- Вероятно, в восемь вечера. Или около того.
- Продолжай.
- Он сказал, что очень напуган и ему нужна помощь. Кто-то звонил ему в Лос-Анджелесе и сказал ему, что он мертвец из-за тех денег, которые он прихватил в тюрьме как раз перед освобождением.
- Каких денег?
- Я не знаю подробностей. Все, что я слышал,- это что его сосед по камере сыграл в ящик и Даггетт забрал приличную сумму наличными, которые тот парень прятал в своей койке.
- Сколько там было?
- Около тридцати косых. Там случился какой-то провал с наркотиками, вот почему парня и убили. Даггетт же ушел со всей казной и кто-то решил ее вернуть. Они шли за ним. По крайней мере, это то, что они сказали ему.
- Кто они?
- Я не хочу называть имена. У меня есть идея, и я мог бы выяснить это точно, если бы захотел, но мне не нравится совать голову в петлю, если в этом нет необходимости. Вообще-то я сочувствовал ему. Но я не собирался помогать этому старому простаку. Никаким образом. Он сам влип, сам пускай и выбирается. Я не хотел быть замешан в это дело. Тем более из-за этих парней, которые его выслеживали. Я слишком забочусь о своем здоровье.
- Итак, что произошло дальше? Вы поговорили по телефону и все?
- Ну, нет. Мы встретились с ним и выпили пару стаканчиков. Корал сказала, что я должен рассказать тебе об этом.
- Действительно,- сказала я.- А зачем?
- На случай, если потом что-то произойдет. Она не хотела, чтобы это выглядело так, как будто я что-то скрываю.
- Итак, ты думаешь, что они выследили его?
- Он ведь мертв, не так ли?
- Что это доказывает?
- Не спрашивай меня. Все, что я знаю,- это то, что сказал Даггетт. Он был в бегах и думал, что я ему помогу.
- Каким образом?
- Спрячу его.
- Когда ты встретился с ним?
- В четверг. До четверга я был очень занят.
- Был завален общественными делами, несомненно.
- Эй, я ищу работу. Я освобожден под залог и мне нужно было встретиться с людьми.
- Ты не видел его в пятницу?
- Нет. Я виделся с ним один раз и это было в четверг вечером.
- Что он делал до этого времени?
- Я не знаю. Он не говорил.
- Где ты с ним встретился?
- В баре, где работает Корал.
- О, теперь я понимаю. Она забеспокоилась, что я буду расспрашивать, и кто-нибудь скажет, что видел тебя с ним.
- Ну, да. Корал не хочет, чтобы у меня были неприятности с законом, особенно сейчас, когда я освобожден на определенных условиях.
- Как могло случиться, что этим парням потребовалось так много времени, чтобы разделаться с ним? Он ведь вышел из тюрьмы шесть недель назад.
- Может, они не сразу поняли, что это был он. Даггетт не был особенно сообразительным, ты же знаешь. Он не сделал в своей жизни ничего хорошего. Они, вероятно, полагали, что он слишком глуп, чтобы засунуть руку в матрац и уйти с кассой.
- Деньги были у Даггетта, когда ты говорил с ним?
- Смеешься? Он пытался занять у меня десять баксов,- сказал Билли обиженно.
- Не было ли между ними соглашения? - спросила я.- Если он им возвращает деньги, они снимают его с крючка?
- Вероятно, нет. Сомневаюсь в этом.
- Я тоже,- сказала я.- А что ты думаешь о том, каким образом Ловелла замешана в этом деле?
- Она не замешана. К ней это не имеет никакого отношения.
- Я не была бы в этом так уверена. Кто-то видел Даггетта на пристани ночью в прошлую пятницу смертельно пьяным в компании ужасно выглядевшей блондинки.
Даже в темноте я могла увидеть, как Билли Поло изумленно уставился на меня.
- Блондинка?
- Совершенно верно. Мне сказали, что она была молода. Он выписывал зигзаги, а она изо всех сил старалась удержать его на ногах.
- Я ничего не знаю об этом.
- Я тоже, но это очень похоже на Ловеллу.
- Тогда спроси ее об этом.
- Я собираюсь это сделать,- сказала я.- Что случится потом?
- С чем?
- С тридцатью тысячами, для начала. Даггетт мертв, и деньги вернутся к парням, которые его выследили?
- Если они найдут их, то думаю, что да,- сказал он, испытывая неловкость.
- А что, если не найдут?
Билли колебался.
- Ну, я думаю, если они где-то спрятаны, то они принадлежат его вдове, ведь так? Это часть ее имущества?
Я начинала понимать, в чем тут дело. Интересно, понимал ли он.
- Ты имеешь в виду Эсси?
- Кого?
- Вдову Даггетта, Эсси.
- Он развелся с ней,- сказал Билли.
- Я так не думаю. По крайней мере, законодательно это не оформлено.
- Он женился на Ловелле,- сказал он.
- Незаконно.
- Ты дуришь меня.
- Приходи завтра на похороны и увидишь сам.
- Деньги у этой Эсси?
- Нет, но я знаю, где они. По крайней мере, двадцать пять тысяч из них.
- Где? - спросил он с недоверием.
- В моем кармане, сладкий, в виде банковского чека на имя Тони Гаэна. Ты ведь помнишь Тони?
Гробовое молчание.
Я понизила голос.
- Ты хочешь сказать мне, кто такой Даг Полоковский?
Билли Поло повернулся и ушел.
Я простояла там еще минуту, а затем последовала за ним с неохотой, все еще раздумывая над тем, как он достал мой домашний адрес.
В последний раз, когда я разговаривала с ним, он даже не купился на тот факт, что я частный детектив. А теперь вдруг он ищет меня для конфиденциального разговора о Даггетте у дверей моего дома. Что-то здесь не складывалось.
Когда я вышла на улицу, то услышала, как хлопнула дверца его машины. Я отошла в тень, наблюдая, как он разворачивал со стоянки "Шевроле", все четыре дверцы которого были помяты. Он прибавил газу и быстро поехал по направлению к побережью. Я раздумывала, стоит ли мне поехать за ним, но мне была невыносима мысль о том, чтобы снова сидеть в засаде около трейлера Корал. Достаточно этой гадости. Я повернулась и пошла домой. Я продолжала думать о моей разбитой машине, похищенной сумке и удостоверении личности, которое было в ней. Не сделал ли это Билли Поло? Может, именно так он узнал мой адрес? Я не могла понять, как он выследил меня на побережье, но это могло бы объяснить, как он узнал, где найти меня сейчас.
Я была уверена, что он крутит, но не могла понять, чего он хочет добиться. К чему эта сказка о Даггетте и тех парнях в тюрьме?
Она совпадала с некоторыми фактами, но не давала полной и правдивой картины.
Я вытащила пачку алфавитных карточек и на всякий случай все записала. Может, это приобретет какой-то смысл потом, когда появится другая информация. Когда я закончила, было уже 10.00. Я вытащила бутылку белого вина из холодильника, отвинтила пробку и налила себе. Я разделась, выключила свет и, взяв стакан с вином, пошла в ванную комнату, устроилась на подоконнике и стала смотреть на темную улицу. Уличный фонарь был погребен под ветками джакарандового дерева, значительно оголенного непогодой. Окно было наполовину открыто, и струя холодного и влажного ночного ветра ворвалась в помещение. Я могла слышать, как дождь сильно застучал по крыше. Я испытывала беспокойство. Когда я была девочкой лет двенадцати, в такие ночи я бродила по улицам, босоногая, в плаще, испытывая тревогу и томление. Я не думаю, что моя тетя знала о моих ночных экскурсиях, но, может быть, и знала. Ей самой было присуще беспокойство, и, может быть, она уважала мое. Я много о ней думала в последнее время, возможно, из-за Тони. Его семья сгинула в дорожной аварии, так же, как и моя, и сейчас его воспитывала тетя. Иногда мне приходилось признаться самой себе - особенно в такие ночи, как эта - что смерть моих родителей не была столь трагична, как казалось. Моя тетя, несмотря на все ее слабости, была для меня великолепным воспитателем - бесстыдным, ненавязчивым, эксцентричным, независимым. Если бы мои родители были живы, моя жизнь пошла бы по другому руслу. В этом у меня сомнений не было. Мне нравилась моя жизнь такой, какой она есть, но было что-то еще, что должно было произойти.
Возвращаясь к событиям этого вечера, я поняла, как много я связывала с тем фактом, что Тони выбил стекло в моей машине. Его ярость и вызов гипнотизировали меня и затронули меня глубоко. На следующий день должны были состояться похороны Даггетта. И это тоже что-то затронуло во мне - прежние печали, хорошие друзья, сошедшие в землю… Иногда смерть рисовалась мне, как широкая каменная лестница, заполненная молчаливой процессией тех, кто ушел. Я вижу смерть так часто, что не очень беспокоюсь о ней, но мне не достает тех людей, с которыми пришлось расстаться, и интересно знать, буду ли я смиренна, когда придет мой черед.
Я допила вино и отправилась в постель, проскользнув обнаженной в теплые складки одеяла.
ГЛАВА 16
На рассвете шел мелкий моросящий дождь, темно-серая мгла постепенно уступила место холодному белому дневному свету. Обычно я не бегаю в дождь, но я плохо спала и мне необходимо было рассеять остатки изводящей тревоги. Я даже не знала, что меня тревожило. Иногда я просыпалась из-за какого-то низкого пугающего гула внутри себя. Бег - единственное облегчение, которое я могла найти, не считая вина и наркотиков, которые в шесть утра не привлекали меня.
Я натянула спортивный костюм и по велосипедной трассе пробежала трусцой полторы мили до базы отдыха. Ветер сорвал с пальм засохшие листья, и они лежали на траве, вдоль бульвара, как намокшее оперенье. Океан был серебристым, буруны мягко шуршали, как складки юбки из тафты с белой кружевной оборкой. Тускло-коричневое побережье было заполнено морскими чайками. Ловящими песочных блох. Голуби поднялись облаком, чем-то встревоженные. Должна признать, что в душе я не любительница прогулок на свежем воздухе. Я постоянно помню о том, что под нежный щебет хрустят кости и рвется в клочья плоть, и все это происходит безжалостно и инстинктивно. Я не считаю, что в природе царят комфорт и безмятежность.
Движение было небольшим. Я бежала трусцой в одиночестве. Миновала общественные туалеты, расположенные в шлакоблочном здании, недавно выкрашенном в розовый цвет. Двое безработных лепились у торговой тележки. Одного я позавчера уже видела, и он равнодушно проследил за мной. Его приятель скрючился под картонкой и напоминал груду старого тряпья. Я добежала до поворота и пробежала полторы мили в обратном направлении. Когда я вернулась домой, то была вся взмылена, спортивные брюки потемнели от дождя, а туман вышил в моих волосах узор из мелкого жемчуга. Я долго простояла под горячим душем, сознание того, что я снова дома в целости и сохранности, возвращало мне оптимизм.
После завтрака, я привела в порядок комнату, затем проверила свой страховой полис на машину и решила, что мне еще хватит денег на замену стекла. В 8.30 я начала торговаться с мастерскими, стараясь уговорить их сделать все до обеда. Я натянула то самое платье, что у меня на все случаи жизни, извлекла прилично выглядевшую черную кожаную сумку с длинным ремнем, которой я пользуюсь для официальных выходов, и заполнила ее всем необходимым, включая проклятый банковский чек.
Я остановила машину у ремонтной мастерской недалеко от моего офиса и остаток пути прошла пешком. Даже несмотря на то, что туфли были на низких каблуках, ноги мои болели, и было ощущение, как будто их стиснуло что-то горячее и влажное.
Я зашла в офис и начала свою обычную утреннюю работу. Как только я включила кофеварку, зазвонил телефон.
- Мисс Миллхоун, это Рамона Уэстфолл.
- О, здравствуйте,- сказала я.- Как поживаете? - У меня екнуло сердце, и было интересно узнать, сказал ли ей Тони Гаэн о своей вчерашней выходке в "ходиках".
У меня все в порядке,- сказала она.- Я звоню, потому что мне необходимо с вами кое-что обсудить. Надеюсь, вы сможете найти немного времени для меня сегодня утром.
- Хорошо, я свободна, но я без машины. Не могли бы вы приехать сюда?
- Да, конечно. Для меня это даже предпочтительнее. Десять часов вас устроит? Думаю, это не займет много времени.
Я взглянула на часы. Двадцать минут.
- Отлично,- сказала я. Она что-то ответила на прощание и положила трубку. Я переключила линию и позвонила Барбаре Даггетт в дом ее матери, чтобы сверить время похорон. Она не могла подойти к телефону, но Юджин Никерсон сообщил мне, что служба в два часа, и я сказала, что буду там.
Я потратила несколько минут, чтобы просмотреть почту предыдущего дня, приклеив пару чеков к полученным счетам, затем позвонила своему страховому агенту, изложив ей все подробности о разбитом окне в моей машине. Как только я положила трубку, телефон снова зазвонил.
- Кинзи, это Барбара Даггетт. Что-то происходит. Когда я приехала сюда сегодня утром, на ступенях у входа сидела какая-то женщина, которая говорит, что она жена отца.
- О Боже! Ловелла.
- Ты знаешь ее?
- Я встречалась с ней на прошлой неделе, когда была в Лос-Анджелесе, собирая сведения о твоем отце.
- И ты знала об этих ее претензиях?
- Я никогда не слышала подробностей, но полагаю, что их отношения были чем-то вроде гражданского брака.
- Кинзи, у нее есть свидетельство о браке. Я видела его собственными глазами. Почему ты не сказала мне, что происходит? Я потеряла дар речи. Она стояла у входа в дом, эта кровавая убийца, и орала до тех пор, пока я наконец не вызвала полицию. Я не могу поверить, что ты даже не упомянула об этом.
- Когда я могла это сделать? В морге? Или в похоронном бюро, когда твоя мама была без чувств?
- Ты могла бы позвонить мне, Кинзи. В любое время. Ты должна была прийти в мой офис и обсудить это.
- Барбара, я могла бы сделать полдюжины вещей, но я не сделала. Честно говоря, я хотела защитить твоего отца и надеялась, что тебе не придется узнать об этом его так называемом супружестве. Свидетельство, должно быть, подделка. Все это, наверное, сфабриковано, а если нет, то у тебя достаточно проблем и без добавления двоеженства к списку его личных недостатков.
- Не тебе решать. Теперь мама хочет знать о всей этой ерунде, и я не знаю, что сказать.
- Впрочем, я понимаю, почему ты так рассержена, но не уверена, что могу что-либо изменить.
- Я не могу поверить, что ты занимаешь такую позицию! Мне не нравится, что меня держат в неведении,- сказала она.- Я наняла тебя, чтобы расследовать это дело, и надеюсь, что мне будут сообщать все, что выходит на свет.
- Твой отец нанял меня задолго до того, как это сделала ты,- сказала я.
Это заставило ее на минуту замолчать, потом она принялась снова.
- Для чего? Ты никогда не рассказывала.
- Конечно, нет. Он говорил со мной конфиденциально. Это все ерунда, но не мне об этом трепаться. Я не могла бы остаться в своем деле, если бы выбалтывала все сведения, которые ко мне попадают.
- Я его дочь. Я имею право знать. Особенно, если мой отец двоеженец. За что же я плачу тебе?
- Ты, вероятно, платишь мне за то, что я умею разбираться в таких делах,- сказала я.- Ну, Барбара, будь благоразумной. Предположим, я бы рассказала тебе. Что бы это дало? Если твои родители все еще по закону женаты, Ловелла не может иметь никаких претензий, и насколько я знаю, она это очень хорошо понимает. Зачем усугублять свое горе, когда ее можно вышвырнуть, не говоря ни слова?
- Во-первых, как она узнала, что он умер?
- Не от меня, это я могу тебе сказать. Я не идиотка. Меньше всего на свете я бы хотела увидеть ее у твоих дверей. Может, она прочитала об этом в газете. Может, слышала в программе новостей.
Она пробормотала что-то, успокоившись на время.
- Что было, когда приехали полицейские? - спросила я.
Последовала еще одна пауза, во время которой она раздумывала, рассказывать ли дальше или продолжать придираться ко мне. Я чувствовала, что она получает удовольствие, когда пилит людей и ей трудно отказаться от этой возможности. На мой взгляд, она не так уж много мне платила, чтобы так разговаривать со мной. Совсем немного. Я, вероятно, должна сказать ей об этом.
- Двое полицейских отвели ее в сторону и поговорили с ней. Через несколько минут она ушла.
- Ну, если она еще раз покажется, я позабочусь об этом,- сказала я.
- Еще раз? А почему она снова должна явиться?
Я вспомнила, что, кроме выплывшего теперь на свет двоеженства ее отца, я не рассказала ей о покостных двадцати пяти тысячах долларов, которые Билли Поло считает частью имущества Даггетта. Может, Ловелла приходила сюда, чтобы получить их.
- Думаю, что мы об этом еще поговорим,- сказала я.
- В чем дело? Есть еще что-то?
Я подняла глаза. Рамона Уэстфолл стояла в дверях.
- Всегда есть еще что-то,- сказала я.- Это и делает нашу жизнь такой забавной. У меня посетитель. Я поговорю с тобой сегодня попозже.
Я положила трубку и поднялась, обменявшись рукопожатием с миссис Уэстфолл через стол. Я пригласила ее присесть и налила нам обеим кофе, используя принятый ритуал, как я надеялась, чтобы дать ей возможность почувствовать себя непринужденно.
Лицо ее было вытянуто, прекрасная кожа под кроткими глазами потемнела от усталости. На ней была рыжевато-коричневая поплиновая блузка с подплечиками, а в руках сетчатая парусиновая сумка, предназначенная разве что для охотничьих экспедиций. Ее потускневшие волосы блестели от шампуня "Брек", разрекламированного в журнале. Я пыталась представить ее в плаще, шатающейся по пристани с Даггеттом, обнявшим ее за плечо. Могла бы она выкинуть его, этого козла, из ялика? Да, наверняка. Почему бы и нет?
Выглядела она смущенной. Протянула руку и автоматически поправила вещи на моем столе - выровняла три карандаша, расположив их отточенными концами в мою сторону, словно маленькие ракеты земля-воздух, затем откашлялась.
- Так вот. Мы хотели бы знать. Тони ничего нам не рассказал, поэтому мы подумали, что, возможно, должны спросить вас об этом. Вы сказали Тони о деньгах, когда беседовали с ним вчера вечером?
- Конечно,- сказала я.- Это не дало никаких результатов. Я ничего не добилась. Он был непреклонен. Он даже не обсуждал это.
Она слегка покраснела.
- Мы думаем принять его,- сказала она.- Мы с Феррином говорили об этом вчера вечером, когда Тони уезжал с вами, и мы начинаем думать, что должны положить эти деньги на опекунский счет для него.- По крайней мере, до тех пор, пока ему не исполнится восемнадцать лет и он сам не распорядится ими.
- Что вызвало такую перемену?