Защитник долго опрашивал заседателей: не осуждали ли они войну во Вьетнаме, не предвзято ли относятся к военным вообще и к "зеленым беретам" в частности, не недолюбливают ли врачей. Четверо моложавых мужчин сказали, что они были против войны во Вьетнаме. Владелец винной лавки заявил, что, честно говоря, он был против войны в Наме, потому что правительство загнало столько его клиентов на край земли, но за "зеленых беретов", потому что эти славные парни вызвали настоящий бум в этой богом забытой дыре - Фейетвилле. Еще один субъект пожаловался на мерзавца-врача, который содрал с него тридцать долларов за укол пенициллина, чтобы вылечить самую пустяковую венерическую хворь. Всех их пришлось заменить более беспристрастными людьми.
Прокурор, наоборот, интересовался, нет ли среди присяжных бывших "зеленых беретов" или ветеранов вьетнамской войны, их отцов, братьев, жен, сестер. Заменили еще четырех присяжных, в том числе единственного негра, инвалида войны в Корее, владельца парикмахерской.
Но тут защитник подсчитал, что в жюри оказалось восемь женщин и четверо мужчин. Стоп! Так дело не пойдет: рассматривается дело об убийстве жены и детей, а женщина в таком деле особо пристрастна. Добились такого соотношения после замены присяжных и опроса новичков: пять женщин и семь мужчин от двадцати пяти до семидесяти пяти лет. Все, кроме одного, белые.
- Победа обеспечена! - говорил Кабаллеро Мак-Дональду. - Это жюри не только вынесет тебе оправдательный вердикт, но и обеспечит многомиллионную компенсацию за понесенные убытки!
Удовлетворив Фемиду, суд приступил к делу. Всех двенадцать присяжных привели к присяге на Библии. Избрали старосту присяжных - владельца похоронного бюро. Это не понравилось защитнику, но он смолчал. Избрание жюри заняло четыре недели. Число кандидатов в члены жюри составило сто восемьдесят пять человек, судебные протоколисты исписали 3795 страниц машинописного текста. (Однако бывает, что все эти процедуры до суда длятся больше года.) Защита вдрызг перессорилась с обвинением. Судья то и дело грозил привлечь защитника к ответственности за оскорбление суда и предупредил, что будет штрафовать за такое оскорбление по двадцать пять долларов.
Судья, достопочтенный Алджернон Л. Батлер, проживал в своей резиденции в столице штата городе Роли. Его годовое жалованье составляло 35 тысяч долларов. Столько же, сколько получал и губернатор штата Джеймс Е. Хольсхауэр-младший. Таких судей, как мистер Алджернон Л. Батлер - называются они судьями общей юрисдикции, - в США девяносто четыре. Над судом первой инстанции высится иерархическая пирамида: несколько апелляционных судов и на самой верхушке пирамиды - Верховный суд США.
Алджернон Л. Батлер, сей высокооплачиваемый жрец северокаролинской Фемиды, был в летах, важен, грузен, неповоротлив, потлив, и если не совсем слеп, как богиня правосудия, то очень, судя по толстенным выгнутым стеклам очков в старомодной роговой оправе, близорук. Его громадный лысый череп напоминал купол Капитолия, но то ли заплыли жиром у него мозговые извилины, то ли поразил их преждевременно старческий склероз, каждое свое слово этот южанин мучительно долго взвешивал на ржавых весах богини правосудия.
В первом ряду, разделенном проходом, сидели мать Мак-Дональда Дороти и теща с тестем, Милдред и Фредди Кассаб. Последние считали подсудимого убийцей. Долго верили они в его невиновность, потом, больше сердцем, чем умом, уверовали в обратное. Фредди Кассаб был приемным отцом Колетт, жены Мак-Дональда, но любил ее как родную дочь. Поклявшись вывести "доктора смерти" на чистую воду, Фредди, араб по происхождению, бурно реагировал на все происходившее в зале суда.
"НАРОД ШТАТА СЕВЕРНАЯ КАРОЛИНА ПРОТИВ ДЖЕФФРИ МАК-ДОНАЛЬДА"
Судебный пристав громогласно объявил, открывая первое заседание суда:
- Слушается дело: народ штата Северная Каролина против Джеффри Роберта Мак-Дональда.
- Желает ли народ сделать вступительное заявление? - торжественно спросил судья Батлер.
- Да, ваша честь! - ответил прокурор, и судья Батлер предоставил слово выступавшему от имени пятимиллионного народа штата Северная Каролина прокурору А. Б. В. Крейгу. Первыми же своими словами потряс Крейг и суд, и публику:
- Я обвиняю здесь и сейчас Джеффри Мак-Дональда на основании статьи восемнадцатой уголовного кодекса Соединенных Штатов, часть четвертая, в том, что он умышленно и зверски убил свою жену Колетт Мак-Дональд и двух своих малолетних дочерей, Кимберли и Кристину, и что в этом неслыханно жестоком и бесчеловечном преступлении он сознательно взял за образец убийства, совершенные бандой Мэнсона в августе 1969 года в Беверли-Хиллз, штат Калифорния, надеясь свалить ответственность за содеянное им на мэнсоновских бандитов.
Зал суда встретил это заявление глухим, недовольным ропотом.
Грант ничего не записывал. Стенографии он не был обучен. Зато он включил магнитофон "Сони" в нагрудном кармане, приколов крошечный микрофон к галстуку.
- Чарли Мэнсон, - рокотал в зале бас прокурора, стоявшего за трибуной, - выдавал себя за человеколюба, рядился в ризы Христа. Мак-Дональд ходил в обличье врача, представителя самой гуманной профессии на земле. Но в душе оба эти дьявола во плоти были убийцами и остаются бессердечными, бездушными, бессовестными убийцами, хотя первый сидит за решеткой, а второй пока на скамье подсудимых…
Защитник вскочил и попросил, чтобы суд вычеркнул это заявление прокурора, как инсинуацию и диффамацию, из протокола. Судья, пожевав губы, согласился с этой просьбой. Защитник сел, довольный, что перебил прокурора в самом начале его, как видно, тщательно подготовленной и отрепетированной речи.
Мак-Дональд часто вытирал носовым платком лоснившееся от пота лицо. Перед открытием суда его защитник посоветовал ему напудрить лицо тальком, но день выдался жаркий - 90 градусов по Фаренгейту, пот быстро смыл весь тальк, обнаружив калифорнийский загар.
- Разница между Мэнсоном и Мак-Дональдом, - нахмурившись, продолжал А. Б. В. Крейг, - состоит лишь в том, что Мэнсон заставлял свою "семью", как он называл свою банду, убивать ни в чем не повинных людей, а Мак-Дональд, действуя в одиночку, своими руками зарезал собственную семью. Напомню, - сказал он, сверля глазами лица присяжных, - что в задачу обвинения по нашему закону не входит точное установление мотивов преступления, а лишь сам факт его, хотя мы достаточно убедительно покажем, что поводом к убийствам была семейная ссора. Чем пустячнее ее причина, тем страшнее преступление. Мэнсон убивал, ведя преступными средствами войну против нашего несовершенного образа жизни - Мак-Дональд призван был защищать его и убил свою семью, уничтожил камень из здания Америки, но это был краеугольный камень, потому что семья у нас - составная часть всего народного организма. Убийцы из банды Мэнсона писали кровью на двери своих жертв: "Свиньи" и "Убей свиней!", подразумевая белых хозяев Америки, хотя Мэнсон ненавидел и черных. Мак-Дональд, чтобы запутать свои кровавые следы, уверяет, что неизвестные убийцы его семьи скандировали: "ЛСД! ЛСД! Убей свиней! Убей свиней!" - и тоже написали слово "свинья" на деревянном изголовье кровати кровью его жены и детей…
Прокурор отпил воды из стакана. Рука его дрожала от волнения.
- Мэнсон и Мак-Дональд - явления, столь неслучайные, столь значительные в американской действительности, что я вот уже почти десять лет исследую их. В американском паноптикуме, в его комнате черного смеха, дикого, дьявольского смеха, в его кабинете восковых фигур, среди знаменитейших злодеев века мы находим и Мэнсона, и Мак-Дональда. Это два зеркала, отражающие наше общество и наше время. Это - два кривых зеркала. Оба преступника криводушны, у них изломанная психика, у них змеиные мозговые извилины - таковы и зеркала их душ. И тем не менее зеркала эти отражают, как отразило американскую трагедию зеркало души Клайда Гриффитса, героя Драйзера, боли и беды Америки в эру Вьетнама… Еще великий адвокат и гуманист Кларенс Дарроу писал о влиянии первой мировой войны на рост преступности в нашей стране, да и во всем мире: "В условиях массового смертоубийства цена человеческой жизни падает до нуля. Что значит жизнь одного человека по сравнению с ежедневными сообщениями о десятках тысяч, скошенных словно былинки в поле!.. Мораль многих поколений разрушается пулеметным огнем и газами в невиданных прежде масштабах. Убийцы привыкают к мысли, что все противостоящее им следует подавлять убийством и смертью…" Почти полстолетия минуло со времени опубликования "Истории моей жизни" Кларенса Дарроу. В ней много мудрых слов против войны, растлевающей души людей. Аморальная радиоактивность войны проникает всюду и везде, от нее нет спасения. Но мы предали забвению заветы нашего учителя. Наказывая преступление, мы закрываем глаза на его истоки и не отваживаемся объявить войну войне. К этому можно только добавить, что вьетнамская эра, как официально называется период войны во Вьетнаме на языке Пентагона, по криминальной статистике, по пролитой преступниками крови перекрыла все прежние показатели, потому, очевидно, что война во Вьетнаме была, по мнению миллионов американцев, грязной войной и привела она внутри нашей страны к гражданской борьбе, к смятению умов, к широкому восстанию молодежи против истеблишмента, к вулканическому движению за мир.
Да, Мэнсон был прав, когда говорил, что если он чудовище, то породили его мы с вами, наше общество, наше государство. Но Мэнсон и Мак-Дональд - это два совершенно разных зеркала, хотя они отражают, каждый по-своему, нашу действительность. Между этими двумя американцами со дня их появления на свет божий легла черта: иметь и не иметь. Мэнсон не имел ничего, даже отца. Мак-Дональд имел все, и отец и мать его были респектабельными членами истеблишмента. Доктор Мак-Дональд окончил знаменитый Принстонский университет и Северо-западный университет, а оба этих учебных заведения являются частными, и годовая плата за обучение, стол и комнату в первом из них составляет около четырех с половиной тысяч долларов в год…
"Это верно", - отметил Грант. Сам он смог окончить филологический факультет Нью-Йоркского университета только потому, что получал пенсию за отца, офицера, убитого в Арденнах в 1944 году.
- Мэнсон же и начальной школы не мог окончить. В ходе процесса над бандой Мэнсона ходили толки, будто бы Мэнсон - убийца совершенно нового типа. Это, конечно, неверно. Предтечи, прототипы, прообразы Мэнсона и Мак-Дональда попадались и Кларенсу Дарроу. Родословная Мэнсона восходит к анархистам из низов общества, Мак-Дональда - к Ричарду Лейбу и Натану Леопольду, юным героям нашумевшего процесса 1924 года. Это были сынки чикагских миллионеров, воспитанники частных колледжей, фашисты по духу, из любви к "спорту", к преступной игре, похитившие и зверски убившие четырнадцатилетнего школьника Бобби Фрэнкса, за которого они пытались получить, опять же из чисто "спортивного" интереса, выкуп в 10 тысяч долларов, в то время как у Леопольда не переводились деньги в кармане, а Лейб имел открытый счет в банке. Они хотели показать себя друг перед другом сверхлюдьми, суперменами, способными совершить такое преступление, какое не удастся раскрыть никому. Это был единственный мотив убийства. В своем праве на убийство Лейб и Леопольд не сомневались. На лбах этих юных убийц - Лейбу исполнилось семнадцать, а Леопольду восемнадцать - не было печати Каина. Все считали их образцовыми юношами. Дарроу признавал, что не встречал юноши с более блестящим интеллектом, чем тот, коим был наделен Леопольд. Он знал десять языков. Даже Дарроу не мог полностью понять, до конца проанализировать это убийство и вспоминал строки Оскара Уайльда:
Не знаем с тобой, в круг ада какой
Забредет вдруг слепая душа…
ПАНОПТИКУМ МАНЬЯКОВ
- Великий адвокат и гуманист, - с жаром продолжал прокурор, - взялся защищать Лейба и Леопольда, потому что он, как и Лев Толстой, и Виктор Гюго, и многие другие прекраснодушные люди, противники смертной казни, жил в другие времена, не пережил еще вторую мировую войну, не знал о зверствах фашистов и нацистов, не дожил до Мэнсона и Мак-Дональда. Будучи честным человеком, он признавал вину Лейба и Леопольда, но считал, что пожизненное заключение явится достаточным для них наказанием, учитывая их молодость. Он еще верил, что только труп не может исправиться, потому что он не знал, как знаем мы, что настоящий фашист или нацист никогда не раскаивается, не знал, что после них появятся неонацисты и неофашисты. Лейб и Леопольд были моральными уродами, но этот дефект никого не освобождает от судебной ответственности. Кроме того, по доброй американской традиции у нас не приговаривают к смерти убийц, если они признают себя виновными и заявляют о раскаянии и покаянии. Но доктор Мак-Дональд не признает себя виновным, он не раскаялся и не покаялся, что свидетельствует, кстати, и о том, что его набожность лишь ханжеская маска. У нас нередко предлагают убийцам такую сделку: признайся, что убил, и мы упрячем тебя до конца жизни за решетку, но сохраним тебе жизнь. Кроме того, как нам всем известно, лишь в исключительно редких случаях приводится в исполнение смертный приговор на электрическом стуле, на виселице или в газовой камере. Но такой изверг, как Мак-Дональд, заслуживает только смерти…
Судейский молоток прекратил шум в зале и водворил снова порядок.
- Должен предупредить, что мне всегда внушало крайнее отвращение натуралистическое смакование всеми нашими средствами массовой информации самых отвратительных деталей сенсационных уголовных процессов, катастроф, военных действий. Однако бывают исключения. Любой натурализм был оправдан в телевизионной хронике вьетнамской войны, потому что эта хроника без подмалевок помогала показывать подлинное лицо войны. Оправданы были все так называемые натуралистические детали в большой документальной книге Трумэна Капоте "Хладнокровное убийство", а также в книге писателя Эдварда Кииза "Мичиганские убийства", ибо эти произведения показывали крупным планом и в живом цвете патологическую преступность не ради дешевой сенсации, а потому, что такого рода преступность стала американской трагедией. И конечно, оправданно было стремление обвинения на процессе банды Мэнсона показать суду и Америке со всей откровенностью и во всех ужасающих подробностях ее кровавые преступления, поскольку только таким шоком можно было побудить жюри присяжных вынести справедливый приговор убийцам. В силу того что дело доктора Мак-Дональда имеет прямое отношение к моральному здоровью нации, к главному вопросу современности - вопросу войны и мира, мы не имеем права щадить чьи бы то ни было нервы и намерены разбирать это дело с клинической прямотой.
В зале воцарилась гробовая тишина. Только сладко посапывал задремавший семидесятипятилетний гробовщик - староста присяжных.
- Мэнсон не грабил убитых - он мстил обществу. Мак-Дональд не застраховал свою семью перед тем, как убить ее, чтобы получить солидную страховку. Нет, они убивали, потому что считали себя вправе убивать. Вдобавок Мак-Дональд носил форму людей, чьей профессией было убийство женщин и детей… - Возмущенный гул публики перебил оратора, но он повысил голос: - Да! и детей во чреве матери, как у жены Мак-Дональда!..
Защитник взвился и потребовал, чтобы суд вымарал эти слова прокурора, как гнусный поклеп на "зеленых беретов" - гвардию американской армии, ее ударный отряд во Вьетнаме. Судья удовлетворил это требование. Прокурор вытер лоб платком и продолжал, заглянув в бумаги:
- Если кто-то считает, что нельзя сравнивать доктора Мак-Дональда с таким злодеем, как Мэнсон, то я скажу, что подсудимый хуже Мэнсона, потому что доктор Мак-Дональд убил сам и не чужих, незнакомых людей, как бандиты Мэнсона, а своих близких. Если есть ад, то Мэнсон и Мак-Дональд попадут в разные его круги, и круг доктора Мак-Дональда будет ниже круга Мэнсона. Он будет самым нижним - девятым - кругом предателей, потому что он предал и убил самое дорогое в жизни человека.
В нашей демократической стране принято считать, что адвокаты делают нужное и благородное дело даже тогда, когда защищают заведомых убийц, чья вина ясна всем. Мы не можем допустить возврата к суду Линча, даже когда судим извергов. Но есть все-таки какой-то предел, а Мэнсон и Мак-Дональд, по нашему убеждению, находятся за этим пределом, и я уверен, что такой адвокат, например, как Кларенс Дарроу, будь он жив сегодня, никогда не взялся бы за их защиту…
- Ваша честь! Я протестую!.. - завопил, вскакивая, защитник, но судья положил руку на молоток, нахмурил брови, и защитник сел.
- Потому что, - продолжал прокурор, - речь идет о том, чтобы во имя высшей справедливости воздать возмездие преступнику, который почти десять лет смеется над законами бога и людей, предотвратить новые злодейства его и его последователей, кои всегда появляются, если преступление остается безнаказанным. Потому что нам предстоит судить изверга, семьдесят пять раз ударившего ножом по узам, без которых прекратился бы род людской, семьдесят пять раз вонзившего нож в сердца своей жены и своих детей!.. Человечество не забыло и никогда, думаю, не забудет и не простит преступления доктора Иозефа Менгеле, врача-нациста, проводившего в лагере смерти в Аушвитце бесчеловечные опыты над людьми. Однако изувер Менгеле убивал своими опытами чужих ему людей, представителей "низшей расы", что делали, впрочем, и "зеленые береты" во Вьетнаме, а доктор Мак-Дональд убил тех, о ком обязан был по всем человеческим законам заботиться как муж и отец. Он изменил не только священным заповедям, но и своему профессиональному долгу, клятве Гиппократа, высокому званию врача.
Защита, несомненно, будет педалировать тот факт, что обвиняемый принадлежит к самой гуманной профессии. В принципе это верно, но не забудем о том факте, что эту профессию у нас обвиняют в прискорбном разложении. Опасное падение нравов среди американских врачей вызвало не так давно много толков в прессе в связи с успехами медицины в области пересадки человеческих органов, включая сердце. У нас появились уже сенсационные романы о подпольных синдикатах убийц, добывающих эти органы и поставляющих их "черному рынку", где преступные хирурги покупают нужные им органы для своих пациентов-миллионеров, готовых заплатить бешеные деньги за сердце, почку, легкое или глаза. И это, увы, не пустая фантазия. Уже почти десять лет тому назад национальная Академия наук начала широкое исследование преступного использования пересадки человеческих органов и клонирования.
На процессе лейтенанта Колли защита позорно пыталась доказать, что, хотя он и участвовал в убийстве ста двух вьетнамских женщин деревни Сонгми, детей и стариков, он действовал по приказу командования, и положение во Вьетнаме было таково, что все гражданское население следовало считать неприятельским. Так строили защиту и адвокаты нацистских военных преступников в Нюрнберге. Однако еще никто не пытался как-то оправдать убийство собственной семьи, жены и детей.