Исполненный острой тоски голос выделялся в хоре веселых друзей, приглашавших его в гости, агентов по продаже и покупателей. В первый раз он прозвучал в пятницу вечером, когда Билл отправился путешествовать с Эми. В последующие два дня этот голос записывался на ленту через каждые несколько часов, днем и ночью. В течение выходных дней в нем явственно нарастало отчаяние, усилилась тревога, которую Билл почувствовал в прошлую пятницу уже перед самым закрытием галереи. Он тогда даже потянулся было к телефонной трубке, но потом, ужаснувшись, что опаздывает на целый час к Эми, выбежал из дома, удовольствовавшись твердым намерением позвонить из Кейпа. В субботу вечером он попытался это сделать, но безуспешно. Ему было хорошо и радостно с Эми, а все остальное казалось несущественным.
Билл бросил пиджак, взял телефонную трубку и набрал парижский номер. Целых две минуты слушал длинные гудки, положил трубку на рычаг, постоял несколько секунд, держа руку на аппарате. Его лицо омрачилось. Он в последний раз взглянул на часы, повернулся, схватил пиджак и вышел из квартиры.
- Прекрасное утро, мистер Дюваль. Вызвать вам такси?
Билл рассеянно улыбнулся консьержу, машинально ткнул пальцем в безоблачное небо.
- Спасибо, Майк. Я пойду пешком.
Он прошел несколько кварталов на юго-запад, в направлении Лексингтон-авеню. В уличном водовороте мелькали элегантные дамы, жительницы модных богатых кварталов, носились голоногие туристы, ориентировавшиеся по картам в этом районе художественных коллекций. Даже высохшие старые вдовы, прогуливавшие крохотных, не больше пяти дюймов, собачек, казалось, радовались жизни.
Обычно он добирался до своей галереи за час. Шел медленно, беззаботно, заходил в другие галереи поболтать, выведать кое-какие сведения, из которых впоследствии можно было бы извлечь выгоду. Сегодня же, открыв стеклянную дверь и нырнув разгоряченным телом в прохладу кондиционированного воздуха, он с удивлением обнаружил, что дорога от дома до галереи не заняла и четверти часа.
Стройная женщина лет шестидесяти сидела в глубине комнаты за столом из стекла и стали и говорила по телефону. Увидев его в дверях, она многозначительно посмотрела на свои часики.
- Привет, Соланж, - пожав плечами, пробормотал он и направился к ней. - Что новенького?
Не прекращая телефонного разговора, Соланж перебросила через стол блокнот. Он поймал его на краю стола и начал просматривать записи. Она положила трубку и заметила, что шеф нахмурился.
- В понедельник он звонил не менее шести раз, у меня создалось впечатление, что он был в ужасном состоянии, - проговорила Соланж, поймав его взгляд. - Я сказала ему, что вы не оставили мне номер телефона. Мне казалось, что вы были в гостях. Я…
Билл жестом остановил ее.
- Все в порядке. Я хотел позвонить вам. - Он улыбнулся. Улыбка вышла какой-то странной, кривой. - Я был очень занят.
Она внимательно посмотрела на него сквозь очки в серебряной оправе.
- Счастливчик. Я попытаюсь?..
Телефонный звонок оборвал ее на середине фразы. Она подняла трубку, а Билл снова углубился в чтение записей. Услышав, что она перешла на французский язык, он поднял глаза. Соланж нажала на клавишу приглушения звука.
- Это женщина.
Он вскинул брови.
- Кто?
- Вы же слышали, я спросила у нее имя. Она не ответила. Настроена враждебно. - Соланж подняла голову. - Вы никого не обидели?
- Нет, черт побери, - рассмеялся он. - По крайней мере за последние пятнадцать лет. - Он протянул руку и взял трубку. - Алло, oui?
Соланж смотрела на него с гордой, довольной улыбкой, которая озаряла ее лицо всякий раз, когда она слышала, как чисто, почти без акцента он говорит по-французски. Вдруг она заметила тревогу на его лице и тоже нахмурилась.
- Кельтум? Как поживаете? - Он крепче прижал трубку к уху. - Плохо вас слышу. У вас все в порядке? Чем я могу…
Голос на другом конце провода прервал его.
- Не обо мне речь, а об Ахмеде.
- Что?
- Он умер. Покончил с собой. Вчера.
Краска сбежала с лица Билла.
- О черт! - Его голос понизился до шепота. - Черт! O merde! - Он прошептал последнее слово несколько раз, словно ругал самого себя. Тряхнул головой, собираясь с мыслями. - Что?.. Я хотел сказать, как?..
- Он выбросился из окна. Двадцать третий этаж.
- Боже мой. - Билл тяжело опустился на подставленный Соланж стул. Его голос звучал приглушенно, отрешенно. - Ваш отец? Мать? Они очень переживают?
- Мама живет на успокоительных таблетках, а отец держится молодцом, хотя в его-то состоянии… Это он просил позвонить вам. Он хочет, чтобы вы прилетели на похороны.
Голова Билла пошла кругом.
- Разумеется, Кельтум. Передайте ему, что я обязательно прилечу. Когда похороны?
- Мы еще сами не знаем. Через несколько дней. Я сообщу вам при первой же возможности.
- Спасибо. - Он помолчал. - А вы, Кельтум? Как вы себя чувствуете?
- Благодарю вас. - В ее голосе появилась еле заметная жесткая интонация. - Не беспокойтесь обо мне. Я все выдержу.
Билл хотел было что-то сказать, но в последнее мгновение передумал.
- Великолепно, - прошептал он. - Берегите себя, Кельтум. Спасибо, что сообщили.
Он посидел еще несколько секунд, не выпуская трубку из рук, невидящим взором уставившись куда-то вдаль. Соланж забрала у него трубку и осторожно положила на рычаг.
- Кофе? - И не успел Билл кивнуть, как она налила ему из стоявшего на столе кофейника. - Плохие новости? У вас жуткий вид.
Он одним глотком выпил кофе, зажал голову в ладонях и закачался из стороны в сторону.
- Плохие. Очень плохие. Это была сестра Ахмеда Бенгана.
- Кельтум? Та самая, которая когда-то у нас здесь работала?
- Да, та самая. - Голос Билла звучал еле слышно, он с трудом выговаривал слова. - Она пробыла у нас несколько месяцев. - Он помолчал, пальцами помассировал виски. - Вчера Ахмед покончил жизнь самоубийством.
Соланж судорожно закрыла рот рукой.
- О Господи! Вчера! Вы хотите сказать… да ведь я же разговаривала с ним в понедельник. Боже… - Она тяжело опустилась на стул. - Ужас какой.
Дрожь пробежала по телу Билла.
- Я виноват. - Его голос звучал как бы издалека. - Я должен был поговорить с ним в понедельник. - Он вскинул глаза. - Господи, Соланж! Я должен был поговорить с ним еще в пятницу! Он был в отчаянии, вне себя! Но я не сделал этого! - Он уронил голову и закрыл лицо руками. - Господи! Он умолял о помощи, а я не услышал его…
Билл открыл глаза, повернул голову и уставился в иллюминатор. Там, на востоке, куда летел самолет, начало светлеть небо. С тех пор как они вылетели из Нью-Йорка, он никак не мог уснуть: не давали покоя кошмары. Ахмед падает кувыркаясь и разбивается об асфальт, его мозг и кровь брызжут на прохожих. Ужасная картина внезапно сменяется воспоминаниями об их дружбе. Вот первая встреча. Он воссоздавал ее мысленно множество раз, каждая подробность вырисовывалась так четко и ясно, словно это произошло вчера.
…Шел 1968 год. Приближался к концу год его пребывания в Париже. Волшебный, восхитительный год! Возбуждала сама атмосфера города. Кафе были переполнены завсегдатаями, спорившими до глубокой ночи. Все с радостным нетерпением ждали каких-то важных событий. И в мае они разразились. В Париже, Лондоне, Праге, в американских университетских городках словно прорвало плотину и бурным потоком смыло все классовые и расовые барьеры. Упоительное было время, а Париж был самым упоительным городом в мире.
Сорбонна стала одним из центров движения, и Билл с удовольствием окунулся в работу: принимал участие в первых сидячих забастовках, распространял листовки и помогал организовывать марши. Радостное, приподнятое настроение охватило всех. Правительство зашаталось, казалось, оно вот-вот падет. А что или кто его заменит - это никого не интересовало. Перемены стали самоцелью. А потом вдруг все пошло наперекосяк. Вспыхнуло насилие. Счастливое, возвышенное состояние растворилось в клуба́х слезоточивого газа и в потасовках с вооруженными дубинками полицейскими.
Билл был одним из распорядителей марша. Несмотря на все их усилия, в ряды демонстрантов проникли анархисты в мотоциклетных шлемах, захватили инициативу и пошли во главе колонны. Возле моста Сен-Мишель дорогу преградили полицейские в боевых доспехах. Мрачные, несговорчивые, молчаливые, они словно знали, что будет заварушка. В них полетели камни и бутылки с зажигательной смесью - "коктейль Молотова", горючая жидкость потекла под ноги полицейским и быстро превратилась в лужицы пламени. Это словно послужило сигналом для полицейских, и они бросились в атаку. Из боковых улиц на подмогу хлынули новые отряды полиции и набросились на мирных демонстрантов, шедших в хвосте колонны. Их натиск разрушил колонну, под ударами дубинок люди шатались и падали.
Билл увернулся от дубинки, хотел убежать и тут увидел, как полицейский изо всех сил ударил какую-то девушку кулаком в солнечное сплетение, она упала на мостовую. Билл бросился на помощь, оттолкнул полицейского. На его плечи с размаху опустилась дубинка, он упал на колени. Попытался образумить негодяя, но получил еще один сокрушительный удар. Из раны на лбу заструилась кровь. Девушка исчезла, растворилась в толпе.
Ловко увернувшись от еще одного удара, Билл вскочил на ноги и побежал. Спотыкаясь, одолел площадь Сен-Мишель и вскоре оказался на тихой узкой улочке, застроенной домами восемнадцатого века, со стенами из черного камня и крытыми галереями.
С трудом переводя дыхание, он прислонился к стене. Шум на этой улице казался ему пением райских птиц после ада, из которого он только что вырвался. Вдруг из-за угла выбежали трое мужчин и, развернувшись по ширине улицы, двинулись ему навстречу. Они были в джинсах, кожанках и мотоциклетных шлемах. У каждого нижняя половина лица была скрыта шарфом, в руках зажаты короткие стальные прутья. Сначала Билл принял их за компанию анархистов, спешивших поучаствовать в заварушке, но понял, что ошибся, когда один из них что-то крикнул своим приятелям, указывая на его залитое кровью лицо. Не успел он выпрямиться, как они все разом набросились на него и с видимым удовольствием принялись избивать. Билл прижался спиной к высоким двустворчатым дубовым воротам, отделявшим чье-то частное владение от улицы.
Стальной прут с размаху врезался в его плечо. Он попытался закрыться руками, но в этот миг страшный удар почти оглушил его. Обезумев от боли, он вскочил на ноги, согнутой в локте здоровой рукой закрыл лицо. И в ту же секунду его ударили по голове, из глаз посыпались искры.
Он упал на одно колено, а когда в голове немного прояснилось, увидел человека в мотоциклетном шлеме, нависшего над ним словно башня и потрясавшего металлическим прутом. Билл снова попробовал встать на ноги, все вокруг поплыло, громила, казалось, качался из стороны в сторону. И тут опять свет померк в его глазах. Он оперся об угол стены, вытянул вперед руку в тщетном усилии отвести от себя удар. Двое других бандитов подзадоривали приятеля. Биллу чудилось, что они кричат где-то далеко-далеко.
Бандит переступил с ноги на ногу, он не спешил. Медленно поднял руку с прутом и вдруг как-то странно дернулся и повалился назад. Прут упал на землю, даже не задев Билла. Боль и тупое изумление сквозили во взгляде бандита.
Билл провел рукой по лицу, отбросил назад прядь доходивших до плеч светлых волос. Между ним и тремя бандитами стоял стройный черноволосый парень, его ровесник. Ноздри изящного носа подрагивали, в черных глазах, вызывающе смотревших на бандитов, смешались страх и ненависть. Бандиты, замотанные шарфами по самые глаза, нерешительно пялились на незнакомца. Один из них, тот, что избивал Билла, судорожно зажимал пальцами разорванный, пропитанный кровью рукав. Кровь текла по руке, из которой выпал прут. Все трое глядели то на лицо спасителя Билла, то на направленное на них лезвие его стилета. Глаза парня вызывающе сверкали. Взгляд раненого бандита упал на лужу крови, образовавшуюся между булыжниками. Его лицо исказилось, он пробормотал что-то приятелям и попятился назад.
В следующий миг нападавших и след простыл. Парень присел на корточки перед Биллом.
- С вами все в порядке? - улыбаясь, спросил он.
- Спасибо. Да. По-моему, да. - Билл самостоятельно поднялся на ноги, попытался улыбнуться. Улица закружилась. Он прислонился к стене, с трудом подавляя рвоту. - Ох, черт побери, - тихо пробормотал он. - Мне плохо.
- Да, вам совсем плохо, - согласился незнакомец. Он наклонился и кончиками пальцев ощупал голову Билла, затем вдруг отпрянул, отдернул руку и присвистнул. - Я думаю, вам нужно в больницу. Пойдемте.
Билл тихонько фыркнул. Адская боль пронзила его мозг.
- Разумеется. И встретиться там с этими гориллами! Наше счастье, что они - всего лишь фараоны-общественники, не пожелавшие упустить случай позабавиться.
- Еще бы! - расхохотался парень. - После того, что мы сделали с бандитом, чуть не проломившим вам голову, они, чтобы взять реванш, обойдут все парижские больницы.
Билл кивнул, улыбнулся. Ему показалось забавным слово "мы", произнесенное новым другом.
- Правильно. Больница, я думаю, отпадает.
Парень помрачнел, но через мгновение его лицо просияло.
- Ты пойдешь ко мне домой. Мои родители помогут.
Билл показал рукой на роскошные дома.
- Сюда?
Незнакомец так и покатился со смеху.
- Нет! Я живу в районе Золотой Капли. - Он обнял Билла за плечи, поддерживая его, чтобы тот не упал. Удивительно силен был этот парень. - Идем же, а то нарвемся на еще каких-нибудь подонков.
Они спускались по Сен-Жермен вниз, к реке, под аккомпанемент воющих сирен и взрывающихся гранат со слезоточивым газом. Мимо бежали люди, почти не обращая внимания на двоих залитых кровью парней, которые еле брели прочь от места, где разыгралась трагедия.
Стараясь удержаться на ногах, Билл всей тяжестью навалился на своего спутника, с трудом отвечая на его вопросы, а тот говорил не осторожничая, с наивным простодушием, которым в те времена была заражена вся парижская молодежь.
- Тебя как зовут?
- Билл. Билл Дюваль.
Тяжесть тела Билла пригибала парня к земле, но он все же нашел в себе силы крепко пожать ему руку.
- А меня - Ахмед Бенгана. Ты француз?
- Американец, - усмехнулся Билл. - А ты?
- Француз. Мои родители из Алжира. Я там родился. Мы приехали сюда в шестидесятом. Мой отец всегда верил, что здесь нам улыбнется счастье. Я думаю, то, что происходит, доказывает его правоту. Да?
Билл осторожно прикоснулся к своей голове.
- Если сработает, - ответил он, уныло улыбаясь. - Ты чем занимаешься?
- Я студент. Изучаю искусство. А ты?
- И я студент. Изучаю историю искусств.
Билл говорил запинаясь, через силу поддерживая разговор, казалось, он вот-вот потеряет сознание. Ахмед покрепче подхватил Билла, удобно устроив его руку на своих плечах.
- Я совсем заговорил тебя, прости. Моя машина - сразу за мостом.
Не проронив больше ни слова, они пересекли Сену, миновали Лувр. Ахмед подвел его к старому зеленому "ситроену", припаркованному перед оградой музея. В другое время полицейские обязательно отбуксировали бы его на площадку штрафников, но сегодня у парижской полиции была другая головная боль. Ахмед открыл незапертую дверцу и помог Биллу сесть в машину.
Теряя сознание, Билл повалился на сиденье. В редкие моменты прояснения он ужасался лихачествам своего нового друга. В полном согласии с царившим в городе духом анархии Ахмед стремительно мчался в густом потоке машин, игнорировал островки безопасности, ехал по тротуарам, когда считал нужным сократить путь, однако не задел при этом ни одного остолбеневшего от страха пешехода.
Когда машина остановилась, голова Билла раскалывалась от боли, но относительный покой немного восстановил его силы. Без посторонней помощи он вылез из машины и выпрямился, оглядываясь по сторонам.
Узкая улица, застроенная ветхими четырех- и пятиэтажными домами. Фасады с обвалившейся штукатуркой, обнажившей красную кирпичную кладку, полусгнившие деревянные рамы. На веревках и проводах, привязанных к железным ограждениям окон, сушилось белье. Первые этажи были заняты лавками с яркими безвкусными вывесками, написанными по-французски или по-арабски. Французским язык этих вывесок можно было назвать с большой натяжкой. Билл заподозрил, что и в арабских надписях было не меньше ошибок. Улицы запружены народом. Широкобедрые уроженки Северной Африки с полными, без единой морщинки лицами болтали, стоя перед горами съестных товаров и тканей, выставленных на продажу прямо на тротуарах. В плохо освещенных, скудно оборудованных барах из транзисторных радиоприемников лилась заунывная арабская музыка. В отличие от пышнотелых добродушных женщин мужчины были худые, сильные и злые. Они молча пили пиво у стоек баров или, собравшись компаниями на улице, о чем-то спорили. Как по команде, они вдруг повернули головы и с настороженным любопытством уставились на испачканного с головы до ног кровью Ахмеда, который вел Билла к магазину с двумя витринами. Волосы и вся одежда американца были пропитаны кровью.
Несколько мужчин выносили из магазина желтые мешки и укладывали их в стоявший поблизости грузовик. Один из них первым заметил странную пару, изумленно, не веря своим глазам, оглядел их и с криком бросился навстречу. Обменявшись несколькими взволнованными арабскими фразами с Ахмедом, он с нескрываемым любопытством взглянул на Билла, потом повернулся и исчез в магазине.
Ахмед с Биллом последовали за ним. По истертым ступеням винтовой лестницы спускался человек в измятых коричневых брюках и в трикотажной рубашке. На вид ему было под пятьдесят. Сильные мышцы перекатывались под кожей его руки, обнявшей за шею Ахмеда, другую руку он осторожно положил Биллу на плечо и тихо заговорил, расспрашивая друзей.
Ахмед отвечал ему по-французски: он не хотел ставить Билла в неудобное положение.
- Со мной все в порядке, отец. А это мой друг, его зовут Билл. На него напали. Мы думаем, что это были полицейские. Нужно, чтобы врач осмотрел его голову.
Пожилой мужчина кивнул и улыбнулся, не проявляя никакого желания обсуждать решение сына.
- Ну, за этим дело не станет, - проговорил он, улыбаясь Биллу. - Но прежде всего поднимемся наверх. - Он повернулся к вызвавшему его парню. - Сбегай к доктору Гассану. Скажи, что он мне нужен. Живо.
И тут колено Билла с новой силой дало о себе знать. Отец с сыном понесли его на руках между высокими, до самого потолка, штабелями мешков с зерном и бидонами с оливковым маслом, подняли по крутой, неудобной лестнице и осторожно внесли в квартиру на верхнем этаже. Он вдохнул сладкий, терпкий аромат духов и пряностей, услышал музыку, увидел как сквозь туман женщину - она сидела на диване, откинувшись на спинку, перед мерцавшим черно-белым экраном телевизора - и надолго потерял сознание.
Очнулся он в постели. На обоях резвились розовые и синие зайчики, на окне висели удивительно яркие занавеси. У одной стены сидели рядком куклы и набитые ватой игрушки. Над ним с улыбкой склонился оливково-смуглый, рано облысевший мужчина.
- Добрый день, - сердечно проговорил он. - Я доктор Гассан. Как вы себя чувствуете?