Раньше все штрафы за ее лихие гонки приходили на его счет. Эту привилегию он отменил только два года назад, когда понял, что пришло время отвечать за свои ошибки ей самой. Он и так тратил значительную сумму капитала на помощь дочери. Кларисса оказывалась к тюрьме далеко ни раз. И первый из них за употребление кокаина в школе. В дальнейшем о причинах ее задержания он слышать не хотел. И вовсе не потому, что, как она думала, отца не интересовала ее жизнь. Просто за каждый подобный проступок его и так с головой пожирало чувство вины за отсутствие времени на воспитание, а комментарии бы окончательно его уничтожили.
Когда вернулась Жаклин, сестра уже спала на ее кровати. Несмотря на отчетливый запах спирта, одежда оказалась аккуратно сложенной на кресле, а выстиранное нижнее белье развешено на облезлых батареях в ванной. Даже в трезвом состоянии Жаклин с такой чистоплотностью соревноваться не могла. Более того, чувствовала себя такой усталой, что не могла позволить себе даже раздеться или хотя бы снять обуви, поэтому в кровать рядом с сестрой легла в полном обмундировании. Единственное, что ей удалось – так это стянуть пальто. С тяжелым стуком ударился о пол пистолет. Грянул выстрел. Софи резко подскочила. От неожиданности она не сумела издать даже крика.
– Это я, – сообщила Жаклин, возвышаясь над сестрой тощим пугалом.
– Так ласково меня еще никогда не будили, – упала на подушки со вздохом та и потерла опухшие глаза. – Ну как все прошло? С Ингрид, – подсказала она, прочитав замешательство на ее лице.
– Мы пили кофе, – вытянулась на спине струной она и положила руки на грудь, словно покойник.
– И как? Понравилось? – привстала на локте Софи.
– Отличный кофе, – призналась Жаклин.
– А у меня кофе был отвратительный, – поморщилась сестра. – Короткий как никогда.
Жаклин легла рядом, и это навеяло времена, когда они лежали под открытым небом в детстве. Тогда Жаклин не была настолько закрытой, а Софи такой распутной.
– Ночи доброй, – отвернулась на бок Жаклин.
– Однажды я вернулась из школы, а ты встретила меня с рассеченной бровью. Ты не обращала внимания на кровь и уводила меня все глубже в лес. Мы шли к маяку, и я слышала в голове голос отца. Он винил мать во всех грехах. Оказывается, это она позволяла ему себя бить, – горько усмехнулась Софи, – Она неумелая хозяйка и вообще не достойна иметь детей, а мы вдвоем – главная ошибка в их жизни. Я не знаю, почему она выбрала меня. Правда, не знаю…
Жаклин показалось, будто сестра плачет, и закрыла голову подушкой.
– Иногда мне кажется, что ты ненавидишь меня за это. Должна ненавидеть. Мы так испугались, когда навещали тебя впервые. Ты лежала в больнице с тяжелой травмой, а мама сказала, что ты просто споткнулась и упала с лестницы. Я была слабее, и поэтому она…
Дыхание Софи становилось тише и спокойнее, а вскоре совсем выровнялось.
Утром Жаклин проснулась раньше. Она рассматривала такое похожее на свое лицо сестры. Без косметики отличить его от собственного было труднее.
– Собирай вещи, – заявила она, как только сестра проснулась. – У меня много дел. Мне нужно съездить в школу, опросить учеников, которые знали Николаса…
– Что ты там бормочешь? – прошептала Софи, надевая полупрозрачную водолазку.
Жаклин вернулась и осмотрела с головы до ног свою неточную копию.
– Переоденься, – вынесла вердикт она.
– Что? Почему?
– Это и мое тело. Не стоит так его выставлять, иначе мне будет казаться… Все узнают, что у меня под пальто.
– Поверь мне, это уже многие знают. Не думала, что ты читаешь, – обратила внимание на книги она, – детективы.
– Ты ей перезвонишь?
– Да. Я не люблю хранить чужие вещи, поэтому верну, как только изучу материал.
– Это ведь… – помедлила Софи. – Это ведь художественная… Жаклин, ты вообще знаешь, что такое художественная литература? Насколько я помню, в детстве ты читала только энциклопедии. Такие книги называют кастратами. Коллажами.
– Неправда, – твердо заявила Жаклин. – Я читала кодексы. Это целостные документы.
Софи поторопилась к выходу. Жаклин ее вид сзади вызвал еще большее отвращение, чем спереди.
– Я хочу попробовать что-нибудь традиционное, – защебетала девушка, устраиваясь на пассажирском сидении. – Ты съехала на встречную, – предупредила Софи. – Я и раньше понимала, что ты опасный водитель. Игнорируешь знаки, штрафы, камеры. Останови здесь, мне нравится это место.
Несмотря на ранний час, пейзаж за окном кафе на вышке светом не радовал. За волнами автомобилей стелились волны гор и блекло – голубая полоса неба. Где-то на горизонте пробивался истерически оранжевый, однако мрачную картину он существенно не менял.
Прежде чем дегустировать блюдо, Софи настороженно к нему принюхивалась и крутила перед глазами на протяжении минуты.
– Я в еде не привередливая, – выдавила она. – Однако эта сладкая селедка окончательно убедила меня в том, что шведская кухня… специфична, – подыскала правильное слово она и притянула тарелку с десертами. – Может, это истоки прежних времен? Когда сахар позволяли себе только богачи. Современное поколение компенсирует его недостаток в прошлом, поэтому подслащивает даже соленое. В некоторых странах ситуация обратная. Вот ты пробовала кофе с солью? Моя подруга из Франции говорит, что по-другому пить его не может. Якобы соль убивает лишнюю горечь, а вот по мне, так просто соленый кофе. Каким же приторным должен быть этот пирог, – набралась мужества она и поместила в рот кусок штруделя.
Жаклин вынула мобильный размером с ладонь и набрала номер Софи.
– В каком институте учился Николас? – избегая столь нелюбимых приветствий, спросила она.
– Не в институте, а в школе. Высшей музыкальной.
– Это ровным счетом ничего мне не говорит, – не без отвращения сказала девушка.
Она испытывала неприязнь ко всему, что было связано с образованием прямо или косвенно. Она сменила три школы: две в Исландии, одну в Норвегии. Университет она не хотела даже начинать. Однако с появлением нового увлечения решилась попробовать силы в Королевском техническом институте. Несмотря на то, что отборочный тур она прошла, продолжить ей не позволили по необъяснимым причинам.
– Так вот это очень престижное заведение. Его он бросил на втором курсе. Думаю, из-за нехватки денег. Между прочим, дочь Уве там учится.
– Вышлите мне адрес по навигатору.
– Уве сейчас нет. Он как раз поехал забирать девочку. Думаю, он и тебя может подбросить. Позвони ему.
– Я и сама в состоянии добраться. Встречу его там.
***
Здание академии совершенно ее не впечатлило. Задерживаться у дверей она не стала, устраивать самостоятельную экскурсию по внутренностям тоже. Вместо этого обратилась к охраннику с требованием отвести к ректору. Он перевел поручение секретарше, и та указала номер кабинета.
Какофония звуков из коридора сдавливала виски. Жаклин не стала задерживаться в кабинете долго. Никто из учеников мальчика давно не видел. Многие неохотно признали, что он был одним из лучших музыкантов на факультете. Первый год он усердно посещал занятия и получал только самые высокие баллы. Однако на втором курсе положение юноши здорово пошатнулось. Он много прогуливал и пытался вылезти за счет прошлых успехов. Не менял и, казалось, даже не стирал джинсового костюма.
Некоторые утверждали, будто видели его в переулках с открытым кейсом для сбора денег. Будто он пользовался положением инвалида и воровал в магазинах. Один из бывших напарников клялся, что видел, как тот прятал пачку печенья под куртку и вышел, не заплатив. Сигнал у дверей сработал, но охранник арестовывать мальчика не стал, потому как имел представление о его скудном положении.
Ничего нового девушке выяснить не удалось, и это выводило ее из себя. Она постучала по карманам в поисках сигареты, но вспомнила, как уничтожила последнюю пару дней назад. Пришлось обратиться к молодежи. Те с опаской переглянулись и поделились целой пачкой при условии, что никто из учителей об этом не узнает. Среди собравшейся кучки было немало вокалистов, для которых подобная репутация могла обернуться провалом на экзамене по оперному пению, а значит и отличным мотивом для занижения оценок с доходчивой лекцией о причинах и последствиях.
Среди детей она заметила и дочь Уве в традиционной школьной форме с отличием в длине юбки. Та явно обрадовалась, но ты была слишком расстроена, чтобы заметить ее или же подъезжающего на машине Уве.
Жаклин нащупала успокоительное и забросила в рот сразу две таблетки. После чего вернулась в машину и запила остывшим кофе. Забросила украденную у подростков сигарету и направила внедорожник в сторону моста.
Искать места на парковке у нее настроения не было. Выкурив пару сигарет и наблюдая за тем, как скрывается за шлюзами болезненное солнце, и катаются по мелким волнам экскурсионные теплоходы, она продолжила путь с остановкой в ближайшем кафе.
Остановка затянулась на два с небольшим часа. За это время она успела прочесть все одолженные у новой знакомой книги. Официантка раздраженно подходила несколько раз, несмотря на то, что остальные столики пустовали. Не отвлекаясь от чтения, Жаклин махала на новую чашку кофе и сложила книги в пакет, как только закончила.
Она позвонила Ингрид, чтобы договориться о встрече. Женщина ответила почти моментально.
– Жаклин Врана, полиция Копенгагена. Я бы хотела вернуть ваши книги. Могу сделать это почтой, если хотите.
– Это необязательно, – отозвалась расстроенная Ингрид. – Я просила не возвращать мне их вовсе. Приятно, когда частицы тебя раскинуты по всему городу.
– Лично мне чужие частицы хранить у себя не очень приятно. Поэтому, если вы не против, я хотела бы ее вернуть. Подождите минуту, вторая линия, – сообщила она, прежде чем переключиться.
– Это Софи, – остановила ее женщина. – Проверяла почту, с которой заходила из компьютерного кабинета?
– Нет, в участке я с того дня не появлялась.
– А дома?… В общем, не суть важно, – прервала уже себя женщина. – Тобиас ответил.
– Тоби? – поднялась Жаклин. – Что-то узнал?
– Да, где живет Николас Эшби. Адрес я выслала двадцать минут назад. Дом он сдает. Основное время проводит под мостом неподалеку. Лок уже в пути. Мы послали его фотографии на телевидение.
– А почему не поехал Уве?
– Без понятия. Сказал, якобы его рабочий день кончился. Это на него не похоже.
Жаклин сбросила вызов и допила остатки кофе. Она и не вспомнила о второй линии, на которой ждала Ингрид.
Глава 6
Николас брел по грязному переулку с краденными колой и бутербродами в сумке. Джинсовый костюм на нем висел, а некогда качественные ботинки прохудились до того, что пришлось клеить носы темной изолентой.
Несмотря на длительное прозябание в самом бедном районе города Николас остался скромным и послушным ребенком со скрытыми талантами, демонстрировать которые на публике смущался.
После смерти бабки мальчик перестал надеяться только на ее пенсию, паршивые оценки в академии загубили стипендию, поэтому пришлось найти способ зарабатывать деньги самому. Людей с таким очевидным недостатком не брали даже на самые скверные профессии.
Первым делом он продал всю мебель, а вторым сдал квартиру иммигрантам. Платили они немного, но всегда вовремя, и все равно денег этих хватало с горем пополам.
Он старался не попасться на краже и делал это осторожно, выбирая новые места. Набирал немного и не каждый день, чтобы не пали подозрения. Большинство охранников отпускали его из сочувствия. Но были и те, кто делал вид, будто не замечает слепоты мальчика. В любом случае в клетке он еще ни разу не оказывался.
Когда близился конец месяца, он считал дни до начала следующего. Именно тогда мусульманин по имени Ахмед отрывал пять тысяч крон от семьи. Николас распределял их по дням, но никогда не досчитывался на последней неделе: нередко его обкрадывали собственные же напарники.
Он понимал, что всю жизнь так продолжаться не может. Не для этого в него вкладывали столько сил и средств ныне покойные родители, не на это отдавала последние силы бабка. Он знал, каким бесценным даром владеет, но использовать его по назначению не умел. Здесь он попробовал первый в жизни алкоголь и первые наркотики. Здесь он почувствовал себя счастливым и свободным как никогда, но это какое-то нездоровое и слишком быстрое счастье проходило, оставляя неприятный осадок и окуная в еще большую меланхолию.
О его таланте никто в новом кругу знакомых не догадывался. Он редко доставал инструменты и уже начал забывать многие вещи, которые исполнял когда-то перед полным залом восхищенных слушателей.
Разумеется, о том, чтобы сочинять самому и речи не шло. Он не умел вызывать вдохновение на голодный желудок, сломленный уличными болячками.
Николас не решался пройти в дом своего детства и каждый раз, когда забирал месячную выплату, направлял пустой взгляд на то место, где предположительно стояло фортепьяно. Он и не догадывался, что новые хозяева давно от него избавились, чтобы освободить место для стиральной машины. Новые жильцы встретили его уже таким и видели в нем обычного наркомана, готового загнуться через пару – тройку лет. Они не подозревали, насколько важной для мальчика была эта крупица прошлого, и без сожаления от нее избавились.
Из инструментов у Николаса оставалась только губная гармошка. Раньше он не позволял играть на ней даже самым близким, но бедность не знает брезгливости, поэтому та собрала всех микробов проулка.
Взамен на легкое воровство, новые друзья позволяли слушать новостные программы по телевизору, который подключали к трансформаторной будке прямо на улице. Они собирались в круг и обсуждали политические проблемы. Николаса этим вечером чуть не поймали. Ему пришлось бежать, не оглядываясь и не дожидаясь звукового сигнала светофора, поэтому он сильно устал, и сил на споры у него не оставалось. Однако ухо его не могло не поймать собственного же имени, прочитанного с экрана голосом диктора.
– Если вы узнаете человека, чей фоторобот сейчас на экране – позвоните нам по номеру ниже. Николас Эшби. Двадцать лет. Возможно, мертв, – обрывочными фразами сообщала она.
Остальные на телевизор внимания не обращали. Понедельник был самым тяжелым днем для всех бедняков. Уставшие и недовольные рабочие скорее были готовы урвать последнее даже у нищего. О том, чтобы подать и речи не шло.
Юноша с опаской озирался и вытянул руки, чтобы нащупать пустой воздух и спокойно выдохнуть. Его место находилось на крупной дистанции от других бродяг, в ряду погнивших коробок. Он спрятал руки в карманы и поспешил туда, все еще улавливая отголоски своего имени.
– Полиция не сообщает причины поисков этого гражданина. Он может быть потенциально опасен или заражен.
Неужели меня объявили в розыск только потому, что я украл несколько банок со шпротами? – подумал он.
– Скорее всего, мужчина уже мертв, но если вам известно последнее место его пребывания…
Мальчик прибавил шаг, чувствуя чужое присутствие. Он будто находился под куполом или под толщей резко застывшей от мороза воды. Звуки, которые ранее казались просто отчетливыми, стали невыносимо громкими. Шорох в пакетах и отдаленное биение поездов, гудки, чавканье из какой-то забегаловки. Все смешалось, и он сбился с пути, впервые в жизни. Потерял координацию и направление. Больше остальных выделялся голос пожилой женщины. Он перекрывал даже рев колодок и печальный взрыв смеха новых друзей. Николас взялся за голову и заскулил. Что-то железное и раскалено холодное приставили к его затылку. Старуха все еще шептала, но слов он не разбирал. Послышался легкий щелчок и рев двигателя. Холод отступил, и мальчик упал на колени, вытирая мокрое лицо.
Жаклин опередила Лока на минуту. Она застала мальчика растерянным и озадаченным, со сложенными за спиной руками. Он что-то шептал. Девушка наклонилась над дрожащим телом и приставила удостоверение.
– Жаклин Врана, полиция. Удостоверение фальшивое, так что можете не отвечать на мои вопросы до прибытия в участок.
– Я одинока, – шептал он.
– Что? – строго оборвала его неразборчивый лепет Жаклин.
– Я одинока. Она так сказала, – поднял блеклые глаза он.
Свет фар заставил ее выпрямиться. Лок ехал неторопливо, обозначая положение громкой фанковой музыкой.
– Ну что здесь? – подошел он, выпуская густой пар и мелко подскакивая.
Жаклин всмотрелась в его растекшиеся зрачки.
– Ты что-то принял?
– С чего ты взяла? – отвел взгляд Лок. – Это Николас Эшби?
– Да, – вернулась к подозреваемому Жаклин и посветила фонариком ему в лицо. – Он действительно слеп.
– Нам его увозить? – подскочил следователь, потирая руки. – Увозить нам его? – тут же повторил он.
Жаклин перевела усталый взгляд, и лицо ее вытянулось.
– Сдается мне, ты навещал Тоби. Он все еще выращивает запрещенные средства на балконе?
– Ну, я занял у него кое – что, когда забирал адрес, – по-детски отчитался Лок.
– Он послал адрес на мой компьютер в отделе.
– Но ведь Тоби… Тоби почти мой друг.
– Ты его клиент, а у Тоби нет друзей, – спокойно высказалась она, добавляя через небольшую паузу.
– Она хотела меня убить, – прошептал мальчик, опускаясь корпусом на икры. – Она что-то говорила.
– Кто? – пригнулась Жаклин.
– Кто? – повторил Лок, широко и глупо улыбаясь.
– Эта старуха. Она приближалась, а когда подошла вплотную – поднесла дуло к моей голове.
– Дуло? Она хотела вас убить? – удивился аспирант, вынимая сигарету с блокнотом.
Жаклин все еще силилась разобраться в том, кто перед ней: жертва или убийца. Бессвязные фразы испуганного ребенка только уводили ее от окончательного решения.
– Нам нужно его увезти. – Но что это даст? Его посадят за достатком улик даже без суда.
– В любом случае, оставить мы его не можем, – немного успокоился Лок. – Отвезем в отдел, а там и подумаем, что делать.
Через тридцать минут Соня уже раздавала кофе с подноса по кругу. Первым за ним потянулся Виктор. Этим вечером его бил особенно сильный озноб.
– Его посадят, что бы мы здесь не обсуждали, – заметил он, пряча длинный нос в картонный стакан, и опрокинул содержимое залпом. – Какое бы мы решение не вынесли. Отпечатки, фотография, – загибал пальцы он. – Что еще? Видеозапись?
– Слепой убить не может, – тихо сказала Жаклин, грея синие руки о стенки стакана.
– Запутать провода автомобиля так, чтобы она сломалась через какой-то определенный срок, – согласилась Соня. – Это не каждому зрячему дано.
– Испортить или сломать способен даже ребенок, – развел руками Лок.
– Особенно ты, – кивнула Соня.
– А сломаешь кофемашину еще раз – будешь готовить кофе до конца дней, – предупредил Виктор.
– Он жертва, а не убийца, – рассуждала Жаклин.
– Уве? – окликнула мужчину Соня.
Тот стоял у окна, опершись ладонями о подоконник.
– Что? – неохотно отозвался он.
– Может, хочешь что-нибудь добавить?
– У меня сегодня годовщина свадьбы. Предполагается, что в десять тридцать вечера люди отдыхают и занимаются своими делами.
Таким озлобленным следователя в отделе еще никогда не видели. Раньше он не возникал даже по поводу работы в день рождения жены или дочери.