8. Как меня позвала труба
8.1. Армия есть армия
326. За решеткой
В далеком 1953 году я был зачислен слушателем на первый курс Военной академии химической защиты, уж не обессудьте, имени К. Е. Ворошилова. Какое отношение имел Ворошилов к военной химии, никто не знал.
Примерным поведением в армии я не отличался. За драку с милиционером отсидел пять суток на гауптвахте. За побег из госпиталя через крышу на глазах у изумленной публики получил еще пять суток, правда, условно.
На гауптвахту я попал вместе с моим товарищем Львом Джиндояном, которого за сутулость и черные волосы прозвали Хомичем.
Первые два дня нас возили на работы. С самого утра мы со Львом и еще человек десять арестованных грузили какие-то ящики и мешки. Потом объявлялся перерыв на обед. Конвоиры доставали сухой паек, и откуда-то набегали сердобольные тетеньки. Они спрашивали у конвоиров, можно ли принести бедненьким арестованным что-нибудь перекусить. Те, естественно, разрешали, но с условием, что накормят и их. Появлялась еда: котлеты, колбаса и, Россия есть Россия, выпивка. После обеда ложились спать - мы и конвоиры вместе. Проснувшись, опять принимались за работу. Отношения с конвоирами были самые сердечные: свои ребята. Пару раз мы заезжали на водоем и все шли купаться. А так как я отказывался залезать в воду: больно была грязная, то оставался в грузовике стеречь автоматы конвоиров.
327. Остап Сысоевич
Утренняя поверка на гауптвахте происходила следующим образом: дежурный сержант держал в руках список, где были указаны фамилия арестованного и его инициалы. Он называл фамилию, а арестованный должен был сказать свои имя и отчество полностью. На третий день дежурный произнес мою трудную фамилию как "Агронин", на что я отозвался:
- Остап Сысоевич, - что совпадало с написанными у него инициалами.
- Хохол? - спросил он.
- Так точно.
- Откуда?
- С Херсонщины.
- Арестованный Агронин пойдет на продуктовый склад.
Я обнаглел:
- Товарищ сержант, можно я возьму с собой арестованного Хомича?
- Бери Хомича.
И мы три дня трудились на складе. До сих пор не могу понять, как мы не лопнули от обжорства.
Кроме всего прочего, на склад была возложена особая функция. На гауптвахте содержались заключенные, которые отбывали строгий арест, то есть их кормили горячей пищей через день. Точнее, должны были кормить. Под неусыпным оком дежурного офицера, который в нужное время отворачивался, бедолагам носили еду. Мы же со склада поставляли деликатесы: охотничьи колбаски, квашеную капусту и почему-то сушки в огромных количествах. Бедным арестованным необходимо было все это съесть: к вечеру в их камерах не должно было остаться ни крошки, ибо их обходил сам неумолимый майор Чумаров, начальник гауптвахты, который, если ему что-то не нравилось, поднимал вверх два пальца и спрашивал:
- Сколько?
Если отвечали: "Два", он говорил: "Римские пять", что означало дополнительные пять суток.
Если отвечали: "Пять", он говорил:
- Угадал.
328. Ученик Шахерезады
С первого же вечера я начал рассказывать товарищам по камере историю из "времен мушкетеров", которую придумал сам, и, верный ученик Шахерезады, прерывал ее на самом интересном месте.
На второй день с меня взяли слово не рассказывать продолжение во время работы днем. Все ждали вечера. Окончил роман я в последнюю ночь.
- Нам будет тебя не хватать, - говорили остававшиеся арестованные и один младший сержант из охраны, который каждый вечер приходил меня слушать.
Во время моих рассказов даже не играли в карты, которые были, естественно, запрещены. Но арестованные взяли портреты известных личностей. Ленин стал тузом: если написано чернилами, то "червонным", если карандашом - "трефовым", если чернилами, но большими буквами - "бубновым", если карандашом большими буквами - "пиковым". Хрущев шел за короля. Александр Сергеевич Пушкин - за десятку.
На шестой день мне вернули изъятый при аресте ремень, и я покинул мрачное узилище. После этого меня долго звали Остапом Сысоевичем. А Лев первым из однокурсников дослужился до генерала.
329. "Интернационал"
Однажды мы выполняли лабораторную работу по противогазовым фильтрам. Выполняли, как и положено, в подвале, в специальном противогазовом убежище, где на стене было написано изречение заведующего кафедрой академика М. М. Дубинина: "Противогазы существуют для того, чтобы защищать людей от газов. А когда газов нет, то противогазы не нужны".
Проводила занятие майор Кулешова, для нас просто Люся, жена слушателя из офицерской группы Саши Кулешова. Они дружили с пятого класса. Люся после школы поступила в институт, потом в аспирантуру, защитила степень и была направлена в академию, а так как всем преподавателям профилирующих дисциплин в те годы присваивалось воинское звание: кандидатам наук - майоров, докторам - полковников, а академикам - генералов, то Люсе дали звание майора и обязали ходить на работу в форме. Саша два года не мог попасть в вуз, потом поступил в Военное училище и после трех лет отличной службы был направлен на учебу в академию в звании старшего лейтенанта. Люся стеснялась своего звания, она считала, что майорские погоны ее старят. И верно: рядом с высоким щеголеватым старлеем маленькая серая мышка в майорских погонах казалась старше. Однажды, когда она с Сашей поздно возвращалась домой, ее приняли за его мать. По сути, еще молодая девчонка, она очень любила бывать в нашей компании и не ленилась после работы ездить на другой конец Москвы, чтобы переодеться в штатское. И еще она любила петь.
Однажды, закончив работу, мы расселись на скамейках в убежище и принялись петь.
- Мы здесь, как в темнице, - сказал я и запел "Интернационал". Ребята и Люся подхватили. Минут через десять к нам вбежал дежурный по академии:
- Что тут происходит?
Оказывается, идут люди по Бауманской улице и слышат, как откуда-то из подземелья слабо доносится "Вставай, проклятьем заклейменный". Собралась толпа. Проходящий мимо офицер из нашей академии догадался, в чем дело, и из КПП позвонил дежурному.
Естественно, ни нам, ни Люсе ничего за это не было: не будут же наказывать за пение "Интернационала"!
330. Вольные стрелки
Однажды я и трое моих друзей отправились в академский тир. Было это в хрущевское время. Взяв пистолеты, мы постреляли по мишеням, а потом, когда майор, начальник тира, ушел, сказав, что сегодня не вернется, мы вытащили из находившегося рядом склада портреты Хрущева и начали по ним стрелять. Изрешетив ненавистный нам лик Хрущева, мы достали портреты Подгорного, Козлова, Фурцевой и начали стрельбу по ним. Но тут неожиданно вернулся майор. Услышав его шаги, мы смылись.
На следующий день я отправился в академию, мысленно простившись с матерью. Однако события развернулись самым неожиданным образом.
Утром майор прибежал к начальнику академии и все доложил. Генерал, как рассказывал потом майор, минут пять сидел не шелохнувшись, потом сказал:
- Очень плохую шутку ты придумал, майор. Плохую и неправдоподобную. Больше так не шути.
Потом он вызвал особиста, и они о чем-то говорили минут двадцать.
Никаких санкций к нам применено не было. Начальство вполне резонно решило сделать вид, что ничего не произошло.
331. Голые курсанты и впечатлительная Маргарита Платоновна
- Разве вы не знаете, что мы сдаем экзамены совершенно голыми?
Маргарита Платоновна смотрела на нас большими глазами и тяжело вздыхала.
Она вела у нас семинарские занятия по сопротивлению материалов. Как и многие преподаватели, она работала в соседнем МГТУ имени Баумана и приходила к нам на несколько часов в неделю.
Она только что окончила аспирантуру, защитила диссертацию, преподавала первый год. Мы ее не любили: она придиралась по пустякам, заставляла переделывать лабораторные работы по нескольку раз. Когда что-нибудь не получалось, не упускала случая съязвить на военную тематику, вроде "Строевая подготовка не помогает в изучении сопромата".
Однажды она сообщила, что ей разрешили принимать экзамены. Мы вежливо высказали удовлетворение.
- Напрасно радуетесь, - отрезала она. - Каждый получит то, что заслужил.
Мы не договаривались, шутка пришла спонтанно:
- А вам, Маргарита Платоновна, рассказали об особенностях экзамена в академии?
- Нет.
- Мы сдаем экзамены совершенно голыми.
Она обалдела.
- А как же иначе бороться со шпаргалками! - объяснили мы. - Сначала мы раздеваемся догола, и преподаватель осматривает нас, чтобы проверить, не написал ли кто шпаргалок на теле.
Мы говорили - она верила.
- Конечно, когда вы будете принимать, Маргарита Платоновна, мы будем прикрывать все особые места. Но лучше, если вы попросите, чтобы нам в порядке исключения позволили остаться в трусах.
Через пару день она явилась сияющая:
- Дураки, ну просто дураки. Надо мной смеется вся кафедра. Я пришла и попросила, чтобы слушателям разрешили на моем экзамене оставаться в трусах. Заведующий кафедрой сначала очень удивился, потом все начали смеяться. Смеются до сих пор.
Мы думали, что она обидится, и начали было просить прощения. А она:
- Я так рада, что это оказалось неправдой. Я две ночи не спала, мне было вас очень жалко.
С тех пор она подобрела. Не подкалывала, не придиралась, принимала лабораторные работы с первого раза, а если кто ошибался, улыбаясь говорила:
- Сопромат никому легко не дается.
Я сдавал экзамены не ей, а когда готовился, краем глаза посмотрел на нее. Она сидела за столом и мечтательно разглядывала ребят. Мне показалось, что она представляет их в том виде, о котором мы ей говорили.
Она приняла экзамен у шести слушателей и всем поставила пятерки.
Когда я рассказал об этом одной моей знакомой, та прокомментировала:
- Точно, представляла всех вас голыми. Мы, женщины, очень впечатлительные.
332. Кошкин хвост
Профессор Тихомлинов, когда сомневался, сколько ставить - пять или четыре, всегда задавал один и тот же вопрос: "Почему кошки не разбиваются, если сбросить их с крыши?". Ответ был: "Потому что хвостом они создают вращательный момент".
Все об этом знали. Знал и я.
Сдаю я экзамен, и наступает момент, когда профессор начинает сомневаться, какую оценку мне поставить. Он качает головой и потом спрашивает:
- Вы в молодости не сбрасывали кошек с крыши?
Я делаю вид, что чрезвычайно удивлен, и развожу руками:
- Нет.
Он молчит, даже загрустил, а я испугался, вдруг он не задаст своего вопроса, и начинал выкручиваться:
- Я никогда, а вот ребята… бывало.
Профессор ожил:
- И что, кошки разбивались?
- Да нет, - неуверенно протянул я.
Профессор посерьезнел:
- А почему?
- Лапы, наверно, мягкие, - начал вслух соображать я.
- Нет, нет. Думайте.
Я начал думать, потом испугался, что думаю слишком долго, и изрек:
- Наверное, создавался момент.
- Верно, - профессор так обрадовался, как будто я решил великую задачу. - А какой момент?
Тут уж меня сбить было нельзя:
- Вращательный.
- Верно. А с помощью чего создается этот момент?
Для приличия я подумал с полминуты и авторитетно заявил:
- С помощью хвоста.
Дальше последовала речь о пользе изучения наук, и я получил пять.
В коридоре я ждал ребят. Вышел Володя Юрин.
- Ну как? - спросил я.
- До кошкиного хвоста не дошли. Четыре, - грустно ответил он.
333. Неприличная история
После занятий на кафедре отравляющих веществ мы отправлялись в душ. Однажды, когда мы полоскались в душе, лопнула труба и повалил пар. Мы, человек пять, выскочили из душевой и оказались совершенно голыми на маленьком участке около штабного корпуса. И напоролись на доцента Эльвиру Михайловну, фамилию не помню. Эльвира, типичная ученая курица в очках, несла какие-то тетради. Тетради выпали у нее из рук, и мы начали их собирать.
В это время из штабного корпуса вышел начальник факультета генерал Сироженко и увидел стоящую посреди двора Эльвиру и ползающих вокруг нее голых слушателей.
- Что вы себе позволяете, Эльвира Михайловна! - закричал он генеральским голосом.
Бедная Эльвира закрыла голову руками и убежала. Мы объяснили генералу, в чем дело, и он изрек:
- Ей пойдет на пользу, пусть знает, что у кого есть.
334. Желаю хорошей службы
Уже год, как я учился в академии, стало быть, являлся военнослужащим. Однако в военкомате что-то не сработало, и мне домой стали приходить повестки с требованием явиться в военкомат. Я объяснял матери, что меня нельзя призвать в армию, потому что я уже в армии. Но она (времена были суровые) настаивала: "Пожалуйста, сходи в военкомат". И я пошел. Разумеется, в форме.
Вошел в кабинет. Там сидели майор и еще три офицера. Увидев меня, майор расплылся в улыбке: бравый курсант. В военкомате всегда любили курсантов: своим лихим видом они наглядно агитировали за военное училище.
Я ответил на вопросы, где учусь, и протянул повестку. Лицо майора помрачнело:
- Как так! У такого замечательного курсанта брат увиливает от армии.
- Вы неправильно поняли, товарищ майор, это повестки мне.
Майор сверился с бумагами у других офицеров и сказал:
- Ошибка вышла. Всякое бывает. У нас тут много разных дел…
Говорил он тихо, вежливо, извиняясь.
- Желаю хорошей службы.
Он улыбался.
Но стоило мне закрыть дверь, как из кабинета донесся дикий вопль:
- Какого… Вашу…
И мат на две минуты.
335. Лыжи по-пластунски
Зимой мы должны были раз в неделю ходить на лыжах. Первый год лыжи давались мне с трудом. Помню, мы со Львом Джиндояном подходили к финишу последними, и всегда жизнерадостный майор Сычев в громкоговоритель возвестил:
- Последними финишируют представители солнечной Армении.
Через год мы шли десять километров в Сокольниках. На пути попалась насыпь, покрытая льдом. Майор начал учить, как забираться на лыжах по такой поверхности.
Я понял, что подобной техникой мне ни в жисть не овладеть, и поэтому пошел нехитрым солдатским путем - по-пластунски. Когда я забрался на насыпь, то увидел, что майор уже совсем рядом, и решил ему помочь:
- Держите мою палку, - закричал я и протянул палку.
- Спасибо, - ответил майор, но потом, взглянув вверх, увидел меня: - Ты уже здесь?
- Так точно, товарищ майор.
От удивления майор потерял равновесие и скатился вниз.
Внизу все хохотали, а пуще всех сам лежащий в сугробе майор.
336. Помощь Пушкина
С бегом на длинные дистанции дела у меня шли отлично. Однажды в забеге на 15 километров я был одиннадцатым. Если учесть, что первые два места заняли мастера спорта, то это место можно было считать достижением.
- Как это у тебя получается? - допытывался у меня Миша Гнедлин.
- Очень просто. Я читаю про себя "Евгения Онегина" и забываю про все, - слукавил я. - Ты ведь тоже знаешь "Онегина" наизусть, попробуй.
Миша действительно знал первые три главы наизусть.
Следующий кросс, и Миша опять среди замыкающих.
- Что случилось? - спросил я.
- Ты понимаешь, - оправдывался он. - Забыл. До середины первой главы дошел, а потом забыл. Как ни пытаюсь вспомнить, никак. Не пойму, почему так получилось.
- От усталости, - объяснил я.
337. Я дал вам свободу
Во время прохождения практики в городе Дзержинске я и трое моих друзей обиделись на даму из местного зоопарка. С наступлением темноты мы проникли на территорию зоопарка и пооткрывали клетки с зайцами, тушканчиками и прочим зверьем. Потом их долго ловили, и все это время зоопарк оставался закрытым. Начальство сделало вид, что не может найти виновных.
Когда мы вернулись в Москву, начальник курса полковник Денисов сказал нам:
- А ведь это вы выпустили зверей.
- Так точно, товарищ полковник.
- Это, наверное, очень приятно - давать кому-то свободу.
- Так точно, товарищ полковник.
Он вздохнул и сказал:
- Со следующей недели по субботам вводится два лишних часа занятий.