- Ах, это только выражение его силы и твердости характера! Просто у него потребность в том, чтобы дать своей силе выход, и для этого ему нужны сильные средства.
- Ну, хорошо, большое спасибо,- сказал Сюндман.- Я вернусь, если понадобится спросить что-нибудь.
20
Ребята не решались выйти из пивного бара, все сидели и сидели там, целый день. Казалось, им хочется только одного - отодвинуть неприятную действительность. Они сидели и фантазировали - об иных мирах, о каком-нибудь другом образе жизни, таком недоступном для них в этот холодный апрельский день. Но внезапно Леннарт воскликнул:
- У, чертов папаша! Предать нас полиции! Каково, а? Только для того, чтобы выпутаться самому!
- А чего ты, собственно, ожидал? - сказал Эрик.
- Да он, оказывается, такой же, как все,- сказал Леннарт.- Такой же предатель, как все они. Кругом одни предатели. Когда у тебя неприятности, все отворачиваются и ухмыляются тебе в спину.
- Я тебя поддерживаю,- сказал Эрик.- Мы-то друг друга не предадим.
- А мы-то еще взорвали дом полиции,- сказал Леннарт.- И ведь только из-за отца. А он? Он в это время нас предавал. Эх, знать бы об этом раньше, вместо дверей взлетела бы на воздух его камера.
- Ты слишком близко принимаешь все к сердцу,- сказал Эрик.
- Да, почему-то я думал, что папаша у меня мировой парень. А сейчас до меня дошло, что все его разговорчики- одна сплошная трепотня. Трепался о силе да об оппозиции, а сам что? Жалкий слабак, делает только то, что ему велят, настоящая марионетка в руках у предателей, у социал-бюрократов этих...
- Папаша твой больше всего на свете заинтересован в том, чтобы удержать за собой свое местечко да еще стрелять ворон,- сказал Эрик.
- Ты не должен так говорить о моем отце. Он часто бывал мировым парнем, хотя теперь он меня предал.
- Чего это ты начинаешь его вдруг защищать?
- Ты не должен плохо говорить о моем папаше, вот и все. Сам я могу, если захочу, а тебе нельзя.
- Вот как,- сказал Эрик.
- Мой папаша раб,- сказал Леннарт.- А мы с тобой не будем рабами. Не станем хорошо приспособившимися марионетками в руках у социалистов. Мы будем взрывать, взрывать, пока они не сообразят, что не могут нас сделать рабами. Мы с тобой никогда не станем винтиками в машине.
- Представь себе, как мы взорвем статую Свободы в Нью-Йорке! Рванем, а она ка-ак бултыхнет - прямо в Атлантический! - сказал Эрик.
И они опять погрузились в свои фантастические бредни и строили всякие планы, пока не пробило восемь. В это время бар закрывался.
- Все, уходите, бар закрывается,- сказала хозяйка, женщина лет пятидесяти; вид у нее был совершенно изможденный.
- Конечно,- сказал Леннарт.- Мы сейчас уходим.
Когда они вышли, Леннарт сказал:
- Нам нельзя спорить. А то привлечем к себе внимание. Куда теперь двинем?
- Вон там стоит полицейский,- сказал Эрик.
- Значит, пойдем в другую сторону.
- Да, это самое надежное.
- Как холодно, а? - сказал Леннарт.
- Пошли в кино,- предложил Эрик.
В фильме показывали американских солдат во Франции во время второй мировой войны.
- Подходящие парни,- высказался о фильме Леннарт, когда они вышли из кино.
- Как мы с тобой,- сказал Эрик.
- Конечно,- согласился Леннарт.- Только погремушки у них тогда были настоящие. Нам бы такие!
- Ну, твой динамит тоже штучка что надо!
- Он у меня здесь, с собой,- сказал Леннарт.- Пять патрончиков с капсюлями и бикфордовым шнуром.
- Смотри, осторожнее со своей сумкой,- сказал Эрик.- Вдруг взорвется!
- Не стукнуть бы только ее как-нибудь,- сказал Леннарт.- Да не уронить бы ненароком.
Они пошли рядом по Кунгсгатан, по направлению к Васагатан.
- Холодно,- сказал вдруг Леннарт.
- Да.
- Пока солнце светило, было тепло и хорошо. Ночью чувствуешь зиму. Ветер тебя так и пробирает насквозь.
- Домой идти мы все равно не можем,- сказал Эрик.- Ясное дело, фараон там сидит и нас поджидает.
- Точно. Куда же податься?
- Ну, как-нибудь сейчас устроимся.
- Неужели тебе самому не холодно? - с удивлением спросил Леннарт.
- Холодно немного,- сознался Эрик.
- Не можем же мы всю ночь таскаться по улицам. Так можно и совсем замерзнуть.
- Давай зайдем куда-нибудь.
- Куда, например?
- Ну, в ворота хотя бы или еще куда.
Они попробовали открыть одни ворота, вторые. Все были заперты.
- Никогда я раньше не чувствовал себя таким брошенным,- сказал Леннарт.- И, главное, в любую минуту может нагрянуть полицейская машина... Конец теперь нашему веселью.
- Что ты хочешь сказать?
- А что нам делать? Остается только идти в полицию и сдаваться. Не коченеть же на улице. Как ты думаешь, нас посадят в тюрьму?
- Не знаю,- ответил Эрик.- Веселого, во всяком случае, не жди. Нет. Это не дело. Мы должны встряхнуться,- сказал Эрик.- Ты бубнишь, как по покойнику читаешь. Слушай, а не взорвать ли какую-нибудь дверь, а? Чтобы погреться!
- Как ты полагаешь, куда фараоны бросятся прежде всего, когда услышат грохот?
- Фараоны только посмеются, когда нас сцапают,- сказал Эрик.- Как магистр Энбум, когда ты скис на последней письменной.
- Если бы только не было так дьявольски холодно,- сказал Леннарт.
- Разотри себя как следует руками и попрыгай, вот и согреешься,- предложил Эрик.
- Только бы нас никто не увидел,- сказал Леннарт.
- Который теперь час? - поинтересовался Эрик.
- Половина первого,- ответил Леннарт.
- А что если нам пойти к кому-нибудь из знакомых? - спросил Эрик.
- Что ты! Они сразу же заявят в полицию,- сказал Леннарт.- Нет, это дело не пойдет.
- Мы вообще скоро останемся одни на улице во всем городе,- сказал Леннарт.- Все остальные у себя дома, в своем уюте и тепле. Теперь я по-настоящему понимаю тех несчастных, которым вообще некуда податься. Оказывается, не так приятно не иметь никакого дома.
- Ты что, по дому соскучился? - удивился Эрик.- По мамочке-папочке?
- Интересно, чем они там вот сейчас, в эту минуту занимаются?
- Определенно еще не ложились спать, беспокоятся о тебе,- сказал Эрик.
- Не думаю. Мама, наверно, сидит в качалке и разговаривает со своим внутренним голосом. А папа спит, это уж наверняка. Он всегда точно соблюдает часы своего сна. До меня им нет никакого дела. Иначе я их себе не представляю.
- Представь себе лучше, что сейчас лето,- сказал Эрик.- Вообрази, что сидишь себе на пляже, на горячем песочке, солнце печет, а ты наслаждаешься...
- Нелегко все это представить, скажу я тебе,- произнес Леннарт.
- Тебе-то! Такому мастеру фантазировать!
- Фантазия у меня тоже совсем замерзла.
- Сейчас мы должны с тобой сообразить,- сказал Эрик.- Не век же тут сидеть, коченеть и вообще подыхать от холода. Итак, что мы можем?
- Давай устроим небольшой взрыв,- предложил Леннарт.
- Здесь?
- Да.
- Ты что, собираешься покончить самоубийством?
- Во всяком случае, тогда мне не придется так мерзнуть.
- Нет, хватит кладбищенских разговоров, давай думать,- сказал Эрик.
- Ладно,- согласился Леннарт.- Нам нужно куда-нибудь войти. Но везде все заперто. Следовательно, нам необходимы ключи.
- Так. Хорошо,- одобрил Эрик.- Продолжай дальше.
- Какие же у нас имеются ключи? Посмотрим. Вытаскиваем все...
- Нашел,- сказал Эрик.- Как это я раньше не додумался? - Он вытащил из кармана связку ключей.- Вот этот ключик, ты знаешь, он от чего?
- Нет.
- Пойдем, я тебе покажу.
21
Чтение дневных газет в воскресенье не доставило полицейским ни малейшего удовольствия. Не потому, что в газетах содержалась прямая критика полиции. На это ни одна газета не решилась бы. Но и обиняками сказано было немало: слишком часто полиция, дескать, давала обещания, что взрывальщик будет схвачен. Обещания, которые, оказывается, не могли быть выполнены. И в довершение всего - взрыв дверей в самом доме полиции. Слишком рано, слишком опрометчиво заявила полиция о своей победе, и теперь ей приходилось в этом раскаиваться.
Страх перед действиями взрывальщика возрастал с каждым днем. Никто больше не рассчитывал на помощь полиции, никто не решался возлагать на нее надежды, все с волнением ждали следующей субботы.
Местные власти района Васастаден решили выставить в следующую субботу сторожевую охрану, с тем чтобы в каждом подъезде круглосуточно находились дежурные. Местные власти других городских районов разрабатывали аналогичные мероприятия.
Но не все испытывали страх. Некоторые были в восторге, почти злорадствовали. Весьма вероятно, в глубине души они таили те же чувства, что и взрывальщик. Зато втайне они отождествляли себя с теми, кого разыскивала полиция. Это были люди, на собственном опыте успевшие узнать, что общество устроено по принципу "все бьют всех", люди, настолько уставшие от бессмысленности и уныния своего существования в этом обществе, где у них не было ни малейшей возможности хоть как-то изменить свое собственное положение, что естественное человеческое чувство солидарности с окружающими их людьми исчезло, а явившаяся вместо него беспомощность заставляла их солидаризироваться с теми, кто отважился сделать обществу вызов.
Равнодушных, кто желал остаться в стороне, было немного. О взрывальщиках и неудачах, преследовавших полицию, размышляли все, независимо от того, были они напуганы и не решались выйти на улицу или пребывали в злорадном восторге, ожидая, когда взрывальщик снова даст о себе знать.
Одна газета каким-то образом пронюхала, что подозреваемые намерены взорвать поезд. Газета вышла с крупными заголовками, на иллюстрациях были изображены взорванные, перевернувшиеся поезда. Газета доводила до сведения читателей, что при взрыве поезда в Бразилии в прошлом году погибло восемьдесят два человека.
Число пассажиров в пригородных поездах в тот день уменьшилось наполовину по сравнению с обычным. Люди читали газеты. Люди боялись. Большая часть праздношатающихся, обычных для больших городов, спешно покинула центр Стокгольма. Вместо них появились любопытные, они ходили смотреть взорванные двери дома полиции или звонили в бюро "типсов" при полиции, заявляя, что заметили что-то подозрительное на берегу Фарста, или в районе гавани Вэртахамнен, или выше, около Фофэнган, или еще где-нибудь.
Только Леннарт Улльсон не испытывал никакого страха. Он знал, что Бог на его стороне. Что все взрывы ниспосланы ему Богом в качестве предупреждения. Что если двери полиции оказались взорванными, это надо понимать просто как предупреждение этому субчику Фаландеру - оставь, дескать, в покое Марию Энерюд, она же девушка Улльсона. Бог привел ее в его объятия, чтобы он, Улльсон, сделал ее счастливой. И этот громила Фаландер не имеет права мешать.
Леннарт Улльсон задумался над тем, понял ли сам Фаландер подобное предостережение. Пожалуй, имеет смысл разъяснить ему, что и как. Он взял трубку и набрал номер полиции.
- Нельзя ли переговорить с инспектором Фаландером?
- Пожалуйста.
Короткая пауза.
- Фаландер.
Леннарт Улльсон сделал попытку изменить голос:
- Берегись, ты, громила.
- Так, что еще?
- В следующий раз они ведь могут устроить взрыв еще ближе к тебе.
- Зачем им это надо?
- Ты должен оставить в покое Марию Энерюд.
- Ах, вон оно что! Почему, позвольте спросить?
- Такова воля Божья. Потому он и позволил взрыв в доме полиции.
Несмотря на умышленно измененный голос, Фаландер сразу понял, кто с ним говорит.
- Дорогой господин Улльсон,- сказал он.- Попрошу вас не вмешиваться больше в расследование дела, которым занимается полиция, а также в мои личные дела. Встречаюсь с Марией Энерюд или нет, вас это не касается. И если я услышу вас еще раз, то выйду к вам и покажу несколько приемов, я выучил их в полицейской школе.
- Вот это защитнички! - сказал Улльсон.- Скажите, разве не входит в задачи полиции защищать нас, рядовых граждан, вместо того чтобы нам угрожать?
- Не ломайте себе над этим голову,- сказал Фаландер.- Я не желаю больше слышать по телефону ваш голос. Хватит с нас настоящих преступников, не хватало еще возиться с вами.
Фаландер положил трубку. Тогда Леннарт Улльсон позвонил Марии Энерюд.
- А, это опять ты,- сказала она.
- Фаландер - громила,- сказал Улльсон.- Он грозится меня избить, хотя он полицейский. Как ты только можешь встречаться с таким типом?
- В некотором роде он действительно громила,- ответила она.- Но со мной он очень мил. Нельзя требовать от человека слишком многого. Мужчины все такие. Ты тоже громила.
- Но как ты можешь встречаться с таким парнем?
- Ну, он-то уж не чета тебе! И не треплется о боге, как ты. Нельзя от людей требовать слишком многого. Фаландер немного груб, это правда, но ко мне лично он ужасно внимательный. Есть в нем что-то настоящее. Он такой, какой он есть на самом деле, он не притворяется. А в тебе есть что-то фальшивое. И пора нам кончать эти разговоры. Нам нечего больше сказать друг другу. Ты мне не интересен. Если тебе нужна девушка, можешь прогуляться до "Балдахина", подхватишь там себе кого-нибудь. А меня забудь.
Леннарт Улльсон так и сделал. Трудно объяснить почему, но никто не ухватился за его предложение заглянуть после танцев в какой-нибудь ресторанчик в Гамла Стан. Так что домой ему пришлось возвращаться в одиночестве. Неужели Бог меня предал, подумал он с горечью. И чтобы отвлечься, купил в киоске детективный роман в дешевеньком издании...
Вечером Фаландер отправился к Марии Энерюд. Из страха перед взрывальщиком она не решалась выйти из квартиры. И обрадовалась, когда он пришел.
В техническом отношении было все хорошо. Приятно и покойно было чувствовать сильное тело Фаландера.
Вот то единственное, что придает жизни смысл, подумала она. Хороший мужчина в красивой постели, чего еще желать?..
В понедельник взрывальщик все еще гулял на воле. Какая-то газета предложила держать все магазины в субботу закрытыми, чтобы людям незачем было выходить на улицу и подвергать себя риску быть взорванными.
Это был косвенный намек на то, как мало люди надеялись на полицию. Никто не верил, что полиции удастся найти взрывальщика до следующей субботы.
Однако полиция Стокгольма самым решительным образом настроилась его поймать. В случае необходимости было решено ввести в операцию огромное количество полицейских. Ведь они уже были у цели: известно, кто взрывальщики, их дома и запасы динамита находились под наблюдением. Удивительно было одно - как в этих условиях преступников все еще не поймали. Все силы полиции Стокгольма были направлены против двух неопытных подростков. И финал мог быть только один.
Утром в понедельник, как обычно, провели совещание с персоналом, ведущим розыск, уточнили то, что стало уже известно, и спланировали действия на ближайшее будущее.
- И куда они могли запропаститься? - сказал комиссар Эверт Бенгтссон и почесал ухо.
- Черт знает, до чего возмутительно,- сказал Фаландер.- Нет, в самом деле, черт знает! До чего возмутительно!
- Никогда нельзя слишком много обещать,- сказал Бенгтссон.- В прошлую пятницу мы были твердо уверены, что взрывальщик сидит у нас в камере предварительного заключения. А в субботу они взрывают двери в самом доме полиции. Правда, тогда же мы получили приметы ребят и всякое такое, и дома их теперь у нас под наблюдением. И все-таки: с тех пор прошло уже два дня, а их никто и в глаза не видел.
- Прячутся у кого-нибудь из друзей,- сказал Сюндман.- Это единственная возможность. Кто знает, может, их там не двое, а целая компания.
- Хорошо,- сказал Бенгтссон.- Попробуем сосредоточить теперь внимание на всех их друзьях. Только бы не произошло еще одного взрыва. Тогда мы с вами совсем оскандалимся.
- До субботы еще целая неделя,- сказал Сюндман.
- Что ты извлек из своего директора бюро?
- Не много. По субботам он обычно стреляет ворон, так он говорит. Поэтому понятия не имеет, где обретается его сын.
- Неужели он действительно совершенно невиновен? Ведь это же у него есть повод взорвать как раз те дома, а не у его сына. Это он, директор бюро, был не в ладах с той женщиной, владелицей всех взорванных домов, той, что помогала беженцам. Конечно, это он подбивал своего сына.
- Возможно,- сказал Сюндман.- Но неизвестно, давал ли он прямое указание парнишке взорвать те дома.
- Нет, конечно.
- Немного смахивает на войну во Вьетнаме и на события в Сонгми,- сказал Стэн Линдгрен.
- Непонятно. Объяснись-ка.
- Ну, непосредственными виновниками ведь является старшее поколение, оно сидит себе дома, в США, и наслаждается жизнью, а на войну посылает молодежь. А молодежь поступает так, как их учили поступать, применяет ту меру насилия, которой ее научили... Потом за самые грубые промахи обвинят молодежь, но ничего не сделают тем, кто толкал ее... В нашем случае что-то похожее. Сын директора бюро выполняет грязные поручения своего отца.
- До известной степени ты прав,- сказал Сюндман,- старшее поколение несет большую ответственность за ту среду, за тот мир, который оно оставляет новому поколению. Командуют старшие, а новое поколение делает то, что от него ожидают.
- Но разве новое поколение не может себя защитить и изменить то, что кажется им неверным?
- Да, в какой-то мере. Но человек страшно связан... образом мыслей, среди которых он воспитан. Не так легко защитить себя, раз уж ты застрял в определенном кругу представлений...
- И ты полагаешь, что подростки, устраивающие взрывы динамита, делают это на основании того, чему научились дома?
- Да, во всяком случае мне так кажется. Эта беспощадность, не считаясь с тем, кому будет причинено зло, все это, собственно говоря, не так удивительно. Просто это естественное дальнейшее развитие способа существования в нашем обществе. Ведь мы стоим на конкуренции, на беспощадном отношении к тем, кто на нашем пути. Такому отношению двое парнишек и научились дома.
- Интересно, что об этом говорит наш директор бюро. От взрывов он открещивается. Вполне возможно, для того только, чтобы успокоить свою потревоженную совесть. Он, собственно, даже гордится своим сыном. И его жена - так прямо и заявляет, что гордится...
- Так ты думаешь, сын потому и взрывает дома, чтобы родители могли им гордиться?
- А зачем же сыну понадобилось взрывать именно эти дома? Ведь такие понятия, как нацизм и преследование людей, должны быть довольно чуждыми понятиями для парнишки, которому едва шестнадцать лет.
- Довольно гнусно,- заметил Линдгрен.- Старые предрассудки возвращаются к жизни сыном только для того, чтобы доставить отцу удовольствие.
- Дело тут не только в предрассудках,- сказал Сюндман.- Дело в ненависти. Директор бюро не добился в жизни того, чего ему хотелось. Как он сам считает, все объясняется тем, что когда-то произошло во время войны. Знаешь, как становится легко, когда у тебя под рукой есть кто-то, на кого ты можешь свалить вину. Старая ненависть принимает новое обличие, вот как я бы это выразил. Наш директор бюро - махровый правый, да к тому же еще и злобный, полный ненависти тип.
- Ты так считаешь?