219. Как важно быть вежливым
Через пару дней я узнал, что субъект, который отчитал меня в лифте за невежливое отношение к даме, недавно приехал из Португалии и обретается в нашем отделе в португальском секторе.
- Ваш новый сотрудник утонченно вежлив, - доложил я ребятам из сектора, а они дружно засмеялись:
- Подожди, мы тебе покажем.
И точно, через два дня прибегает кто-то из их сектора и зовет: "Иди к нам".
Я пошел и увидел этого вежливого субъекта, разговаривающего по телефону. Речь привести не могу, потому как не решаюсь употребить нецензурные слова. Чаще всего он использовал слово на "п". Главными героинями его разговора были "молодая п." и "старая п." Он говорил сначала с "молодой п.". Потом с "п. старой".
Удивлению моему не было границ, когда ребята мне объяснили, что разговаривает он со своей супругой и дочерью и что так он их обычно называет.
Этот тип прославился через полгода тем, что потерял ноту с агреманом на посла Португалии. Португальцы нервничали, они не могли понять, почему советский МИД в течение трех месяцев не дает согласие на прием их посла. Ввиду необычности инцидента его скрыли от Громыко. А главный фигурант отправился посланником в Анголу. Через полгода его оттуда выгнали.
220. Голландское направление
МИД - это большая деревня. Анекдот или шутка распространяется по всем зданиям молниеносно.
Однажды меня назначили временно курировать Голландию.
- Я ничего не знаю про Голландию, - отбивался я. - Знаю только, что голландскими бывают: сыр, х… и высоты.
Через час мне позвонил Леня Теплинский из управления на Гоголевском бульваре.
- А про высоты ты по делу.
Позже один из моих коллег рассказывал:
- Когда я был в Израиле, мне предложили посетить Голанские высоты. Я отказался и сказал, что если речь идет о чем-то голландском, то я предпочту сыр. Меня не поняли.
221. Недостаток бдительных
Около входа в метро "Смоленская радиальная" висела доска "Не проходите мимо". Там помещали фотографии пьяниц, дебоширов и прочих хулиганов.
Мы, великовозрастные шутники из Первого европейского отдела, прилепили туда фотографию нашего товарища Юру Гаганова, добродушного веселого парня, и написали: "Злостный алиментщик. Если его встретите, сообщите по телефону…". И дали телефон одного нашего парня.
Гаганов, ничего не подозревая, в течение двух месяцев пять раз в неделю ходил мимо этой доски. Однако бдительных людей не оказалось. Никто не звонил, и мы фотографию сняли.
222. МИД и его поэты. Поэт первый - заместитель министра
В конце года каждое посольство представляет в Центральный аппарат политический отчет. После знакомства с ним работники Центрального аппарата должны направлять в посольство "заключение на отчет". Быстрота направления этого заключения контролируется Генеральным секретариатом, поэтому мы писали его заблаговременно, зачастую до получения отчета, ибо всё, что будет сказано в отчете, легко прогнозировалось; да и выводы наши мало кого интересовали, мы не читали отчет, и наше заключение в посольстве не читали.
Заключение должен был подписывать заместитель министра. На мою беду заместителем министра, курирующим наш отдел, был А. Ковалев, человек капризный и неумный. Подписать у него бумагу было крайне трудно. Придирался по пустякам. Однажды он вернул мне справку безо всяких объяснений, только на одной странице на полях было написано "ха-ха".
- Что делать? - спросил я у своего непосредственного начальника А. Адамишина.
- Посмеяться, потом подождать, пока Ковалев уедет в командировку, и подписать у другого зама.
К счастью, в командировки Ковалев ездил часто. Однажды он куда-то отбыл как раз во время написания заключений; мои коллеги, получившие отчеты от своих посольств, шустро подписали свои заключения, но посольство в Швейцарии с отчетом затягивало.
Наконец отчет пришел, звоню в секретариат Ковалева. Мне говорят: Ковалев будет после обеда. Я срочно бегу к заместителю министра И. Земскову.
Добрейший Игорь Николаевич спрашивает:
- Когда вернется Ковалев?
- Сегодня после обеда, - признаюсь я.
И Игорь Николаевич подписывает заключение. Он тоже очень хорошо знал, что такое Ковалев.
У Ковалева была слабость: он писал стихи, писал много и плохо. Но очень хотел, чтобы его приняли в Союз писателей. Он отправлял на длительную стажировку в Италию поэтов, посылал во Францию композиторов, которые писали песни на его стихи. Но в Союз писателей его не приняли.
Именно Ковалева выбрал Горбачев для получения от его имени Нобелевской премии. Вот уж поистине права французская пословица "Помощник черта тоже с рогами".
223. МИД и его поэты. Поэт второй - третий секретарь
А поэт был у нас в отделе. Толя Пшеничный. Член Союза писателей, настоящий поэт. Ковалев об этом не знал. Толя скрывал свою причастность к литературному цеху, а мы ему помогали, ибо понимали: если Ковалев узнает, что какой-то третий секретаришко - член Союза, то в МИДе Толе не удержаться.
Мы с Толей часто дурачились, переходили на белый стих и иногда так заговаривались, что не могли остановиться. В лифте объяснялись стихами:
- Не знаю я, что взять мне на второе?
- Как в прошлый раз, возьми котлеты с рисом.
- Как надоели эти мне котлеты…
На нас смотрели, как на сумасшедших.
Толя всегда куда-то торопился, где-то что-то писал, где-то выступал. Прибегал в отдел, запыхавшись, и еще из дверей спрашивал:
- Мне кто-нибудь звонил?
Однажды я решил над ним подшутить:
- Тебе звонили. Просили приехать в воскресенье.
- В воскресенье! - взвыл Толя. - Во сколько?
- В семь утра.
- Ну это слишком! Утром в воскресенье. Куда?
- На Черную речку.
Толя не был москвичом и сразу не врубился.
- Кто хоть звонил? Как фамилия?
Я под общий хохот ответил:
- Какой-то Дантес.
Недавно Толе исполнилось 60 лет. Он по-прежнему пишет замечательные стихи.
224. Качественная эволюция заведующих кафедрой философии
Работая деканом Центральной комсомольской школы, я командовал кандидатами и докторами, а сам ученой степени не имел. Среди тех, кто настойчиво предлагал мне свою помощь, был некто Спиридон Спиридонович, как нетрудно догадаться, Спиридонов, великий сын не то марийского, не то чувашского народа. Он защитил докторскую по своему национальному акыну, которого представил как мыслителя и демократа.
- Ничего нет проще, чем защитить диссертацию по гуманитарным наукам, - наставлял он меня. - Пишешь чего-нибудь и рассылаешь рецензентам. В научном мире не принято говорить, что ты дурак, поэтому пришлют тебе с пару десятков замечаний. А ты не торопишься, внесешь все замечания и через год снова пошлешь. Лет через пять они поверят, что ты действительно не считаешь себя умником, и твое дело сделано.
Я его увещеваниям не внимал, да и вскоре перешел в МИД.
В министерстве к степеням относились косо, однако занимать какие-то должности на международной стезе с дипломом химического факультета МГУ было не очень уютно. И снова возник Спиридонов. К тому времени он получил назначение на должность заведующего кафедрой философии в Калининградском университете. Это дало основание моим друзьям судить о качественной эволюции заведующих этой кафедрой "от неустойчивого идеалиста Канта" до "стойкого марксиста Спиридонова".
И я сдался.
225. Экзамены на кандидатский минимум
Экзамены на кандидатский минимум я сдавал в Экономико-статистическом институте.
С политэкономией (это был экзамен по профилирующей дисциплине) получилось весело. Заведующий кафедрой за неделю до экзамена сообщил мне, о чем попросит рассказать, и набросал пять дополнительных вопросов. Когда я изложил основную тему, а это был второй том "Капитала", и он начал задавать дополнительные вопросы, после третьего кафедра возмутилась, преподаватели решили, что он меня заваливает. "Так нельзя! - возмутилась какая-то дама. - Неужели недостаточно того, что он изложил!" Мой благодетель сначала не понял, в чем дело… потом в ресторане мы долго хохотали.
Когда я пришел на кафедру иностранных языков сдавать французский, то после первой же произнесенной мною фразы на языке Мольера преподавательница со словами: "Что же вы не предупредили раньше!" - перешла на русский язык. Минимум по философии я сдал приятелю Спиридонова в ресторане.
226. Любимый ученик
Руководителем мне назначили Эноха Яковлевича Брегеля. Тогда ему шел девяностый год. Он до революции ругался (причем письменно!) с Лениным, но его тем не менее не посадили. Он был автором обстоятельных трудов по мировой экономике, отрасль знания самая для дипломата подходящая.
Я получил от него, кроме напутствий, массу заданий и благополучно отбыл в командировку в Алжир.
Когда через год я приехал в Москву в отпуск, естественно, не написав ни одной строки, то отправился в институт на встречу с руководителем. Отправился без энтузиазма. Первым, что я услышал, было: "Эноха Яковлевича уже нет среди нас". Что поделать. Годы. Я принялся ходить по кабинетам и представлять себя как "любимого ученика" великого человека. Но заметил, что на меня смотрят косо. Ошибку свою я понял не сразу. Оказалось, что Энох Яковлевич не только не умер, а очень даже жив и проживает в Израиле, куда эмигрировал.
Осознав, что для государственного служащего и коммуниста, как бы теперь сказали, "позиционировать" себя в качестве любимого ученика такого человека, более чем небезопасно, я ушел. Ушел из большой науки навсегда.
Утешился я высшими вечерними дипломатическими курсами, где заниматься было необременительно, ибо я сам читал там лекции. А что касается зачетов в виде бесед, то их надо было сдавать друзьям-коллегам. И кроме того, если бы мне вздумалось сдавать зачет по Швейцарии, то сдавать его мне бы пришлось самому себе.
5.4. Дипломаты дома
227. Спасти дипломата Владимира
Я уже выходил из дома, когда раздался телефонный звонок.
- Спасай.
Это звонил мой знакомый по работе в Конго Володя Романский.
- Меня забрали в армию.
История была простой. Володя работал в посольстве в Бурунди, приехал в отпуск, а начальство решило не возвращать его в Африку и определило работать в отдел. Человек малоопытный, он забыл встать на учет в военном отделе министерства, и поэтому не получил полагающейся брони. А коли нет брони, то готовься к переподготовке на два месяца.
Сначала ему, разумеется, посылали на дом повестки, но он ушел от жены и снимал квартиру. Жена все повестки выкидывала, а когда к ней пришли с милицией, с радостью назвала его новый адрес.
Словом, утром за ним пришли. Он успел позвонить только мне.
Через час я уже беседовал с подполковником из военного отдела. Тот, назвав Володю мудаком, с чем я согласился, выразил уверенность, что таким, как он, полезно пару месяцев послужить в армии. Однако после того, как я ему объяснил, что все произошло из-за стервы-жены, которая прятала повестки, он заметно смягчился и со словами: "Парню надо помочь" - принялся что-то писать. Потом сказал, что пару-тройку недель послужить Володе все-таки придется.
Трудно найти столь неприспособленного для несения воинской службы парня, чем Володя. Неуклюжий, несобранный, вечно опаздывающий. Я решил ему помочь и отправился к моим друзьям из штаба Военно-морского флота. Через час я уже стоя пил коньяк в закусочной на Дзержинской с моим другом каперангом Львом и другим каперангом Олегом. Лев, как всегда, сетовал по поводу неудач ЦСКА, а Олег долго слушать про Володю не стал:
- Не волнуйся, поможем.
Олег служил тогда первым помощником командующего флотом.
Володя позвонил мне через четыре дня:
- Я теперь моряк. Меня перевели во флот.
228. Хоть всю жизнь служить в военном флоте
Договорились встретиться у метро "Кировская".
Я его не узнал. Это было нечто невообразимое. В солдатской абсолютно бесформенной шинели с полевыми офицерскими погонами, в огромных сапогах и с добродушной улыбкой на широком лице, он был похож на Швейка, точная копия Швейка.
И он мне рассказал, что с ним произошло.
В первый же день воинской службы ему выдали обмундирование и отправили на автобусе в воинскую часть под Липецком, где с другими призванными на переподготовку переводчиками он начал отрабатывать военный перевод. Два часа строевой подготовки в день, солдатская столовая и казарма. Но худшее оказалось впереди.
На четвертый день его сняли с занятий и приказали явиться к командиру. Тот сообщил:
- Тебя откомандировывают в Военно-морской флот.
От удивления и страха Володя не мог произнести ни слова. А командир продолжал:
- Завтра отбудешь.
- Куда? - пролепетал насмерть испуганный Володя.
- Сначала в Москву. А потом куда-нибудь на корабль. На Дальний Восток или на Крайний Север.
Но все оказалось не так страшно. В своей несуразной шинели Володя явился в штаб ВМФ, где его определили работать в бюро пропусков. Жить отпустили домой. Являлся он на службу к семи утра и помогал выписывать пропуска.
Машина получения брони работала медленно, и Володя проработал на флоте три недели.
Потом он долго меня благодарил:
- Когда я узнал, что меня отправляют на флот, очень испугался. Я ведь не умею плавать.
229. Знакомство с милицией
Красный свет. Торможу. Машина останавливается, но передние колеса уже на переходе. Подходит лейтенант.
- Документы.
Лезу в бумажник. А там рядом с документами - пачка денег, которые я только что вместе с билетами получил в валютном управлении. Увидав такое, гаишник быстро принимает решение:
- Вы управляете машиной в нетрезвом виде.
Это было неправдой. Ни в этот день, ни накануне я не пил даже пива. Сидящая рядом со мной Лариса пытается подтвердить, что я трезв. Но лейтенант не отстает:
- Вам надо пройти медицинский осмотр на наличие алкоголя. Пройдёмте в отделение милиции.
По дороге в милицию лейтенант особо не мудрит: пугает письмом в МИД, жалуется на то, что мало зарабатывает.
Перед самым входом в отделение останавливается:
- Может быть, разойдемся по мирному?
- Я трезв.
- Нарколог обязательно найдет, что вы пьяны.
- Не найдет.
Лариса уже ждала меня в милиции, ее туда привез другой гаишник на моей машине.
Лейтенант доложил дежурному майору:
- Водитель ехал пьяным. Отвезите к наркологу.
Второй гаишник отдал ключи от моей машины майору, и оба гаишника уехали.
- Что будем делать? - спросил я майора.
- К вечеру соберем таких, как вы, и повезем к наркологу.
- Но вы же видите, что я не пьян.
- Вижу. Но у меня нет свободных людей.
Потом нашел какого-то сержанта:
- Повезешь к наркологу.
Сержант спросил:
- Он пьяный?
Майор разозлился:
- Ты что, трезвого от пьяного отличить не можешь!
По дороге в районный медпункт сержант рассказывал мне, какие сволочи гаишники и как они, милиционеры, их ненавидят.
Нарколог, ленивая толстая дама, спросила у сержанта:
- Он пьяный?
- Нет! - ответил сержант.
Она заставила меня дунуть в трубку и написала: "Следов алкоголя не обнаружено".
Мы вернулись в отделение. Майор отдал мне ключи от машины и на прощание посоветовал:
- Не пишите на них жалобу. Это же сволочи. Вас будут останавливать на каждом светофоре и потом извиняться. Знаю я такие случаи.
230. Человек в свитере
Во время пребывания в отделении я наблюдал такую сцену. Какой-то парень привел пожилого человека в шерстяном свитере. С тем пришла жена. Парень распорядился посадить человека в обезьянник:
- За ним приедут.
Он ушел, а я спросил майора:
- Кто приедет?
- Из психушки.
- Да он вроде бы нормальный.
- Нормальный. А что я могу сделать! Ничего. Меня самого в психушку отправят.
Человека в свитере он в обезьянник не посадил. Тот что-то говорил жене. Я разобрал только:
- Ты обязательно позвони.
И он назвал имя.
До моего ухода за ними никто не приехал. Майор злился, но молчал.
231. Без страха, но с упрёком
Когда гаишник вымогал взятку и угрожал написать письмо в МИД, я не испугался. И не потому, что был уверен в свое правоте. Я был уверен в своих друзьях.
Гаишники могут отобрать у меня права. Но вечером я бы позвонил или Леве Шапкину, или Боре Чугину.
Лева Шапкин - первый секретарь райкома партии. Он бы дал распоряжение своему помощнику, и на следующий день права мне бы вернули.
Боря Чугин - заместитель начальника Мосавтотранса, по тем временам персона очень влиятельная. Он позвонил бы начальнику районного отделения милиции: "Приятель мой, отличный парень, бывший комсомольский работник. Ну, выпил немного. Но ничего не сделал. Распорядись отдать права". И отдали бы.
В те годы было две силы, с которыми в ГАИ (да и не только в ГАИ) считались: партийно-комсомольское руководство и хозяйственники на больших должностях. Да, пожалуй, еще журналисты. Всех остальных гаишники не ставили ни в грош. Даже мои знакомые кагэбэшники их боялись.
Когда у меня был документ ЦК ВЛКСМ или райкома комсомола, никакую милицию я не боялся. Однажды у меня дома был тот же Лева Шапкин. Приехав ко мне, он отпустил служебную машину, и в два ночи мы пошли к Ленинскому проспекту искать для него такси. По дороге к нам привязались два милиционера. Просто так. И как у них принято: пьяные, хулиганите. Мы оба вынули документы и… о, сказочное превращение: Леву готовы были довезти на патрульной машине до дома.