– Феликс, заткнись! – прорычал Голицын. – При всем моем уважении к присутствующим – здесь я хозяин! Глотов, Шорохов, помогите Ольге Андреевне добраться до каюты, проследите, чтобы с ней все было хорошо… О, мой бог, есть на этой посудине хоть кто-то, знакомый со словом "медицина"?…
Вялая перепалка продолжалась, но Турецкий потерял к ней интерес. Он ушел в тень, задумчиво смотрел на людей. Какой-то дисбаланс в соотношении сил… Ну, точно! Ни одной женщины на корме, кроме пострадавшей Ольги Андреевны.
Пора разбираться. Он взлетел по трапу на нижнюю палубу – опережая всех остальных. Каюта французов была не заперта. Он постучал – чисто для блезира, распахнул дверь.
– Прошу прощения, мадемуазель…
Первая мысль, что еще одна сошла с трассы. Николь в миниатюрных трусиках и очень непрактичном топике лежала, раскинув ноги, посреди кровати. Голова заброшена, взор неподвижен. Он машинально бросился ее осматривать – не похоти ради. На теле ни синяков, ни крови, и это хорошо, тело человека достаточно нежное, чтобы совать в него всякие металлические предметы. Зато на тумбочке красовалась пустая бутылка из-под джина, на полу валялись осколки разбитого бокала. Удушливый запах стелился по каюте – алкоголя и не только. Такую вонь не вывести индийскими благовониями. Он бы затруднился дать природу потребляемого вещества, с этим вопросом лучше обратиться к опытному офицеру из службы наркоконтроля. Он потряс француженку. Реакция последовала будь здоров. Той не понравилось, что ее вытряхнули из нирваны. Резкий подъем, переворот – и вот уже осоловевшая от пьянки, наркоты и безделья баба сидела на кровати, таращась распахнутыми до упора глазами в пространство. Лицо ее было измазано тушью, потекшей с ресниц.
– Эй, вы в порядке?
Она неуклюже замахала руками, стала что-то лопотать, оттолкнула сыщика и вновь плюхнулась на койку. Он растерянно висел у нее над душой, поднес нос к пузырящимся губам, отпрянул с отвращением: ну, и "компот" она сегодня употребляла! Соображать она точно не могла. И вдруг дико захохотала, схватила его за шею цепкими ручонками, поволокла к себе. Он упирался коленом, вырвался, едва удержался, чтобы не хлестнуть ладонью. Не мужское это дело – отвешивать женщинам пощечины. А Николь мерзко кривлялась, гнула пальцы, исторгала рулады на языке, который даже к французскому имел посредственное отношение. Допрашивать эту шлюху было бессмысленно. И уже не важно, притворяется ли она. Все равно ничего не скажет. Он вышел из каюты, хлопнув дверью, обернулся на шум. Ольга Андреевна передвигалась самостоятельно, только Глотов поддерживал даму под локоток. Сзади наступал ей на пятки Шорохов, жался к стеночке в узком проходе Феликс. Манцевич и Лаврушин отталкивали друг друга.
Он сделал несколько шагов, постучал… и лучше бы этого не делал. Еще одна Менада – из тех, что растерзали Орфея – распахнула дверь, едва не засадив ему кулачком промеж глаз! Непонятно, что ее остановило. Посмотрела на него со всей немыслимой злобой, закуталась в простыню, добрела до кровати и рухнула.
– Послушайте, Ксения, вы такая злая… – миролюбиво начал Турецкий.
– Я не злая, я пассионарная, – отрезала девушка, стреляя из кровати глазами. – Надоело мне выслушивать вас и вам подобных. То толстяк придет со своими фальшивыми сочувствиями и нравоучениями, как я должна выстраивать свою дальнейшую жизнь, то Игорь Максимович… вы бы видели, как у него глаза от похоти сверкали! То этот его секретарь подъезжает – и задает вопросики, которые вам и не снились…
– Но мои же глаза от похоти не сверкают, – резонно возразил Турецкий. – И вопросики вполне из ряда вон не выходящие.
– Вы понимаете, я жениха сегодня потеряла! – ее глаза вонзились в него без жалости. – Что вам надо? Вы на часы когда в последний раз смотрели?
– Воздержусь от советов и сочувствий на сон грядущий, Ксения, – сказал Турецкий, которому все это мракобесие уже порядком надоело. – Несколько минут назад на вашу несостоявшуюся свекровь было совершено дерзкое нападение. Она едва осталась жива.
– Вы того, да? – она выразительно постучала по голове. – Какое, к черту, нападение?
– Дерзкое, – повторил Турецкий. – Сегодня не первое апреля. Ольгу Андреевну пытались выбросить с нашей героической яхты. Когда она вцепилась в ограждение, ее принялись душить. Но, к счастью, не додушили, прибежали люди. Злоумышленник скрылся. Личность нападавшего осталась незамеченной. Даже Ольгой Андреевной.
– А она не приукрашивает? – Ксения насторожилась, выбралась чуток из простыни.
– А зачем ей это надо?
– Я… не знаю.
– Увы, – вздохнул Турецкий, – нападение было реальным. Ольга Андреевна потрясена, и, боюсь, ей требуется помощь психолога, которого на яхте нет. Повторяю, в реальности нападения сомневаться не приходится.
– О, боже… надеюсь, с ней все в порядке? А при чем здесь я?
– Когда вы в последний раз выходили из своей каюты?
Она задумалась.
– Давно… еще не стемнело. Я поднялась на камбуз, стащила пакет сока. Герды там не было… Подождите, – до нее дошло. – Вы что, подозреваете, что это я… напала на Ольгу Андреевну? Какая чушь, что я могу иметь против этой приличной женщины?
– Далек от мысли, – поморщился Турецкий. – Тревожит другое. Возможно, я преувеличиваю, но посудите сами. Беседы с пассажирами яхты донесли до меня несложную мысль, что смерти Николаю никто не желал. То есть, трудновато у людей с мотивами. Тем не менее, трагедия произошла. Подозревать, что кто-то станет покушаться на Ольгу Андреевну, было еще невероятнее. Но случилось. Такое ощущение, что кто-то усиленно принимается за семью вашего жениха. Просто хотелось бы вас предупредить, Ксения, будьте на всякий случай осторожны. Вероятно, я гипертрофирую опасность, но чем, как говорится, черт не шутит?
– Послушайте, но это бред сивой кобылы! – возмутилась Ксения. – Зачем вы меня пугаете? Кому нужна моя жизнь?
– С этого мгновения я глух и нем. Что сказано, то сказано. Вам решать. В няньки наниматься не собираюсь.
– Да постойте вы! – она выпрыгнула из кровати, когда он уже брался за дверную ручку. – Можете радоваться, вы меня напугали. С Ольгой Андреевной все в порядке?
– Ее отвели в каюту.
– Но я могу к ней?..
– Боюсь, не стоит. Женщина в шоке, она не может разговаривать. Надеюсь, у Голицына хватит ума выставить охрану у ее дверей.
– Но почему она не видела, кто на нее напал? Разве такое возможно?
– Возможно, – подумав, допустил Турецкий. – Всякое возможно, Ксения. Ее пытались перебросить через ограждение – не вышло. Думаю, на ее месте у вас бы тоже все чувства отбило от страха. Особенно после того, как ее едва не задушили…
В коридоре было тихо, как в могильном склепе. У каюты Лаврушиных возвышалась глыба телохранителя. Хватило у Голицына ума. Бодаться с этим цербером не хотелось. Это терпимо, нормальные герои всегда идут в обход. Он повернул направо, в носовую часть. Июльская ночь была тиха и прозрачна. Судно покачивалось на легкой волне. Вдохнув побольше воздуха, чтобы унять избыточную злость (а оставить ровно столько, сколько надо), Турецкий вскарабкался на верхнюю палубу.
– Я слышала шум, – женская фигура в длинной, спадающей до пят накидке оторвалась от ограждения. – Что-то случилось, Александр Борисович?
– О, господи… – он чуть не перекрестился. – Вы как призрак заброшенной яхты, Ирина Сергеевна. Какого, простите, лешего вы тут делаете?
– Как-то грубовато вы выражаетесь, – растерялась женщина. – В чем проблемы, детектив? Я заслужила вашу грубость?
– И давно вы тут стоите?
– Ну, я не засекала… Как поговорила с вами, спустилась в каюту, но там было так тоскливо… Поднялась сюда.
– Вас кто-нибудь видел?
– Да нет, не думаю. Такие странные вопросы…
– То есть, это не вы прокрались на корму и, за отсутствием других развлечений, попытались выбросить Ольгу Андреевну за борт? А когда не удалось, стали ее душить?
– Какие страсти, мама дорогая… – она понизила голос и как-то непроизвольно подалась к нему. – Вы шутите? Зачем кому-то выбрасывать Ольгу Андреевну за борт?
– А затем, что на тело, погруженное в воду, уже не действуют никакие законы, – он пристально всматривался в ее глаза.
– Вы шутите?..
– Устал уже, Ирина Сергеевна. Итак, вы, как плохой студент, ни черта не знаете. Вы слышали звон, но не знали, где он. Тем не менее, вы остались на месте, не испугались. Не барское это дело – бегать по каждому крику. Есть отличная новость – по судну разгуливает злоумышленник и выбрасывает за борт одиноких женщин. Пойдемте, пока не грянул гром, я провожу вас до кают-компании, а дальше уж сами. Не забудьте, кстати, объясниться со своим законным мужем, почему вы в столь поздний час где-то разгуливаете.
Он взял ее под локоток, повлек к кают-компании. Она не сопротивлялась, только дышала как-то подозрительно. Он не рискнул выходить с ней в освещенную зону. Вовремя остановился.
– Спокойной ночи, Ирина Сергеевна. Вам точно нечего сказать?
– Ну, что вы тянете из меня жилы?.. – она задрожала.
– Пардон, профессиональная привычка. Счастливо дожить до утра, Ирина Сергеевна.
Она убегала, как воровка, неловко маневрируя между предметами мебели, оглянулась, еще раз оглянулась, чуть не врезалась в косяк, исчезла за шторами. Он глубоко вздохнул, вошел в кают-компанию. Повертел головой, решая, как бы нарушить этот нечеловеческий порядок. Может, яхту поджечь? Тогда вся кодла загрузится в шлюпку, а утром их подберет какое-нибудь сердобольное судно. Останутся живы, разумеется, только те, на кого рассчитана эта шлюпка… Он шагнул к бару, распахнул створки, выхватил первое попавшееся, отвинтил крышку, сделал большой глоток. В принципе, неплохо, не обжигало. Коньяк приятно ласкал небо, оставлял мягкое послевкусие.
– А это что за явление?.. – он чуть не выронил бутылку, резко обернулся.
Герда, облаченная в испачканный фартук, стояла в проеме и строго на него смотрела. В руке она сжимала нож. Обычный кухонный нож. А может, необычный – здоровый, как турецкая сабля, и явно произведенный из качественной стали.
– Обороняться будете? – хмыкнул Турецкий, покосившись на "холодное" изделие. – Или сразу в атаку, без объявления войны?
– Ах, это, – она смутилась, спрятала нож за спину. Турецкий чуть не рассмеялся. – На кухне мыла посуду, а тут вы заскрипели створками бара… Почему вы пьете из горлышка? После вас будут пить другие, это ничего? Неужели трудно взять стакан – их здесь прорва?
– Виноват. – Турецкий завинтил бутылку, сунул обратно, захлопнул створки. – Нервы, стресс, дурное расположение духа. Вас не было на кухне примерно полчаса назад.
– Я была, – она пожала плечами, – вы просто плохо смотрели.
– Вы прикинулись кухонной утварью?
– Здесь несколько помещений, – в ее глазах зажегся интерес. – Если я не была на кухне, значит, я была на складе. Если меня не было на складе, значит, я была в подсобке, где хранится инвентарь для уборки.
"Как удобно", – подумал Турецкий.
– А без загадок нельзя, детектив?
– Очень удивлен, что вы, как Ирина Сергеевна, тоже не в курсе событий.
– Началась очередная война с Грузией? Нам на перехват идет авианосец грузинских ВМФ? – ее губы смеялись, но в глазах появилась настороженность. – Знаете, я всегда подозревала, что из-за этих окаянных вилок-ложек полностью потеряю представление о событиях в мире.
Он скупо обрисовал ситуацию. Какой ужас. Зачем? Почему? Миллион вопросов. Она надеется, ее не подозревают в этом страшном злодеянии? Герда готова поклясться здоровьем своей больной мамы, что никуда из очерченного служебными обязанностями ареала не отлучалась – ведь завтра для нее обычный рабочий день, да и сегодня еще не слишком поздно, всего какие-то минуты после полуночи… Он не понимал, издевается она или говорит серьезно. Она уже подбросила ему столько информации, и он не мог избавиться от ощущения, что вся она ложная. Вернее, не так. Те события, свидетелем которых стала Герда, в действительности имели место, но их проработка вела в тупик. Он просто зря потратил время. Кто она такая? У нее на лбу написано высшее образование и завидный интеллектуальный коэффициент. Какого дьявола она делает среди этих "вилок-ложек"?
– У вас накопилось много вопросов, детектив? – она выжидающе склонила головку.
Он задумчиво покачал головой.
– На данный момент, Герда, меня не устраивает ваша версия, о том, что вы никуда не отлучались с верхней палубы.
– А меня-то она как устраивает… – она попыталась пошутить.
– Вы закончили свои дела?
Она пожала плечами.
– В общем и целом…
– Тогда не задерживайтесь, ступайте в каюту. Не надо искушать судьбу. Хорошенько там запритесь и постарайтесь до утра не выходить.
И вот тут она, похоже, действительно струхнула. Сглотнула, немного побледнела.
– Ну, хорошо, если вы настаиваете… – она попятилась, растворилась в проеме.
Турецкий распахнул бар, извлек початую бутылку – пойло понравилось, отвинтил, хлебнул, дал время организму усвоить продукт. Когда он проходил мимо камбуза, то по привычке сунул туда нос. В святилище гурмана было пусто. Только лампа на светодиодах, встроенная в вытяжной шкаф, посылала на пол рассеянный пучок света. Но ведь и в прошлый раз ему показалось, что на камбузе пусто?
Опасность из разряда химерических становилась вполне конкретной. С каждым разом он проявлял все больше осторожности, входя к себе в каюту. Покосился на вросшего в проход Салима, переступил порог, включил свет. Запер дверь, пристроил под нее табуретку – какой ни есть, а шум поднимет. Осмотрел потайные уголки, ощупал иллюминатор. В принципе, подобные изделия имелись в каждой каюте. Их можно открыть и выбраться на палубу. Данным способом можно уйти, данным способом можно войти – при условии, что иллюминатор не заперт изнутри. Воспользоваться этой "уникальной" возможностью дано, разумеется, не каждому. Человек обязан обладать достаточной гибкостью, отсутствием болей в спине и скромными габаритами. Писатель Феликс, например, в такую дыру не пролезет. И месье Робер не пролезет. И Турецкому лучше не экспериментировать. Но мысль, безусловно, интересная…
Он рухнул на кровать, начал анализировать события прошедшего дня. С самого начала – с безрадостного пробуждения. Нет, лучше сменить позицию: он разорвал паутину сонливости, протер глаза, принялся расхаживать. Поспать в данной ситуации было бы самым приемлемым решением. А уж назавтра, со свежей головой… Он вымыл лицо, приподнял тарелку, под которой были остатки ужина, зачавкал ломтем говяжьего языка. События неторопливо протекали. Люди, разговоры, выражения лиц… Вот он взгромождается на квартер-дек позади капитанского мостика. Ольга Андреевна подвергается атаке неизвестного. Незадолго до этого он смотрел на часы. Было одиннадцать двадцать вечера. Перед этим он разговаривал с Ириной Сергеевной. До нее – с Лаврушиным. До Лаврушина – с Феликсом… Последний уверяет, что видел бегущего человека. И Шорохов уверяет, что видел. И, как ни крути, на Ольгу Андреевну напали. О мотивах лучше не думать, можно голову сломать. А вот расставить недостающие фигуры на шахматной доске – кто где находился за четверть часа до полуночи – это сделать можно. И лучше не затягивать. Плевать, что время сонное. Завтра эту публику охватит приступ забывчивости, или новые события заслонят старые…
Он подпрыгнул, выбрался в коридор. Охранник мерцал, точно вкопанный.
– Салим! – громко бросил он. – Это Турецкий. Передай хозяину, что я хочу видеть всех пассажиров яхты через четверть часа в кают-компании. Базар будет.
Охранник встревоженно шевельнулся. Но Турецкий не собирался отступать – в нем проснулся безумный следователь.
– И не вздумай говорить, что время позднее. В другой раз отоспятся. Просто передай мои слова. Пусть решает. Если решит, что сон важнее, Бог ему судья, спорить не стану. Будем дожидаться новых неприятностей.
Он захлопнул дверь, посмотрел на часы. Начало второго – нормальное время для полуночников. Приложил ухо к двери – любопытство никто не отменял. Пару минут ничего не происходило. Потом кто-то протопал мимо каюты. Крепко выругался человек – чувствовалось, что от души. Хлопнула дверь, забрюзжал мужчина, подхватил другой. Процесс, как говорится, пошел. Он засек время, завалился на кровать, забросил руки за голову, начал мысленно готовить краткие тезисы к пламенному выступлению. Минут через десять в дверь постучали.
– Не заперто! – крикнул он, выбираясь из постели.
На пороге стояла растерянная Герда – посланница "высшего общества".
– Уже собрались? – насторожился Турецкий. – С нетерпением ждут факира?
– Не знаю, какие номера вы собрались им откалывать посреди ночи, – проворчала Герда, – но мы нигде не можем найти Ксению…
Он взлетел по трапу с колотящимся сердцем. Какого дьявола! Он ведь предупреждал ее! Кипя от злости, он влетел в кают-компанию, где собралось практически все население "ковчега". Люди были заспанные, злые, смотрели на него, как на кровного врага. Даже Ольга Андреевна не погнушалась прийти – сидела, вжавшись в спинку дивана, мертвенно бледная, горло перевязано шелковым платком, она не шевелилась. Лаврушин держал жену за руку – такой же бледный, пугливо стрелял глазами, жадно посматривал на закрытые створки бара, но не решался встать и налить. Французы оккупировали диван с обратной стороны. Николь хлопала расползающимися глазами, некультурно зевала во все воронье горло. Робер смущался за свою половину, усиленно делал вид, что не имеет к этому существу никакого отношения. Феликс надувал щеки и был похож на перекормленного филина, которого постоянно будят. Сосредоточенно хмурился Манцевич. Куталась в накидку Ирина Сергеевна. Дышала в затылок Герда – она решила, что обществу достаточно будет ее половинки, выглядывающей из-за шторы. Опустив головы, жались к дверям хмурые матросы. Салим неодобрительно разглядывал непредсказуемого сыщика.
– Явилась ваша светлость! – всплеснул руками Голицын, расхаживающий по свободному пространству, устланному ковром. – А вы порочная личность, Александр Борисович! Не предполагал, что вы способны посреди ночи устроить нам тут пионерский слет.
– Было предложено вам решать, – пожал плечами Турецкий, – вы решили вопрос положительно – к моему горячему одобрению. Будем считать, что наши недостатки являются продолжением наших достоинств. Вы хорошо осмотрели яхту? Куда могла деться Ксения?
– Вот и нам бы хотелось знать, куда, черт возьми, делась Ксения? – Голицын едва сдержался, чтобы не заорать.
– Сразу отметаем вздорные версии, – поморщился Турецкий, перехватив исполненный задумчивости взгляд Манцевича. – Почему решили, что она пропала? Это очень большая яхта.
– А вокруг – очень большое море… – промямлила Николь и тупо заржала. Вздрогнула Ирина Сергеевна, вздрогнул и втянул голову в плечи Лаврушин. Глубоко вздохнула Ольга Андреевна, как-то собралась, обвела пространство осмысленным взором.
– Какие странные мысли у нашей доброй Николь, – пробормотал Феликс.
– О, Иисус, зачем мы поехали в Сочи? – взмолился Робер Буи. – У меня имело место предчувствие, что не надо в этот год это делать… Ведь в Париже столько дел…
– Я уверена, что Ксения сейчас придет, – прошептала Ирина Сергеевна. – Она просто где-то спряталась. Она нас дразнит, паршивка, позлить хочет…