403. Пирожки с лапшой
К студентам в те годы относились хорошо.
Помню, однажды мы с Борей Ершовым ехали в электричке. Вошла продавщица с пирожками.
- Пирожки с капустой, с мясом, с яйцами, с повидлом…
Пирожков нам хотелось, но денег не было. Чтобы сохранить лицо, я спросил:
- А пирожки с лапшой у вас есть?
Она строго посмотрела на нас:
- Студенты?
- Студенты, - дружно ответили мы.
Она протянула каждому по два пирожка:
- Это пирожки с лапшой. Бесплатно.
И каждый из нас получил по пирожку с мясом и с повидлом. Мы поблагодарили добрую продавщицу и принялись за пирожки.
404. О лечении гайморита
Однажды в перерыве между лекциями мой однокурсник Володя Ямцов сказал мне:
- Прогресс медицины очевиден. Мне от гайморита дали свечи.
Я очень удивился. Подошли другие студенты, он показал им коробку со свечами, которые ему накануне дали в аптеке. Общими усилиями мы определили, что в аптеке он, скорее всего, ошибся и вместо лекарства от гайморита попросил лекарство от геморроя.
- Я уже вставил себе три свечи, - жаловался он мне потом. - А у меня даже нет геморроя.
Я его утешил:
- Теперь и не будет.
405. Мат как поэзия
Осенью нас, студентов, обычно отправляли на картошку. Но однажды почему-то вместо картошки нас послали на стройку дома. Ребята укрепляли балконы, а девчонки собирали мусор. Потом я часто проезжал мимо этого дома и с тревогой смотрел на балконы, ибо, по моему разумению, мы их так укрепляли, что долго продержаться они не могли. Тем не менее, через двадцать лет балконы стояли.
Местные рабочие относились к ребятам хорошо, а вот у девчонок были проблемы. Их очень донимала бригадирша. Взаимопонимания не было никакого. И пришла ко мне делегация. Вежливая скромница Таня Фремель попросила:
- Поговори с ней на ее языке.
На химфак я поступил после армии и сохранил мастерство красноречиво изъясняться на "строевом" языке. На целине мне пришлось пару раз воспользоваться своим мастерством. Девчонки это знали и прощали.
Я подошел к бригадирше и спокойно выложил фразу на две минуты, где, кроме нецензурных слов с разными суффиксами и в разных формах, ничего не было.
После этого картина изменилась. Бригадирша стала лучше относиться к девчонкам. Она им говорила:
- Вы, конечно, тьфу. Но ваш приятель!
А Таня Фремель потом призналась:
- Это было ужасно. Просто ужасно. Но ты знаешь, звучало, как поэзия.
406. Ада и вальяжный дядя
На факультете мы играли в веселую игру. Становились в круг, сжимали ладони и по команде выбрасывали пальцы. Потом, начиная с ведущего, считали, на кого попадет полученное число. На кого это число попадало, тот и считался проигравшим.
Кто десять раз проигрывал, должен был сделать что-нибудь смешное: показать язык прохожему, сходить в деканат и попросить разрешения сдать экзамен по китайскому языку, съездить на электричке в Загорск. Однажды проигравший должен был попросить у прохожего три рубля. Проиграла Ада Мерзлова, привлекательная, всегда веселая девчонка, а прохожим оказался вальяжный дядя лет сорока. На вопрос Ады, не одолжит ли он ей три рубля, тот выразил готовность одолжить десятку. Ада спешно ретировалась.
407. Конкурс
Однажды мы решили играть не до дести, а до ста, и проигравший должен был записаться на конкурс певцов в Мосэстраду. Придумала это как раз Ада Мерзлова.
Играли мы почти неделю, и проигравшим оказался Саша Фармаковский, скромный худенький мальчик в очках, как позже выяснилось, абсолютно лишенный музыкального слуха.
Он записался на прослушивание. Ему сказали, что он должен подготовить две песни и явиться в положенное время в театр "Эрмитаж".
Мы всей группой явились в театр загодя, уселись на балкон и стали ждать. Наконец на сцену вошла комиссия. Мы обалдели: Утесов, Бернес, Шульженко, Лундстрем - все звезды советской эстрады. В качестве аккомпаниатора у рояля сидел мой приятель Боря Рычков, будущий автор шлягера "Все могут короли". За отдельным столом разместились ребята из лундстремовского ансамбля, со многими из которых я был знаком.
Сначала прослушали двух вполне приличных певиц и наконец:
- Соискатель Фармаковский Александр.
Испуганный Саша, еще более тщедушный, чем обычно, в казавшихся совсем огромными очках нетвердым шагом вышел на сцену.
- Сколько песен будете петь? - спросила дама-ведущая.
- Одну.
- Вы имеете право на две песни.
Но Саша был суров:
- Одну.
- У вас свой аккомпаниатор?
- Нет.
- Что за песню вы хотите спеть?
- "Тишина".
Была тогда такая песня Е. Колмановского.
- Отлично. Борис (это Рычкову), помоги.
Борис кивнул головой. И Саша запел.
Первые строчки Саша проскакивал быстро, Борис еле успевал его нагонять:
Ночью мне покоя не дает
Горькая моя вина.
Ночью за окном звенит, поет…
Но зато последнее слово "тишина" он пел медленно, тягуче и с явным облегчением.
Было очень смешно, и если члены комиссии, люди привычные и в таких делах закаленные, сидели как каменные истуканы, то мы от смеха удержаться не могли и поодиночке выбежали из театра.
Через пять минут вышел Саша, красный, но счастливый: аутодафе закончилось.
Мы сразу же повели его в ресторан.
Минут через десять в ресторан ввалились лундстремовские музыканты: Жора Гаранян, Леша Зубов, Костя Бахолдин, Боря Рычков, Саша Гареткин и еще кто-то. Когда я им объяснил, что парень пел, потому как проиграл пари, они были потрясены, подошли к нему, поздравляли.
Мы заказали еще пару бутылок коньяка, и Сашу приняли в почетные члены ансамбля.
Прошло очень много лет. Недавно я прочел, что студенты МАИ жалуются на преподавательницу химии Ариадну Фармаковскую (это та Ада Мерзлова, которая просила три рубля у прохожего и придумала участие в конкурсе). Они называют ее злющей и напрочь лишенной чувства юмора.
Знали бы они!
408. Моцарт без Сальери
Студент нашего курса Алеша Прокофьев как-то слишком патетически высказался о Моцарте, мы его не поняли, и он осудил нас за непонимание классической музыки. Но с тех пор, о чем бы он ни говорил, мы его всегда останавливали:
- Ну что твой Моцарт!
Сначала он удивлялся, потом злился. Наконец привык.
Однажды я видел, как он ставил опыт и у него что-то не получалось. Потом он что-то долил, вероятно, получилось, и он радостно вскочил:
- Вот вам и Моцарт. Вот вам и Моцарт! И еще какой Моцарт!
409. Письма из центра
Как-то я решил подшутить над моим однокурсником Володей Хромоножкиным и попросил Леню Емельянова, работавшего тогда в отделе фельетонов "Московского комсомольца", регулярно высылать ему вырезки с фельетонами о жуликах и спекулянтах.
Через две недели ко мне обратился Володя:
- Хочу с тобой посоветоваться. Мне из центра приходят документы.
Я удивился:
- Из какого центра?
Адрес отправителя бандеролей начинался с "Центр-29". Володя не был москвичом и не знал, что это обычное название центрального района в Москве.
Я успокоил Володю и попросил Леню больше ничего ему не посылать. Бандероли прекратились, но это испугало Володю еще больше:
- Центр больше ничего не пишет.
- Ну и что? - удивился я.
- Боюсь, они скоро перейдут к делу.
- К какому?
- А вот этого я и не знаю. Но боюсь. Если бы знал, не боялся бы.
410. Все не как у людей
Первые числа сентября. Четвертый курс. На втором этаже химфака ко мне подлетела молодая красивая девушка и начала орать:
- Это ты, знаю, что это ты. Но тебе это с рук не сойдет. Ты еще пожалеешь.
Я ничего не мог понять. Она продолжала кричать, и я ее узнал. Это была Лена, моя соседка по дому, где я жил лет десять назад, младше меня года на три.
- Лена, объясни мне, в чем дело. Я ничего не понимаю.
- Не Лена, а Елена Борисовна, и обращайся ко мне на "вы", я преподаватель.
- Да хоть заведующая кафедрой. Что ты преподаешь?
- Английский.
Теперь все понятно: она преподает английский. Пока я мотался по академии и дошел до четвертого курса университета, она окончила школу и четыре года языкового факультета пединститута. Молодых преподавательниц иностранного языка всегда направляли на старшие курсы. На первых двух шли обычные занятия и сдавали экзамен, а на старших надо было только принимать тексты по специальности. Тексты, так называемые тысячи, мы выбирали сами. Семинаров не предусматривалось, только одно ознакомительное занятие в начале года, на которое мы никогда не ходили.
Елена не останавливалась:
- Ты не хотел вставать перед девчонкой. Ты всех подбил, чтобы они не приходили. Но я тебе покажу.
- Покажешь, - согласился я. - Но сначала садись и успокойся.
Она села и рассказала:
- Я сшила новое платье, утром ездила делать прическу. Большие деньги заплатила. Думала: приду, все встанут, и ты встанешь. Ты на меня раньше внимания не обращал, мелюзгой считал. А нам в школе про тебя все уши прожужжали, какой ты гениальный. И вот ты встанешь, а я замешкаюсь и не сразу разрешу вам сесть. Посмотрю на тебя, улыбнусь. А в перерыве подойду и скажу: "Ты можешь звать меня на "ты" и "Лена", когда мы вдвоем, но официально зови меня "Елена Борисовна".
Я разочаровал молодую преподавательницу:
- В университете есть веками установленные традиции. У нас не встают, когда входит преподаватель, даже если это президент Академии наук. Доцентов и преподавателей у нас зовут "товарищ доцент" и "товарищ преподаватель", а профессоров просто "профессор", без "товарищ". И к академикам мы обращаемся "профессор", а они к нам - "коллега". По имени и отечеству называть не принято. Аспирантов и молодых преподавателей, как правило, студенты зовут по имени и на "ты". У нас свободное посещение лекций и семинаров, кроме партийных дисциплин и военного дела. Если бы я знал, что у тебя первое занятие в жизни, я бы пригнал всю нашу группу.
Мы помирились.
- Пошли обедать, - предложил я.
Лена обрадовалась:
- Пойдем. Я преподаватель и проведу тебя в профессорско-преподавательскую столовую.
И снова мне пришлось ее разочаровать. В эту столовую мог зайти любой студент.
- А у нас в институте студентам запрещено ходить в преподавательскую столовую, - гордо заявила она, когда мы сели за стол. - У вас в университете все не как у людей.
411. Лишний экзамен
Имея близкую знакомую - преподавательницу английского языка, я за весь четвертый курс не перевел ни единой строки. И поплатился.
Елену отпустили в отпуск в начале мае, и она, как и все молодые преподаватели, должна была вернуться в августе, чтобы принимать вступительные экзамены. Она отправилась в Сочи, и я проводил ее на вокзал. А на следующий день сообразил, что она забыла поставить мне зачет в зачетку. Искать ее в Сочи было бессмысленно: поехала она туда дикарем. Я наделся, что она вспомнит и позвонит мне. Но она не звонила, а ждать было некогда. До сессии оставалось десять дней, без зачета меня могли не допустить к сессии. Подготовить за несколько дней несколько десятков страниц на совершенно забытом английском было выше моих возможностей.
Оставался один выход - сдать французский. Я ринулся на кафедру французского языка, поговорил по-французски с завкафедрой, она согласилась принять у меня необходимые страницы. Я было обрадовался, но на следующий день она мне сообщила, что не имеет права принимать у меня зачет, ибо у меня не сдан экзамен по языку.
И мне пришлось сдавать экзамен. Экзамен я сдал, тысячи тоже, но на Елену обиделся.
В сентябре я узнал, что она уехала в командировку на два месяца, и решил за это время назло ей сдать разом все страницы. И начал готовиться. Когда четверть всех тысяч была готова, я явился на кафедру. Там мне объяснили, что мой преподаватель в командировке. Я настаивал. Мне разрешили сдать тексты другой преподавательнице и назначили день.
Когда я явился, меня обрадовали:
- Ваша преподавательница вернулась и ждет вас в такой-то аудитории.
Мне ничего не оставалось делать, и я пошел в эту аудиторию.
- Ты что, рехнулся? Мне сказали, что ты хочешь сдать тысячи этой стерве! - встретила меня Елена.
Я сказал, что именно так я и хочу поступить. Она еще раз спросила, не рехнулся ли я, на что я вежливо попросил:
- Елена Борисовна, разрешите начать перевод.
Елена была категорична:
- Не разрешу, пока не объяснишь, что случилось.
Пришлось все рассказать. И Елена начала сокрушаться:
- Нам в школе только и говорили, какой ты умный. А что вышло на поверку? Пошли в деканат.
И по дороге объяснила:
- Плевать я хотела на твою зачетку. Я поставила зачет в ведомость. И именно по этому зачету, а не по твоему французскому, тебя допустили к экзамену.
Мы подняли в деканате ведомости. Оказалось, что она права.
Выйдя из деканата, она сообщила новость:
- Я вышла замуж за пилота "Аэрофлота" и перехожу на работу в "Аэрофлот". В университет пришла всего на неделю. Знаешь, зачем?
И сама ответила:
- Чтобы принять у тебя зачет за целый год.
На сей раз поставить зачет в зачетку она не забыла.
412. Легендарные истории
В университете любили рассказы про академиков прошлого. Самой любимой была история про астронома начала века легендарного Федора Александровича Бредихина. Он на экзаменах спрашивал у студентов, кто хочет тройку. К нему подходили студенты, и он ставил тройки. Потом спрашивал, кто хочет четверку. "Хочу, говорил, оставить время побеседовать с господами, которые считают, что все знают". Когда получившие четверку уходили, он обращался к оставшимся: "Видать, вы все знаете, раз не боитесь. Поставлю вам пятерки". Он утверждал, что так он никогда не ошибается. Ему, правда, объяснили, что по законам университета он обязан задать три вопроса. И он начал задавать: какой размер обуви носите, когда постригались в последний раз и так далее.
413. Девочки и голые мальчики
На четвертом курсе перед сдачей экзамена на офицера запаса мы должны были пройти военно-медицинскую комиссию. Для меня это было рутинным мероприятием, в армии мы часто проходили через полный медицинский осмотр.
А вот первую такую комиссию в школе для получения воинского билета я запомнил.
Тогда за месяц до выпускных экзаменов мы, ученики десятого класса мужской средней школы, должны были предстать голыми перед комиссией. Мы знали, что работают две комиссии: в одной санитарки и медсестры - пожилые женщины, а в другой - молодые девчонки. Мне было все равно, потому как с детства, уж не знаю почему, своего тела я не стеснялся. Но были и другие, ужасно стыдливые. И попали мы на комиссию с молодыми девчонками.
Первым пошли я и мой приятель Волик Лазарев, так же спокойно воспринявший присутствие молодых девчонок.
Процедура проходила в зале дома культуры имени С. П. Горбунова. Врачи и медсестры сидели в зрительном зале, освобожденном от кресел, а сама комиссия располагалась под сценой на месте первых рядов.
Мы с Воликом разделись, нам дали ведомость, и мы начали шествие по врачам и сестрам. Нас осматривали и ставили в ведомости отметку. Последний доктор сказал:
- Теперь идите на комиссию.
Но, вместо того чтобы подойти к комиссии, мы, шутки ради, залезли на сцену и замерли в стойке "смирно". На нас обратили внимание и врачи, и медсестры. Девчонки захихикали, было действительно смешно: два голых дурака стоят на сцене по команде "смирно".
И в это время в дверь просунули головы мои товарищи, которые хотели посмотреть, как все происходит. Увиденное повергло их в ужас. Мы с Воликом стоим голые на сцене, а девицы над нами смеются.
Ребята хотели уйти с комиссии, но их не отпустили. Начальство наорало на девчонок, и те обещали больше не смеяться. А нас не ругали.
414. Голый марш
Студенты четвертого курса химфака МГУ должны были проходить военно-медицинскую комиссию для аттестации на офицерское звание. Офицеры - не солдаты, и комиссию можно было проходить в трусах.
Я был первым по алфавиту и, шутки ради, спросил у майора:
- Можно, я без трусов? Хочу, чтобы посмотрели…
Майор согласился. Я снял трусы, вышел в предбанник и сказал ребятам:
- Сегодня новые требования. Без трусов.
После комиссии майор сказал ребятам:
- Ну и удивили вы моих девочек. Все без трусов. Они так смущались.
Разумеется, раздался вопль возмущения, но майор добавил:
- К большому счастью для одного студента, мы смогли определить начало болезни.
Меня простили.