338. О точности измерения объемов
В Москве около академии был магазин "Продукты". В отделе спиртных напитков работали две женщины: одна "хорошая" - она отпускала нам в кредит, другая "плохая" - она нас не любила. И мы решили ее проучить. На даче у будущего поэта Н. Олева я нашел пустые бутылки из-под напитков, привезенных его отцом из Германии после войны. Одна из них была похожа на бутылку из-под "Московской", но немного больше по объему. Я аккуратно ее вымыл, наклеил этикетку "Московской" и отправился в магазин. У "плохой" продавщицы толпился народ.
- Она продает фальшивые бутылки, - заявил я. - В них меньше водки, чем полагается. Смотрите.
Я взял бутылку водки, открыл ее и перелил в мою бутылку. Все увидели, что моя бутылка оказалась неполной.
- У меня стандартная бутылка. А у нее бутылки фальшивые.
Что тут началось! На нее стали наседать. Кто-то начал открывать бутылки.
Кончилось дело тем, что ее побили, а двух наиболее агрессивных покупателей отвели в милицию. Больше в том магазине я не появлялся.
339. Тимуровцы
Мой однокурсник Юра Миронов жил в Подмосковье и снимал в Москве маленькую комнату в двухкомнатной квартире. Хозяйка квартиры занимала вторую комнату и оказалась бабой сварливой, по мелочам придиралась к Юре. И мы решили ее проучить. Мы с моим товарищем Виктором Колиным явились на квартиру и на кухне стали выяснять отношения с хозяйкой:
- Если ты, тетя Вера, не перестанешь придираться к Юре, мы тебя помоем.
- Как? - открыла рот тетя Вера.
- А очень просто. Разденем догола, нальем в ванну воды и помоем с мылом и мочалкой. Как следует помоем. Вот, правда, полотенец у нас нет, придется вытирать тебя сухими портянками.
- Да я вас всех в милицию! - начала орать тетя Вера.
- А что ты скажешь в милиции? Мы тебя не били, не обижали. Мы тебя помыли. Сделали доброе дело. Мы вроде бы тимуровцы. Все твои тетки-соседки будут говорить: "Нашу тетю Веру солдаты помыли". А из соседского дома будут на тебя показывать пальцем: "Это вот та тетка, которую солдаты помыли".
Ни слова не говоря, тетя Вера ушла к себе в комнату.
- Как подменили, - рассказывал через неделю Юра. - Вежливая, здоровается. Помогает гладить, учит суп варить.
340. Мужские слезы
Как-то слушатель Юля Данилов (он учился на курс младше меня) начал выступление на комсомольском собрании такими словами:
- Мне очень трудно в семье. У меня очень некультурная семья.
Это было очень странно, так как все мы знали, что у него отец генерал, а сестра преподаватель консерватории.
А Юля продолжал:
- Какими словами встречает меня сестра? "Ну как там у вас в стране дураков Мурлындии?" Так называть нашу академию!
Мы знали, что Юля делает все возможное, чтобы демобилизоваться. Он мечтал поступить на мехмат университета.
Он продолжал:
- Сестра говорит, что все наши полковники ненормальные. Я, конечно, возражаю.
Не выдержал майор, ответственный за комсомол:
- Слушатель Данилов, подойдите ко мне.
И увел его из аудитории.
Никаких санкций к Юле применено не было, ибо он не сказал ничего личного, а просто критиковал чье-то неправильное мнение.
Юле удалось демобилизоваться (конечно, не без помощи отца), и он поступил на мехмат.
1 сентября. Я, уже год как студент химфака, иду по аллее около университета и вижу плачущего Данилова. Плачущего.
А приключилась с ним такая история. У него образовался то ли нарыв, то ли фурункул на самом заднем месте, и он не мог сидеть. А поэтому вместо первого дня на мехмате, который он так выстрадал, ему пришлось гулять по улицам.
Позже Юля работал в Курчатовском институте. Недавно он скончался.
341. Немного подсоленный
Тетя Тоня была очень верующей. Однажды, когда мне едва исполнился год, воспользовавшись отсутствием матери, она украла меня, отнесла в близлежащую церковь и крестила, не забыв посыпать в купель… соль, ибо этим отличалось армянское православное крещение от русского.
Я как-то рассказал об этом моим друзьям по академии. Потом надо мной часто смеялись, отодвигали от меня в столовой солонку: "Тебе не надо, ты и так соленый".
342. Как я танцевал мазурку
В те годы власти пропагандировали так называемые бальные танцы: па-де-грас, па-де-патинер и тому подобные, ныне уже основательно и заслуженно забытые. На танцплощадках крутили музыку для этих танцев. Открывались школы бальных танцев. Я, как и многие, танцевать эти танцы не умел и решил записаться в школу. Моя мать порекомендовала меня своей знакомой, которая вместе с мужем вела уроки в здании, расположенном в парке Московского военного округа. Ольга Михайловна, так звали преподавательницу, была очень польщена тем, что у нее учится сын балерины, и всем об этом рассказывала.
Однажды она меня спросила:
- Правда ли, что наш парк переименовывают в парк Окружного дома офицеров?
Это было правдой. И снова вопрос:
- Разрешат ли туда ходить солдатам?
Вопрос был непраздным. А нее была целая группа, состоящая из солдат.
Я ее успокоил и сказал, что советская армия - это армия рабочих и крестьян, что подразумевало включение солдат в список избранных.
Позже мне приходилось посещать в Кинешме Дом офицеров, там было пять или шесть кружков. В них занимались жены офицеров и солдаты, так как это был хороший способ три раза в неделю удирать из части. Офицеров там не было.
В школе бальных танцев я дошел до старшей группы, мы танцевали краковяк и мазурку. Потом все кончилось. Бальные танцы забыли, и Ольга Михайловна начала преподавать танго и фокстрот.
343. Как меня отучили играть в карты
В карты мне всегда везло. Однажды на практике в Дзержинске в фойе гостиницы, где мы жили, к нам подошел какой-то капитан и предложил сыграть в преферанс. Мы согласились. Я играл с капитаном против двух моих товарищей.
Нам с капитаном начало везти, причем так везти, что я стал задумываться, а не ловкий ли шулер мой напарник. Прикуп он знал всегда, хотя колода, которой мы играли, была наша. В более идиотском положении я никогда не был. Мне казалось, что ребята думают, будто я с капитаном в сговоре. Мне было стыдно, но поделать я ничего не мог.
Играли мы до двенадцати ночи, потом капитан забрал деньги и ушел. На следующий день на выигранные рубли я купил водку, закуску и долго доказывал ребятам, что с капитаном не договаривался. Не уверен, что они мне поверили.
Эта история произвела на меня такое впечатление, что с тех пор я никогда больше не играл в карты. Вообще. Ни в какую игру.
344. Студентка и солдат
Из академии до метро "Бауманская" две остановки на трамвае. Через четыре или пять остановок до академии - пединститут МОПИ, оттуда ездили студенты, в основном студентки, благо, институт был женским.
Подбегаю я однажды к трамваю и вижу: на подножке стоит девушка в сером пальтишке и, боясь свалиться, двумя руками держится за поручни. В те далекие годы двери в трамваях автоматически не закрывались. Я вскочил на подножку, прижал собой девушку, она отпустила руки и облегченно вздохнула. Мы доехали до метро. Она меня поблагодарила и скрылась на эскалаторе. И надо же так случиться, что через день история повторилась. Подбегаю к трамваю - та же девушка еле держится на подножке. Я снова ей помогаю. Едем до метро и там знакомимся. Зовут ее Лида и учится она, естественно, в МОПИ, на отделении русского языка и литературы.
Через пару дней я начал ждать ее в метро, и мы вместе ехали пять остановок.
В первые годы учебы в академии мы носили странные погоны. Я не могу без улыбки рассматривать фотографии того времени. Мы спарывали наши курсантские погоны, солдатские с желтым кантом по краям, брали офицерские погоны и нашивали в центре черную полоску. Нам почему-то это разрешали. Но с годами мы поняли, что положение солдата предпочтительнее: не надо платить за билеты, и вообще к солдатам - войну еще помнили - относились с уважением. И пошла обратная крайность: мы затирали наш желтый курсантский кант, и погоны получались почти солдатскими.
Я не думаю, что Лида хорошо разбиралась в курсантских погонах. Она принимала меня за солдата и поэтому использовала недолгие минуты в метро, чтобы подтянуть мой культурный уровень. Она мне рассказывала о Пушкине, Лермонтове, а через две недели пригласила меня… в театр. В Малый театр на "Горе от ума".
Естественно, в воскресенье. Мы всегда назначали девушкам свидание в воскресенье. Если вдруг почему-то мы не хотели идти на свидание, то заявляли, что нас не пустили в увольнение, а девицы, конечно, не знали, что для перемещения по городу слушателям академии увольнительные не нужны.
345. "Горе от ума"
Утром в воскресенье я встретил ее у входа в Малый театр. Она очень удивилась, увидев меня в штатском, и сказала, что форма мне идет больше. Мы прошли в зал. Накануне я перебрал лишнего, и у меня раскалывалась голова.
Как всегда в те годы, Чацким был М. Царев. Смотрел я на сцену без большого интереса, так как только с Царевым видел "Горе от ума" два раза.
Лида заметила мое не очень большое внимание к происходящему на сцене и отнесла это к недостаточной подготовке. Поэтому в перерыве начала мне рассказывать о том, кто такой Фамусов и что он воплощает. Я внимательно слушал.
Потом она меня спросил, что я запомнил. И тут я взорвался:
- Что я запомнил? А вот что:
"Лиза просыпается.
Лиза
"Светает!.. Ах! Как скоро ночь минула!
Вчера просилась спать - отказ,
"Ждем друга". - Нужен глаз да глаз,
Не спи, покудова не скатишься со стула.
Теперь вот только что вздремнула".
Говорил я быстро и без выражения:
"Уж день!.. сказать им… Господа,
Эй! Софья Павловна, беда.
Зашла беседа ваша за ночь;
Вы глухи? - Алексей Степаныч!
Сударыня!.. - И страх их не берет!".
- Вы знаете все наизусть? - неуверенно спросила Лида.
- Да.
Я действительно знал "Горе от ума" наизусть. Многое помню и сейчас.
- И вы уже видели "Горе от ума" в театре?
- Да, думаю, пять-шесть раз.
Лида совсем растерялась:
- И что мы теперь будем делать?
- Пойдем в кафе "Арарат". Выпьем коньяку.
- Но у меня деньги только на бутерброды, - пропищала бедная Лида.
- Я угощаю.
Мы пошли в кафе. Потом поехали к моим знакомым. Лида так и не смогла прийти в себя от утреннего потрясения. Потом мы остались с ней вдвоем.
Когда я захотел возместить ей стоимость билетов в театр, она обиделась:
- Получается, что вы мне заплатили за это.
Больше я ее не видел. Наверное, она стала ездить другим трамваем, до "Курской". Обиделась.
346. Логика жизни
- Мы, фронтовики, люди особые, - сказал мне как-то мой товарищ по академии капитал Гладышев. - У нас другой подход к жизни. У нас своя логика жизни. Я тебе приведу пример.
На следующий день он поставил в середине коридора на этаже, где жили молодые ребята, табуретку со стаканом воды. "Подъем!" Все бегут в душевую. Табуретку обегают, но никто ее не трогает.
На следующий день Гладышев сделал то же самое в коридоре на этаже, где жили офицеры. "Подъем!" Первый же офицер берет табуретку со стаканом и относит в сторону.
- Это и есть "логика жизни", - объяснил мне потом Гладышев.
347. Маис Али Гасан Саид Махмуд
При поступлении в академию все медалисты проходили собеседование. Задавали вопросы по химии, математике, а один дотошный дядя спрашивал фамилию, имя-отчество, просил написать на доске: "Работа, скажем, Петрова Анатолия Николаевича" - и задавал вопрос:
- Где корень, где суффикс, где окончание в слове "Николаевича"?
Некоторые путались. Настала очередь Маиса Шахгельдиева.
- Имя, отчество, фамилия? - спросил дотошный дядя.
- Шахгельдиев Маис Али Гасан Саид Махмуд Сулейман…
- Достаточно, - оборвал его дядя. - Садитесь.
348. О путях к коммунизму
Начальником политотдела у нас был полковник Азимов.
Однажды он за что-то ругал Маиса Шахгельдиева и в конце беседы назидательно изрек:
- Товарищ Шахгельдиев, вы идете неправильным путем.
На что Маис ответил:
- Партия учит, что у нас все пути ведут к коммунизму.
После чего полковник задумался, а потом сказал:
- Но у некоторых этот путь не прямой, а через гауптвахту.
349. Дойти до такой жизни
Однажды майор Захаров, сотрудник политотдела, ответственный за комсомол, проводил душеспасительную беседу с Маисом Шахгельдиевым, вернувшимся из гауптвахты:
- Ну и как мы дошли до такой жизни?!
Тот ответил:
- Про вас, товарищ майор, ничего не могу сказать. А я ни до какой жизни, кроме как честной жизни советского военнослужащего, не дошел. Правда, через гауптвахту.
350. Рыжие усы
Однажды я решил отпустить усы. Они почему-то получились у меня рыжими.
- Сбрить! - приказал командир курса капитан Манасуев.
- Разрешите жаловаться по команде.
- Не разрешаю.
Если не разрешают жаловаться по команде, оставался один выход: политотдел.
И я направился к полковнику Азимову.
В то время - сейчас в это трудно поверить - партийный руководитель обязан был принять посетителя в тот же день, когда тот к нему обратился. Хоть поздним вечером, но принять.
Мне повезло: полковник принял меня днем. Проблему свою я представил как "унижение национального достоинства".
Услышав подобное, полковник обрадовался: подобных дел (о, далекое время!) у него никогда не было. Я объяснил, что уставы разрешают носить усы лицам кавказской национальности.
- Но они у тебя не очень кавказские, - пошутил полковник.
А я обиделся:
- Вот и вы унижаете мое национальное достоинство.
Он замахал руками:
- Что ты! Что ты! Носи.
Через несколько часов Манасуев мне сообщил:
- Вышло распоряжение. Можешь носить усы.
На следующий день я их сбрил.
351. До подъема осталось два часа сорок пять минут
Однажды мы выскочили из общежития и забыли разбудить Маиса Шахгельдиева. Он опоздал на занятия.
- Я вам отомщу, - пригрозил он. - Всем.
И обещание сдержал. Когда он дежурил по общежитию, закричал посреди ночи:
- До подъема осталось четыре часа двадцать пять минут.
Сначала в него собирались кидать сапоги, но потом поняли: он прав, а мы виноваты.
И потом:
- До подъема осталось два часа сорок пять минут.
Приходилось терпеть.
352. Случай с гробом
К коменданту общежития, где жили иногородние слушатели и куда нас заселяли после очередного приказа о расселении по казармам, приехал из деревни отец и умер. Привезли гроб, поставили во дворике общежития. Вечером мои коллеги со старшего курса вынесли гроб на улицу и со скорбным видом продефилировали возле трамвайной остановки. Потом оставили гроб у входа в общежитие. А наутро у гроба не оказалось крышки, кто-то украл ее, скорее всего, на дрова.
Нужно было срочно покупать крышку. Скинулись, бросили жребий, кому ехать в похоронное бюро. Выпало мне и слушателю А. Гольдину. В похоронном бюро грустный дядя нам сказал, что он работает здесь уже тридцать пять лет, но никогда еще крышек без гробов не продавал, и предложил купить крышку вместе с гробом. Пришлось покупать и гроб. Двоим дотащить тяжелейший гроб до общежития было трудно, а денег на машину у нас не было. Мы вызвали из общежития четырех ребят и промаршировали через пол-Москвы с гробом на вытянутых руках. Останавливались трамваи, склоняли голову прохожие.
- Вы все пойдете на гауптвахту, - метал громы и молнии генерал.
Но вся прелесть армии заключается в мудром правиле: все, что не запрещено уставом, можно. А ни в одном уставе запрещения носить пустые гробы на вытянутых руках нет.
353. Пощечина полковнику
Молодая особа решительно подошла к полковнику и влепила ему пощечину. Строй замер.
Я ее узнал: местная, с ней встречался мой товарищ Лева Джиндоян. Мы всем курсом приехали на практику в Дзержинск, посещали химические заводы, время проводили с местными девчонками.
Девица спокойно удалилась. Полковник сначала замер, потом скомандовал:
- Вольно. Разойдись.
Мы разошлись. Ко Льву не подходили, делали вид, что девицу не узнали.
К удивлению, никакого дознания не проводилось. Дело замяли. Позже я спросил у Льва, в чем дело. Он развел руками:
- Сам не помню, что наболтал спьяну. Честное слово.
Я ему поверил.
Потом как-то при разговоре с генералом, уже в Москве, вспомнили эту историю. Кто-то сказал:
- Раньше офицеры из-за пощечины от женщины при строе стрелялись.
- На наших блядей полковников не напасешься, - мудро изрек генерал.
354. Грязные сапоги после леса
- Выйти из строя.
Полковник называл фамилии. Мы выходили. Вышел и я. Накануне мы были в лесу с местными девицами. Дело было в Дзержинске во время заводской практики. Вернулись в гостиницу около пяти утра.
Полковник называл только тех, кто ночью гулял. Неужели кто-то заложил? Такого у нас никогда не было.
Я посмотрел на полковника и вместо суровой физиономии увидел веселую улыбку. Посмотрел на оставшихся ребят. Все смеялись и смотрели на наши ноги. Я тоже посмотрел и все понял. Сапоги у нас были белого цвета, очевидно, мы в лесу залезли в какую-то грязь.
- Вас нельзя посылать в разведку, - сухо констатировал полковник.