* * *
Роившиеся вопросы о Корфе и доставшихся ему несметных богатствах терзали ее мозг. И в памяти вдруг всплыл рассказ Конрада Федоровича о графе Игнатьеве, знакомом ему по Парижу 20-х годов. В судьбе этого уникального человека Мими уловила сходство с жизнью Вадима Ильича.
В Первую мировую генерал Игнатьев служил во Франции военным агентом Российской империи: в его руках были сосредоточены огромные средства русской армии. А когда грянула революция и фронты отрезали его от России, он оказался вдруг совсем один и не ведал, чьи распоряжения должен выполнять. Но граф сделал безоговорочный выбор в пользу Родины. "А ведь мог бы стать фантастически богатым! - говорил Нилов, - ведь кто только ни пытался подкупить генерала - и французское правительство, и дельцы всех мастей, и белогвардейцы, бежавшие из России. Ему угрожали, даже мать его родная отвернулась от него, но Игнатьев не сломился. Он бедствовал, но не истратил на самого себя ни единой монеты. И лишь дождавшись восстановления дипломатических отношений между Францией и новой Россией, он передал сотни миллионов золотых франков представителю СССР Красину. И, невзирая на страшные слухи, не побоялся в 1937-м году вернуться в Москву!"
Благородный образ аристократа-бессребреника неожиданно вдохновил Машу, словно внушив ей новый смысл пребывания ее в Германии. И в то же время принес осознание того, сколь велика дистанция между нею и Корфом: она не сможет перейти с ним на "ты" никогда.
И впервые оказавшись в кабинете графа, Мими весьма удивила его своим рвением к делу. А потом они заглянули в уютное кафе Шоколадного музея, окнами выходящего на берег. Под тихий плеск рейнских волн Корф, наконец, решился, мельком взглянув на свою новоиспеченную соратницу, приступить к самому деликатному вопросу:
- Гм…Ты знаешь - я один, как степной волк. Да и поздно мне заводить семью. Кроме сестры и племянницы Зины - у меня ни-ко-го. А ты, Маша, - другое дело. Как с тобой-то быть? У вас с Антоном Лавриным - действительно брак фиктивный?
- Абсолютно, Вадим Ильич!
- Ну а по-настоящему он тебе разве не нравится?
- Может, он мне и нравится, но я от природы - однолюбка: как в юности любовь свою потеряла, ну, с тем, гм, все и кончилось. На то, наверное, - воля Божия. Гм… а что Антона Сергеича касается, то после смерти любимой жены вряд ли он на сильные чувства к кому-либо способен. Хотя вы, мужчины, для меня - загадка, - слегка смутившись, произнесла Мими.
А граф облегченно вздохнул:
- Вот и славно, Мари, что ты сейчас свободна. Независимость от сильной привязанности - великое благо в сей момент. Но… обстоятельства непредсказуемы. И я вовсе не хотел бы, чтоб личная твоя жизнь из-за алмазов пострадала. Ведь согласившись помогать мне, ты все же жертвуешь собой. Да-да, не возражай! Поверь, я понимаю, что ты еще молода и… сердцу не прикажешь. Если что вдруг возникнет на твоем горизонте - я должен узнать об этом первый, обещаешь? Вот в этом поклянись мне! Согласна? Ведь любой новый человек на нашем с тобой пути - потенциально опасен, причем смертельно…
Часть II. Возвращение
Глава 1. "Овраги новорусские"
Когда не стало Родины моей,
В ворота ада я тогда стучала:
Возьми меня!.. а только бы восстала
Страна моя из немощи своей.
Татьяна Глушкова. "Час Беловежья"
Когда самолет взмыл в небеса и близнецы-шпили Кельнского собора показались Мимозе крохотными пирамидками, а Рейн блеснул узенькой змейкой, она прослезилась от счастья, осознав в этот миг - такой полет дарован свыше! Но чувство радостного раскрепощения быстро сменилось тревогой: а вдруг все вернется обратно? Что действительно случилось 19 августа? Можно ли поверить, что нет больше ЦК партии… а не рано ли пировать? Не "пиррова" ли это победа? - и в душе ее зашевелился червь сомнения. К тому же по иронии судьбы Маше и сегодня предстояло пройти погранконтроль в Шереметьево-2 под чужим именем, как и четыре года тому назад. Но теперь - в обратном направлении. И на сей раз бояться было нечего: под прикрытием немецкого гражданства фрау Кирхов со своей короткой стрижкой и квадратными очками походила скорей всего на свою Ильштеттскую подругу Аниту. И даже у самого бдительного пограничного стража ни в коей мере не могла бы вызвать подозрения о своем исконно русском происхождении.
В момент, когда в Москве наступил "час Х", давно предвиденный Вадимом Ильичем, он не стал ждать "у моря погоды" и решил пойти на риск - открыть в столице филиал фирмы "Лайерс медикум" и поручил это своей преданной соратнице. Как и подобает состоятельной иностранке, Маша-Эрика остановилась в "Метрополе" и поздним вечером вышла на улицу, намереваясь прогуляться до Красной площади. Сразу ощутила - все вокруг было иным, не таким как раньше. Свет фонарей высвечивал на лицах прохожих печать обреченности, и не было больше ореола над Москвой - того самого светящегося ореола, что веет над каждым великим городом - будь то Рим или Мюнхен, Вена или Кельн. Он как бы покрывает город защитой, охраняя его от распада своим невидимым мистическим свечением.
Мимоза знала: душа Москвы и раньше была больна, но тогда она была живой, трепещущей. А теперь ее больше не было. Утратив над собой ореол, она просто исчезла, растворилась в небытии. От этих мыслей на Машу повеяло беспросветной пустотой.
Но на следующий день, взбодренная звонком Вадима Ильича, она рьяно взялась за дело. При помощи Трофима, верного соратника Корфа, сняла в Старосадском переулке под офис будущей фирмы 8-комнатную квартиру. И через две недели здесь состоялось открытие представительства "Лайерс медикум". В тот же день, почувствовав себя свободной, она позвонила наконец из автомата Алевтине.
Как и в прежние времена, подруги встретились на Гоголевском бульваре. Кругом на скамьях лежали бомжи в отрепьях. На газоне, прямо на земле валялась тетка с красным лицом и шумно выкрикивала матом угрозы в адрес неизвестных мерзавцев. К Маше и Але сразу подскочил мужик - с виду вполне приличный, но стал жалостливо выклянчивать деньги.
- Пойдем отсюда скорей, Мими, а то он еще и сумку выхватит!
И пристально взглянув на онемечившуюся Марию, Аля обняла ее:
- Я ведь отчаивалась, Мими, думала, не увижу тебя больше никогда! Где остановилась-то? Вот ключ от квартиры твоей, возьми!
- Нет-нет, Аленька, оставь пока у себя - я ведь до сих пор на нелегале, - прошептала Ивлева.
- Да почему? Теперь бояться-то некого! "Серый монстр" больше не у дел. И в институт можешь вернуться - директором-то у нас угадай кто? - затараторила Алевтина, не сдерживая радостного возбуждения.
- Неужели Игорь Антонов?!
- Он самый, и вообще все переменилось, понимаешь?
- Как не понять, Алька! - озираясь по сторонам, вздохнула Мими.
Кругом грохотал рок, пестрели грязные рекламные щиты. Лотки у метро были завалены порно-газетками, книжками о колдунах, астрологии и каббале. Мимо неслись старые дребезжащие иномарки и полудохлые москвичишки с ладамии, пропитывая воздух удушливой гарью. Казалось, что машины, люди, фонари и здания - все раскалено до предела и вот-вот взорвется.
- Сама видишь, Мими, живем как в Содоме. А канал "2х2" ежедневно вещает об убийствах и пропавших людях: то бизнесмена в асфальт закатают, то журналистку удушат! И ведь никого это уже не трогает - каждый за себя трясется. А знаешь, кому на Руси жить хорошо? Мальчикам в малиновых пиджаках - они в офисах ошиваются да в ресторанах. Откуда их столько взялось? Да еще путанам, вот у кого заработок астрономический! А вечером у "Националя" в подземном переходе толкутся те, что попроще - там сквозь них и не продерешься. Гоморра!
- Да куда ж все катится?!
- Никто не знает, Мими. Ведь откуда ни возьмись, из каких щелей выползли типы со стеклянными глазами? Они-то четко знают, что делать! Кого - в порошок стереть, а кого - на постамент поставить! А у народа денег нет совсем. Иногда и на метро не хватает. Даже у Таи Дольской, представляешь? Она хотела книжную лавку открыть, так пришлось занимать у знакомой профессорши из МГИМО - та, собравшись в Израиль, квартиру продала. А в институте у нас почти год уже зарплату не дают, говорят, вот-вот его закроют.
- Как? Почему ты молчала, Аля? Ведь могла бы через Трофима сообщить!
По пути в Старосадский переулок Маевская рассказала Маше, что видела сама 19 августа: типы мафиозные у Белого дома на все стороны раздавали водку и деньги. Были там и всякого рода интеллигенты, в большинстве-то своем дешевой демагогией одурманенные… Теперь-то ясно - во "всенародно избранного" никто стрелять и не помышлял, ведь танки, что по Садовому-то шли, на красный свет останавливались…
Слова Алевтины подтверждали впечатления Корфа и Маши о тех знаменательных событиях.
- Ты бы видела, Алька, что по CNN и немецким каналам показывали: гэкачеписты за столом как пьяные сидели - просто спектакль! И вообще… ну вместе с "Лебединым озером" будто все по нотам расписано было - даже Ростропович на Красной площади с американским оркестром сыграл, а?! Ведь все это просчитано было вместе с американцами - даже несколько сценариев разработано, но об этом на ТВ - молчок…
- А ты, Мими, откуда знаешь-то?
- Да друг один поведал - со слов нашего посла в Штатах - Добрынина. Теперь стало известно, что даже психотронное воздействие применяли в те дни с "БелкНапа" - это корабль, в Варне пришвартованный.
- Не может быть! Это же из области фантастики, что говоришь-то?!
- Ну, долго объяснять, Алюша, потом расскажу. Но поверь - это вовсе не бред!
Войдя в помещение фирмы и поостыв от душевного возбуждения, Мимоза без промедления предложила Але работать на "Лайерс медикум" и выложила перед нею на стол увесистый пакет.
- Ты что, Машка, с ума сошла? Это ж целое состояние! И не могу же я от тебя деньги брать! Не подумай, что мы голодаем! Я ведь переводами подрабатываю и еще… - в этот миг Алевтина смущенно опустила глаза, - ну понимаешь, мне удалось случайно устроиться в офисе… убирать.
- Что-о?! уборщицей?! Почему ты молчала, ведь у тебя ребенок на руках! Не о себе, так об Агнии бы подумала, могла бы Трофиму позвонить! А я-то такое и представить не могла, у меня же денег - куры не клюют! Гм… если уж ты та-ак щепетильна, тогда считай, что это - аванс, а?
- Откуда у тебя бешеные деньги такие, Маш? Что это за невероятная такая работа?
- Не беспокойся, Алька, фирма у нас настоящая, не подставная. Все законно. Ну а подробности - потом. В общем, все через Антона Сергеича идет, его связи, понимаешь?
* * *
Вадим Ильич все более привязывался к Маше, и если поначалу старался удерживать официальный стиль общения между ними, то в последние месяцы это давалось ему с трудом.
Иногда он призывал ее в свой кабинет, ставил кассету с Третьим концертом Рахманинова или отрывками из "Царской невесты". И в эти минуты совместно переживаемая ими ностальгия по Родине как бы отодвигалась вдаль, окутывалась сладким туманом. Впервые Корф был охвачен сильным чувством, упорно не желая признаваться в этом самому себе: не привык жить сердцем, считая, что на это не имеет права. Однако неотступное волнение при думах о Марии оказалось настолько странным для него переживанием, что все попытки подавить его мощными волевыми усилиями были тщетны. В условиях постоянного риска Вадим стремился сохранять спокойствие духа. Однако чем жестче он пытался утихомирить свое сердце, тем сильнее оно билось при мысли о Машеньке.
Она заметила его возрастающее неравнодушие к ней, но поверить в это до конца не решалась, и это ставило ее в тупик: ведь он для нее теперь больше, чем отец или брат, она почти что боготворит его. И не могла бы даже представить себе сближение с ним как с мужчиной.
Противоречиво-сбивчивые раздумья терзали Мимозу. Если это случится, то отравит их возвышенно-прекрасные отношения, и служить их совместному делу как прежде, она не сможет. С другой стороны, как оттолкнуть его, отказать ему? Но если скатиться в смертный грех - все пропало! Лучше и не жить тогда! - Дойдя до такой дикой мысли, она тут же спохватилась: "Господи! Что это со мной! Помоги мне!"
И вернувшись в Кельн, перед встречей с графом отстояла воскресную службу в маленькой православной церкви у вокзала на Аблац-плац.
Корф напряженно ждал ее в своем кабинете, сухо кивнул. От его официального тона у Маши-Эрики подкосились ноги. Испуганно взглянув на шефа, она сбивчиво по-немецки отрапортовала о результатах московской командировки. А он, спохватившись, что "перегнул палку", смягчился:
- Да садись, наконец! Я вовсе не сержусь, Мари!
Не удержавшись от слез, она рухнула в кресло:
- Не могу я так больше, Вадим Ильич! Эрикой быть не могу… Мне кажется - все кругом знают, что я - Маша Ивлева!
- Успокойтесь, профессор Ивлева! Со мной тоже такое бывало - пройдет это, поверь!
- Я вовсе не собираюсь отступать, шеф! Ведь там такое творится! Мы могли бы под видом гуманитарной помощи много сделать сейчас - не только лекарства привозить, но и продукты: столько нищих, голодных везде. Вы и представить себе не можете! Но самое страшное - растерянность и подавленность кругом…
- Это горбачевская свора натворила, да межрегионалы всякие. И армию нашу затравили! А какую мерзкую пропаганду развели! Ты бы послушала, Мари, что твой коллега-то Антонов в Вильнюсе на митинге прокричал - о начале конца Российской империи! Да еще с упоением таким - от радости чуть не захлебнулся! Что это за тип такой, еще и академик?! Ты его знаешь, Мари?
- Увы, Вадим Ильич, знаю, и давно - он ведь тоже ученик Нилова, причем русский! Но такой же по духу, как боннэр-сахаровы-гефтеры, давно под их "дудку" пляшет. А как ученый - действительно талантлив. Конрад Федорыч его ценил.
- Гм, прискорбно сие, Мари. И за какие "сребреники" наши русские таланты продаются, а? Предают так запросто свой народ, так и не осознав, что и самих себя тоже?
- Не он один такой, увы! А чего стоят, Вадим Ильич, фашистские заявления полоумной Дворской: мол, русских-де в Прибалтике положили у параши, и правильно сделали! Да за такой расизм судить надо! Но ведь никого это не взорвало!
- Да потому, что "они" правят бал! Помнишь арию из "Фауста": "сатана там правит бал, правит бал"? Чему удивляться-то, когда Горби еще два года назад Рокфеллера с Киссинджером в ЦК привечал. Не ясно ли теперь, за что он Нобеля получил, а? Ну о прибалтах-то что говорить, противно! - "в сердцах" воскликнул Корф, впервые выказав перед Машей накал своего негодования.
Удивленно взглянув на шефа, Мими не совсем уверенно произнесла:
- Знаете, Вадим Ильич, что вчера в церкви отец Герман нам про 19 августа рассказал? Именно в этот день случилось чудо - "заплакала" Иверская икона Божией Матери - Монреальская. Слышали о такой когда-нибудь? Это - величайшая святыня. Ее хранитель, монах Иосиф Муньос поведал, что у "Матери Божией" появилась слеза и долго оставалась на Ее лике. В тот момент о случившемся в России Муньос совсем ничего не знал - был тогда в Аргентине…
- А как это связано с Россией?
- С давних пор Иверская считается покровительницей Москвы. И верующие наши, узнав о ее "плаче", говорят: это знак беды!
После машиных слов Корф долго молчал. Потом, встав из-за стола, заметался из угла в угол.
- Мы, русские, Мари, сами во всем виноваты: мы попросту дали себя растоптать! А главное - утеряли цвет нации, "элиту", как теперь говорят. Я имею в виду настоящую элиту! Поэтому у нас наверху и нет настоящих патриотов - ведь никого нет!
- Но Вадим Ильич, ведь наши писатели - такие как Распутин, Белов. Они с протестом против творящегося беспредела еще в 1990-м и в Верховный Совет, и в ЦК обращались!
- Ну и толку-то от этого? Все это бесполезно! Ты спросишь: почему так? Да потому, что у нас в самых-то верхах предатели сидят. И это - не пустые слова: Шебаршин еще два года назад предупреждал, что цээрушники у нас в высшие сферы проникли, да-да. А представь себе, что всего месяца три назад Крючков на закрытом заседании Верховного Совета прямо заявил: страна погибнет, если агенты влияния не будут обезврежены.
- Ну, с депутатов-то что взять, Вадим Ильич? Те, кого сии слова всколыхнули - они совершенно бессильны, а многие из них и сами кому угодно продаться рады!
- Увы, Мари! У нашего народа нет сильных личностей во власти. Он теперь, как тело без головы - мертвец, понимаешь? У любого народа без сильной головы нет будущего, - с горечью произнес граф.
- Но, Вадим Ильич, у нас есть сильные и честные, только их слишком мало. Вот потому и пресловутый этот Березовский сказал, мол, "мы, евреи, идем до конца, а русские держать удар не могут: пошатнувшись, тут же впадают в пьянство… слабаки". Разве не страшно такое о нас слышать? Но он, увы, прав! Ведь кто теперь наш девиз "Русские не сдаются!" помнит и удержать сможет? Кто?!
В тот вечер Мимоза долго не могла заснуть, пытаясь утихомирить собственные фантазии о Вадиме, непрестанно лезшие в голову. Ведь о нем Ивлева знала совсем немного, могла лишь догадки строить о его многослойной жизни, почти невероятной: явной - преуспевающего мульти-миллионера, и тайной - глубинной. Хотя Корф, судя по всему, и неверующий, - думала она, - но ведь сущий бессребреник! Кто бы из моих знакомых мог сейчас поверить, что человек, сосредоточивший по воле случая в своих руках грандиозные богатства, рискует жизнью. И ради чего? Чтобы сохранить их не для себя, а для Родины. А ведь для многих - это давно понятие абстрактное, увы! Да, воспитание у Вадима - в духе военного патриотизма, а гены все же - истинно православные, не иначе. Ведь и соблазны графа, безусловно, преследовали, и немалые: богат, утончен, образован, да и красив-то был, как Адонис…Но что-то кроется в нем самом такое странное, какая-то тайна биографии? Почему один остался? А вдруг все-таки, - и поймав себя на сей крамольной мысли, Маша ужаснулась самой себе: нет, не-воз-можно! Он - не такой, он не может быть содомитом, это я, мерзкая, смею такое подозревать…Прости меня, Господи!