала, где он жил. Гм… а чем занимался твой дядя?
- Он жил всегда в Вене, недалеко от дома моей сестры. А в занятия свои меня не очень-то посвящал. Состояние у него было немалое: он и помог мне с моей фирмой поначалу, да и поддерживал меня всегда, что греха таить! А я - свинья, так редко звонил ему! - с неподдельной горечью произнес Корф, на ходу сочиняя легенду. В его тяжелом вздохе отразилась боль утраты. К тому же потеря жизненной опоры в лице дяди Лео остро дала ему прочувствовать собственное одиночество.
- Мне очень жаль, дорогой! Но тебе надо сейчас отвлечься. Может, закатимся в "Лесную пещеру", а? - с надеждой спросила эскулапша.
- Нет-нет, Ютхен, прости! Настроение не то, понимаешь? Я лишь проведать тебя хотел - не позабыла ль ты меня совсем, а?
- Кто кого может забыть, Вадди? Не притворяйся! Ты же знаешь, как я, глупая, до сих пор к тебе настроена! Гм… да ладно уж! Вот махнули бы сейчас в немыслимую даль, ну в Коста-Рику или Гватемалу какую-нибудь, а? Я ведь в Южной Америке так ни разу и не была.
- И я там не был, гм… идея-то не плохая, - слукавил разведчик, продолжая, - вот утрясу все дядины дела, и улетим мы с тобой, Ютхен, к океану, и погрузимся в подводное царство, мечты-мечты…
- Что, сам не веришь тому, о чем глаголешь? А я вот - верю, что при желании все возможно, - угрюмо промолвила она, поостыв от возбуждения, и холодно взглянула на него.
Мгновенно ощутив перемену в настроении подруги, Корф поспешил откланяться… По дороге домой вспоминал давнишний разговор с Маричевым о Ютте.
- Не спеши жениться на немке, мальчик! Я сам скажу - на ком, когда придет время, - твердо произнес тогда дядя Лео. Но… время так и не пришло…
В памяти Вадима неожиданно всплыла совместная с Юттой поездка в Гамбург - почему-то захотелось им в оперу на "Синюю бороду" Бартока, так, любопытства ради. А потом в номере отеля Ютта закатила ему дикую истерику. Скорей всего, холодный интеллектуализм бартоковской музыки затронул дремавшую во глубине души докторши ожесточенность на мир. От уязвленного самолюбия она кричала, что он, Вадди, - черствый, самовлюбленный нарцисс, погубивший ее молодость, растоптавший ее женское начало, ее способность к истинной любви! А успокоившись, горько упрекнула:
- Эх, Вадди! Я ведь способна исправлять почти любую часть тела. Из таких уродин, ты даже не представляешь, каких красавиц делаю! А вот в душе - ничего уже не поправишь. Ни у кого! И что в ней сгорело, заново не восстановишь. У меня нет больше души - одни обгоревшие руины!
- Прости меня, Ютхен! Я виноват перед тобой! Но жениться я на тебе не мог. Нам нужно было с тобой расстаться раз и навсегда - так было бы лучше - и для тебя, и для меня!
- Нет-нет, что ты, Вадди, с ума сошел?! Нам ведь комфортно вместе, правда? Мало ли что я наболтала! Давай помиримся, а?! - И Мирбах судорожно бросилась к нему.
Смущенному скандалом Корфу ничего иного в ту минуту не оставалось, как покориться ее порыву… Теперь же, вспомнив пророненное ею "комфортно" - слово, так покоробившее его тогда, он мысленно благодарил дядю Лео, не позволившего ему связать свою судьбу с "зарвавшейся немецкой истеричкой"…
* * *
Однако не переживание своей вины перед Юттой было причиной его нынешнего скверного настроения. Вадима Ильича терзала неопределенность в делах: неоткуда было ждать приказов и некому - приказывать! И если фирма "Лайерс" действительно принадлежала именно ему, и он успешно уже более десяти лет управлял ею: создал новое направление с филиалом в Кельне, - то особый проект под условным названием "Клад" после смерти Маричева просто повис в воздухе. "Клад" был самым невероятным из достижений дяди Лео и самым сложным, в котором даже Корфу - главному техническому исполнителю проекта, разобраться было необычайно сложно. Речь шла о Мозамбике и Анголе, где после военных действий нашего "ограниченного контингента" именно Льву Маричеву достался пакет акций на владение алмазными рудниками. Да, они принадлежали с тех пор дяде Лео, но по документам их владельцем оказался не кто иной, как Корф. Он-то и стал тем подставным лицом, на имя которого когда-то была зарегистрирована компания "Корф Диамант Корпорейшен"…
Что теперь делать? Куда, кому все это распределять?! - Некому! Да и все эти непонятные счета? Ведь они тоже числятся на мне, - размышлял граф-разведчик, все с большей тревогой осознавая свое странное положение. Как далее распоряжаться всем этим наследством "дядюшки Сэма", он действительно не представлял. В мозгу Вадима проигрывались десятки вариантов одновременно… и. помимо его собственной воли, росло раздражение на покойного шефа, не оставившего за собой ни внятных указаний, ни какого-либо завещания. Маричев полагал, что десяток лет еще проживет на этом свете. Тем более, что прилагал чрезвычайные к тому усилия. Что только ни пытались предпринимать медики для продления его дней, какие только курсы омоложения ни проводили. Что только - вплоть до золотых пластин и особых бриллиантовых сгустков - ни вживляли в его одряхлевшее тело! И невдомек было матерому цековскому "зубру", что сроки пребывания на земле - не во власти человеческой…
Воспользоваться самому свалившимся на него немыслимым богатством Вадиму Ильичу, беззаветно преданному интересам Родины, и в голову прийти не могло. "Мюнхенская фирма" - дело совсем другое. "В нее я вкладывал свой труд и занимаюсь ею постоянно - это мое по закону… а вот алмазы принадлежат нашему государству или партии? Хотя я и удержал все это, но не для себя же лично? Зачем все это мне? Это - не мое!" - так размышлял Корф, пытаясь определить, куда направить все оставшееся от Маричева. "Ну не этому же "меченому" передать? Разве можно доверять такому балаболу наши государственные запасы? Ведь если он из трусости не прикарманит все себе, так "серый кардинал", этот "бес хромой", тут же воспользуется, устроит себе и прихлебателям своим красивую жизнь… все задарма иностранцам сплавит, а для страны не оставит ничего…Все этот подлец толкает к пропасти - и как это его в Канаде обработали и к нам наверх внедрили? Ведь теперь, когда нет больше Лео, этот монстр всю власть в Кремле захватит!" - и ненависть к обоим "небожителям" - "меченому" и "хромому", - заклокотала в душе Вадима Ильича.
Единственное, что он ясно осознал - это необходимость вычислить, знает ли кто-либо из "сильных мира сего" о "наследстве" Маричева. И проведя всевозможные изыскания и расчеты, пришел к выводу: у нас в СССР - никто, ведь все нити многомудрый Лео держал в… моих руках. Да! А вот американцы, голландцы, англичане - бывшие владельцы "Диамант Корпорейшен" - могут докопаться до истины - ведь после смерти такого кремлевского "зубра" они попытаются отобрать выхваченный у них из-под носа кусок сладчайшего пирога. Что же делать? Как затаиться от этих "проклятых капиталистов"? Ведь пока у нас нормальная, честная власть в стране не "устаканится", передавать такое добро просто некому! Ведь отдать все этим тщеславным мерзавцам, все то, что кровью наших солдат завоевано - безумие! Нет, на это я права не имею! Я должен сохранить "Клад" для будущего страны! Любой ценой!" - последняя мысль Корфа всколыхнула какие-то неведомые ему самому душевные струны, и комок подступил к горлу. Вадим беззвучно затрясся от бессилия, от незнания, что предпринять именно в данный момент и от понимания смертельной опасности, нависшей над ним.