- Это моя супруга, - с гордостью сказал Козак.
- Четвёртая? - съехидничал Стас.
- Практически, - замялся Козак.
- А теоретически? - как клещ привязался Стас.
- Видите ли, сложные житейские обстоятельства помешали нам с четвёртой оформить брак официально.
- Строгач или понижение? - сочувственно спросил Стас.
- Перебросили в сельское строительство на Львовщину, - вздохнул Козак.
- Там вы и познакомились со своей нынешней, пятой супругой?
- Да, её папа, мой тесть, начальник межрайонной конторы "Сельэлектро"…
Стас неожиданно вспомнил, что Львов не так уж далеко от Ровно, куда Таня ездила в командировку. "Пора начинать атаку", - подумал он.
- А её папа, ваш тесть, намного вас старше?
- На четыре года. А что?
- А то, что я хочу узнать, как вы провели вечер прошлого понедельника?
- Вечер? Прошлого понедельника? - споткнулся Козак.
- Да-да, уважаемый Лев Алексеевич, именно вечер прошлого понедельника. И подробнее.
Козак подумал.
- Часов в пять я уехал из гостиницы. Походил в городе по магазинам, потом поехал к друзьям, в гости.
Говорил он не спеша, и Стас почувствовал, что Козак думает над каждым словом.
- Когда вернулись в гостиницу?
- Было уже поздно, но время я не заметил.
- Сколько времени вы ходили по магазинам?
- Часов до восьми.
- В каких магазинах побывали, если не секрет?
- В Марьинском универмаге, в комиссионном магазине на Октябрьской улице, потом в комиссионке на Колхозной, ещё в нескольких… Вот жене сумку купил.
Тихонов взял у него из рук изящную чёрную сумку, повертел в руках, откинулся в кресле.
- Приятно поговорить с вами, Лев Алексеевич.
- Почему? - насторожился Козак.
- Потому что ваш рассказ напомнил мне один старый, но ужасно смешной анекдот. Разрешите его вам поведать?
- Сделайте одолжение, - растерянно развёл руками Козак.
- Вернулся один человек из отпуска и рассказывает друзьям: "Как только, говорит, я приехал в Кисловодск, так сразу же пошёл на море и искупался". "Позвольте, - говорят друзья, - ведь в Кисловодске же нет моря!" "Так вот, я не знал, что в Кисловодске нет моря, пошёл и искупался", - отвечает курортник. Правда, смешно?
- Смешно, - согласился Козак. - Но какое это имеет…
- Отношение? - спросил Стас, перехватив напряжённый взгляд Козака. - А такое: вы не знали, что по понедельникам промтоварные магазины в Москве закрыты, - пошли и купили сумку. Смешно?
Это был чистый гол. Козак даже бегать перестал. Он стоял посреди комнаты, нервно вытирая губы концом своего элегантного галстука. Тихонов невозмутимо крутил в руках сумку. Козак решил выкатить мяч в центр и начать игру сначала.
- Простите, я, видимо, перепутал. Да-да, я купил сумку во вторник.
- А к друзьям тоже во вторник ездили?
Козак замешкался на мгновение:
- Не-ет, в гостях я был в понедельник…
- Кто ваши друзья? Где они живут? - Стас достал записную книжку.
- Их фамилия Алёшины. Они живут на Юго-Западе.
- Телефон есть?
- Нет. Должны скоро установить.
- Когда вы приехали к ним и сколько там пробыли?
- Около шести. А уехал поздновато.
- Они, наверное, смогут подтвердить, что вы провели у них весь вечер?
Козак заёрзал. Он затянул узел галстука до отказа, потом растянул его совсем, отстегнул верхнюю пуговицу сорочки, снова подтянул узел.
- Вы сейчас помнёте свой прекрасный галстук, - спокойно сказал Тихонов. - Так как же насчёт Алёшиных?
- Я вам могу поклясться честью, что я провёл там весь вечер, но мне бы очень не хотелось, чтобы вы этот факт у них проверяли!
Тихонов удивлённо поднял брови:
- Это почему же?
- Вы же интеллигентный человек! Вы же понимаете, что всем всего не расскажешь. Вы же знаете, что ваш приход может быть неправильно истолкован. Представляете, как это звучит для простых людей, где-то немножко обывателей, - о друге дома расспрашивают из МУРа! Ведь это же не просто. Это же МУР! Это же звучит как!
- Гордо! - мрачно отрезал Тихонов. - Но доводы ваши я считаю неубедительными. Тем более что честному человеку нечего бояться, если официальное лицо наводит справки во имя закона. Поэтому нам придётся вместе поехать сегодня к Алёшиным.
- Но это же невозможно! - с отчаянием сказал Козак.
- Возможно. Очень возможно. Я вам это точно говорю, - отозвался Стас.
- Но дело в том, что Алёшина сейчас нет дома.
- То есть как? А где же он?
- В командировке, - упавшим голосом сказал Козак.
- А где же вы были тогда?..
- Я же говорю - в гостях у Алёшиных.
- Так-так-так, - забарабанил Тихонов пальцами по ручке кресла. - Вы уж формулируйте тогда точно - у Алёшиной, а не у Алёшиных.
- У Алёшиной, - покорно вздохнул Козак.
Тихонов задумался. Просто смех и грусть берут, когда подумаешь, с чем только не сталкиваемся на работе. Впрочем, это тоже объяснимо. Мы же ходим всегда, как пограничники, вдоль тонкой линии, разделяющей нормальное и извращённое. Но у пограничников - полосатые столбы, распаханная полоса, на ней остаются следы. А мы эти столбы ставим сами и полосу пашем на себе. Поэтому в разговоре нельзя поставить деликатную точку, нельзя на обыске тактично отвести взгляд от чужого белья, нельзя не видеть чужих пороков и слабостей. Как это трудно - иметь большие права, которые во сто раз тяжелей наших нелёгких обязанностей. Но иначе нельзя - мы ставим столбы между людьми и убийцами. Убийство - не абстрактная картина, здесь непонятного и недосказанного быть не может. И кто-то должен копаться в чужой грязи и крови, чтобы не было вообще грязи и пролитой крови.
Тихонов провёл ладонями по лицу, будто умывался, потом встал:
- И всё-таки, Лев Алексеевич, я должен вас огорчить: к Алёшиной нам сегодня придётся поехать.
- Но вы убедитесь, что всё это ерунда, и сами же потом будете смеяться.
- Может быть. Но, как говорит мои начальник, хорошо смеётся тот, кто смеётся без последствий.
Отворилась дверь, и в комнату вошёл высокий седой человек. Он подошёл к Тихонову, сказал звучным весёлым басом:
- Здравствуйте! Лагунов. - И крепким мужицким пожатием стиснул ему руку.
4.
- …Нет, дорогой мой, у вас архаические представления о нынешней периферии! - сочно захохотал Лагунов. Его лицо красно, крупные черты подвижны, небольшие седые усы вздыблены.
- Небоскрёбы у нас, на Орловщине, не строят, как на проспекте Калинина, скоростную химчистку налаживают второй год - это всё верно. Но вот вы, столичные жители, всегда немного кокетничаете с нами, провинциалами: "Ах, у нас такая спешка всегда, такой ритм жизни бешеный!" Так ритм - что? Уже давно нужны другие категории, другие определения. Я бы сказал, что надо нынешнюю жизнь мерять её наполнением, насыщенностью… Да и ребята у нас сейчас хорошие растут, грамотнее нас, глубже жизнь знать хотят. Мне тут как-то сын - семнадцать лет парню - говорит: "Папа, а где бы взять почитать Пруста?" Я ему - снисходительно так: "Вон в шкафу пятитомник стоит. Прочитай сначала "Фараона" - отличная вещь". Помолчал мой Алёха, потом говорит: "Папа, я Болеслава Пруса читал, я про Марселя Пруста спрашиваю". Бах! Я чуть от стыда не сгорел. А ведь мы их воспитывать должны. Вот мой сосед Брэдбери читает. Я посмотрел - сложно, конечно, но чертовски интересно…. Да, видать, чтобы кого-то воспитывать, надо самому учиться здорово!
- А вы как думали… - рассудительно сказал Тихонов.
Лагунов быстро повернулся к нему:
- Вам, молодой человек, хорошо. А вот мне где время взять? У меня вон была намечена целая программа, а я за всё время в Большой театр один раз вырвался. Как раз в тот день, когда здесь всё это случилось…
- Надо же… - равнодушно отозвался Тихонов.
- Конечно, скромничать не буду, на выставке Юона побывал, - сказал Лагунов, загибая пальцы. - Потом посмотрел музыкальное ревю… Но ведь раз в год?!
- А спектакль хороший был? - спросил Тихонов.
- Отличный. "Князя Игоря" давали. Великолепно всё это - в музыке такая мощь, что после спектакля чувствуешь себя причастившимся к великой силе духа. Я бы детей-школьников в обязательном порядке водил на эту оперу, - засмеялся Лагунов.
- Исполнители пожиже стали, - сказал Стас. - Кто Кончака-то поёт сейчас?
- М-м-м… этот… о, чёрт!.. ну… - Лагунов замялся, выжидательно посмотрел на Тихонова, но тот не сделал никаких попыток ему помочь.
Лагунов беспомощно развёл руками, и Тихонов наконец смилостивился:
- Огнивцев?
- Огнивцев? - повторил Лагунов. - Н-нет, фамилию забыл… Как же его?.. - И вдруг обрадованно закричал: - А-а! Сейчас я вам точно скажу - у меня же программка была!
Лагунов вынул из тумбочки добротный, уже потемневший бумажник из свиной кожи, вывалил из него на стол ворох бумажек и стал перебирать их толстыми сильными пальцами.
- Сувениры как-никак, - смущённо улыбнувшись, сказал он доверительно. - Ага, так. Это программа музыкального ревю… билет на выставку… так-так… билет в Большой… так, телеграмма - не то… ага, вот она, программка! Ведерников! Ведерников! - Он аккуратно сложил бумажки, бережно спрятал их в тумбочку и сообщил Стасу: - Конечно, хороший он певец, Ведерников, но кто Максима Дормидонтовича Михайлова слышал, тот может сказать, что был знаком с половецким ханом лично. - Лагунов провёл ладонью по усам. - И всё-таки здорово - получил большое удовольствие!
- Дмитрий Михайлович, а когда вы узнали про убийство? - спросил Тихонов.
- Да сразу же! Как пришёл я за ключом - времени уже около одиннадцати было, - мне горничная Ханя и рассказала. Минут за десять до этого тело увезли, а они все - горничные - в окна глазели.
- А в город вы уехали задолго до убийства?
- Так я ведь и не знаю, когда её убили-то. Мне потом рассказали, что в гостинице шум поднялся, когда её нашли - около девяти, что ли. А мы со Львом Алексеевичем в пять уехали.
- Лев Алексеевич-то куда направился?
- Видите ли, мы договорились ехать в половине шестого, но в пять ему позвонили, и он куда-то заторопился. А мне надо было жене письмо дописать, он не стал меня ждать и уехал. Минут через десять–пятнадцать поехал и я.
- Значит, вы запирали номер?
- Да, конечно.
- А кому из дежурных сдали ключ?
- Ну, дорогой, я этого уж не помню. Сами посудите - сколько их там. А вечером я взял ключ у Хани. Это я точно запомнил, потому что именно она рассказала мне про убийство.
- А когда приехал Козак?
- Затрудняюсь сказать. Но, наверняка, поздно. Я ещё, помню, дослушал последние известия по радио, потом почитал с часок и заснул.
Тихонов спросил:
- Вы не слышали, когда Козак вошёл?
- Слышал. Я проснулся на мгновение, он мне ещё сказал: "Тише, тише. Всё в порядке, свои". И я снова уснул.
- Он вам не показался взволнованным? - спросил Стас.
Лагунов захохотал:
- Знаете ли, спросонья да ещё в темноте определять нюансы душевного состояния я не берусь.
На журнальном столике у кровати Козака лежала книга - томик Брэдбери. Тихонов лениво перелистал книжку. На титульном листе - штамп: "В дар Народной библиотеке им. А.П. Чехова на добрую память о читательнице Суламифь Яковлевне Панкиной". Тихонов улыбнулся, хлопнул переплётом, встал:
- Ну, простите, Дмитрий Михайлович, за отнятое у вас время.
- Да что вы говорите! У меня и дела-то все закончены, билет домой заказан. Хочу успеть у себя ещё и на лося сходить - через две недели отстрел заканчивается.
- До свиданья.
- Всего хорошего. Если будете в наших местах, на Орловщине, - заезжайте. Я вас такой лосятинкой жареной угощу, пальчики оближете.
- Если будет возможность - с удовольствием. Спасибо. До встречи.
5.
В холле Савельев вёл душеспасительную беседу с томящимся Козаком. Увидев Тихонова, Козак привстал.
- Мы едем или вы, может быть, передумали?
- Одну минуту. - Стас подошёл к столу дежурной по этажу. - Скажите, пожалуйста, кто работал на вашем этаже в тот понедельник?
- Наша же смена. Мы дежурим сутки, а потом трое свободны. В понедельник как раз мы и работали.
- Кто из жильцов пятьдесят восьмого номера сдавал вечером ключи?
- Ей-богу, не помню. У меня же сорок номеров на этаже, да и прошло больше недели. Разве упомнишь?
- А когда они вернулись в гостиницу?
Дежурная подумала, помялась, покраснела:
- Знаете, я в тот день бельё сдавала, намаялась. Поэтому часов в десять прилегла вздремнуть немного - мне же всю ночь сидеть. А здесь Ханя осталась. Давайте её спросим.
- А кто это - Ханя?
- Горничная наша - Ханифя Гафурова.
- Давайте сюда вашу Ханифю.
Гафурова, быстроглазая моложавая женщина, сказала, что ключ забрал Лагунов. Он пришёл вскоре после того, как с пустыря уехали милицейские машины и "скорая помощь".
- Очень весёлая был, всё песню напевал, из театра пришёл.
- Кто весёлая?
- Лагунов. Всё пела, тихо, правда: "О дай-ка, дай-ка мне свободу".
- А Козак когда пришёл?
Ханифя задумалась, потом весело сказала:
- Задремал я, не слышал. Но шибко поздно было, я в три часа задремал.
- Не боитесь, что гостиницу из-под носа украдут?
- Не. У нас кража никогда не был.
- Удивительно, что не было, - хмуро сказал Тихонов. - А никто не приходил в этот день к жильцам в пятьдесят восьмой номер?
- Может быть, приходил. Не видел я, - сказала Ханифя. - У нас учёт сейчас - шибко дел много. Мы только в полночь смотрим, чтоб чужие в номерах не бывали.
- Спасибо, вы свободны, - сказал Стас и снял телефонную трубку. Набрал две цифры. - Абонированный "голубая звезда". Дайте телефон репертуарной части Большого театра. Есть, записываю. Отбой.
Набрал помер.
- Большой? Добрый день. Из милиции говорят. Сообщите, пожалуйста, какой спектакль шёл четырнадцатого числа на основной сцене. "Игорь"? Прекрасно. Заодно уж подскажите, кто пел партию Кончака? Ведерников? Хорошо. А замен не было? Нет? Когда оканчивается спектакль? Отлично. Всего доброго.
Повернулся к Савельеву:
- И к Лагунову больше вопросов не имеем. Ты, Савельев, поезжай домой, выспись как следует, завтра будешь нужен. А со Львом Алексеевичем мы сейчас предпримем одну прогулку…
В автобусе Стас позорно заснул. Он долго клевал носом, потихоньку наклонялся вперёд, вдруг резко встряхивался и откидывался назад. Потом голова его съехала набок и уютно легла на мягкий ондатровый воротник сидевшего рядом Козака. Козак сидел, не шелохнувшись, хотя ему было неудобно и тяжело. В автобусе было холодно и тихо, лишь завывал мотор, когда машина с разгона въезжала на обледенелую гору, да голос водителя, охрипленный динамиком, называл остановки. На Херсонской улице Козак осторожно постучал ладонью по колену Тихонова:
- Мы приехали, нам пора сходить.
- Да-да, войдите, - сказал Стас и проснулся. Он протёр глаза, чертыхнулся, спросил:
- Давно я уснул?
- От самого метро, почти сразу, - сказал Козак. - Ничего страшного, я вас понимаю, сам устаю на работе.
На Херсонской было темно, с близких деревьев ветер доносил запах хвои и сухого холода, гребешки сугробов вспурживало белым дымом. Тихонов зябко поёжился, взглянул на огоньки микрорайона, стоявшего в стороне от остановки, невольно рассердился:
- Давайте, ведите, - и пропустил Козака вперёд.
На заснеженной пустынной улице холодный ветерок с крупой, как в аэродинамической трубе, продувал насквозь, заныли щёки и пальцы. Тихонов засунул руки в подмышки и, сгорбившись, медленно шёл за бойко вышагивающим Козаком, лениво думал: "А я ведь даже не пощупал его слегка в автобусе - прекрасный будет номер, если он сейчас вынет "пушку" и вложит в меня пару полноценных свинцовых пломб. Ну и чёрт с ним. Можно было бы полежать хоть немного до "скорой помощи"".
Однако эта мысль добавила Стасу силёнок. Он выпрямился и быстрым шагом догнал Козака, взял его под руку и стал с интересом расспрашивать о перспективах сельского строительства на Львовщине. Лёгкими незаметными движениями ощупал карманы Козака. Потом улыбнулся и сказал:
- Лев Алексеевич, в какой-то степени я склонен верить в вашу непричастность к трагическому происшествию на пустыре…
Козак остановился, прижал руки к груди и сказал:
- Дорогой товарищ Тихонов! Я же говорил вам об этом с самого начала. Так зачем нам идти сейчас в этот дом - смущать покой и моральное состояние замечательной женщины. Давайте лучше вернёмся и выпьем по случаю благополучного разрешения всех вопросов бутылку коньяка!
Тихонов покачал головой:
- Нет. К Алёшиной мы пойдём всё равно. Но я заинтересован в вашей предельной искренности…
- Можете на неё рассчитывать, - снова приложил руку к сердцу Козак. Для этого он даже сдёрнул перчатку.
- Вот и расскажите мне подробно о том, как вы в понедельник уезжали из гостиницы.
- Мы договорились с Лагуновым часов в пять вместе выехать в город. Он сел писать письмо жене и писал очень долго, так что мне стало жарко, и я уехал. - Пар изо рта Козака вырывался чёткими круглыми клубочками.
- И всё? - спросил Тихонов.
- Вроде бы всё.
- Чтобы вызвать вас на полную откровенность, предложу небольшой психологический тест. Хотите, например, чтобы я подробно рассказал, что и в каком кармане у вас находится?
- Хочу, - нетвёрдым голосом сказал Козак.
- В левом боковом кармане пальто у вас лежит связка из семи или шести ключей. И спичечная коробка, в которой мало спичек. В правом кармане - папиросы "Три богатыря". В левом боковом кармане пиджака - дамская расчёска. В правом - перочинный нож с двенадцатью разными приспособлениями, изготовленный заводом "Красная заря", ценой пять сорок. Да, и ещё там лежит носовой платок. В левом внутреннем кармане пиджака у вас деньги, а в правом - портмоне. В портмоне - билет в купейный вагон скорого поезда Львов - Москва, счёт за десять дней проживания в гостинице, сильно почёрканный список разных вещей, командировочное удостоверение. Да, забыл совсем, квитанция на отправленную телеграмму. Там, где бумажник перегибается, отпорота подкладка и под ней - фотография Алёшиной. В отдельном карманчике - десять рублей целой купюрой.
- Пятнадцать: десять и пять, - совсем плохим голосом сказал Козак.
- Может быть, - кивнул Стас. - Ну, и, заканчивая наш опыт, могу сообщить, что в верхнем карманчике у вас лежит коричневая кожаная книжечка с тиснением: "Министерство сельского строительства УССР". Как, всё правильно?
- В бумажнике есть ещё записка в Госплан, - тихо сказал Козак. - Но откуда вам всё это известно?
Стас многозначительно ответил:
- Профессиональная тайна. За её разглашение я могу угодить под суд. Но если я вас убедил, что знаю о гражданине Козаке гораздо больше, чем он думал, и вы станете искреннее, то обещаю на обратном пути рассказать, как я это узнал. Так почему вы не дождались Лагунова? Какая вам звонила женщина? - сделал "накидку" Стас.
- Пуся. Пуся Алёшина.
- Ну-ну. И ещё: говорил ли вам Лагунов, что собирается в театр?