– Хорошо, я скажу, черт с вами, – зашипел Феликс. – Это не имеет отношения к Николаю, можете не сомневаться… И вообще, данные вашей агентурной сети неточны. Я, кажется, догадываюсь, кто подбросил вам эту информацию. Я не говорил: "Да, он здесь". Вернее, говорил, но добавил: "Да, он здесь, я на его яхте". Речь шла, как не сложно догадаться, об Игоре Голицыне, владельце посудины… – писатель замялся. – М-м, не уверен, что вам это следует знать…
– Не смешите, – отрезал Турецкий. – Уже начали. И если эпизод не имеет отношения к моему делу, Игорь Максимович останется в счастливом неведении.
– Очень надеюсь, что вы меня не подведете, – голос писателя задрожал – в целом, натурально. – Я попал в некрасивую историю, она не афишируется, о ней пока еще мало кто знает. Я вложил свои сбережения в один дорогостоящий проект, это – сеть заведений греческой кухни… Увы, следует признать, писатель из меня оказался лучше, чем коммерсант, деньги сгорели за две недели, проект развалился, а человек, на которого я возлагал большие надежды, который, собственно, и занимался финансами, а это финансы не только мои, но и… моих друзей, просто растворился, его не могут найти…
– И ваши так называемые друзья теперь стоят с ножом у горла? – догадался Турецкий.
– Стоят, – уныло признал Феликс. – Требуют свою долю. Мне срочно нужен кредит – на очень крупную сумму.
– И желательно без процентов и поручителей, – усмехнулся Турецкий.
– Не знаю, чем буду возвращать, – скис писатель, – но если не появятся деньги в ближайшие пару недель, мои неприятности могут стать сущей катастрофой.
– И вы не знаете, как с этой просьбой подкатить к Голицыну. А после известных событий, когда Голицын совершенно не в духе…
– Вот видите, вы все понимаете, – зачастил Феликс. – Лично я кровно заинтересован в том, чтобы на яхте царили мир и порядок. Мне звонил… один из моих друзей… – он горько засмеялся. – Сами понимаете, с такими друзьями полностью отпадает надобность во врагах. Требуют добыть нужную сумму… Увы, это даже не криминальный шантаж – основания доставлять мне проблемы у них вполне законные, договора имеют юридическую силу, все такое…
– Боюсь даже спрашивать о сумме, – усмехнулся Турецкий. – И самое противное, Феликс, что на этой чертовой "подводной лодке" я не имею ни малейшей возможности проверить ваши слова. Ума не приложу, почему я должен верить вам на слово?
– Проверить мои слова вы не сможете даже на суше, – отрезал писатель. – Думаете, вас пустят в эту епархию? Да и зачем вам лезть в чужие дела?..
Застать врасплох Лаврушина не удалось. Тот видел, как подходит сыщик, внимательно за ним следил. Когда стало ясно, что встречи не избежать, физиономия Лаврушина стала привычно превращаться в физиономию Пьеро. Надо признаться, что сильно пьяным он не выглядел, хотя и принял на грудь предостаточно.
– Маленькое уточнение, Иван Максимович, к данным ранее показаниям, в которые, видимо, вкралась досадная неточность.
– Что вам угодно? – тот нервно передернул плечами. – Опять собрались нас мучить? Я сегодня потерял сына…
– Я помню, Николай был вам ближе, чем родной сын, – Турецкий постарался не выливать на собеседника весь сарказм, ограничился малой дозой. – И все же вынужден вернуться к вашим словам, согласно которым ночью вы не покидали каюту. Очень жаль, Иван Максимович, но вас видели разгуливающим по яхте. Страдаете сомнамбулизмом?
– Тьфу ты, – Лаврушин чертыхнулся, – какие, право, глупости!..
– То есть вы готовы признать, что соврали?
– Ну, что вы от меня хотите? – взмолился Лаврушин. – Да, после разговора с вами я вспомнил, что выходил из каюты. Но этот "выход в свет" – какое он имеет для вас значение? Я плохо себя чувствовал – поднялось давление, болела голова. Это было, как в тумане…
– Вы что-то выбросили за борт.
– Правда? – Лаврушин широко раскрыл глаза. Потом нахмурился, глаза забегали. – О, господи!.. – он шумно выпустил воздух. – Если вы имеете в виду пустой флакон от дипривина… Это лекарство, я принимаю его уже много лет. Постоянно ношу с собой. Ну, конечно, вчера перед сном я выпил последнюю таблетку, машинально сунул пустой пузырек в пижаму. А вот это – полный, – он забрался в карман, ворча под нос, принялся перебирать содержимое, вынул флакончик, сунул Турецкому под нос. – У вас еще имеются вопросы, сыщик? Может, оставите меня, наконец, в покое?..
С Ириной Сергеевной он пересекся на верхней палубе – она сидела в шезлонге, кутаясь в длинную накидку, наслаждалась одиночеством и полумраком. "На ловца и зверь", – обрадовался Турецкий, меняя ранее намеченный курс.
– Коротаем вечерок, Ирина Сергеевна?
Женщина молчала, блестели глаза в рассеянном свете, поступающем из кают-компании. В корабельной гостиной, насколько можно было судить, никого не было, кроме Герды, занимающейся приборкой. Вот она наклонилась, чтобы извлечь из-под стола завалившийся мусор – руки оказались короткими, она опустилась на колено, отставила вторую ногу, обрисовались упругие формы… Турецкий отвернулся, встретился взглядом с блестящими глазами Ирины Сергеевны. Она по-прежнему молчала.
– Вы хотели днем попросить у меня помощи, Ирина Сергеевна. Но так некстати вторгся Манцевич. Передумали уже?
– Простите, – в ее голосе сквозила легкая печаль, весьма созвучная с вечерним морем и теплым ветерком. – Это была минутная слабость. Блажь. Находит иногда. Все в порядке, Александр Борисович, не берите в голову.
"Уже взял", – мрачно подумал Турецкий.
– Ваше право, Ирина Сергеевна. Проблема, собственно, не в этом. Ваши неприятности – это исключительно ваши неприятности. Вы настаиваете, что никуда не выходили из каюты прошлой ночью?
Женщина беспокойно шевельнулась. Времени обдумать ответ имелось достаточно, ее никуда не гнали, но она предпочла не пользоваться этой возможностью.
– А что, детектив, имеются основания так не считать?
– Ответьте, пожалуйста, на вопрос, Ирина Сергеевна.
– Я под присягой? – она усмехнулась. – У вас короткая память, мы уже обсуждали эту тему. Вернувшись в каюту после посещения кают-компании, я никуда из нее не отлучалась. Я спала, детектив.
– То есть вы не выходили из каюты в длинной накидке, не находились в районе кормовой лестницы, не разговаривали с неким мужчиной?
Даже в полумраке было видно, как она смертельно побледнела. Свет в глазах потух, женщина съежилась, руки нервно теребили накидку.
– Всего этого не было, не так ли, Ирина Сергеевна?
– Не понимаю, – пробормотала женщина. – Вы с кем сейчас разговариваете, детектив?
"Герда не ошиблась", – мрачно заключил Турецкий.
– Я же не настаиваю, Ирина Сергеевна, – мягко произнес он. – Здесь не суд, не исповедь. Мое расследование неофициальное, вы не обязаны говорить правду. За вранье не привлекут. Но не могу избавиться от ощущения, что сказать правду – в ваших же интересах. Итак?
– Кто вам наговорил про меня?
– Какая разница?
– Да мне никакой, – она нервно засмеялась. – Экая чушь. Александр Борисович, давайте завершим эту глупую дискуссию. Ваш информатор вводит вас в заблуждение. Меня никто не мог видеть, потому что я спала. Какой мужчина, какая накидка? Мой муж находится на этой яхте, неужели вы считаете, что я способна в его присутствии?..
"А также в присутствии Салима и Манцевича, – подумал Турецкий. – Ей не занимать отчаяния – даже если она встречалась с одним из упомянутых. Хотя зачем встречаться с упомянутыми на лестнице в машинное отделение?"
Он молчал, когда она поднялась, запнулась о ножку стула – он поддержал ее за локоток. Она не выразила благодарности, вырвала локоть. Он посмотрел по сторонам – явного наблюдения не отметилось. Задумчиво смотрел, как уходит женщина. Длинная накидка развевалась, почти касалась палубы. Возможно, в этой накидке ее и видела Герда. Она сделала несколько шагов, и тут самообладание ей стало изменять, она остановилась, стала испытывать мучительные сомнения.
– На этой яхте что-то происходит, Ирина Сергеевна, – негромко сказал Турецкий. – И вы не хуже меня это понимаете. Благодаря одному упрямцу – вашему мужу – может произойти что-то непоправимое. Не будьте такой же настырной, не исключено, что я действительно смогу вам помочь. Избавьте нас всех от непоправимых последствий. Вы не боитесь, что следующее происшествие будет… с вами?
Она задрожала. Но своей ремаркой он добился ровно обратного результата: она чуть не бегом пересекла палубу и растворилась в темноте носовой части…
Злость не приносила желаемого результата. Оставшись один, он опустился в шезлонг, еще хранящий женское тепло. Что-то витало в воздухе, он плохо улавливал эти флюиды. Минуты уносились в ночь. Он сидел, застыв в оцепенении, затем вскочил, сунулся в кают-компанию, чтобы поговорить с Гердой, но Герды там уже не было. В помещении царил какой-то нечеловеческий порядок, заходить туда совершенно не хотелось. Он подавил желание раздавить стаканчик чего-нибудь горячительного, вышел на палубу, обогнул по периметру кают-компанию, капитанский мостик, на котором, судя по черным проемам, никого не было. Что его заставило посмотреть на часы? Сорок минут до полуночи, ночь уже стартовала…
Отчаянный женский вопль прорезал ночной воздух! Он схватился за перила, начал всматриваться в темноту. Вопль проистекал с кормы. Но там, как назло, царила тьма. В правом углу, возле металлического рундука, что-то копошилось. Проклятье, не видно ни черта! Один человек или двое? Вопль повторился, перешел в хрип, что-то грузно рухнуло на палубу. Их было двое! Из клубка выпало что-то черное, перенеслось через открытое пространство. Турецкий перегнулся через перила, чтобы рассмотреть человека… и чуть не загремел с высоты, когда верхняя часть туловища перевесила нижнюю. Он отпрянул от перил с колотящимся сердцем. У борта на корме кто-то остался. Он видел, что человек пытается приподняться, слабый женский голос зовет на помощь. Снова крики – кто-то подбежал, нагнулся. Мчался третий, загорелся фонарь. В круге света корчилось женское тело.
"Предупреждали вас, Ирина Сергеевна", – скрипел зубами Турецкий, влетая в кают-компанию, из которой, как ни крути, был самый короткий путь на корму…
Пробегая мимо камбуза, он машинально туда заглянул – хватило же сообразительности. Герды не было. Там вообще никого не было – ни на камбузе, ни на складах, ни на лестнице. Он прогремел по ступеням, оттолкнул кого-то, вылетая на палубу – этот человек рвался в том же направлении, что и он… и снова датчик в голове сработал, схватил его, ошеломленного, за шиворот, выволок в зону света, буркнул:
– Пардон, месье Робер, как дела? – оставил в покое, побежал дальше.
Над женщиной уже склонились двое. Он вклинился между ними, попутно зафиксировав лица: уважаемый писатель (куда уж без него) и что-то бурчащий под нос Шорохов. Он выхватил у последнего фонарь, направил на женщину.
Может, он чего-то не понимал? Вместо ожидаемой супруги Голицына на досках палубы корчилась Ольга Андреевна Лаврушина. Она едва дышала. Глаза ее были наполнены ужасом, они закатывались, моргали, тело извивалось в конвульсиях…
Врача на судне не было. Слава богу, женщина оставалась в сознании, отдышалась. Она была потрясена, напугана, она не притворялась, – изобразить такой шок не смогла бы даже талантливая актриса. При ближайшем рассмотрении на горле пострадавшей обнаружилась красная борозда – ее душили чем-то вроде проволоки.
– Что случилось, кто-нибудь может рассказать? – Турецкий тряс окруживших его людей.
Ольга Андреевна в этот час была бы неважным рассказчиком, она держалась за горло, кашляла, рыдала, пыталась что-то сказать, но не могла выдавить из себя ни слова.
– Да хрен его знает, – Шорохов озадаченно чесал затылок. – Закричала, как дурная, а я возился тут неподалеку, вентиляция барахлит в машинном, засор вычищал. Бросил все, примчался… Напали на нее, похоже, вон туда кто-то юркнул, – он совал пальцем в направлении правого борта.
– Ага, – согласно кивал Феликс, – я тоже ни черта не понял. Стоял – как раз у своей каюты, только снаружи, курил, дышал… свежим дымом. Вроде крикнули – подумалось, что померещилось, потом как юркнуло что-то внутрь, ну я и спохватился… Вы что, не верите? – обиженно бурчал Феликс. – Вы думаете, я со своей комплекцией способен на такие выкрутасы?
– Да уж, этот тип быстро бегает, – подхватил Шорохов. – Ловкач, нечего сказать. То ли мужик, то ли баба, непонятно, закутанный весь, а еще эта темнота окаянная…
– Ольга Андреевна, – Турецкий опустился перед женщиной на колени, подложил ей руку под голову, – вы можете что-нибудь сказать? Успокойтесь, попытайтесь сосредоточиться, ничего страшного с вами не случилось, у вас посттравматический стресс, это скоро пройдет. Мы должны знать, кто на вас напал.
– Я не знаю… – она пыталась приподняться, сфокусировать взгляд. – Я сама не поняла… Я просто стояла, никого не видела…
– Где ваш муж?
– Не знаю… В последний раз я его видела в каюте, он вошел, начал что-то стенать, жаловаться на здоровье, я уже не могла его видеть, ушла, встала здесь… Меня душили, хотели сбросить за борт, я упиралась, ударила его локтем, закричала…
– Вы не видели, кто это был?
– Нет, я не знаю… Это так внезапно… Я не понимаю – за что, почему?.. Я ничего не сделала, никого не трогала… Сначала Николаша, теперь я… – Далее бормотание сделалось неразборчивым, женщина захлебываясь словами, зарыдала. Потом она внезапно замолчала, стала тяжело дышать.
– К врачу ее надо, – сообразил Шорохов.
– С полевой хирургией у нас тут как-то не очень, – неуверенно заметил Феликс. – Разве что у Посейдона спросить…
– Подождите, пусть успокоится, – пробормотал Турецкий. Он снял куртку, скомкал, положил женщине под голову. Она постепенно приходила в себя.
– Мэрд! – выругался возникший за спиной Робер – всклокоченный, с испуганно блуждающими глазами. – Что тут происходит? Это есть несчастный случай? Почему эта женщина лежит?
– Оленька! – взвизгнул Лаврушин, растолкал присутствующих, грохнулся перед супругой на колени. – Что с тобой? Да мать вашу, господи, что же тут творится? За что нам эти наказания? Оленька, вставай, родная, ты как? Можешь приподняться? Вставай, ты просто упала, ничего страшного…
– Оставь ты ее в покое, Иван! – рявкнул Феликс. – Пусть отдышится.
Лаврушин отшатнулся. Он был ошеломлен – явно не верил своим глазам. Помощь Турецкого уже не требовалась, он отступил в тень, с интересом осматривался. Серые тени покачивались в ночном воздухе. С каждым часом становилось все интереснее и интереснее…
Из-за пристройки на корме выпал человек, неуверенно шагнул на открытое пространство, остановился. Судя по комплекции, матрос Глотов. Чуть правее обрисовалось еще одно тело. Плавной кошачьей поступью человек приблизился к кучке людей, опустился на колени над головой потерпевшей, начал пристально всматриваться. В свете фонаря очертился хищный профиль Манцевича, сжатый рот, колючие глаза. Он поднял голову, принялся выискивать кого-то взглядом в кучке людей, не нашел, всмотрелся в темноту. Турецкий отступил еще дальше. Хлопнула дверь за кормой – быстрым шагом приблизился еще один персонаж. Рубашка расстегнута, шаги не очень твердые. Ругаясь под нос, он опустился на корточки, взял Ольгу Андреевну за руку. Женское тело задрожало, Ольга Андреевна что-то простонала. "Явился, – подумал Турецкий, – не запылился. Сам Голицын Игорь Максимович покинул свое убежище".
Был еще и Салим. Охранник держался подальше от людей, было видно, как он вертит головой, пытаясь определиться, как себя вести в сложившейся ситуации.
– Ну, что, не слабо, Игорек? – храбро буркнул писатель. – Хотел, как лучше, а вышло еще хуже? Может, хватит экспериментировать, поплывем домой?
– Да что здесь, черт возьми, произошло? – процедил сквозь зубы Голицын. – Может кто-нибудь вразумительно объяснить?
– На Ольгу Андреевну напали, – охотно объяснил Феликс. – Кто напал – неизвестно. Ее душили, хотели выбросить за борт. Слава богу, обошлось. Шорохов прибежал на крик, потом я.
– Оленька, кто на тебя напал? – захрипел Голицын в сведенное судорогой женское лицо.
– Опять двадцать пять, – вздохнул Феликс. – Она не видела, оставь ее в покое.
Остальные предусмотрительно помалкивали.
– Где этот долбаный сыщик?! – взвился на дыбы Голицын. – Чем он, вообще, занимается на этом судне?
– Долбаный сыщик, как вы искрометно выразились, здесь, – Турецкий выступил из темноты. – На вашем месте, Игорь Максимович, я не стал бы меня оскорблять и поливать грязью. Могу ответить – плевал я на ваших церберов. Закончится тем, что наши отношения вконец разладятся. Если вы еще не поняли, не все на этом судне поддерживают вашу мудрую политику. По вашей убедительной просьбе я расследую обстоятельства гибели Николая Лаврушина. Если бы меня заранее предупредили, что на Ольгу Андреевну состоится покушение, я бы расследовал его, так сказать… досрочно. Но нам не дано предугадать. Поэтому ведите себя по-человечески. Окончательно становится ясно, что на судне обосновался злоумышленник. Мы не ведаем его мотивов, не понимаем тактику… И на вашем месте, Манцевич, я бы не стал так алчно меня рассматривать. Успокойтесь, это сделал не я. Ума не приложу, зачем бы мне сбрасывать "с поезда" Ольгу Андреевну. Часть инцидента я наблюдал оттуда, – он задрал голову, показал пальцем. – Но видел не больше, чем Шорохов и Феликс. Да, имелось неясное тело, подтверждаю. Скрылось в недрах корабля. Выбегая с лестницы, я столкнулся с месье Робером, он может это подтвердить. Или мало доказательств моей непричастности?..
"Чушь, – подумал он, – будь я преступник, мне ничто не мешало убежать с кормы по правому борту, влететь на лестницу, добежать до противоположной двери и столкнуться с Робером".
Схожая мысль посетила, видно, и Манцевича – он хищно оскалился, хотя и промолчал.
– Хрен с вами, – крякнул Голицын, поднимаясь с корточек. – Ругаться с вами не буду, сыщик. Теперь вы понимаете, что ваша задача на порядок осложнилась?..
Двое выразили протест – Феликс и француз. Второй возмущенно заурчал, первый патетично воскликнул:
– Игорь, мало нам невзгод? Хватит уже этой самодеятельности, прикажи матросам разблокировать ходовую и стартовать к Сочи! Есть же в этой стране правоохранительные ор…