* * *
Недавно граф дал Маше возможность повидаться с родителями. Вот и сейчас вспомнила она их венский дом, разговор с отцом о записках Нилова.
- Знаешь, папа, там столько всего страшного и странного.
- Например? - спросил Силантий Семенович с любопытством.
- Вот в 24-м году в Париже Конрад Федорович попал в масонский храм на рю Пюто. Там распевали "сатанинский акафист", - представляешь? - с заклинанием "О, сатана. Брат людей!"
- Меня-то, Мими, сие не удивляет ничуть. Ведь всей гнусной политикой в мире рулит маленькая кучка, но именно через "вольных каменщиков" всевозможного толка. Вот ты сама говорила, - помнишь, еще в 88-м, как в вашем же институте Янов выступал - иудей американский, он призывал к "точной стратегии", чтобы влиять на исторический выбор России - ни больше и ни меньше!
- Да, папа, ведь этот Янов у президента в советниках ходит, и вообще. Ну почему "они" за Россию решать должны, а?
- Да потому, что в верхах у нас - предатели да недоумки. А больше всего "они" боятся знаешь чего? Чтобы, не дай Бог, у русских самосознание не проснулось - это для них всего страшнее! А бояться-то им пока нечего, у патриотов-то, увы, - "кишка тонка", ведь возрождать Россию сверху некому! Мало нас, да мы и не "в тельняшках", - и старый дипломат горько усмехнулся и со вздохом добавил:
- А почему у нас мерзавцы правят бал, знаешь? Так после смерти Сталина сложилось, что наверху оказались те, кому наш народ - вовсе не свой! - кого из-под земли наверх вынесло.
- Именно так, папа! И Конрад Федорович мне говорил: под чередой внешних событий течет река истории подземной. А ее воды направляются иудейским ядром через масонов и парамасонов - вот об этом простые смертные не подозревают. И что самое поразительное - иудеи, живущие в разных странах, везде подчиняются своей кагальной власти, куда бы она свои щупальца ни протянула, - причем подчиняются беспрекословно!
- Ты хочешь сказать, дочь, что наши "верхи" тоже формируются кагалом?!
- А ты, папа, сомневаешься до сих пор?! Чему, однако, удивляться-то, ведь роль этого кагала в истории России остается за "семью печатями". Попробуй-ка разберись, откуда кланы финансистов да олигархов у нас берутся?
- Да уж, Мими, про это в газетах не напишут.
* * *
Когда утром Маша вошла в кабинет, Корф поднялся ей навстречу со словами:
- Кажется, я нашел выход, Мари, - можешь вернуться в Москву!
- А как же вы, шеф?
Заметив смущение преданной соратницы, граф пояснил:
- Сие решение, Мари, я кровью сердца выстрадал! А за тебя Зина нам послужит - она к тому готова. Но твое место - там, да и мое тоже. Гм, но мне-то самому никак нельзя, а тебя могу отпустить, но при одном условии: ты остаешься Эрикой Кирхов!
- Ну как же так? Я не выдержу, Вадим Ильич!
- Но раз уж мы филиал открыли, то надо тебе хотя бы периодически там появляться, ну хоть раз в две недели, понятно?
- Не совсем. Я что же, не буду жить в Москве, а только прилетать?
- Не прилетать, а приезжать - жить устроишься в провинции, да так, чтоб никто из сотрудников "Лайерс" не знал, где ты постоянно обитаешь… Трофим тебя подстрахует, а уж в какую глушь податься - решай сама, лишь бы подальше от любопытных глаз!
* * *
Добираться пришлось ночным автобусом. Когда забрезжил рассвет, Мими прильнула к окну: вот промелькнул знакомый поворот, вот зеркалом блеснуло озеро за высокими соснами. А вдоль дороги - все те же избы. Но нет, не совсем те: во многих из них - окна заколоченные, заборы поваленные, кучи мусора кругом. "Мерзость запустения" воцарилась здесь отнюдь не вчера… И вдруг при самом въезде в Лопатинск взгляд Маши остановился на почти выцветшем плакате, давно знакомом: три солдата с развеселыми лицами стоят в обнимку, а внизу надпись - "Слава победителям!"
"Боже мой, сколько же лет он провисел здесь - четверть века, не меньше, а может, и более?! И убрать-то его никому и в голову не придет: всем плевать! А ведь это - ухмылка дьявола над бывшими фронтовиками да и над всеми, кто вокруг живет. Тоже мне, "победители" на фоне чумы!" - при этой мысли сердце Мимозы больно заныло.
Лопатинские леса были знакомы ей с детства - туда приезжала она на каникулы к тете Клаве, которая в сей миг приняла нежданную гостью с огромной радостью:
- Машенька, родная! Да ты как иностранка какая - ни за что бы тебя на улице не узнала б!
- Да я таковая и есть - с мужем долго за границей была, а теперь вот в Африку его направили: условия там полувоенные, жара дикая. Ну мы и решили, что мне здесь лучше побыть. Ведь и в Москве сейчас такое творится - сама знаешь, тетя Клава!
- О, еще как наслышана. Гм… но у нас - тоже не сахар. Правда, у всех - огороды свои, ну а мне-то вообще грех жаловаться: пациенты мои помогают, кто чем может. Так что не тужи, проживем как-нибудь. Если подольше останешься, я тебя и на работу в пединститут устрою, благо ректор- приятель мой. Только толку-то, ведь денег-то нигде не платят!
- Ах, тетя Клава, об этом не беспокойся! У меня этого добра, благодаря мужу, хватает. Об одном лишь тебя прошу: никому обо мне ни слова лишнего - приехала, мол, племянница погостить.
- Конечно, милая, я ведь не любопытна: что сможешь, сама потом и расскажешь. А для меня-то - чем дольше останешься, тем лучше, - и старушка прослезилась.
Клавдия Васильевна происходила из семьи земских врачей, и дед, и отец ее были когда-то известными в городе людьми. Да и сама она до сих пор возглавляла местную больницу. Так что Маше остаться в Лопатинске незамеченной было совершенно невозможно. И она решила свободно общаться с окружающим миром, взяв на себя домашние хлопоты: ходила на базар, по магазинам, где, правда, кроме хлеба, халвы да банок со шпротами ничего и не было. Но в центре обнаружила столовую, где пекли потрясающие пироги с грибами. Сходила в лес вместе с соседками: несмотря на сильное похолодание, там еще попадались чернушки и грузди. Отвыкшая от родной земли, вновь ощутила благодать русской природы. Успела приодеться по-местному, нацепив на себя черно-плюшевую кацавейку, а главное - навострилась произносить глубокое "о" - заокала, как и все кругом. И за три недели лопатинской жизни ей удалось обрести внутреннее спокойствие, несмотря на ежедневно устрашающий телевизор…
Накануне Покрова Пресвятой Богородицы выпал снег. И ранним морозным утром по хрустящей тропинке Маша с Клавдией Васильевной приближались к Вознесенскому собору, возвышавшемуся на высоком холме темной громадой. Внутри величественного храма еще стояли леса - его открыли совсем недавно и следы запустения еще с 1920-х годов проступали со всех сторон. Однако это ничуть не омрачало царившую в нем возвышенно-сакральную атмосферу. Литургию вдохновенно служили два монаха. С клироса доносилось проникновенное пение, казалось, что ангельские голоса вздымаются к самому куполу, устремляясь в небесную высь…
Вскоре москвичка ни у кого в Лопатинске особого любопытства не вызывала. Она стала все чаще заходить в храм к отцу Глебу, который оказался бывшим музыковедом. Он и поведал ей о том, что собор-то восстанавливают насельники Никольского монастыря, что в 20-ти километрах отсюда. А монахов-то самих всего десять душ. И разруха-то такая, что в ближайшие годы вряд ли что путное построим: надежда одна - на помощь Божию…
Маша купила у соседей "москвичонка" - оранжевого, обшарпанного, но на ходу. Подскочив на нем к церкви, предложила отцу Глебу съездить в монастырь. Лесная ухабистая дорога быстро кончилась, сосны стали редеть и на фоне широких полей проступил темный силуэт высокой колокольни. Машина остановилась возле мощной стены - старинной каменной кладки. Ворота были открыты, но въехать в монастырский двор из-за всяческого строительного мусора не представлялось возможным. И перед взором отца Глеба и Маши открылись руины. Ей даже показалось, что никого здесь нет. Но внезапно из будки с разбитыми стеклами вышел худенький игумен с длинной русой бородой и вопросительно взглянул на прибывших. Мария без колебаний кинулась к нему с поклоном под благословение, что сразу смягчило сурового инока. Она тут же спросила игумена Никона, есть ли кто среди насельников с правами. Услышав утвердительный ответ, сказала, что отдает им "москвичонка". И синие глаза монаха засветились благодарным удивлением…
* * *
Филиал "Лайерс медикум" усилиями Алевтины и Трофима раскручивался стремительно и вскоре стал приносить доход. Мария могла теперь привозить из Москвы все больше денег. Но главной в Лопатинске задачей оставалась конспирация: чтобы не привлечь внимания местных бандитов и вообще кого бы то ни было, необходимо было передавать средства монастырю незаметно. В этом деле пришла на помощь Клавдия Васильевна, объявив через городскую газету и радио, что в больнице собирают пожертвования на восстановление Никольского монастыря. Лопатинцы откликнулись дружно: это были, конечно, копеечные взносы, но они послужили прикрытием. Ведь крупные суммы Маша передавала игумену Никону с глазу на глаз. И вскоре на монастырский двор привезли из соседней области громадный колокол. Поднять его на колокольню собирались к Рождеству.
А холода наступили нешуточные. И кругом царила беда: замер радиозавод, застыла швейная фабрика. Народ не знал, куда податься, ведь вокруг - куда ни кинь, творилось то же самое. На улицах валялись пьяные. В больницу каждый день привозили молодых мужиков, отравившихся паленой водкой - спасти кого-либо удавалось редко. По утрам у многих ворот стояли крышки гробов, а на снегу валялись кругом разбросанные еловые ветки. Это зрелище ужасало Марию. При мысли: вот так вымирает Россия, - сердце ее содрогалось…
Вернувшись в очередной раз из столицы, Маша ступала по хрустящему снегу, отливавшему на солнце бриллиантовыми россыпями. Морозный воздух обдавал первозданной свежестью. Взглянув на видневшийся вдали собор с уходившими в бездонную голубизну неба крестами, Мимоза сожмурилась от слепящего света и остановилась. Она ощутила вдруг тот острый прилив радости, какой испытала когда-то в далеком детстве. Благодать-то какая! В этот миг даже уныние, подавлявшее лопатинскую жизнь, поблекло, отодвинулось куда-то. И Маша резко, неожиданно для себя самой свернула к воротам базарчика. Побродив вдоль убогих рядов, мимо продавцов, жмущихся друг ко другу от холода, купила заячий полушубок и валенки. Направившись к выходу, неожиданно услышала за спиной окрик:
- Эй, гражданочка! Не хотите купить тапочки на смерть?
- На смерть?! - обернувшись, переспросила Мими и оцепенела.
Перед ней стоял худосочный мужик, будто вылезший из подземелья. Одетый в длинное потертое пальто и черную шапку-ушанку, он держал в руках светло-коричневые тапки, отороченные белым мехом - совсем новые. На его мертвенно-бледном, ничем не примечательном лице выделялись лишь колючие щелочки-глаза: они бегали, словно постреливая по сторонам, ни на секунду не останавливаясь на машином лице - как будто он и не к ней обращался, а смотрел куда-то сквозь нее.
Пересилив страх, она еле выдавила из себя:
- А размер-то какой?
- Не знаю, можешь сама примерить, - хмуро пробормотал он.
И Мимоза отважилась взять "товар" в руки и, бегло взглянув на него, промолвила:
- Спасибо, только мне велики будут.
- Да какая тебе разница - в гробу-то лежать, не все ли равно, какой размер-то? - оживился вдруг жутковатый продавец, посмотрев на Машу в упор и зло ухмыльнувшись.
Ее словно током с головы до пят пронзило, и она опрометью кинулась бежать куда глаза глядят. Бежала долго, ей казалось, что он гонится за ней. Опомнилась лишь на своей улице, оглянулась - никого кругом… В голове сверкнула мысль: а ведь он на того "пришельца" из метро похож - взгляд у него такой же - потусторонний…
* * *
Всякий раз, листая пожелтевшие страницы дневника учителя, Ивлева видела перед собой его усталые глаза, слышала тихий мелодичный голос, доносящийся из далекого прошлого. Особенно поразил Машу рассказ Нилова о своем дяде - Андрее Савельевиче Забродине, еще при царе служившем в имперской разведке. Забродин был связан с оккультистами и ложей "Великого Востока Франции". Водил дружбу с самим Клодом Дебюсси, и вообще обожал импрессионистов. Однако несмотря на свое дворянское происхождение, по убеждениям своим был близок революционерам. Поэтому с приходом к власти большевиков был постепенно втянут ими в органы безопасности, благодаря тому, что обладал блестящим опытом криминалиста. Ходили слухи, якобы сам Сталин приблизил его к себе, и вскоре Забродин прослыл одним из немногих доверенных лиц вождя. Именно Андрей Савельевич участвовал в организации Особого сверхсекретного отдела разведки при самом генеральном секретаре и привлекал к сотрудничеству наиболее талантливых ученых. В их числе оказался и его племянник - молодой Конрад Нилов.
Наконец, к своему немалому удивлению, Маша обнаружила строки о связи учителя со Львом Петровичем Маричевым - будущим членом ЦК. Ведь Нилов преподавал в Институте красной профессуры для особо доверенных лиц, к числу которых принадлежал и юный Маричев. Именно он, приняв эстафету из рук Забродина, возглавил вслед за ним сталинский Спецотдел разведки накануне войны. В его закрытых лабораториях и началась разработка столь животрепещущей и опасной проблемы - как воздействовать на человеческую психику, проводились опыты разного рода. Именно Маричев поставил цель перед учеными - найти рычаги влияния на подсознание.
В середине 1930-х годов к изучению этой проблемы примкнул и Конрад Федорович, получив доступ в книгохранилище Главного управления госбезопасности. Туда стекались засекреченные рукописи и документы. Вот тут - записки о ленинградских мистиках 30-х годов, якобы выходивших на контакт с областью Тибета, откуда исходят "сгустки мысленной энергии"; и описания связи их с "махатмами", будто бы способными влиять на ход земных событий, и здесь же - упоминания о неизведанном Космическом Разуме.
Можно ли реально воздействовать на расстоянии - и не только на одно определенное лицо, но и на целые народы? Этой теме посвящались многие страницы ниловского дневника. С горьким сожалением упомянул учитель и о том, что подготовленная им перед началом войны многотомная рукопись о влиянии энергополей на психику, бесследно исчезла. Его это не удивило…
Далее Нилов предупреждал - а ведь это еще в 60-е годы - об опасности тайного внедрения наркотиков в жизнь простых людей. Мими уловила в этом связь с современной засекреченной программой "Римского клуба" - именно о ней рассказал ей Вадим Ильич: в пищу будут незаметно вводиться добавки с наркотическим воздействием на человека! С какой целью? Чтобы низвести народ до уровня дрессированных собак… И в эти минуты Маша вдруг вспомнила о своей недавней поездке в Голландию по поручению Корфа, где в крошечном городке она случайно оказалась в "кофе-шопе": кругом валялись на диванах разношерстные "особи" обоего пола, покуривая марихуану с помраченными взорами. И Мими, ужаснувшись, выскочила вон…
* * *
В записях тех лет упоминал Нилов и о занятиях с людьми, одаренными сверхспособностями. Упорными поисками таковых занимался Маричев лично сам еще до окончания Отечественной войны: отбирал детей из семей аристократов, в том числе и эмигрантских, предназначая их "для дел государевых". С юных лет воспитывались дворянские отпрыски по совершенно особой программе и становились впоследствии уникальными специалистами. При чтении этих строк догадка пронзила Мимозу: так ведь Вадим Ильич! Да-да, он из них, из той самой когорты… С тех пор мучительные раздумья о судьбе графа не оставляли ее в покое…