- Преувеличиваете, дядюшка. Откуда у вас такая шпиономания?
- Не горячись, Клод, - вмешался Робер. - Где твое сорбоннское воспитание, месье адвокат?
- Расстреляно в Чаде. Распято в постели несчастной лионской проститутки. Втоптано в грязь заплеванного кабака в Джибути. Выжжено в джунглях Центральной Африки.
- Успокойся, Клод.
- Да, я был почти юрист. И напрямик из Сорбонны - в ад беззакония, в клоаку насилия. И это в наш великолепно свободный век? А каково было в расцвет колонизации?
- Нет, я не согласен с тобой, - запротестовал Робер. - Я часто бываю в Африке. Мы, европейцы, очень много сделали для диких народов. Вакцина, дороги, электричество, наконец, школы. Все это у них есть только благодаря нам.
Клод залпом, как воду в жаркий день, выпил стакан смолисто пахнущей рецины. Немного помолчал и заговорил спокойно, трезво, без надрыва.
- Ты это очень хорошо все нам рассказал, Робер. И ты прав. Да, в самом деле, мы строили в Африке больницы, магистрали, учили грамоте. Но для чего, вернее, для кого? Для самих себя, но не для них! Не из человеколюбия. Не потому, что мы, европейцы, великие гуманисты и нам до слез было жаль чернокожих мужчин и женщин, живущих, видите ли, без шоссейных дорог, без учебников и без прививок. Да, мой друг, мы их учили счету и письменности, чтобы они могли исправнее, результативнее работать. На нас! Мы лечили и вакцинировали, чтобы не заражали нас самих, чтобы мы не болели, а не они. Мы ломали традиционный и приятный для них уклад жизни и заставляли делать мосты, порты, трассы, чтобы самим слаще жить. Так-то, мой друг. И я - несостоявшийся юрист - говорю тебе искренне и печально: перевернула, переделала, изменила меня Африка. Ведь я там убивал. Ни за что. Убивал в мирное время. И сейчас мы там убиваем. И завтра будем стрелять, и как странно и парадоксально: я очутился в Африке и убивал, не желая этого, потому что каким-то личностям в обезумевшей от мании величия Америке захотелось во что бы то ни стало поставить на земле Соседней страны свои атомные пушки. Но, увы, старина Гаро про это прознал, и тут все завертелось… Шаровая молния ворвалась в мой мирок, сожгла его дотла. Какая уродливая гримаса судьбы!
Робер молчал. Жан-Поль добродушно улыбался. Он аккуратно обходил острые углы в полемике друзей, не беря ничьей стороны.
- Где-то ты, Клод, конечно прав. Вот послушайте, что я вам расскажу про американцев из своего опыта. Во время войны, уже в конце ее, я воевал в Эльзасе и Лотарингии. Все было у нас тогда американское - обмундирование, оружие. Мы от них здорово зависели, и они, пользуясь этим, вели себя не очень корректно. Когда наши части стремительно уходили вперед, американцы, чтобы опередить нас и войти в какой-то город первыми, прерывали снабжение горючим. И мы поневоле их пропускали. По-моему, американская политика вся в этом, в манере держать партнера на поводке.
- Они и теперь ведут себя с нами так же, - отозвался Клод. - Конечно, мы и Америка - это Запад. Мы повязаны, как говорится, одной веревкой. Ведь Европа для Америки - родившая ее мать. Но чудо-ребенок перерос родителей, смотрит свысока и даже помыкает.
Робер. курил и хмурился. Он был явно не согласен и ждал момента, чтобы вставить слово.
- Слишком все примитивно складывается. И однозначно. Тебе насолила, испортила жизнь не Америка, а отдельные типы в Америке. Ты оказался песчинкой в водовороте событий, в игре.
- А я и не собираюсь взрывать их континент. Я хочу лишь добраться до тех, кто выбил меня из седла.
Жан-Поль засмеялся и поднял бокал.
- Мы с тобой! За успех!
- Боюсь, что его не будет, - мрачно отозвался Клод. - Мне уже кажется, что все это мы затеяли зря. Операция с Дортом, видимо, просто удача. Сейчас я сам себе напоминаю того дурака, который нашел на дороге сто франков и, решив, что весь путь усыпан ассигнациями, шел и шел до тех пор, пока не умер.
Жан-Поль не был столь пессимистичен. Расплатившись, он предложил разойтись по домам.
- Время, друзья мои, великий чародей. Могут случиться неожиданности, которые подскажут новые ходы, сообразно с новыми обстоятельствами. Не думаю, что ты, Клод, дурачок, шагающий по дороге в никуда.
- Не разделяю твоего благодушия, дядя.
- Почему? Ну, суди сам. Мы сумели взобраться на такую точку, откуда видна вся панорама событий. Мы знаем и видим все и всех: кто такие капитан полиции и бармен в "Мистрале", что разнюхал покойный Гаро и почему его убили. Наконец, и это главное, знаем, чего добиваются американцы здесь, у нас, и в Соседней стране. Больше того! Ты вошел к ним в доверие, стал их агентом, шпионом.
- Еще чего! Я стал шпионом?
- Да, да! Для них ты - платный агент. Вот ты кто. Значит, мы не только видим всю панораму событий сверху, но еще и противника, так сказать изнутри. Столько преимуществ! А ты в отчаянии, легионер.
Клод засмеялся. Ему стало весело - от выпитой рецины, от убедительных слов Жан-Поля и оттого, что он - легионер, а легионер для французского обывателя - страшнее черта.
- И верно - легионер! Тише, дети, легионер придет. Так, кажется, мамы пугают малышей. А мечтал - на адвоката.
- Возможно, и станешь.
- Знаете, друзья мои, что-то не хочется. Расхотелось.
Они шли по узкой мощеной улице. Во всех первых этажах были сплошь рестораны, и через большие оконные экраны, как в немом кино, виделось множество лиц, раскрасневшихся от еды, вина и тепла, жестикулирующие руки.
- Время, Клод, говорю тебе, - волшебник, чародей. Положись на него, и оно что-то подскажет.
Через несколько дней Джордж Крафт позвонил Клоду и назначил встречу на четвертом этаже Эйфелевой башни. Клод удивился столь необычному месту, выбранному американцем, и связался с Жан-Полем.
- Тебе обязательно сообщат важную весть, - сразу же поставил диагноз старый сыщик. - В такую скверную погоду да еще в будний день, когда на башне не бывает туристов, вы с Крафтом, гарантирую, окажетесь вдвоем на смотровой площадке четвертого этажа. Конспирация по-американски.
- Да, смахивает на тривиальный детектив: на Эйфелевой башне шепчутся две фигуры в плащах и шляпах, а кругом льет дождь и воет ветер.
Так и получилось. Моросил мелкий, как из пульверизатора, дождь. Порывы ветра срывали шляпу, поднимали вверх полы плаща. Во всем Париже не нашлось в тот день ни одного желающего, кроме них, полюбоваться панорамой города с птичьего полета.
Крафт взял Клода под руку.
- Итак, месье Сен-Бри, мы всесторонне изучили личность Локса - его характер, привычки, убеждения. Ключа к нему нет. Никакого! Образно говоря, сейф без замка - наглухо замурован, и некуда вставить ключ. Поэтому сейф надо взорвать.
Клод отстранился.
- В переводе на ясный язык, без ваших образных сравнений, значит… убить Локса?
- Нет. Убивать не надо. Хотелось бы создать такую ситуацию, при которой сейф сам взорвался бы и раскрылся. Понятно?
- Непонятно, месье Крафт.
- Сейчас поймете. Однако как здесь холодно и сыро.
- Вы же и выбрали это место.
- Потому что должен сказать секрет. Важный секрет. Здесь неуютно, но никто не подслушает.
Как бы желая убедиться, Крафт прошелся по площадке, повертел головой направо-налево, посмотрел вверх и вниз.
- Месье Сен-Бри, слушайте меня внимательно и пока не задавайте никаких вопросов. Итак, мы пришли к заключению, что подобру, по-хорошему Локса в нашу веру, как говорится, не обратить. Можно было бы от него отказаться вовсе и подыскать иную кандидатуру. Но, во-первых, это означало бы, что мы дезориентировали центр, включив Локса в список тех, на кого можно делать ставку - повлиять. Значит, мы здесь, в Париже, вроде бы не на высоте… В этом признаваться никто не хочет. Во-вторых, тут дело принципа. Да, Локс крепкий орешек. Но для того и есть американские спецслужбы с их неограниченными возможностями. К тому же и времени у нас нет снова просеивать депутатов и подбирать новую кандидатуру вместо Локса. Таково положение вещей. И вдруг в тупиковой ситуации, в какой оказались мы с вами, появляется новый элемент - Мэри Локс, дочь своего отца. Студентка, ей шестнадцать лет. Миловидна, общительна. Эдди Локс готов за нее отдать жизнь.
- Но не убеждения, месье Крафт. Это разные вещи. Я извиняюсь, что перебил вас.
- Нет, нет! Вы к месту сказали. Если он готов отдать жизнь, то отдаст и убеждения - они ведь ничто по сравнению с жизнью. Ни-что!
- Так что там с Мэри?
- Что с Мэри? В самом деле - что с Мэри?
Крафт, похоже, играл когда-то в домашнем или школьном театре и теперь вспомнил какую-то свою роль: сделал дурацкую физиономию, что должно было выражать крайнее удивление.
- Что случилось с Мэри Локс? А с Мэри Локс случилось вот что, месье Сен-Бри. Милая девочка отправилась на каникулы в Соединенные Штаты Америки. Сейчас это модно. Дети состоятельных родителей едут к нам, в Америку, чтобы своими глазами посмотреть на чудо, совершенное на диком континенте всего за двести лет. Поехала, а точнее, полетела, и Мэри. Примерно три, а может быть уже и четыре часа назад ступила она на американскую землю. Но бедная девочка сделала оплошность - недооценила бдительности наших властей и строгости законов. В ее багаже обнаружены наркотики. Героин, или, как его называют на жаргоне, "черный сахар". И Мэри попалась. Вот, собственно, и вся история.
- Ловко сработано.
- Да. Но мы с вами займемся другой стороной дела, месье Сен-Бри. Кто-то должен встретиться с Эдди Локсом, а этим "кто-то" пусть будете вы, и обрисовать положение фигур на шахматной доске событий. Любимая дочь европейского миллионера совершила преступление, намереваясь ввезти в Америку крупную партию наркотиков, и за это должна предстать перед судом. Естественно, Локс наймет самых знаменитых адвокатов. Все равно, месье Сен-Бри, силы неравные - Локсу не одолеть Центральное разведывательное управление. Мэри будут судить по всей, строгости закона, но… Есть одно "но", которое Локс должен хорошо усвоить. Но высшая власть страны может ходатайствовать перед правосудием о смягчении приговора. Дело реальное и законное. Однако возможное лишь в том случае, если Локс окажет услугу Америке. Тогда мы будем с ним квиты. В противном случае к иностранке Мэри Локс применят самый суровый параграф, дабы примерно наказать - в назидание другим.
- Локс знает об аресте дочери?
- Пока еще нет.
- Вы хотите, чтобы об этом сообщил я?
- Да. Поэтому и в прессу пока еще ничего не попало. Пусть узнает первым от вас.
- Нет, месье Крафт. Пусть Локс узнает столь неприятную весть из газет или по иным каналам, но не от меня. Пусть он выместит все свои нервные разряды на ком-то другом, но не на мне. Люди не любят тех, кто приносит дурные вести.
- Но мы уже так решили.
- Перерешите. Вы не учли психологический нюанс. Представьте, являюсь я к Локсу и объявляю, что его дочь задержана с контрабандой героина. Как реагирует барон? Бросается выяснять, спасать, влиять - одним словом, вызволять своего ребенка. И Локсу в тот момент нет дела до ваших комбинаций, ему не до сделки. А ведь я, по вашим расчетам, должен явиться к нему именно за тем, чтобы предложить сделку с собственной совестью. И главная задача моей миссии заранее обречена на непонимание, на провал. Нет, месье Крафт, я должен появиться как спасательный круг - тогда, когда Локс поймет, что бессилен. А сейчас, в переполох, я не могу лезть со своими, вернее, с вашими грязными предложениями.
- Почему же это с грязными?
- Да потому, что они не чистые и честные, а грязные, не правда ли, месье Крафт? Мы ведь с вами циники по большому счету, и не будем играть в благородство, кому это надо?
- Хорошо. Что вы предлагаете?
- Выждать. Пусть Локс поскорее узнает, что девочка за решеткой. Пускай поймет, что ей грозит и что компромисс невозможен. Тогда-то барон, скорее всего, возьмется за поиски нелегальных путей, чтобы спасти Мэри. И тут появляюсь я с вашими условиями.
- Пожалуй, вы правы. Я доложу.
Через час промокший и продрогший Клод рассказывал Жан-Полю за стойкой бара о замысле американцев.
- Ты правильно сделал, что отказался сообщить Локсу об аресте дочери. Последствия могли быть непредсказуемыми. Никто не знает, как поведет себя барон, что выкинет в столь экстремальной ситуации. Сейчас надо очень внимательно следить за всеми его поступками. Скажи об этом Крафту. Американцы и мы должны знать абсолютно все, что станет делать Локс.
Первое, что сделал барон Эдди Локс, узнав о несчастье, постигшем дочь, был телефонный звонок в авиакомпанию с просьбой достать место на самолет, вылетавший в тот день в Нью-Йорк. Но ни одного свободного кресла не оказалось. Тогда Локс потребовал зачитать ему список пассажиров и, услышав имя знакомого коммерсанта из фирмы "Адидас", связался с ним и уговорил уступить билет. Жена Элен хотела было отправиться вслед ближайшим самолетом, но Локс запретил.
В Нью-Йорке барон развил бурную деятельность - ежедневно бывал у Мэри в тюрьме, в полиции, у адвокатов, посетил кое-кого из сильных делового мира. Но дней через десять начал понимать, что бьется лбом о каменную стену. Окольными или подчас прямыми намеками ему давали понять, что положение гиблое. Даже адвокаты разводили руками - все улики против Мэри, в ее чемодане таможенники обнаружили двухкилограммовый пакет чистейшего героина. Мэри клялась, что понятия не имеет ни о каких наркотиках, что это провокация. Но когда в одной из телевизионных передач президент США, читая по бумаге, объявил о своей решимости серьезно взяться за борьбу с наркоманией, Локс почувствовал, что все его усилия теперь напрасны - Мэри попала в самый эпицентр кампании по борьбе с наркотиками.
Крафт передал Клоду сообщение из Нью-Йорка: Локс деморализован, подавлен, днями возвращается. Суд над Мэри отложен на неопределенное время для дополнительного расследования и выявления соучастников.
Клод отправился в Соседнюю страну поездом. Вагоны были почему-то очень старые, видимо, еще довоенные, паровоз, тоже стародавней модели, тащился медленно, словно в прошлом веке. Клод полюбопытствовал у проводника, что за странный состав, и тот объяснил, что это музейный поезд прошлых времен - ходит раз в неделю для потехи и развлечений. Но всегда есть желающие проехаться именно на старинном поезде.
Дряхлый, сморщенный проводник, он же и кондуктор, в изъеденной молью форменной фуражке рассказывал обстоятельно, как экскурсовод, о том, когда были построены эти вагоны, об особой категории пассажиров, предпочитающих неторопливый поезд прошлого.
- Вы, должно быть, давно служите на железной дороге? - спросил Клод, чтобы поддержать разговор.
- Да, месье, изрядно. Мог бы пойти на пенсию, но администрация хочет, чтобы кондуктором в старом поезде был старый человек.
Прощаясь на своей остановке, Клод протянул старику стофранковую банкноту.
- Это вам за услуги.
Кондуктор был сильно удивлен.
- Помилуйте, месье! Совсем как в давние времена, когда богатые давали на чай такие деньги. Но вы-то не похожи на богача.
Фраза старика заставила Клода приглядеться к себе. Проходя мимо стеклянной витрины, остановился, рассмотрел отражение: "Нет, конечно же, я не выгляжу богачом, а иду к миллионеру". И он отправился в дорогой магазин готового платья, где переоделся во все новое и модное.
- Господин барон Локс никого не принимает, - резким голосом объявила сухопарая коротко стриженная секретарша неопределенного возраста, но определенно с плохим характером.
Клод был готов к такому приему и предусмотрительно приготовил короткую записку: "Я к вам по делу Мэри", запечатанную в конверт, который протянул стражу покоя Локса.
- Передайте барону, а я подожду.
Через минуту секретарша появилась в приемной и тем же резким, но еще и с нотками недовольства голосом пригласила Клода в кабинет.
Высокий плотный мужчина поднялся из-за овального письменного стола и так, стоя, не говоря ни слова, молча разглядывал посетителя. Клоду сделалось не по себе. Внутренне вдруг растерялся, даже оробел. Но тут же взял себя в руки.
Локс брезгливо приподнял двумя пальцами, как дохлую мышь за хвост, его записку. И не сказал при этом ни слова.
Клод моментально оценил состояние Локса - настроен решительно и агрессивно, даже с вызовом. Не понравилось и пренебрежительное помахивание запиской, словно Клод пришел к нему как проситель.
- Я выполняю роль связного голубя, то есть посредника между определенными службами Соединенных Штатов Америки и вами, барон. Поэтому в дискуссию со мной прошу не вступать. Я устно изложу суть их предложения. Вы также устно дадите ответ.
- Прошу сесть.
Но Клод предпочел стоять, подчеркивая этим, что не намерен долго задерживаться. И Локс, сделав было движение к креслу, остался тоже стоять на своем месте.
- В Америке есть влиятельные люди, которые могут освободить вашу дочь. Скажем, добиться оправдания или даже организовать, так сказать, "побег" еще до суда. Их условие - ваш голос в парламенте за ядерные ракеты. У меня все.
Локс побагровел как конторский сургуч. Опершись кулаками о стол, нагнул голову, словно собираясь бодать Клода.
- Я уже предупредил вас, месье Локс, что я всего лишь посредник. Ваше негодование меня не интересует. Отвечайте им по существу.
Локс опустился в кресло и тяжелым взглядом уперся в Клода.
- Скажите им, - в голосе звучали гнев и ненависть поверженного, но не сдавшегося, - скажите им, что они паршивые свиньи и что со свиньями я дел не имею.
- Я так и передам. Позвольте дать совет - никто не должен знать о нашем разговоре. Если о нем прознает пресса, то это лишь повредит Мэри. Американцы мстительны. Это вам тоже было велено передать.
Клод повернулся и вышел. Секретарша мигом вскочила из-за столика с пишущей машинкой, глядела на него враждебно, как смотрят на посторонних в иных домах, боясь, чтобы, уходя, не прихватили подвернувшуюся под руку вещь.
Клод остался доволен визитом к барону. Локс понравился ему - он был из породы людей, которые становятся тверже, когда их тщатся сбить с толку.
Джордж Крафт был расстроен неудачной аудиенцией и старался выместить свое неудовольствие на Клоде.
- Но вы же могли как-то повлиять на этого индюка? Надо было растолковать, что единственная любимая дочь проведет много лет в тюрьме строгого режима, что оттуда выходят больными, надломленными. Между прочим вы, месье Сен-Бри, могли бы дать немного воли своей фантазии… Ну, сказали бы, что в общих камерах, куда поместят Мэри, случается содержатся и сифилитички, и прокаженные, что американская тюрьма не здравница и никакие миллионы не помогут, если барон не желает уступить дорогу американскому союзнику.
- Не горячитесь, месье Крафт. Локс только что вернулся из Америки и все, что вы рассказываете, знает хорошо и предметно. Видимо, потому и не хочет уступать своему заокеанскому союзнику. Слишком хорошо вас знает.
Американский дипломат отправился к себе в посольство в скверном расположении духа, сказав Клоду, чтобы далеко не отлучался и ждал дальнейших инструкций.