- Вот кого жаль, того жаль. Только ты ж его выпускать и не собирался, так, Иван Павлович? Знаю, что не собирался. Зря не ври, не надо. В любом случае - за Андрюшу мы с тобой пободаемся. Мало тебе не покажется.
- Жаль мне тебя, Марусич, - сказал Кононенко, беря себя в руки. Только смотрел еще исподлобья, что твой бык. - Жаль, что ты туповат оказался. Ни выгоды своей не понял, ни страха у тебя должного перед властью нет. Но на тебе свет клином не сошелся, ты хоть это понимаешь, Михал Михалыч? Другие есть. Если б я тебя на свои купить пытался - все равно не пошел бы?
- Нет. С тобой бы - не пошел. Нет таких денег. И власти такой нет.
- Преданный сильно?
- Да нет. Просто - ты еще худший вариант. То, что мы сейчас имеем - не сахар, но то, что можешь устроить ты - это даже не пи..ец. Слова такого пока не придумали. Все мы не без греха, все воры. Но ты - не вор. Ты разбойник. Тать. Те, кто на тебя поставят и не предадут, в результате - законченные идиоты.
- А вдруг - это ты не на того ставишь?
- Поживем - увидим. Я, вообще-то, ни на кого не ставлю. Только на себя. Но, сдается мне, Иван Павлович, что, ввязываясь в эту авантюру, делаешь ты самую большую ошибку в жизни. Большие деньги тебе крышу сорвали. Вот тебя и понесло. Зарвался ты. Беспредельничаешь. Даже за эту аферу не своими бабками и майном расплачиваться хочешь - чужими.
- Если мне надо будет, - сказал Кононенко, вставая из-за стола, - так я и тебя, как воробья в поле загоняю, не великая ты шишка, Марусич. Не только какой-то сраный банк. Ты еще не знаешь, как я беспредельничаю. Ладно. Поговорили. Бывай, Михал Михалыч. Свидимся еще.
- Обязательно, Иван Павлович, - ответил Марусич, оставаясь сидеть, чтобы не подавать руки. - Обязательно свидимся. Дела у нас с вами общие, государственные.
Кононенко пошел к дверям, и уже на выходе, оглянулся.
- Да, так к слову, раз уж так сложилось. Ты мужик умный, сообразил наверно, что мы с тобой не встречались. И разговора этого - не было. Совсем.
- Поглядим.
- Поглядим? - переспросил Кононенко и усмехнулся. - Ну, ну…
Он еще раз внимательно посмотрел на Марусича, будто видел впервые, и вышел вон.
МММ закурил очередную сигарету, автоматически, без всякого желания, несмотря на мерзкий привкус во рту, который не могло заглушить даже виски.
Неслышно возникший из-за портьер официант, осторожно поглядывая на него, принялся убирать оставшуюся от Кононенко посуду.
- Что-нибудь желаете, Михаил Михайлович? - спросил мэтр, входя в кабинет.
- Нет. Счет, пожалуйста. И попросите охрану подогнать машину.
- Хорошо, Михаил Михайлович.
Спустя несколько минут, Марусич, усаживаясь на заднее сидение своего "Мерседеса", решил, что будет делать дальше. Он не был уверен в своём выборе, но ни на секунду не жалел о нем. И не мог наверняка предсказать его последствия. Но в том, что они будут - сомнений у него не было. Будут. И очень скоро. К несчастью, он не мог предвидеть насколько скоро.
Ни Диана, ни дети, ни Виталий не уловили момент, когда самолет попал в грозовой фронт. "Кукурузник" шел на трехстах метрах, а на этой высоте машину швыряло все время, настолько сильны были воздушные потоки. Заканчивался второй час полета, но для Красновых, никогда не летавших на самолетах такого типа, казалось, что они в воздухе вечность. Виталию, за свою жизнь повидавшему разное, было проще, но, судя по бледности лица и по испарине, выступившей на лбу, и он чувствовал себя некомфортно. Марка несколько раз тошнило в целлофановый пакет, Дашку укачало и она, белая, как мел, приткнулась возле Дианы, которая зависла между сном и бодрствованием - инъекции Лымаря все еще действовали.
Только Сергей Иванович - настоящий воздушный волк, оставаясь слегка навеселе, чувствовал себя, как рыба в воде. Но, когда "кукурузник" влетел в полосу дождя и ветер принялся трепать его по-настоящему, оптимизма у него явно поубавилось. Если до того биплан только изредка "ухал" вниз, так что желудок улетал к горлу вместе с содержимым, а потом резко шел вверх, вжимая пассажиров в сидения, то теперь у всех создалось впечатление, что самолет не летит, а прыгает по ухабистой дороге, словно по стиральной доске, при этом обрушиваясь в глубокие ямы. Порывы сильного бокового ветра швыряли машину вправо, пилот выравнивал планер, но, через несколько секунд, следующий толчок опять заставлял "кукурузник" заваливаться на левое крыло и скользить в сторону, будто по льду.
- Выше можешь? - прокричал Виталий в ухо Сергею Ивановичу, с трудом дойдя до кабины.
Тот покачал головой.
- Я высоту фронта не знаю. Мы идем низко, чтоб радары не видели. Разрешений-то нет!
- Да, хрен с ними, с радарами! Разобьемся, на фиг! Пусть видят, сбивать же не станут!
Сергей Иванович осклабился, показав прокуренные зубы и дохнув на Виталия самогонным ароматом.
- На земле меня учить будешь, - прокричал он, перекрывая шум мотора, - а здесь - мне виднее!
Гроза была сильной - настоящей майской грозой, сгустившейся внезапно и из ничего. С ураганными порывами ветра, стеной дождя, в которой струи становятся неразличимы, и ветвистыми разрядами молний, озаряющими сумрачное небо бело-голубым, слепящим светом. Громовые раскаты били так, что весь корпус самолета вздрагивал и гудел, как от удара гигантской кувалды. Вода сплошным потоком стекала по стеклам кабины. Видимости не было вовсе - Сергей Иванович держал курс по приборам.
Диана почувствовала, как от постоянной тряски мокреет повязка на боку и за брюшиной возникает тупая, ноющая боль, пересиливавшая даже действие наркотика. Над головой ударило - словно лопнуло исполинское полотнище, фюзеляж залил поток света. "Кукурузник" провалился вниз, словно присел в испуге, и завыв, метнулся вверх, на заданную высоту. Что-то неразборчиво прокричал пилот - очевидно выматерился.
- Коростень! - крикнул он в ухо Виталию, тыча рукой куда-то вправо. - Километров тридцать! "Варшавка" левее и под нами! Поворачиваем на запад! Что искать?
- Машину!
- Машину? - пилот смотрел на Виталия с недоумением. - Ты здоровый человек?
- Искать надо машину! Они стоят на обочине. Ждут. Глянь на километровые отметки.
- Да там машин - как на проспекте. Сейчас опущусь ниже - увидишь сам. И дождь. Многие стали на обочину - видишь что твориться!?
Вопрос был лишним. За хлещущим в стекла дождем видеть было нечего - только водяные разводы.
- Тут не машину - дорогу бы найти! - крикнул Сергей Иванович.
"Кукурузник", склонившись на левое крыло, по широкой дуге пошел на снижение.
Несмотря на любовь к выпивке, Сергей Иванович, судя по всему, был действительно высококлассным пилотом. Когда самолет, словно намокший пузатый жук, заскользил к поверхности земли, внизу, бледными пятнами мелькнули фары едущих машин. Порыв ветра на мгновение смахнул воду со стекол, и они увидели под брюхом бетонную полосу "Варшавки", блестящую, покрытую лужами. По ней, оставляя за собой огромное облако водяной взвеси, шел трак - огромный длинномер грязно-белого цвета. Навстречу ему, с включенными фарами, ехали несколько легковушек. Дождь опять хлестнул по окнам, и видимость исчезла.
- Что будем делать?! - гул мотора почти перекрывал сиплый голос пилота.
- Идти над дорогой!
- Ага, до границы, что ли? Льет ведь, собственную задницу не видно!
- Есть идеи получше?
- Да мы через тридцать минут будем над тем куском, что твой парень нам показывал - а толку-то? Посмотри, поля залило, наверно с утра льет, не сядем ведь. Так и будем летать - туда-сюда?
- А на дорогу?
- Что на дорогу?
- На дорогу сядем?
- Ты что, с дуба упал? Это тебе что, "Итальянцы в России"?
- Ты, вроде не "ТУ". Поменьше будешь.
- И по умнее. Машины я тебе куда дену?
- Там машин поменьше. На много.
- Слушай, ты, кроме своего "джипа", хоть на чем-то летал?
- Доводилось. На "вертушке".
- Военный?
- Бывший.
- И то легче. Слушай, ты знаешь, что самолет вертикально не садиться?
- Слышал. Другой вариант есть?
Пилот опять посмотрел вниз, потом на приборы. Молния пробила сумрак прямо по курсу, в километре, не более и почти сразу молот громового раската ударил по самолету так, что захотелось зажмуриться. "Кукурузник" задрожал всем телом, мотнулся тряпочкой - вверх-вниз, подался вправо. Виталия затошнило так, что он с трудом сдержался, закрывая ладонью рот.
- Нету другого варианта! И этого тоже нет! - заорал Сергей Иванович. - Придумал аттракцион - на шоссе садиться! Аэродром надо искать. Поблизости.
- А дальше как?
- Как, как? Пешком! Машину угонишь! Телегу с лошадью! Трактор! Я почем знаю?
- Ты, Серега, волну не гони! Ниже давай!
- Все равно - ни хрена не видно!
- Ты делай! Рассуждать потом будешь!
- У тебя, командир, совсем крыша поехала!
- Вниз давай! Ты же у нас - ас!
- Вертолет надо было брать! - тоскливо сказал пилот. - Если бы знал, что ты такой чокнутый…
Внизу, в пелене дождя, мелькнула заправка. Высота была уже метров пятьдесят - не более. "Кукурузник" несся над дорогой, как огромная птица, распластавшаяся в темном, грозовом небе. Трясло так, что лязгали зубы, но, теперь, видимость, какая-никакая, но была. Машин, действительно, стало меньше. Они прошли над залитой дождем деревней, почти на бреющем, распугав свиней, бежавших по лужам, как антилопы по прериям. Под крылом опять замелькала бетонная лента дороги.
- Где-то здесь! - Сергей Иванович ткнул рукой вниз. - Смотри, если что увидишь, каскадер чертов!
Виталий и сам понимал, что полагаться можно только на удачу. Скорость, дождь и малая высота не способствовали обзору, но, поднимись они чуть выше - и шанс, и сейчас малый, исчезал вообще.
Фура, еще фура, три легковушки идущие "цугом", пустой участок дороги, фура. Дорога пошла вниз - верх, прокладывая путь через редкий сосняк, благо, не подступавший к самой трассе - иначе им пришлось бы набирать высоту. Навстречу промелькнул уродливый кубик самосвала, за ним, на затяжной подъем тянулся многоколесный трак. И тут Виталий скорее угадал, чем увидел, приткнувшуюся в "кармане" красную "альфу" и, с неожиданной ясностью, понял, что это именно та машина. Та, которая их ждет.
- Есть! - закричал он. - Есть, там внизу!
Пилот посмотрел на него, как на ненормального.
- Разворачивай, будем садиться!
Виталий посмотрел в салон, на своих подопечных, и, в очередной раз, удивился их мужеству. Ни слова, ни стона, ни крика. Здоровые мужики могут позавидовать - откуда только все берется. Дети и слабая, неприспособленная к тяготам женщина - измученные, испуганные. Раненые, в конце концов. И Виталий, которому за его жизнь приходилось водить бойцов в атаку и по красной земле Африки, и по безжизненным скалам Афгана, и по асфальтовым джунглям Балкан, с уважением покачал головой.
- Скоро, скоро, все кончится, - подумал он. - Все кончится, и вы обо всем забудете. Год. Ну, от силы, два - и все затянет пелена времени. Это я знаю точно. Это только кажется, что погибших помнят вечно. Помнят только лишь то, что их уже нет. А сами они - уходят в небытие, остаются жесты, случайные фразы, зацепившиеся где-то в памяти, смутный образ, похожий на фото под дождем. Я знаю. Я пережил многих. И вы, похоже, переживете. Во всяком случае, я надеюсь, что переживете. И будете жить дальше. Вместо того мертвого парня, который лежит у вас в домике, завернутый в простыни. Вместо Тоцкого, которого, наверное, уже несколько часов допрашивают. Вместо тех, других, кто умер из-за вас или за вас сегодня. Вместо тех, чья жизнь сегодня круто изменится. Что поделаешь, ребята, таковы правила. Для того, чтобы кто-то жил, кому-то приходится умирать. И ни хрена тут не изменить, как бы ни хотел. Ни хрена, верьте мне на слово.
Самолет стал "на крыло", совершая разворот. Виталия швырнуло на борт, но он, зацепившись за сидения, устоял на ногах. Потом добрался до Марка, и прокричал ему в ухо.
- Держитесь! Идем на посадку!
Мальчишка, бледный и взмокший от напряжения и тошноты, кивнул и, повернувшись к матери и сестре, начал говорить. Что - Виталий уже не слышал.
С ловкостью обезьяны, хватаясь, за все что можно, он добежал до пилотской кабины и, упав в кресло, принялся застегивать привязные ремни. Сергей Иванович только глянул искоса и ничего не сказал. Было не до того. Завершив разворот, он заходил на посадку над бетонкой. Наверное, в хорошую погоду, при нормальной видимости и без порывов бокового ветра Сергей Иванович приземлился бы играючи и с улыбкой, но сейчас - лицо у него застыло, как маска, и назвать такую гримасу улыбкой не смог бы ни один, даже самый большой оптимист.
Защелкнув пряжку ремня, Виталий посмотрел через лобовое стекло и сам похолодел. Самолет снижался над дорогой, чуть боком, чтобы уменьшить снос и, судя по всему, при маневре пилот ориентировался по приборам и по верхушкам деревьев, растущих в отдалении - больше смотреть было не на что. Виталий и сам умел пилотировать самолет - учили когда-то, в прошлой жизни, и учили неплохо, но на такое приземление он не решился бы никогда. Дело было не в трусости дилетанта, а, скорее, в отрицательном опыте знающего человека. И это пугало гораздо больше, так как цена ошибки была очень хорошо известна. А совершить эту единственную и последнюю ошибку было проще простого.
Тридцать метров, двадцать, десять, пять… "Кукурузник" коснулся бетона неуклюже, словно подстреленная ворона, подпрыгнул, опять ударился колесами о землю. Виталий посмотрел на перекошенную физиономию Сергея Ивановича, которая начала принимать нормальное, человеческое выражение, но, почти в тоже мгновение, лицо его исказилось совершенно пещерным, ужасом. Он уловил происходящее, еще не повернув головы - боковым зрением. Из-за пелены дождя на них надвигался, гудя сигналом и мигая фарами, огромный трак. И было до него, от силы метров, сорок.
- БЛЯЯЯЯЯЯ! - закричал неожиданно тонким, пронзительным голосом Сергей Иванович, рванув на себя штурвал так, что будь конструкция чуть похлипче, то вырвал бы с корнем. "Кукурузник" неохотно приподнял нос. Фары грузовика надвигались со скоростью и неотвратимостью курьерского поезда.
В таких ситуациях, обычное для всего сущего понятие инерции, становится роковым фактором. Приказ был отдан, исполнительные механизмы сработали - натянулись тросы, заставляя опуститься рули, дроссельная заслонка повернулась, позволяя бензину хлынуть в камеру сгорания, воздушный поток уперся в опущенные закрылки, подхватывая самолет. Но на все это было нужно время. А его не было. Совсем. Нос "кукурузника" только начал задираться вверх, а расстояние до несущейся навстречу машины было уже двадцать с небольшим метров. Виталий услышал свой вопль, словно со стороны - он не ругался матом, просто кричал - истошно, на одной ноте. Мотор взревел на пределе возможности, самолет подпрыгнул на ухабе и пошел вверх, мучительно медленно преодолевая земное тяготение. Виталий закрыл глаза, ожидая неизбежного столкновения.
Левое колесо шасси "кукурузника" скользнуло по выпуклому, как бритый лоб, обтекателю кабины многоколесного камеона "Вольво", пронеслось над самой крышей прицепа и, только преодолев еще десяток метров, самолет просел вниз, почти до земли. Произойди это на полсекунды ранее - и все кончилось бы тем, что они завершили бы полет в кузове грузовика, но этого не случилось. Кто-то увидел бы в этом случайность, кто-то - руку провидения. Виталий просто подумал, что, наверное, их время еще не пришло. И мысленно поблагодарил Бога, уже второй раз за этот очень длинный день.
Но эта благодарность была несвоевременна. А вот опоздала она или была произнесена раньше времени - кто разберет. Сергей Иванович сбросил газ, колеса ударились о бетонку так, что что-то внизу, в шасси, хрустнуло. Вслед за этим опустился нос, Виталия болтнуло вперед, ремни натянулись, но головой до приборной доски он все-таки не достал - зато прикусил язык так, что рот мгновенно наполнился соленой, густой кровью. Их несло по мокрому бетону, неровно, почти боком, с большой скоростью - бешено вращался винт, вспарывая пропитанный водой, вязкий воздух. Впереди показалась припаркованная в кармане, красная "альфа-ромео". Она вырастала на глазах и "кукурузник", несмотря на отчаянные попытки пилота затормозить, несся на нее, как андалузский бык, на замершего в испуге тореадора. Дверцы "альфы" распахнулись, выпуская водителя и пассажира.
- Ох, и вмажемся мы в них сейчас, в лобовую, до полного слияния, - подумал Виталий. - Будет доставка грузов на дом. Особенно круто получится - если это не те, которые нас ждут.
Самолет начал разворачиваться вправо, занося хвост поперек дороги, но поступательного движения не прекратил. Виталий прикинул траекторию заноса и понял, что они въедут в "альфу" хвостовой частью фюзеляжа, что, в общем-то, картину лучше не делало. Двое, выскочивших из машины на мгновения замерли, наверное, пораженные зрелищем надвигающегося на них самолета, но, спустя несколько секунд, метнулись к обочине со всей возможной резвостью.
Двигатель умолк. Внезапно обрушившаяся тишина ударила по ушам больнее, чем рев мотора. Стал слышен визг покрышек по мокрому бетону, плачь Дашки из салона и стук капель дождя по лобовому стеклу кабины. Самолет сделал "козла", описывая хвостовым оперением круг в воздухе. Их швырнуло из стороны в сторону, хвост опустился и, прокатившись еще чуть-чуть, машина замерла в неподвижности. Перед лобовым стеклом медленно прошла лопасть винта - словно стрелка гигантских часов. Прямо перед ними стояла "альфа", от обочины к самолету бежали двое мужчин.
Виталий почувствовал, как по спине, вдоль хребта, к ягодицам, сбегают струйки холодного пота. Ноги были ватные. И в туалет хотелось нестерпимо.
Справа раздавались хлюпающие звуки. Виталий обернулся. Сергей Иванович пил водку прямо из горлышка бутылки, которую извлек неизвестно откуда с ловкостью факира, жадно, чуть не давясь. Кадык у него, прямо-таки, ходил ходуном.
- Эй, Серега! - сказал Виталий тихо. - Летун! Ты чего?
Пилот скосил на него глаз, но пить не перестал.
- Ты это заканчивай. Нам еще обратно лететь.
Сергей Иванович сделал еще глоток и, оторвавшись от горлышка, сказал, утирая рот рукавом, совершенно спокойно и беззлобно.
- Иди в жопу, всадник без головы! Достал поучениями. На, лучше, хлебни…
Спорить Виталию совсем не хотелось. Он взял бутылку и влил в горло несколько глотков обжигающей дешевой водки, пахнущей плохим спиртом. И заперхал, брызгая кровью из прокушенного языка. Но легче все-таки стало.
- Ты как? - спросил пилот.
- Бывало лучше.
- Не обосрался?
- Кажется, нет.
- И я - кажется, нет. Но точно не уверен.
- Классная посадка.
- Меня водка не берет.
- Молоток ты, Сергей Иванович.
- На обратный путь - заправиться надо.
- Заправимся.
- Знал бы - ни в жисть не полетел бы.
- Так полетел же.
- То-то и оно.
Виталий отстегнулся и вышел в тесный салон.
- Эй, Робин Гуд, вы как? Живы?
- Живы, - отозвался Марк. - Дашка перепугалась. Маме плохо. Мы где?
- Вроде там, где надо. Сейчас разберемся.
- Ты как? - спросил он у Дианы, присаживаясь на корточки.
- Не очень. - Отозвалась она. - Кажется, кровит.
- Покажи.