Пятница
1.
Тяжёлая, обитая сияющей бронзой дверь неохотно приоткрылась и табличка "Служебный вход" сразу потеряла свою магическую неприступность.
- Вам кого? - спросил швейцар, величественный, в седых бакенбардах и пижамной полосатой куртке.
- Либердей Гордеича, - буркнул Тихонов. Швейцар не понял, но переспрашивать не стал и указал рукой на лестницу. Тихонов поднялся на второй этаж и среди длинного ряда безымянных дверей быстро отыскал ту, на которой было написано: "Инспектор по кадрам". Заперто. Тихонов ещё раз дёрнул ручку. По коридору шла женщина с ведром и щёткой.
- Чего дёргать-то? Ведь заперто! Марианна Ивановна пошла за пирожками. Будет скоро. Ты сядь, подожди.
- Слушаюсь. Сяду, подожду.
Тихонов уселся на красный бархатный диванчик и стал рассматривать развешанные на стене фотографии актёров в разных ролях. Прямо напротив висел хорошо сделанный портрет - "Заслуженный артист Кабардино-Балкарской АССР К.М. Ставицкий в роли графа Люксембурга".
"Да ведь он же раньше тоже в этом театре работал", - вспомнил Тихонов. Ставицкий был в блестящем цилиндре, смокинге, с тростью и накинутом на одно плечо плащом. Красивый парень, ничего не скажешь. Потом подумал: "А всё-таки алиби у вас нет, гражданин Люксембург". Тихонов встал и пошёл вдоль стены, читая подписи под фотографиями. Ага, вот Букова… в роли Пепиты в оперетте Дунаевского "Вольный ветер". Букова была похожа на этикетку одеколона "Кармен" - с веером и завитой прядью на щеке. "Такие нам страсти бог послал", - покачал головой Стас. Почти в самом конце коридора он нашёл портрет Панковой - Элизы Дулитл в оперетте "Моя прекрасная леди". Здесь Элиза уже не оборванка - она леди, элегантная, стройная, с очень умным лицом. Ну-ну.
Дверь в конце коридора вела на крутую железную лестницу. Стас спустился по ней и неожиданно оказался за кулисами. Здесь было полутемно. Причудливыми волнами застыли складки занавесов и кулис, чернел провал оркестровой ямы, зыбь партера уходила в глубину зала, где очень далеко ночными бакенами краснели буквы "Выход". Рабочий, возившийся где-то наверху, над сценой, кричал: "Электрики! Электрики, черти, луну снимайте!" И голос его булыжником катался в пустой бочке зрительного зала.
"Смешно, что мы часто не только не задумываемся над сущностью явлений вокруг пас, но даже не подозреваем о существовании у них какой-то оборотной стороны, - подумал Стас. - Нас чётко держит в русле привычных представлений изначальная заданность событий и людей. В театре всегда должен быть праздник, на космодроме бывают только запуски, актёр обязан всегда быть благородным и прекрасным. Причём заложено это так глубоко, что обычно и в голову не приходит спросить: "Почему?" Это аксиома, как точка, - обязательно пересечение двух прямых. Хорошо бы запретить аксиомы. Их придумали наверняка о-очень умные люди. Аксиомы мешают заглядывать за установленный ими предел…"
Стас тряхнул головой и поднялся обратно по лестнице. Дверь - "Инспектор по кадрам" - была приоткрыта.
Стас представился пожилой женщине, сидевшей за старинным письменным столом.
- Мне нужно посмотреть несколько личных дел…
- Творческих? - деловито спросила инспектор.
- Как? - не понял Тихонов.
- Ну, служащих или артистов?
- Артистов.
- А в чём дело? Кто-нибудь проштрафился?
- Да нет, что вы! - засмеялся Стас. - Просто в силу профессиональной любознательности.
- А чьё именно дело вам требуется?
- Видите ли, я бы хотел посмотреть несколько…
- Ясно, ясно, - догадалась Марианна Ивановна. - Вот шкаф с личными делами, кто вам нужен - ищите сами. Секретничаете всё!
Тихонов сказал:
- Вы не обижайтесь, пожалуйста. Ведь у нас, в уголовном розыске, специфика: спросим иногда про Петрова, и уже готова версия: то ли у Петрова что-то украли, то ли он у кого-то украл. В общем, в какой-то краже Петров замешан…
Кадровичка засмеялась:
- Да ладно уж, я эту шутку ещё в двадцатом году от артиста Александра Вишневского слышала. Трудитесь…
Тихонов взял несколько личных дел.
Букова Елена Николаевна. Анкета: тридцать два года. Образование - высшее. Копия диплома. Характеристика в девять строчек. Автобиография. Тоже несколько строчек: родилась, училась, поступила… Копии приказов: зачислить в театр, предоставить отпуск, объявить благодарность. Присвоить вторую категорию. Заявление об отпуске, ещё одно. "Ей богу, - подумал Тихонов, - у швейной машинки паспорт и то разговорчивей: что она умеет делать, чего нет; когда хорошо работает, когда плохо; кому на неё жаловаться…" Тихонов вздохнул и вернулся к автобиографии. Чёткий, почти каллиграфический почерк. "Выработанный", - вспомнил Тихонов термин экспертов-почерковедов. Не спеша, наверное, писала, выводила. А вот прошлогоднее заявление об отпуске. Здесь Букова явно спешила - зачёркивала, некоторые слова не дописывала. Всё равно, строчки круглые, гладкие, как на школьной доске. Да, не густо.
Тихонов открыл тоненькую папку с надписью "Панкова З.Ф.". Так, Зинаида Фёдоровна, тридцати одного года, автобиография: школа, театральная студия, эстрада, театр. Присвоена вторая категория. Вот и всё. Взысканий нет. Благодарность - "За творческие успехи" - ко дню Восьмого марта. Отпуск, ещё отпуск, трудовая книжка. Всё. Ближайшая подруга Буковой. Задушевная. Ставицкий говорил, что Панкова принимала очень близко к сердцу его разрыв с женой. В автобиографии, конечно, об этом ничего нет. И не может быть. Почерк какой корявый. Двоечницей, наверное, в школе была. Не то "К", не то "Н" - не разберёшь, одинаково пишет. Постой, постой. Эти буквы кто-то ещё пишет так же. "Н" похоже на "К", и "К" похоже на "Н".
Тихонов отложил папочку, полистал "для дела" ещё несколько. Потом спросил:
- Скажите, пожалуйста, в какое время приходит в театр Панкова?
- Видите ли, Панковой сейчас нет в Москве. В Ленинграде у неё старушка мать. Недавно она серьёзно заболела, и Панковой предоставили отпуск за свой счёт. Завтра она должна выйти на работу.
- А когда она уехала?
- В понедельник вечером или во вторник утром. Я точно не знаю. Зине неожиданно сообщили о болезни матери, и она договорилась об отпуске с режиссёром Колосковым по телефону.
- Ясно. Автобиографию Панковой и её заявление я, с вашего разрешения, возьму…
- Тут, видимо, какое-то недоразумение. - Колосков, коротко стриженный молодой человек, нервничал. - Зины с понедельника нет в Москве, она уехала к больной матери.
Стас быстро просчитал в обратном порядке: четверг - раз, среда - два, вторник - три. Аксёнова погибла в понедельник. Спросил:
- А как это произошло?
- Часов в десять вечера она позвонила мне домой, была очень взволнована. Сказала, что с матерью плохо и она немедленно выезжает и Ленинград. Зина просила оформить ей отпуск до пятницы.
- Значит…
- …завтра она обязательно должна быть к двенадцати часам, у нас крайне ответственная репетиция.
Прямо из театра Тихонов поехал к Панковой домой, в Кривоколенный переулок. Дверь открыл представительный мужчина в сапогах и галифе.
- Зинаида Фёдоровна? Она в отъезде, - сказал он задумчиво. - Да вы заходите. Знакомый ей будете?
- В общем-то знакомый. А она давно уехала? - спросил Тихонов.
- Порядочно. Дня три-четыре, значит.
- Три-четыре?
- Да я вам точно скажу. В воскресенье, значит, я ей сказал, чтобы она жировку за свет и газ рассчитала - её очередь. Она говорит: "Ладно, Павел Кузьмич, к вечеру сделаю". Смотрю - вечером её нет. Известное дело - артисты! А в понедельник сидим, телевизор смотрим, слышу - дверь у неё хлопнула. Я сразу к ней в комнату, а она сидит на диване, чемодан пакует. Я, значит, ей: "Ты что, Зин, уезжаешь? А жировка?" Она говорит, закрутилась, мол, с делами, забыла, говорит, жировку вывесить. И даёт её мне. А сама уехала, на гастроли что ли, в субботу обещала вернуться.
- Что же она, прямо так в полночь и укатила? - вежливо удивился Тихонов.
- Да нет, часов одиннадцать было, аккурат телевизор кончился, как я к себе зашёл.
- Ну, спасибо, папаша, - сказал Стас, глядя через его плечо на листок с расчётом за свет и газ, пришпиленный к кухонной двери. Теперь окончательно ясно, откуда эти корявые, совпадающие "Н" и "К". - Водички нельзя попить?
- Это пожалуйста, воды у нас вдоволь, вон из крана третий день течёт, а слесарям плевать… - Сосед, бормоча, пошёл на кухню. Стас протянул руку, отцепил от двери счёт, опустил его в карман. "Состава преступления нет, - подумал он. - За малозначительностью кражи и отсутствием вредных последствий".
Пить совершенно не хотелось, но Тихонов цедил воду, невкусную, с запахом железа, леденящую зубы.
2.
На сей раз замок открылся сразу и это обрадовало Тихонова - замёрзли руки и проделывать фокусы с ключом ужасно не хотелось. "За это я сейчас вызову наконец слесаря", - злорадно подумал Стас. Дуя на пальцы, он набрал номер комендантского отдела, но там никто не снимал трубку. Стас посмотрел на часы - обед. Замок в этот день починить было не суждено.
Тихонов уселся за стол, с удовольствием вытянул длинные ноги, снял телефонную трубку, набрал номер, подождал.
- Алло? Савельев? Ты чего не звонишь? Я? Давно пришёл. Минут десять. Ну, ладно, ладно. Ты Демидову фото Ставицкого показывал? Не опознаёт? Значит, правильно. А чего мне не веселиться? У меня, мой друг, свои тайные радости. Теперь, старик, вся надежда на пассажира. Значит, в шесть ты, как из пушки, готов и ждёшь моего звонка.
Потом достал из сейфа расчерченный на квадраты лист и стал аккуратно, с явным удовольствием густо заштриховывать клетку, в которой было написано "К.М. Ставицкий". Закончив, долго рассматривал лист, любуясь своей работой. Сложил его, спрятал в сейф, щёлкнул замком, надолго задумался…
3.
В Ленинградский уголовный розыск
ТЕЛЕФОНОГРАММА
18 февраля 196* г. 14 час. 25 мин. Исх. № 171ф
…По указанному адресу прошу срочно проверить факт болезни гр-ки Панковой Екатерины Сергеевны и пребывания у неё дочери - Панковой Зинаиды Фёдоровны. О результатах сообщите немедленно по телефону 99-84.
Передал - Тихонов
Принял - Петровцев
4.
Перед вечером пришла Трифонова, эксперт-трассолог из НТО.
- Нечем мне вас порадовать, Станислав Павлович. Очень уж трудную задачу вы мне задали.
- Простые я сам решаю, - усмехнулся Стас.
- Видите ли, Станислав Павлович, в подобных случаях ткань - очень плохой следовоспринимающий объект. Лишь в самых редких случаях она фиксирует форму орудия, которое на него воздействовало. Поэтому уже сейчас ясно, что по поводу повреждений на пальто и платье потерпевшей мы вам никакого заключения не дадим.
Трифонова сняла очки и задумалась. Потом вздохнула и продолжала:
- Что касается кофты, то тут особый разговор. Вы, конечно, знаете, что такое негативный след?
Тихонов хмыкнул что-то не очень определённое.
- Грубо говоря, это появление следа, которого не должно быть. И вот мне кажется, что на кофте есть такой след…
- Не понял, - честно признался Тихонов.
- Объясню, - терпеливо сказала Трифонова. - Вы мне вчера изложили механизм нападения, как вы его себе представляете и каким он выглядит по материалам дела. Кофта, которую вы мне передали для исследования, сделана из синтетической широковолокнистой шерсти методом крупной вязки. В этой кофте есть отверстие от оружия нападавшего. Я провела эксперимент: шилами круглой и трёхгранной формы я во многих местах прокалывала кофту…
У Стаса захватило дыхание.
- …и ни в едином случае отверстия в ткани кофты не оставалось. Это подтвердило моё предположение о том, что ткань подобного типа оказывает лишь косвенное, так сказать, побочное сопротивление острию оружия. Она пропускает его между отдельными нитями, проскальзывающими вдоль иглы шила…
- Но этого не может быть, - растерянно сказал Стас.
- Давайте поднимемся к нам в лабораторию, и я вам всё покажу, - тихо сказала Трифонова.
Стас взглянул на часы. Без пяти шесть. Он снял трубку телефона, набрал номер:
- Савельев? Я задерживаюсь. Бери кого-нибудь и поезжай на автобусную остановку к "Байкалу". Жди не меньше часа. Я буду всё время на месте.
Они поднялись на шестой этаж, прошли длинным коридором, заставленным какими-то громоздкими станками, приспособлениями, ящиками. В одном из простенков стояли изрядно помятый капот "Волги" и переднее крыло с разбитой фарой. Трассологическая лаборатория помещалась в двух маленьких комнатах. Весь угол первой комнаты занимало огромное сложное сооружение. Оно было похоже одновременно на весы с товарной станции, токарный станок и телескоп.
На полу вдоль стен были расставлены разные, вроде обычные вещи, являющиеся для кого-то страшными вещественными доказательствами: гипсовые следы чьих-то ног, сапог с чётким отпечатком автомобильного протектора по голенищу; выпиленный из двери замок с явными следами взлома и рядом с ним ржавый, изогнутый в конце ломик; жаровня с торчащими из неё шампурами.
"Чего только не стекается сюда со всего города, - подумал Стас. - Здорово похоже на лавку "Старьё - берём!" Хотя, если вдуматься, понятие старья весьма относительно - сегодняшнее старьё завтра неожиданно становится антикварной ценностью".
Стас улыбнулся и сказал:
- Вы знаете, Анна Сергеевна, я вот оглядел вашу контору и вспомнил, как давным-давно, когда я ещё был мальчишкой, в нашем доме жил дворник - татарин Баба-хан. И рассказывал он нам, пацанам, сказки, которые слушали мы, естественно, с восторгом. Несмотря на то что мужчин он обязательно называл "она", а женщин - "он". Помню, была у него сказка о том, как обидел багдадский халиф своего судью за справедливость его решений. Закинул судья от досады их багдадский УПК в реку и открыл на базаре лавку старья, да не простую, а волшебную. Ходил он по богатым домам, и, если покупал в них вещь, добытую злом и насилием, превращалось всё остальное в этом доме в хлам и рухлядь. А сама вещь стояла в лавке, пока не приходил настоящий хозяин, и, если он был добрый человек, волшебник превращал вещь в новую и возвращал её ему. Вот вы, Анна Сергеевна, и есть тот самый багдадский волшебник.
- Да ну вас, Станислав Павлович. Вы всегда что-нибудь придумаете. - Трифоновой было под пятьдесят, но смущалась и краснела она, как девочка.
- Ну хорошо, - засмеялся Стас. - Вернёмся к нашим баранам.
- Для начала давайте повторим эксперимент, Станислав Палыч, - сказала Трифонова.
Много раз, во всех направлениях, они прокалывали ткань кофты разными шилами и тут же внимательно рассматривали её. Результат во всех случаях был один и тот же: от ударов не оставалось никаких следов, остриё шила беспрепятственно проскальзывало сквозь пушистые волокна.
- Да-а, что-то тут не то, - растерянно пробормотал Тихонов. - Но как же с отверстием?..
- Вот сейчас мы его рассмотрим под микроскопом, - сказала Трифонова и положила кофту на предметный столик прибора. - Поглядите, нити петли в том месте, где находится отверстие, обрезаны ровно, как бритвой. А вот экспериментальный участок, смотрите внимательно, я ввожу шило…
Между рядами нитей, напоминавших - под сильным увеличением - ровные линии брёвен в плотах, Тихонов увидел огромный металлический стержень с зазубренным концом. Конец стержня спокойно раздвинул два соседних "бревна", и они, изогнувшись, легко скользнули по нему.
- И вот петля, которую я для пробы разрезала ножом, - сказала Анна Сергеевна, и Тихонов увидел новый участок ткани, где несколько "брёвен" были разрезаны пополам. В местах среза торчали лохматые разной длины волокна, а некоторые из них, оставшиеся целыми, мягкими мостками соединяли разрезанные нити.
- Теперь вам понятно? - спросила Трифонова.
- Теперь мне понятно, что ничего не понятно, - сказал Стас. - А может быть, это не шило вовсе, а острая узкая отвёртка?..
- Это ближе к тому, что мы видим, - задумалась Трифонова. - Но нам ведь нужен достоверный вывод, а не гипотеза. Так?
- Так, - отозвался Стас.
- Мы можем сделать вот что. Поскольку отгадка, возможно, таится в свойствах ткани, надо обратиться к специалистам. Давайте, пока не поздно, я съезжу в лабораторию профессора Роговина. Там большие знатоки искусственного волокна. Может быть, они нам всё разъяснят.
- Не поздно?
- А я, как чувствовала, договорилась с научным сотрудником лаборатории Левиным. Он меня будет ждать.
5.
В девять вечера пришёл Савельев.
- Ничего, - флегматично сказал он. - Я - на остановку, тут как раз и автобус демидовский подъехал. Переглянулись мы с шофёром и - гуд бай.
Савельев моргал рыжими ресницами.
- Посмотрел ещё несколько автобусов - и сюда. Ошибся шофёр, наверное.
- Это почему же?
- Потому что, уж если б тот парень здесь ездил, так ездил бы. А то - появился и исчез. Так не бывает.
- Логика железная, - засмеялся Стас. - Ну, ладно. Я буду домой собираться, да и ты иди отдохни. Завтра к десяти приезжай ко мне…
Его перебил звонок телефона. Савельев поглядел на телефон с опаской - какие ещё новости в десятом часу?
По отдельным репликам Тихонова и его уничтожающему взгляду Савельев понял, что новости имеют к нему самое непосредственное отношение.
- Пошли к Шарапову, - сказал Тихонов, положив трубку.
- Кто звонил-то? - спросил Савельев.
- А то ты не понял! - зло рявкнул Стас. Презрительно протянул: - "Так не… быва-а-ет"… Сейчас нам с тобой объяснят, как "бывает", теоретик!
Шарапов сидит, нахохлившись, на жёлтом пергаментном лице резко обозначились морщины. Он крепко сцепил пальцы, руки тяжело лежат на столе, и смотрит он куда-то вбок. Тихонов тоже уставился в пол.
- Да-а, дела… - говорит Шарапов. - Как же это ты, Тихонов?
Ответа он, видно, не ждёт, понимает, что отвечать тут нечего.
- Значит, говоришь, подъезжает Демидов к Самотёке, а впереди Гавриленки автобус?
- Гавриленки, - сумрачно подтверждает Стас. - У светофора перед строящейся эстакадой задержался.
- Ну и?..
- Ну и выскочил из этого автобуса Длинный, сел на один рейс раньше, наверное. Демидов его сразу узнал, а что поделаешь?
- А ты-то где же был?
Стас зло глянул на Савельева, сидевшего с невинным и даже чуть сонным видом на диване.
- Да вот, как на грех, закрутился тут с экспертами…
Савельеву стало неловко. Он тряхнул ярко-рыжим чубом:
- Я за ним выходил, товарищ подполковник. К демидовскому автобусу. Кто ж его знал, что он к Гавриленке сядет?
- А-а, - протянул Шарапов. - Значит, не сдержал он обещания-то?
- Какого обещания? - опешил Савельев.
- Ездить только рейсом двадцать тридцать семь…
Савельев покраснел тяжело, пятнами. Лучше уж помолчать. Стас что-то шептал себе под нос, загибал пальцы, потом вдруг сказал:
- Никуда он не денется. Сегодня не взяли - завтра возьмём… Раз он тут крутится…