- И не заказ я выполняю, а просто делаю свою работу, хоть тебе это не докажешь, - продолжал Миронов ровным, совсем лишенным эмоций голосом. - И все вокруг вижу. Машины вижу, квартиры вижу, канарский загар вижу. Это ваше, ребята, счастье, что вокруг столько продажных. На этом ваш бизнес и держится. И из-за этого вас убивают. Такие правила. Вы сами согласились по ним играть. Ни тебя, ни меня - никто не заставлял. Мы сами выбрали свое дело, так?
- Так, - согласился Андрей. - Опять все правильно. И логика железная. Вот только с точкой отправления ты мазанул. Тебя мне не убедить, я знаю это точно. Но, все-таки, раз у нас сегодня пошла такая пьянка, я скажу. Ты историк, ставший чекистом. Я физик, ставший банкиром. Бывшие однокашники, ставшие врагами. Ты - служишь системе. Система служит своим хозяевам, и они устанавливают правила. Эти правила могут нам с тобой претить, но они есть, и от этого никуда не деться. Хочешь работать - плати за "крышу" или сворачивай лавочку! Не хочешь оставаться нищим - уходи от налогов и плати, чтобы этого не замечали! Плати - и будешь безнаказанным, всеобщим баловнем и любимцем. Плати, и тебя наградят, как почетного налогоплательщика, хоть ты и не дал ни копейки в казну! Какая, на хер, разница. Только плати! Чем выше покровитель - тем круче бизнес, и тем громче потом уголовное дело. Но тем и выше у тебя шансы выйти сухим из воды - заплатив адвокатам и судьям.
Тоцкий хмыкнул иронически.
- Даже в тюрьме мы покупаем себе нормальную жизнь, там те же законы - плати и все доступно. А убивают, Александр Сергеевич, нас не по правилам, а потому, что кому-то нужно занять наше место. Чтобы посадить на него своих людей и получать долю. Убивают из-за денег и власти. И не только банкиров. И политиков убивают. И журналистов. И честных до невменяемости сотрудников правопорядка, которые суют свои носы, куда не надо - тоже не жалуют. Таких, как ты, например. И простых прохожих, чтобы больше боялись, по случаю шлепают. Такие дела…
Скажу честно, я, действительно, не ожидал увидеть в тебе человека. В вашем лесу люди не водятся - не то место. Но как ни крути… Ты ведь тоже в игре, Саша, если не говорить красивых слов. И правила для тебя - те же. Мотивация, правда, у тебя другая. Так это, скорее, горе, чем счастье.
- Здорово ты все расставил по местам, - сказал Миронов с той же тусклой интонацией. - И себя не пожалел. А я все ждал, когда ж все будут в говне, а ты в белом фраке. Но ничего, я не обижаюсь. Один совет все же дам, прислушайся. Тебе придется давать показания и, в любом случае, ты скажешь, пусть косвенно, больше, чем хочешь. Не перебивай! - он предостерегающе поднял руку. - Так вот, чем быстрее ты скажешь больше, тем выше твои шансы остаться целым и невредимым. Просто - выбери, о чем говорить. О друзьях говорить вовсе не обязательно. Существуют и другие темы для разговора. Я ясно выразился?
- Спасибо за совет, - ответил Тоцкий и посмотрел собеседнику в глаза. Внимательно так посмотрел. - Я подумаю.
- Подумай. В конторе кабинеты пишутся. Там не поговорим, - Миронов потянулся с хрустом в суставах и заразительно зевнул. - Ладно, философ, садись, поехали. Еще полчаса и там забьют тревогу - куда подевались. К тому же в кабинете у меня есть бутерброды. И чайник.
Они сели в машину и Миронов завел двигатель. На лобовом стекле мелкими каплями лежала ночная роса.
- Ты серьезно собираешься делиться с преступником бутербродами? - спросил Тоцкий.
- С преступником? - переспросил Миронов, оглядываясь через плечо. - А что, суд уже состоялся?
Андрей негромко рассмеялся.
- Пока нет.
- Значит, бутерброд получишь бесплатно. А судью купишь чуть позже. И выйдешь сухим из воды.
- Ты начал рассуждать, как банкир.
Они проскочили ночной Новомосковск, быстро вырулили по виадуку на основную трассу и, в конце Подгородного, натолкнулись на опущенный шлагбаум поста ГАИ.
Судя по бронежилетам и каскам ОМОНа, по трем ГАИшным машинам, запаркованным возле уродливого строения "дежурки", ловить и просеивать через мелкое сито все живое, с утра не и переставали. Проверяли "с душой", особенно грузовики "дальнобоя", где можно было поживиться, и, поэтому, несмотря на поздний час, возле шлагбаума скопилось полдюжины машин - четыре легковушки и пара груженых "камеонов". Александр Сергеевич притормозил, и уверенно объехав стоящие легковушки, мигнул фарами.
Несмотря на это, высокий, худой, как жердь, гаишник, окинув равнодушным взглядом "Опель" Миронова, указал на обочину светящимся жезлом.
- Номера не разглядел, - сообщил Тоцкому Миронов, останавливаясь, - сейчас буду воспитывать.
И привычно полез в нагрудный карман за удостоверением, одновременно опуская водительское стекло.
- В чем дело, старшина, - сказал он официальным тоном, подходящему к машине патрульному. - Цифры не различаете? Или буквы? Капитан Миронов, СБУ. Освободите проезд.
- Старший сержант Киреев, областное ГАИ, - сказал гаишник без особого испуга и пиетета. Ваши документы, пожалуйста.
Миронов показал ему удостоверение, не выпуская из рук, в открытое окно, чуть сощурившись от яркого света фонаря, которым подсвечивал патрульный.
- Рассмотрели?
- Прошу прощения, - сказал сержант более вежливо. - Кто у вас в машине?
За его спиной вырос боец "Беркута" - в полном боевом снаряжении, с АКМ на животе и надвинутой на лоб каске. Второй, брат-близнец первого, тенью скользнул к машине со стороны пассажира. От "дежурки", придерживая рукой малиновый берет, трусил командир наряда - старлей, чуть пониже ростом, чем его бойцы, но широкий в плечах настолько, что казался квадратным.
- Арестованный в машине, - сказал Миронов уверенно. - А в чем дело? Моего удостоверения не достаточно?
- Выходит, что нет, господин капитан, - сказал сержант, не скрывая неприязни, - попрошу вас выйти из машины. И вашего пассажира тоже.
- На неприятности нарываетесь? - спросил Александр Сергеевич, добавив в голос изрядную толику стали.
- У меня приказ, - отчеканил сержант, - выйдите из машины.
Стоявший за ним омоновец, по-кошачьи мягко, сместился влево, обходя жердеобразного гаишника. Челюсти, под надвинутой на глаза каской, равномерно двигались. Тоцкий заметил, что и второй боец, шагнув, замер истуканом у правого крыла, направив ствол автомата в салон автомобиля.
Миронов, нехорошо усмехнувшись, открыл дверцу и, бросив Тоцкому коротко "Сиди!", вышел на улицу, под неприятный, мертвенный свет ртутных фонарей.
- Капитан Миронов, - представился он подоспевшему офицеру.
- Старший лейтенант Фролов! - омоновец небрежным движением отдал честь. - Чего требованиям не подчиняетесь, господин капитан?
Миронов молча продемонстрировал свое удостоверение и спрятал его в карман.
- Понятно, - сказал старлей. - Только это сути не меняет. У нас особые распоряжения, так что попрошу выполнять.
- Рискуешь, старший лейтенант, рискуешь! - процедил сквозь зубы Миронов, но дальше нагнетать обстановку не стал, а открыв заднюю дверцу произнес официальным тоном, обращаясь к Тоцкому:
- Выйдите из машины!
Андрей молча повиновался.
- Так, - сказал омоновец, с любопытством разглядывая его, - а это что за окольцованная птица?
- Это арестованный, - пояснил Миронов спокойно.
- А документы у арестованного есть? - осведомился старлей, поворачиваясь к нему.
- В Управлении его документы, - сообщил Миронов, - я, кстати, сейчас туда позвоню, а завтра утром подам на вас рапорт.
- Рапорт? - омоновец улыбнулся, и при этом его лицо окончательно потеряло немногочисленные скругления на углах черепных костей, превратившись в геометрически правильную фигуру - квадрат. - Рапорт - это можно. Это нам, капитан, раз по тридцать за день обещают. Мы привычные. Багажник откройте. Гриша, осмотри салон.
Миронов молча обошел "Опель" и открыл багажник, который был девственно чист и пуст. Омоновец, стоявший у правого крыла, сопя, полез во внутрь машины, цепляясь за сидения автоматным стволом.
Александр Сергеевич достал мобильный и набрал номер дежурного по управлению, но нажать на кнопку вызова не успел - старлей ловким и стремительным движением выхватил трубку из его рук.
Миронов задохнулся от ярости и, побелев лицом, шагнул вперед, но натолкнулся грудью на руку омоновца, выставленную вперед широкой, как лопата, ладонью. Ощущение было такое - будто бы в солнечное сплетение ему уперлась толстая дубовая ветвь.
- Не спеши, капитан, - сказал старлей дружелюбно. - Погодь! У тебя своя работа, а у меня своя. Что там, Гриша?
Боец уже лез из салона наружу, радостно щерясь и преданно глядя командиру в глаза.
- Ствол, товарищ старший лейтенант! Ствол у них под сидением! Импортный!
Тоцкий бросил на Миронова быстрый взгляд и получил ответный. И во взгляде СБУшника особой уверенности не было. А вот растерянность была. И страх - был.
- Тряпкой бери, - приказал бойцу старлей, - и аккуратнее, "пальцы" не сотри.
- Ваш пистолет? - спросил он Миронова, по совиному склонив голову к плечу, от чего залихватски сдвинутый набекрень берет стал под прямым углом к земле.
- Мой в сейфе, в кабинете, - ответил Миронов, беря себя в руки, - а это ваш, наверное.
- Товарищ командир, - заголосил восторженно Гриша из "Опеля", - у них тут еще и "глушак" под ковриком!
- И "глушак" мой? - спросил старлей удивленно. - Ну, капитан, ты даешь! Или ты не капитан вовсе, а, Миронов? Что ж ты с собой левые стволы возишь?
- Я капитан СБУ, Фролов! - сказал Миронов, сдавленным от злости голосом. - А вот ты завтра, Фроловым останешься, а вот старлеем - вряд ли.
- Будет обидно, - сказал Фролов, насупившись, - но, посуди сам, капитан, очень все подозрительно выглядит. Человек без документов - в наручниках на заднем сидении, ствол с глушителем под ковриком. А по городу - "Перехват", говорят "жмуров" кто-то настругал немеряно, и банкиров каких-то беглых ищут. Что мне, сироте, делать? А вдруг у тебя "корочки" левые, а борзеешь ты, чтобы на понт меня взять? Проверить надо. Позвонить. Удостовериться. Не каждый день такое вижу.
- Позвони, - сказал Миронов, кривя рот. Ему явно было не по себе от такого наглого "наезда". - Удостоверься. У тебя телефон в руке и номер набран - только кнопку нажать.
- У меня? В руке? - удивился Фролов. - Ах!
"Нокия" грянулась об асфальт и разлетелась на несколько кусков, один из которых, особенно крупный, омоновец для верности прибил подошвой ботинка. Хрустнула пластмасса.
- Ай-ай-ай! - сказал Фролов, картинно морщась, - какое горе! Разбилась. Дорогая, наверное? Извини, капитан, я такой неуклюжий. Как же мы сейчас позвоним?
- Если ты думаешь, что я брошусь на тебя с кулаками, то ошибаешься.
Миронов, при виде разбитого вдребезги телефона, вдруг почувствовал спокойствие. Все становилось понятно, хотя от понимания веселее не стало, скорее уж, наоборот - совсем грустно. Он посмотрел на Тоцкого и увидел, что Андрей смотрит на него с сочувствием, как на собрата по несчастью.
- Жаль, - признался Фролов, - что не бросишься. Я, честно говоря, надеялся. Ну, не все коту масленица. И так - хорошо. Пистолетик оформим - поедем к нам, разберемся, а утром - ты меня увольнять будешь.
- А пакетик с белым порошком где? - спросил Миронов.
- А что - надо? - осведомился старлей. - Сейчас поищем! Гриша! Давай пушку сюда!
Боец Гриша со свертком, из которого торчала массивная рифленая рукоять, подбежал, топая ногами.
- Рядовой Совенко! - скомандовал Фролов.
- Я!
- Пакет с белым порошком в машине был?
- Никак нет!
- Плохо искал, рядовой Совенко! Еще раз осмотри салон. И запаску в багажнике.
- Есть!
- А пока рядовой Совенко ищет, - продолжил Фролов, глядя на Тоцкого, - ты, птица, скажи мне, как тебя зовут. А то мне твое лицо знакомо до боли.
Андрей молчал. Это был спектакль. Вызывающая демонстрация силы. И было в ней что-то искусственное, что-то рождавшее в мыслях Тоцкого сравнения с плохим кинофильмом. Наигрыш, что ли? Так вели себя гестаповцы в детском кино про "войнушку", НКВДешники в американском муви категории "В", снятом режиссером никогда в глаза не видевшем живых чекистов.
Но настоящий ОМОН, а с "красными шапочками" Андрей сталкивался неоднократно, вел бы себя не так. Жестко, нагло, безжалостно, но не так. И кураж бы был, но не такой.
- Вопрос слышал, голубь? - спросил Фролов, подходя ближе. - Или повторить?
- Слышал, - сказал Андрей. - Кисилев. Павел Афанасиевич.
- И за что тебя, Павел Афанасиевич, повязали?
- По восьмидесятой.
- Валютчик, значит? - переспросил старлей, задумчиво потирая квадратный подбородок рукой.
Тоцкий, не отрываясь, смотрел на тыльную сторону ладони Фролова, на которой из-за линии синего горизонта вставало синее солнце с тонкими синими лучами. На синий перстень, охватывавший короткий, поросший рыжими волосками палец с крепким желтым ногтем. В голове его защелкал тот самый компьютер, который неоднократно выручал его в трудных ситуациях на протяжении всей жизни.
Стальная "фикса" во рту улыбчивого "рядового" Совенко, татуировка на руке "старлея" и его приблатненный говорок, разлетающийся на куски телефон Миронова…
Он перевел взгляд на Александра Сергеевича, стоявшего в окружении вооруженных автоматами людей, потом на опустевшую площадку с уродливыми бетонными блоками перед "дежуркой" ГАИ, с которой за эти десять минут исчезли и легковушки, и грузовики "дальнобоя". На пустую ночную трассу, теряющуюся в темноте и на далекие огни города, расцветившие небо на юге призрачным электрическим заревом.
Он посмотрел прямо в глаза Фролову и спокойно спросил, уже понимая, что мышеловка захлопнулась:
- А тебя, как зовут, браток? Или хотя бы "погремуху" скажи…
Фролов в первый момент опешил, но тут же весело рассмеялся.
- Сообразил-таки, голуба? Мне говорили, что ты, бля, смышленый! А ментенок-то, лох конченый, схавал. Молодец, Андрюха!
До Миронова, наконец-то дошло, что происходит, и он инстинктивно рванулся к "старлею", но получил от ближайшего "бойца" стволом по ребрам и, согнувшись, упал на колени. "Боец" с удовольствием добавил ему ботинком по почкам, окончательно вжившись в роль омоновца.
- Я не молодец, - сказал Тоцкий, - просто ты - заигрался. Так был похож, что было непохоже.
- Ну, это ты зря, - огорчился Фролов, - вас мы, все-таки, развели.
- Развели, - согласился Тоцкий. - А что дальше?
- А дальше, - сказал Фролов, - для вас - ничего. Были, и нету. Купил ты чекиста, Андрюха. Купил со всеми потрохами. И ушли вы вдвоем в светлую даль. В Мексику, например. Классная страна, Андрюха, гадом буду. Был там, в прошлом году - телки, зашибись. На пляже - половина с голыми сиськами. Тебе понравится, братан!
- Как глупо, - подумал Тоцкий, - как все-таки глупо. Как мерзко будет умирать от рук такого приблатненного мудака, мнящего себя уголовным авторитетом. Сопляк зеленый, гнида, с ходкой на год по хулиганке, собравший вокруг себя "качков" и прочих толстолобиков. Попандопуло из "свадьбы в Малиновке", опереточный бандит с настоящим "калашом". Но смерть от него будет самая настоящая, вот в чем проблема.
- На ментов работаешь? - спросил Андрей.
- Какая тебе разница, - подмигнул Фролов, поправляя берет. - Кто платит, на того и работаю. А за тебя - платят хорошо. Давай, в машину, Андрюха, прокатимся!
- Рядовой Совенко! - гаркнул он, - Мента - на заднее сидение!
Ошеломленного Миронова приковали к левой двери его машины, Тоцкого к правой. Сам Фролов втиснулся на переднее сидение, заполнив его целиком своим массивным телом - от обшивки дверей до подлокотника. На водительское сидение сел человек в гражданской одежде, завел двигатель и, трогаясь с места, сказал не оглядываясь.
- Ну, привет, Тоцкий!
- Привет, Зуй! - сказал Андрей. - А я все думал, кто ж проконтролирует, чтоб я не перекупил этого Робин Гуда. А это ты. Не бздошно, а, Зуйко? Ты ж у нас не киллер? Кстати, Александр Сергеевич, знакомься, если не знаком. Настоящий майор ОБЭПа - Анатолий Олегович Зуйко. Но вы, наверное, встречались…
- Встречались, - процедил Миронов сквозь зубы, - доводилось.
- Это к нашему спору, Саша, - сказал Тоцкий, - дополнительный аргумент. Чтобы ты не сомневался, кто и на кого работает. Зуй, а Зуй, ты не помнишь, сколько наших фирм ты "крышевал"?
- Иди ты на хер, Тоцкий, - беззлобно выматерился Зуйко. - "Крышевал" - не "крышевал" - ну какая теперь разница?
- И я не помню. Но много. А денег, сколько в месяц за это получал, помнишь?
Зуйко промолчал, а Фролов рассмеялся, запрокидывая квадратную голову.
- Следы заметаете, Анатолий Олегович? Страшно стало? С ладони кушать было не страшно, а теперь - страшно?
- Чего мне покойника бояться? - осведомился Зуйко спокойно.
- А ведь подставил тебя Кондратюк, Анатолий Олегович. Не он - ты грязную работу делаешь. Ну, ладно, меня - ты ж и офицера безопасности мочить собрался. Коллегу, можно сказать…
- Издержки производства, Андрюха, - весело сказал Фролов, - если бы этот "шустрик" тебя не повязал и не возил с собой, как плюшевого мишку - был бы жив - здоров. Нам лишние "жмуры" без надобности.
- Был ты, Толя, просто продажный мент и взяточник, а теперь - будешь убийцей без постоянных доходов. Кто ж тебе бабки понесет?
- Найдутся люди, - сказал Зуйко. - И до тебя - не бедствовали, и после тебя не будем. Вы приходите и уходите, а мы остаемся. Не льсти себе, Тоцкий. Месяц - два и о тебе никто не вспомнит. Ни о тебе, ни о нем, - он мотнул головой в сторону Миронова. - Ничего личного, Андрей. Это просто самооборона.
- Понятно, - Тоцкий отметил, что они уже въезжают в город, - а Лукьяненко - это тоже самооборона?
- Причем тут Лука? - удивился Зуйко. - Это не мы ему, а он нам твою контору заказывал. Он теперь крутой и гордый, не на нас пашет. Раньше с докладами бегал, а теперь, сука, ни его, ни бабок за работу, в срок не дождешься. У него своя поляна. Ну, и хрен с ним! Он, кстати, говорил тебя не трогать пока, да вот незадача вышла. У нас с Гришей другое мнение.
- Эх, Зуй, - сказал Тоцкий, - знал я, что ты жадный, но ты еще и глупый. Чужую игру ломаешь. А Лукьяненко не придет, и денег не принесет.
- Принесет, куда он денется.
- Застрелил я его, Толик, - сказал Тоцкий просто.
Зуй захохотал и оглянулся через плечо.
- Ты? Луку? Ой, не пи…ди, Тоцкий, не вырастешь! Лука таких, как ты на завтрак ест.
- Хочешь, - спросил Фролов с той же веселой интонацией, - я его ё..ну, чтоб не базарил?
- Да хер с ним, - сказал Зуйко, - пусть базарит, с него станется. Луку он замочил, Жюль Верн ёб…ый! Ты "люггер" с собой взял?
Фролов кивнул.
- Если нарвемся на настоящий патруль - мочи обоих.
- Не бзди, прорвемся.
В свете редких фонарей Тоцкий увидел, как смотрит на него Миронов, и понял, что, в отличие от Зуйко, Александр Сергеевич ему поверил.
- Ты, бля, на этом берегу организовать не мог? Теперь до Сурско-Литовского переться, - зло сказал Зуйко, когда они проезжали здание бывшей рабочей "общаги", ныне офис Шестого управления, в котором несмотря на предутренний час, светилась добрая половина окон.