- Точно, я буду учиться и попутно - работать с вами, ханум, - мечтательно закатила глаза Марьям. - А поскольку у меня появятся собственные деньги, я смогу снять себе отдельное жилье. Очень уж устала я от родительского контроля, ханум, - призналась она смущенно. - То и дело слышу: это нельзя, так не принято, это не положено, что соседи скажут? Никакой личной свободы, ханум, - Марьям поморщилась, словно проглотила что-то кислое. - Здесь, в миссии, совершенно другая жизнь, чем дома. Здесь люди вокруг, я всё время чем-то занята, постоянно кому-то нужна, каждый день узнаю для себя что-то новое. Интересно, в общем. А дома приходится постоянно сидеть взаперти: нельзя, мол, незамужней девушке одной по улицам расхаживать, вдруг что случится? А что случится-то? - пожала она плечами. - Я ведь не ребенок уже, всё понимаю. К тому же медсестрой работаю, всякого успела повидать. А у родителей одни только страхи на уме да разговоры об одном и том же: кто куда пошел, кто за кого замуж вышел, у кого какие дети родились. Обожают пить чай с сахаром вприкуску и соседям косточки перемывать. Надоело уже их слушать! А в Швейцарии - совсем другое дело. Вы говорили, ханум, что незамужней девушке там можно ходить по улицам совершенно спокойно. И во что она одета - никого не касается. И даже если с мужчиной идешь - никто не остановит и не спросит беспардонно, как у нас здесь: кем, мол, вы друг другу приходитесь и куда направляетесь.
- Нет, там не остановят и не спросят, - подтвердила Джин с улыбкой. - Швейцария - свободная страна. Там каждый живет, как считает нужным, и никто его не преследует. Если, конечно, он не нарушает законы, то есть не преступник.
- Ну, это я понимаю, ханум, - с серьезным видом кивнула Марьям. - Я вот только одного теперь боюсь, - она озабоченно сдвинула брови к переносице, - вдруг мои передумают уезжать отсюда? Мама, я знаю, не хочет, боится. Она же слепая, любых перемен в жизни очень опасается. Она ведь и на машине-то сроду не ездила, а тут дорога дальняя, самолетом придется лететь. Мама много лет вообще за пределы дома не выходила, а тут вдруг - Швейцария! Не знаю, согласится ли… Отец с сестрой меня, правда, поддерживают. Отец говорит, что хочет хоть на старости лет пожить в достатке, устал уже от нищеты беспросветной. А вот как маму убедить, я не знаю, - вздохнула Марьям. И вдруг встрепенулась: - Ханум, а может, мне сказать ей, что в Швейцарии её прооперируют и вернут ей зрение? Здесь-то, в Иране, отец поначалу много с мамой по врачам ходил, да только кто мы такие? Не чиновники, не муллы, а обычные бедные крестьяне, да и то безземельные. В деревне просто живем, вот и считаемся крестьянами. Все местные врачи говорили, что операцию можно сделать, только надо в квоту попасть. А мы как ни придем - квота уже закончилась. Отец просил даже, чтобы хоть раз заранее предупредили, когда записываться надо, да только кому это нужно? Из здравотдела никто к нам и не зашел ни разу, не спросил, как у мамы дела. Вот отец и махнул на всё рукой в итоге: доживем как-нибудь, сказал. А по ночам, я слышу, часто плачет от бессилия. Мне так жалко его, ханум, что всех местных врачей иногда хочется порвать на части, - скрипнула зубами девушка.
- Успокойся, Марьям. И маму успокой: обязательно скажи, что в Швейцарии ей вернут зрение без всяких очередей и квот. - Джин ласково убрала со лба девушки выбившиеся из-под платка волосы. - Здесь, в миссии, мы, к сожалению, не можем этого сделать, поскольку у нас нет специального оборудования и врачей-офтальмологов. А в Швейцарии твою маму сначала тщательно обследуют, поставят диагноз, и уж потом будут решать вопрос насчет операции. Сколько твоей маме лет?
- Сорок шесть, но из-за слепоты она выглядит настоящей старухой, - ответила Марьям грустно.
- Ну, она ненамного старше меня, оказывается, - улыбнулась Джин. - И если зрение к ней вернется, то и жизнь её непременно преобразится. Вот увидишь, Марьям, твоя мама сразу помолодеет.
- Я даже мечтать об этом не смею, - всхлипнула Марьям, прислонившись головой к плечу Джин. - Если бы вы, ханум, не взяли меня на работу в миссию, я вообще не знаю, как бы мы жили. Из сил выбивались бы да гроши зарабатывали. У нас с сестрой только один выход был - замуж удачно выйти. Но кто ж возьмет в жены дочерей нищего отца и слепой матери? Соседки о нас с сестрой так и судачили: какие, мол, из этих нищенок жены, если слепая мать даже ведению хозяйства их обучить не может? Неумехами, мол, обе растут: ни стирать, ни готовить, ни дом в порядке содержать не способны. Я обижалась, плакала. А отец успокаивал: злые люди, мол, что с них взять? Зато как только вы меня в миссию взяли, соседки мигом рты позакрывали, - злорадно усмехнулась Марьям. - То, бывало, нос от всей нашей семьи воротили и даже нечистоты под забор подбрасывали, а тут с отцом чуть ли ни с другого конца улицы здороваться начали. А уж когда вы несколько раз за мной на машине заехали, так и со мной издалека раскланиваться начали. - Она вдруг снова всхлипнула. - Я отцу уже намекала, что маму в Швейцарии могут вылечить, а он удивляется: неужели, мол, чужие люди могут вот так запросто, ни с того ни с сего и маму вылечить, и жильем нас в своей стране обеспечить, и образование вам с сестрой помочь получить? Тяжелая у него жизнь была, вот и не верит он в добро, да еще и от посторонних людей…
- Ничего, скоро сам во всем убедится, - ободряюще улыбнулась Джин и вытерла концом платка слезы со щек Марьям. - Ты, главное, скажи им, что выезжаем мы через неделю и что брать с собой ничего не надо. Ну, кроме документов и разве что каких-нибудь памятных вещей. Только не забудьте взять результаты обследований твоей мамы у местных окулистов: они понадобятся швейцарским докторам, чтобы узнать, чем была вызвана слепота и как протекала на первых порах. Заодно решите, что будете делать с домом: продавать или родственникам оставите. В общем, начинайте готовиться, времени у нас не так уж и много. Поэтому сегодня отправляйся домой с работы пораньше, - разрешила Джин, - обсуди всё со своими. Если они ехать все-таки не захотят, предупреди меня заранее. Тогда поедешь одна, но предварительно получив здесь, в Иране, разрешение отца. Не побоишься ехать в чужую страну одна, без родственников? - спросила Джин, пристально посмотрев на Марьям.
- А чего мне бояться, ханум? - задорно откликнулась та. - Я же не совсем одна буду, а с вами. Но я все-таки думаю, что родители и сестра со мной поедут. Ради того, чтобы мама вылечилась, отец её уговорит, я уверена. А она привыкла во всем его слушаться.
- Вот и хорошо, - заключила Джин. - Значит, будем надеяться на коллективный отъезд.
- Можно, я сама сделаю вам укол, ханум? - спросила Марьям, указав глазами на термос. - Я умею.
- Нет, Марьям, это очень сложный укол, - мягко отказалась Джин. - Тебе еще только предстоит научиться делать такие. Пойди пока лучше к Франсуа и сообщи ему о нашем скором отъезде. А заодно и доктора Нассири поставь в известность.
- Хорошо, ханум, я мигом, - придерживая тунику, Марьям побежала к двери. - А вам потом кофе принести, ханум? - остановилась она на пороге. - Или чай.
- Лучше чай, холодный, - попросила Джин. - Такой же, как вчера. Я за ночь весь кувшин осушила, - кивнула она на пустой кувшин. - После этого укола всегда очень пить хочется.
- Слушаюсь, ханум, я скоро. - Девушка выбежала в коридор, несильно хлопнув дверью.
* * *
Джин оторвала от упаковки шприц, открыла термос, смешала лекарство с растворителем. Закатав рукав одежды, сделала себе очередной укол. "Вот и еще один синяк гарантирован, - подумала грустно. - И, боюсь, далеко не последний". Бросив использованный шприц и пустые ампулы в термос, закрыла его, опустила рукав, взглянула на часы. По её подсчетам, до визита аль-Балами оставался час, не больше. И почти столько же - до предполагаемой встречи французского атташе с семьей Лахути в Тегеране. Джин вдруг поймала себя на странном ощущении, что впервые не может понять: мчится время или, напротив, тянется с черепашьей скоростью. Напряженные до предела нервы требовали скорейшего разрешения событий, ждать было уже просто невмоготу. Разум же диктовал прямо противоположное: чем медленнее будет тянуться время, тем больше шансов на успешный исход задуманной операции.
Дабы отвлечься от боли в месте инъекции, Джин подошла к окну, посмотрела вниз, на то место, где еще недавно стояла машина Лахути. Сейчас там было пусто. Но очень скоро здесь появятся машины аль-Балами и его помощников. Очень хотелось, чтобы это случилось как можно позже…
- Прошу прощения, мадам, - в комнату неслышно вошел доктор Маньер. - Марьям сказала, что мы через неделю уезжаем. Это так?
- Да, это так, Франсуа, - повернулась к нему Джин. - Правда, пока это устная информация, но официальное распоряжение из женевской штаб-квартиры должно поступить буквально на днях.
- Вы приняли лекарство? - Франсуа указал пальцем на термос.
- Да, только что.
- Я должен заметить, мадам, - доктор поправил очки, - что ваше легкомыслие…
- Марьям уже передала мне ваше мнение о моем легкомыслии, - с улыбкой перебила его Джин. - Но болеть, извините, мне некогда - надо работать, А в связи со скорым отъездом домой работы у нас с вами существенно прибавится, Франсуа. - Она подошла к рабочему столу, открыла на мониторе общий список пациентов, продолжила: - Во-первых, надо составить документацию на всех больных. Во-вторых, выписать тех, кто уже пошел на поправку, и распределить по исфаханским больницам тех, кому лечение еще потребуется. Для каждого такого больного необходимо составить индивидуальный план лечения, обеспечить медикаментами и передать иранским врачам. Когда вы планируете оперировать Симин Туркини?
- Сегодня, мадам, - ответил Франсуа. - Тянуть больше нельзя, ведь надо еще успеть удостовериться в её хорошем самочувствии после операции. Делать ей операцию перед самым нашим отъездом, согласитесь, недопустимо.
- Не возражаю. Привлеките к операции и доктора Нассири, - посоветовала Джин. - Операцию Симин Туркини должны сделать именно мы, поскольку я не уверена, что исфаханские врачи справятся с ней лучше. Перед отъездом подберите женщине подходящий протез, чтобы в дальнейшем у нее не возникло с его приобретением никаких трудностей. Дом Симин разрушен землетрясением, поэтому нужно будет подыскать и жилище, куда она смогла бы вселиться с ребенком после выписки. Пожалуй, я поручу это Марьям. То же касается и других больных: нам надо заранее проконтролировать, какие жилищные условия предоставят им местные власти после выписки из нашей миссии.
- Ханум, я принесла обещанный чай, - с кувшином в руках в комнату втиснулась Марьям. - Доктору Нассири тоже всё сообщила. Между прочим, он сильно разволновался; сказал, что зайдет к вам сразу, как только закончит утренние процедуры с Агдаши. - Заменив пустой кувшин новым и сглотнув слюну, спросила: - Может, еще и кусочек шоколадного кекса к чаю, ханум?
Джин, несмотря на внутреннее напряжение, рассмеялась: уж слишком прозрачной показалась ей нехитрая уловка девушки - предложить кусочек кекса госпоже, чтобы за компанию угоститься и самой.
- Франсуа, вы уже завтракали? - поинтересовалась Джин у французского доктора.
- Нет еще, - рассеянно пожал тот плечами. - Не успел.
- Вот и отлично, - провозгласила Джин. И повернулась к медсестре: - Марьям, так и быть, уговорила. Принеси кофе и кекс мне, доктору Маньеру, себе и доктору Нассири. Пригласи его тоже к завтраку.
- Я как ветер, ханум! - просияла Марьям и выскочила в коридор, чуть было не уронив с подноса пустой кувшин из-под чая.
- Наивная, но очень способная девушка, - неожиданно похвалил Марьям француз. - Почти не знает ни английского, ни французского, однако ассистирует не хуже Жерома или Кристофа. У нее прекрасная интуиция - она просто кожей чувствует, что от нее требуется в данный момент. И еще у Марьям удивительное чувство времени - ни секунды простоя! Порой я только подумаю, что нужно бы о чем-то попросить её, глядь - а она уже всё исполнила. Кстати, в последнее время Сухраб стал обучать её английскому, и работать с ней стало еще легче. А медицинские термины, я заметил, она вообще схватывает на лету.
- Если Марьям получит качественное профильное образование, эти её природные способности помогут ей стать высококлассным врачом, - в голосе Джин прозвучала гордость за свою ученицу.
- Я буду рад, если это случится, - серьезно ответил доктор.
- Ох, Марьям, нельзя ли поосторожнее?! - послышался из коридора возмущенный голос доктора Нассири. - Вы же меня чуть с ног не сшибли! И как только еще посуду умудрились не разбить?..
- Не волнуйтесь, доктор, я и на ногах стою крепко, и поднос держу крепко, - парировала неунывающая Марьям.
- Она уже на выходе отсюда чуть не расшибла этот злосчастный кувшин, - поведал доктор Маньер появившемуся на пороге доктору Нассири, - а теперь вот второй раз едва не ударила вас им в коридоре. В третий раз, чует мое сердце, она его точно разобьет, и когда наш офис-менеджер Кретьен начнет перед отъездом проводить инвентаризацию, дабы передать иранцам всё, что они предоставили нам для успешной работы миссии, этой единицы посуды он явно не досчитается. А кувшин-то, вне всякого сомнения, местного производства, не французский…
- Марьям очень возбуждена, её можно понять, - заступился за девушку доктор Нассири, промокая лоб ослепительно белой салфеткой. - Признаться, я тоже. Наша милая Марьям сообщила мне только что, что мы выезжаем в Швейцарию чуть ли не завтра. Это так, Аматула? - обратился он к Джин, усаживаясь рядом с Франсуа на кожаный диван напротив рабочего стола. - Просто не верится!
- Ну, насчет "завтра" - это всего лишь преувеличение в стиле нашей Марьям, - улыбнулась Джин. - Нетерпение юности, так сказать. Однако в течение этой недели мы действительно покидаем Исфахан, Сухраб. Документы на наш выезд уже готовятся в Швейцарии.
- А на меня и мать с сыном Агдаши - тоже? - осторожно поинтересовался Нассири. - Неужели Ахмадинежад нас выпустит?
- Выпустит, - заверила его Джин. - Выпустит всех, кого мы внесем в список желающих эмигрировать из страны. Вокруг имени вашего президента вот-вот разразится крупный дипломатический скандал, который может обернуться для Ирана не просто ужесточением санкций, но и полным разрывом отношений с Западом. А это для него, естественно, почти смерти подобно. Ведь если весь западный мир объединится против Ирана, ему не поможет даже такой существенный гарант стабильности, как нефть. Произошла же аналогичная ситуация в Советском Союзе, когда в середине восьмидесятых цены на нефть были искусственно опущены там до шести долларов за баррель. Так что можно сколько угодно поливать грязью западные ценности в СМИ, но абсолютный отказ от конкуренции с Западом ведет к гигантской стагнации и обнищанию. И иранские руководители могут убедиться в этом хотя бы на примере Северной Кореи. Ахмадинежад же предпочитает балансировать на тонкой грани и, на самом деле четко понимая сложившуюся ситуацию, пойдет на все наши условия, чтобы сохранить лицо. И не потерять при этом расположения своих союзников - России и Китая.
- Аллах всемилостивый, помоги, чтобы так всё и получилось! - молитвенно сложил руки на груди Нассири. - Кстати, мне уже звонила жена, - поделился он радостью с присутствующими. - Она очень довольна тем, как всю нашу семью приняли французы.
- Это же замечательно, Сухраб! - радостно воскликнула Джин.
- Поначалу Парванэ не хотела покидать Иран без меня, - продолжил доктор, - а я не мог сказать ей, что тесно привязан к семейству Агдаши и миссии, - продолжал доктор. - Когда же сегодня Марьям сказала мне, что мы тоже скоро уезжаем, я почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Мог ли я мечтать об этом еще совсем недавно?! Вам меня не понять, дорогой Франсуа, - повернулся Нассири к Маньеру. - Живя в Париже, вы даже не замечаете, сколько вам всего дано и позволено, вы воспринимаете всё как должное. Правда, мы тоже когда-то жили так же. Пока мрачный старик Хомейни не подмял нашу страну под свое учение. Его именем назвали всё, что только можно было назвать, словно в Персии до него никогда и не было по-настоящему великих людей, вписавших свои имена в историю золотыми буквами. В глубине души все образованные люди ждали смерти Хомейни, но когда он умер, ничего, увы, не изменилось. Его идеи словно внедрились в подкорку каждого иранца, и благодаря деятельности последователей Хомейни мы постоянно ощущаем его присутствие. Он по-прежнему контролирует всю жизнь в Иране! Тридцать лет назад я и представить не мог, что режим в Персии столь кардинально изменится, иначе мы с Парванэ ни за что бы здесь не остались. Благо у нас была возможность уехать в Америку, где я когда-то работал. Просто пока я размышлял, как можно добиться справедливости в нашем обществе, как сделать так, чтобы разрыв между богатыми и бедными сократился, новое правительство жестко закрутило все гайки, сделав добровольный отъезд из Ирана невозможным.