"Вот что, родной, - сказал себе Редькин, медленно и упорно смывая всю эту грязь ароматнейшим коньяком, - ты сейчас полной херней занимаешься! Вербицкий не позвонил. Или ты проспал звонок, и с ним успела договориться Маринка, только тебе не сказала. Так или иначе, но сейчас ты должен найти Майкла и все выяснить".
Тимофей позвонил прямо с кухни, со старого дискового аппарата. Номер не отвечал, то есть совсем не отвечал - ни коротких гудков, ни длинных. Такое бывало. Московская телефонная сеть давно и безнадежно перегружена, сейчас с этим худо-бедно борются, но процесс затянулся. В центре города особенно ощущается. Вот одна из дежурных ситуаций: хронически не прозванивается какая-нибудь первая цифра. И все абоненты, номера которых начинаются, скажем, с тройки, становятся вам недоступны.
Сегодня зависла четверка. Покрутить ещё минут пять можно было, но скорее всего - это безнадега. Придется идти на улицу, в автомат, или к кому-нибудь в гости, где номер, хоть на одну цифирь из первых трех отличается. Но для гостей-то время поздноватое… Впрочем, есть ещё один способ - звонить общим знакомым, подключенным к другим АТС. Но вот беда: с Майклом у них всего один общий знакомый - Полозов, а Косте так поздно не звонят. Раиса съест с потрохами обоих - и своего благоверного, и Редькина. Но делать нечего - случай уж больно важный! Тимофей решился и все-таки накрутил Константину.
Зря он так долго мучился: хитрый Полозов, замученный, надо думать, беспардонными клиентами, стал свой телефон на ночь отключать. Значит, все, хана. Больше вариантов не осталось.
Для очистки совести он набрал номер Майкла ещё раз, и еще, и еще. На третий, вместо обычного шороха, раздался легкий щелчок, и мрачный утробный голос вопросил:
- Насекомых морить заказывали?
Редькин покрылся холодным потом. Ему очень хотелось бросить трубку, показавшуюся в тот миг огромным скорпионом, впившимся в ухо, но рука вмиг окостенела, и пальцы не сумели разжаться.
- Насекомых морить заказывали? - угрюмо повторили с того конца провода.
"Я жив пока! - мелькнула у Редькина идиотская мысль, - Значит, надо ему что-то ответить. Но что?"
- Насекомых морить заказывали? - ещё раз поинтересовались оттуда с монотонностью автомата.
- В такое время?! - выпалил Редькин.
- Меня просили звонить именно после полуночи, - обиженно оправдывался тараканоморильщик.
- А вы какой номер набираете? - Редькин, наконец, сообразил, какой задать принципиальный вопрос.
И номер оказался ошибочный, причем на все цифры сразу. Полная бредятина! Да и звонка никакого не было. Как это могло быть? Теоретически - да, возможно: соединение уже произошло, но сигнал не успел сработать, а вы как раз в этот момент снимаете трубку… Практически - такое происходило с Тимофеем впервые. И экспериментировать больше он не стал. Вспомнил, что есть ещё компьютер. Если Майкл сидит сейчас перед своим дисплеем, они сумеют пообщаться. Но Редькину даже не удалось выяснить этого. Машина повисла ещё при запуске "Интернет-эксплорера". И это так напугало, что Тимофей, едва перезагрузившись, сразу выключил питание. Какой же он дурак, что не записал номер мобильного телефона Майкла. Тот давно предлагал - на всякий случай. Тимофей плохо себе представлял, что это за случай такой, да и неудобно было как-то вводить человека в расход: абонентская плата там немаленькая. А теперь… Ну все, все совпало!
Некие страшные вселенские дезинфекторы морили отнюдь не насекомых, а его, Редькина, и ему подобных. Вариантов не осталось. Он оделся, бросил в карман горсть жетонов, потом вдруг вспомнил и, вернувшись в комнату, взял набрюшник с документами и деньгами, а заодно и пакет с рукописями Разгонова. Задал себе риторический вопрос: "Разве я надолго ухожу из дома?", но рукопись все-таки бережно засунул под ремень и прикрыл свитером. Наконец, вышел на улицу. И только там, уже затворив за собою внешнюю металлическую дверь, вспомнил, какие опасности могут его поджидать. Надо же было хоть в окошко для начала выглянуть, или дубину какую-нибудь прихватить с собой, или… А что или? Что ещё мог он сделать?
Ни-че-го.
Однако на улице оказалось тихо и пусто. Невозможно тихо и невозможно пусто. В час ночи в переулках возле Курского так не бывает. Должны же люди какие-то ходить, машины должны ездить, а тут - ни души, словно вымерли все. Впрочем, сейчас не стоило об этом думать, самого себя накручивать. У него и так времени нет.
Редькин рванулся к ближайшему телефону - через дорогу наискосок, возле отделения милиции, и тут же обнаружил, что улица не совсем пуста: под колпаком автомата стояла совершенно неподвижная черная фигура. Трудно было даже понять, мужчина или женщина. Человек прижимал к уху трубку и молчал. Тимофей некоторое время смотрел на этого персонажа с расстояния метров пяти, а потом резко развернулся на каблуках и пошел в сторону Покровки - там автоматов существенно больше. И вообще, что если это за ним так грубо следят? Да нет, собственно, даже не грубо - за ним следили как-то шизоидно!
Кабинка телефона на другом углу была залеплена точно таким же чернильным пятном недвижной фигуры. И новый гражданин просто держал трубку, ровным счетом ничего не говоря.
Чувство, охватившее Редькина в тот момент, было сравнимо разве что с мертвящим столбняком ночного кошмара, когда невыносимо хочется бежать, а ноги врастают в землю. Проснуться теперь было бы в самый раз, но такого шанса Редькину явно не дали, и он ощутил жгучее желание уйти назад, - нет! - убежать назад, закрыв глаза и обхватив руками голову. Но неистовым, выдавленным из глубины усилием воли он заставил себя шагать вперед, к следующему аппарату. И уже знал: там тоже будет стоять черный человек, молча и торжественно, словно эсэсовец в почетном карауле, а больше вокруг не окажется никого, ни единой живой души.
Он уже знал, что будет так и никак иначе.
Поэтому, поравнявшись с третьим автоматом, в котором все так и было, даже не испугался, даже не вздрогнул, а медленно и упорно продолжил свой путь к Покровке. Ну, не может же на большой шумной улице, по которой в это время ещё троллейбусы ходят, происходить такая же чертовщина, как в переулках?! "Не может", - сказал он себе строго. А потом вдруг представил, как находит, наконец свободный аппарат, берет в руки трубку, прикладывает к уху, а оттуда вместо гудка:
- Насекомых морить заказывали?
И он таки вышел на Покровку, и там маячили какие-то люди, и машины проносились, и была свободная будка, то есть не будка, а этакий козырек, как принято теперь, в эпоху терроризма. И все бы хорошо, но Редькин вдруг вспомнил в ужасе, что не уверен в двух средних цифрах Майклова номера. Но звонить все равно было надо, в конце концов, жетонов - целых шесть штук, можно и комбинаторикой заняться.
Тимофей снял трубку и с трудом расслышал - гудок, такой он был тихий, задавленный, словно ненастоящий. Пальцы тряслись и не попадали в дырочки, спиной он ощущал чьи-то взгляды, и озноб пробирал от пяток до затылка, но обернуться казалось страшнее, чем умереть.
В общем, он так и не успел ничего набрать, потому что из трубки раздался голос:
- Насекомых морить заказывали?
И хуже всего было то, что он узнал этот голос - с ним опять разговаривал тесчим. Теперь уж точно с того света.
Страх, как и боль, достигая высшей точки, начинает резко спадать. У Тимофея больше не было сил бояться, и он ответил с бодрой наглостью атеиста, которого стращают карой небесной:
- Зачем вы так шутите, Петр Васильевич? Я не поеду в Шереметьево-2 встречать покойника, у меня машина для этого не подходящая…
Он так и не узнал, ответил ли ему тесчим. Он даже не повесил трубку - просто перестал держать её и зашагал обратно к дому. Через абсолютно пустые переулки, мимо все тех же зомби в телефонных будках, мимо холодных темных витрин и пустых глазниц ночных окон, и ноги его уже заплетались, а светофор презрительно плевался ядовитой желтой слюной, попадая в замерзшие лужи и в зловещую россыпь бутылочных осколков возле мусорных баков. И почему-то было очень страшно наступить на эти осколки.
Однажды Редькин измерил шагами расстояние от булочной на углу до их подъезда - двести метров получилось без малого. Так сколько же времени следует затратить, дабы покрыть столь скромное расстояние? Оказалось, безумно много. Проклятые двести метров, растягивались, удлинялись, закручивались в спираль, замыкались кольцом, размыкались вновь и противно наматывались на ноги, при этом большие деревья в школьном дворе зябко скукоживались и втягивали ветви внутрь стволов, как улитка втягивает рожки, стены домов колыхались студнеобразно, а стекла во всех окнах вдруг стали надуваться огромными радужными пузырями. Задевая друг друга, они лопались и осыпались на тротуар мелким шелестящим крошевом, и эти странные хлопья были так легки, что порою не достигали асфальта, а принимались кружиться в воздухе, словно бабочки, потом слипались в крупные пушистые снежинки и залетали за воротник, от чего делалось холодно, колко и неуютно…
Справа от Тимофея резко взвизгнули тормоза, водитель высунулся из окошка и спросил:
- Эй, Редькин, а чегой-то ты тут делаешь?
За рулем сидел Майкл.
- Тебя ищу, - сказал Тимофей просто.
- Считай, что нашел. Садись.
- И куда мы?
- Далеко, - сообщил Майкл серьезно и грустно.
- Тогда мне надо зайти домой. Вон же мой подъезд.
Вербицкий внимательно оглядел переулок и резюмировал:
- Не советую.
- Почему? - тупо спросил Редькин.
Майкл ответил фразой, достойной голливудского героя:
- А ты оставил дома что-нибудь такое, ради чего имело бы смысл рисковать жизнью?
- Нет, - сказал Редькин.
- Тогда - поехали!
И это прозвучало бодро, почти по-гагарински.
- Деньги я тебе привез, - поведал Майкл, лихо стартуя с места. - На первое время хватит. На, посчитай.
Пачка была увесистой и Редькин испуганно спросил:
- Сколько тут?
- Двадцать с половиной штук.
- Чего? - совсем уж глупо переспросил Редькин.
- Тугриков, - засмеялся Майкл, а потом великодушно разъяснил. - Ты пойми, общая сумма, которую они мне отдали, восемьдесят две. Двадцать пять процентов тебе.
- Почему двадцать пять?
- По прецеденту. Я, например, когда издавал первую книгу Мишки Разгонова (это ещё в перестройку было), заработал на ней как издатель втрое больше автора. Мне кажется, это нормальная доля для уважаемой мною творческой личности. На западе считают от тиража, а я считаю от собственной прибыли - так понятнее.
- Постой, а я у тебя тоже творческая личность?
- Конечно! Еще какая! Без твоего абсолютно сумасшедшего сценария я бы никаких денег не получил. Это ж надо было - начать разбитой "Нивой", а закончить международным наркосиндикатом. То есть ты даже на этом не остановился, сценарий-то дальше покатил. Но я теперь выхожу из игры, и тебя беру за компанию. Понимаешь?
- Ничего не понимаю, - признался Редькин честно.
- А тут и понимать нечего. Просто я привык трезво оценивать собственные возможности. Огромные бабки, Тим - это уже беда, и я в такие игры не играю. Почему тебя за собой тащу? Это посложнее. Но ты сам рассуди: здесь в ближайшие две недели спокойно жить тебе не дадут. А потом, когда все устаканится… тогда и будем решать. На детей и тещу, если я правильно понимаю, тебе наплевать, а Маринке обязательно позвоним, как только в безопасном месте окажемся.
Редькин даже не спросил, что это за место такое, сразу подумал о жене и сказал:
- С Маринкой у меня полный разлад.
- Да ты что?! - не поверил Майкл и, как ему показалось, изящно пошутил: - На почве секса и психосинтеза?
- Ага, - кивнул Тимофей. - Она меня с любовницей застукала.
И увидев, как полезли на лоб брови Майкла, бесцветным голосом изложил свою историю - коротко, но достаточно образно. Получилось что-то вроде пошлого анекдота: "Возвращается жена из командировки, а муж в постели с водопроводчицей…"
Майкл долго с уважением молчал, потом выдал дежурное определение:
- Да, братец мой, это головная боль.
- А не беда? - тревожно спросил Редькин, уже усвоивший терминологию Вербицкого.
- Нет, Тим. Я думаю она простит тебя. Двадцать один год вместе - шутка ли? И между прочим, недельки две разлуки для вас обоих только на пользу. А к тому же, - Майкл внезапно оживился, - пока мы вместе, Тим, есть шанс ещё какую-нибудь аферу провернуть.
- Не надо, - жалобно попросил Редькин.
- Зря так говоришь, - пожурил Майкл. - У меня столько хороших дел сорвалось из-за этой срочной эвакуации! Тяжело будет все скомпенсировать. Но… ничего не попишешь - жизнь дороже! Знаешь, сколько человек вокруг твоей "Нивы" укокошили?
- Знаю, я считал - четверых.
- А вот и неправильно. Ты самого первого не сосчитал. Помнишь, в день аварии выстрел раздался во дворе? Ты ещё мне говорил тогда, что это, наверно, милиция при задержании хулиганов пугала. Хулиганы пожалуй и впрямь испугались. Но огонь там открыла не милиция, стреляли по тому, четвертому, который сидел в машине, а потом, как ты мне сказал, слинял куда-то. Слинял он, как выяснилось, на тот свет, потому что был единственным трезвым в машине, и сидевшему за рулем Сашке Кусачеву инструкции выдавал. Молодой был парень, но уже штатный офицер ГРУ, а убирали его свои, потому и уложили без проблем - с одного выстрела… Знаешь, Тим, я когда докопался до всего этого, хотел сразу твое дело бросить. Кисло мне стало, ох, как кисло! Но потом удалось понять, что грушники охотились не на тебя. А на этого немца в "фольксвагене", просто Кусачев уж слишком пьян оказался и вообще не по тому переулку поехал. Представляешь, не с той стороны лупил, немца поэтому только напугали, а тебя - всмятку! Выходит, и в военной разведке теперь бардак!
Майкл тараторил без умолку. Редькин едва успевал схватывать смысл. А они уже мчались по Ленинградке, не слишком соблюдая правила, гаишников однако Вербицкий отслеживал с предельной внимательностью.
- Ну, и куда там дальше мой сценарий поехал? - решил уточнить Редькин.
- Куда? - улыбнулся Майкл. - А туда, где счет идет уже не на миллионы баксов, а на миллиарды и сотни миллиардов. Наличными. Не веришь? Я раньше тоже не верил. А помнишь в девяносто четвертом Мавроди был. Интересный пассажир. Думаешь, от него хотели народ защитить, когда всю эту пирамиду обрушили и спецназ для ареста подключили? Да на народ этим гадам всегда наплевать было. Просто "мавродики" мало-помалу превращались во вторую национальную валюту, а это тебе, браток, уже не финансовые махинации - это реальная власть над экономикой. Но заметь: делиться властью не хочет никто и никогда. Вот тут "МММ" и не стало.
Майкл сделал паузу и грустно вздохнул.
- Я, между прочим, на том обвале потерял двадцать пять штук грин. Обидно? Еще как обидно! Вместе со всем народом ночевал тогда у костров на Варшавке, потом обозлился, и хотел прорваться наверх, мол, люди добрые, это ж у вас мелочевка, а у меня-то, у меня - огромные деньги! Хорошо, со мной в тот день Шурик был. Он по секрету так мне и шепнул: "Майк, успокойся. Ладно? Я уже ходил туда, а у меня, чай, побольше будет - триста штук баксов в акциях лежит". "Ну и что?" - спросил я. "А ничего. Там на тех, у кого меньше пол-лимона, даже не смотрят. Собственные отряды самообороны вкладчиков за кордон не пускают, об охране "МММ" и речи нет". "И сколько же нужно "мавродиков", - интересуюсь я, - чтобы с тобой руководство говорить стало?" Шурик мне не ответил, но он слышал, как там одному сказали: "Парень, иди отсюда со своими шестью лимонами. Не смеши людей, тут, братан, такие бабки зарыты!.." Вот так, а ты говоришь, не бывает на руках миллиардов. Бывают. Особенно у нас в стране. Здесь все бывает. Бюджет у России скромнее, чем у Бельгии, а на руках у братвы существенно больше зеленых, чем у Всемирного Банка.
- Но я так и не понял, во что я вхлопался, Майкл.
- Объясняю для идиотов: ты вхлопался в большую политику. Где ещё могут крутиться такие башли?! Где?
Они проехали Химки, и Тимофея вдруг словно ошпарило: до Шереметьева-2 было уже рукой подать. А ведь Майкл сказал многозначительно, когда сажал его, что поедут они далеко. В загранку, стало быть, у него, поди, и билеты куплены, может, даже на валюту разрешение оформлено. Но в Шереметьеве Редькина будет ждать страшный тесчим, и он никуда не улетит… ГОСПОДИ! ДА ОНИ ЖЕ ВСЕ В СГОВОРЕ!!! И МАЙКЛ - ТОЖЕ! НИКАКОЙ ОН НЕ ИЗБАВИТЕЛЬ!!
- Останови машину!
Сказано было так резко, что Майкл не смог не подчиниться. Прижался к обочине, встал и даже аварийку включил, хотя никаких запрещающих знаков поблизости видно не было. Пристально посмотрел на Редькина в ожидании объяснений.
- Я не поеду в аэропорт, - залепетал Тимофей. - Я даже не взял с собой загранпаспорт. (На самом деле взял, в последние четыре дня он, плохо понимая, зачем, все время носил в набрюшнике полный комплект документов и пять сотен долларов на всякий пожарный - подсознательно ждал чего-то). Я не могу ехать в Шереметьево! Я наверно, забыл рассказать тебе про звонок тесчима, потому что… потому что нельзя…
- Потому что нельзя быть красивой такой, - ехидно довершил за него Майкл. - Какого, на хрен, течима? Да ты пьян, Тим!
- Нет, - быстро возразил Тимофей, - я уже протрезвел.
- Но мы не едем ни в какое Шереметьево! - обозлился Вербицкий. - Мы едем в Тверь на квартиру моего друга, там и отсидимся.
- Правда?!
На лице Редькина расцвела такая счастливая улыбка, что Майкл невольно рассмеялся. А успокоившись, сказал:
- Ладно. Хвоста за нами не было. Давай постоим, покурим спокойно и ты мне все расскажешь.
И Тимофей рассказал.
- Ну, ты даешь, Тим! - подытожил Майкл, выкуривший подряд четыре сигареты. - Если б ты сразу рассказал о тех убитых в девяносто пятом году, да ещё о Лефортове, я бы, может, и не стал со всем этим связываться. Впрочем, теперь уже все равно… Я, примерно понимаю, кто он, этот твой тесчим. Один из немногих людей, знающих тайну Разгонова. В девяносто пятом убили не Мишку, а его двойника - очень большого человека в КГБ, человека с международными полномочиями, Мишка с тех пор и выполняет его роль. В твоей квартире жил как раз Разгонов, но под видом двойника. Вот почему Костя Полозов и не знал ничего об этом.
- А ты откуда знаешь? - опешил Редькин.
- Ну, я же занимался этим делом, - солидно ответил Майкл, а потом добавил по-простому: - А вообще-то мне Шактивенанда рассказал.
- Кто?! - не поверил Редькин, разом вспомнив загадочного типа перед своим подъездом. - Ты знаешь этого кришнаита?
- Он не кришнаит, скорее буддист, но это не важно. Нанда сам пришел ко мне ещё вчера, собственно, это он и спас нас с тобою по поручению Разгонова. Мишка не успел: у него сейчас дела поважнее.
Голова у Тимофея шла кругом, он все никак не мог выбрать, о чем же теперь спросить.
- А Меукова укокошил тоже этот Нанда?
- Фи, господин Редькин, гуру Шактивенанда - великий гуманист, он никогда никого не убивал. Мурлыкина твоего замочили друзья из религиозной секты, он слишком вольно обращался со священными текстами и практиками. Но для нас с тобой это сегодня абсолютно неважно.
- А что важно? - растерянно спросил Редькин.
Майкл не ответил, вместо этого закурил снова и скромненько так попросил.
- Дай-ка посмотреть эти разгоновские каракули.
Тимофей достал пакет и протянул ему.