- Пожарищем интересовались, - пояснил Иван Иванович, входя в хату. - Не страшно было, когда скирда загорелась? Располыхается солома - горящие пучки на полкилометра кидает. Вот вспоминаю, у нас на Карповом Хуторе... Сам-то я из-под Благодатного...
Матрена Ивановна хорошо знала и Благодатное, и несуществующий ныне Карпов Хутор. Она закивала головой: мол, бывает всякое.
- Нашей-то скирде и загореться толком не дозволили, - начала она рассказ, видимо почувствовав к вошедшим невольное доверие: как же, речь ведут о ее недавней беде. - На той час вышли из дека... А хтось углядел: горит скирда. Ну и подняли гвалт. И как еще заметили! Занялось от вентилятора, он и загнал огонь под скирду. Да тут дождевалки подоспели и трактора. Оно, конешно, третья часть все же перетлела. Ну да это на семьдесят тонн - считай, крохи. Остальное спасли, как навалились! Хлопцы опосля концерту... И в чем были - на скирду тросы от волокуши заводить...
- Чудеса! - восхитился Иван Иванович. - И не думал, что солому можно из огня выхватить!
- А у нас такие люди! - с гордостью ответила сторожиха. - Казалось бы - чужое! Солома - колхозная, а хлопцы и девчата - кто с шахты, кто со станции. Но понятие имеют...
- И вы помогали? - с самым невинным видом поинтересовался Иван Иванович. Он даже отвернулся от Матроны Ивановны, подошел к окну и стал рассматривать то, что осталось от бывшей скирды, - солому. Ее проветривали после того, как, облитую из дождевалок, растрясли по пахоте, опоясывающей скирды. И все-таки боковым зрением видел, как Матрена Ивановна засмущалась. На крутом красивом лбу выступили росинки. Мочки ушей, а затем и щеки полыхнули, заалели. Говорить ей стало трудно, она проглотила комок вязкой слюны.
- Не-е... Я сторожувала. Мне нельзя объект покидать.
- Ну а вы? - обратился Иван Иванович к мальчишкам, которые внимательно прислушивались к разговору старших.
- Ого! Еще как! - отозвался старший. - Как зачалось - дым повалил. Потом огонь. И людей набегло - сила-силенная. Мамка прибежала, отперла, ну мы и сиганули. Дождевалки воду в брюхо скирде так и гонют, так и гонют. Как из пушки, аж солома летит под самое небо.
- Что ты верзешь! - накинулась мать на сына. - Да я вас в тот вечер не запирала!
Но мальчишки в два голоса заорали:
- Запирала! Только ты запамятовала. А как отперла, начала барахло из хаты выносить и все крестилась.
Мать ударила старшего сына по щеке и заплакала.
- Напрасно вы на сына, - усовестил ее Иван Иванович, - он ничего, кроме правды, не сказал. И вас можно понять: неподалеку от дома горит скирда, а дети заперты. Наверно, и я на вашем месте побежал бы спасать сыновей.
Женщина с благодарностью глянула на Ивана Ивановича, но плакать не перестала. Молча, беззвучно. Стояла, безвольно опустив руки, ссутулившись, а слезинки рождались в уголках распахнутых настежь немигающих карих глаз, со страхом взиравших на непрошеных гостей, - по всему видать, начальство.
Слезинки созревали, набухали, грузкие от тяжести, и скатывались по щекам.
Матрену Ивановну колесовало чувство вины.
- Поуспокойтесь и расскажите, как все случилось, - как можно доброжелательнее сказал Иван Иванович, - Это очень важно...
Она закивала: расскажу! Обязательно! Все, что знаю... Что видела... Что пережила.
Возле машины они закурили. Молча, попыхивали дымком.
Капитан Бухтурма громко выругался по-гречески и сказал:
- Фокусник! Как ловко он отключил сигнализацию и увел сторожа!
"Он" - пока еще неизвестный розыску человек... Но они трое уже знали, что где-то на белом свете есть он. Теперь надо только узнать, кто такой и где обитает.
- Стра-ате-ег! - согласился начальник райотдела. - Давненько таких не встречал... Думал уже, что перевелись. Сразу после войны были ухари...
Но были и другие, еще более страшные, вроде Гришки Ходана. Он в свои бандитские дела привнес богатый опыт карателя-мародера. В Мариуполе явился к зубному технику: "Тетка, отдай золотишко". И ломал ей пальцы, зажав в дверях. Дробил молотком руки священнику, к которому явился за тем же золотом...
Но жизнь брала свое, и вор, как говорили работники милиции, постепенно поизмельчал, хотя и не стал скромнее. Некоторые виды преступлений вообще исчезли, например, организованный бандитизм.
Ограбление универмага в Стретинке "провернул", вне сомнения, кто-то из опытных, из бывалых.
- Даже бумажная пломба в замке оказалась нетронутой! - напомнил капитан Бухтурма.
Он понимал, что с задержанием директора универмага Голубевой дал маху. Говорят же: поспешишь - людей насмешишь. Капитан Бухтурма нервничал и досадовал. Но, как показалось Ивану Ивановичу, лишь на то, что придется освобождать "задержанную", а это значит - расписываться в своей некомпетентности. Щекотливая ситуация!
Иван Иванович хотел помочь капитану найти корень ошибки.
- А вы послали эту пломбу на графологическую экспертизу? - спросил он.
- Какая экспертиза? - удивился Бухтурма. - Голубева признала свою подпись: есть акт.
- Признала... Это еще ни о чем не говорит, - возразил Иван Иванович, - Когда вы показывали пломбу, она была уже порвана. А если учесть психологическое состояние? Утром пришли, открыли магазин - пусто! У директрисы - волосы дыбом... Она позвонила, вы приехали и, уверенный, что она - виновна, начали ее допрашивать: "Ваша подпись?" А сами бумажку разглаживаете на столе, намекаете, мол, сознавайся, набирай, пока не поздно, смягчающие вину обстоятельства. Вы не предлагали Голубевой чистосердечное признание?
- Предлагал, - пробурчал обескураженный капитан Бухтурма.
Иван Иванович выбросил сигарету, растер ее носком туфля и сказал:
- Ну что ж... Одно о нем мы уже знаем: не дурак. А с умным все же попроще... Хотя у него все продумано заранее и семь раз отмерено, но действует он в силу логики. А дурак иногда такое отчебучит - сто лет всей академией разбирай, не поймешь, почему именно так, а не иначе. Будем искать логику в событиях... А пока - поехали извиняться перед директрисой. В данном случае, капитан, вам предоставляется самая неограниченная свобода действий.
При этих словах майора Орача капитан Бухтурма побагровел, смуглое лицо стало цвета кирпича, только что вынутого из обжиговой печи.
- Освобождать - не задерживать, доброе дело делаешь, - напомнил ему подполковник Авдюшин.
Капитан заупрямился:
- Какой-то ливерщик взял магазин. Допустим - залетный. Кто-то дал ему наводку, что дом сторожихи на юру, наискосок через дорогу от крайней скирды, а детвору она запирает. Но ключи! И образец подписи! И специальная бумага для пломбы! У кого она была? У Голубевой! Так что без нее тут не обошлось! Кто знал, что товар лежит готовенький в подсобках?
- Капитан! - возразил Иван Иванович. - Определяя заранее степень виновности того или другого человека, оказавшегося в кругу событий, мы с вами создаем условия для ошибки. Наша обязанность добывать и сортировать факты. Факты и только факты!
Можно было бы просто приказать капитану: "Вы уже допустили одну непростительную ошибку - не увязали кражу с пожаром в селе. Не делайте второй; освободите незаконно задержанную вами гражданку Голубеву Веру Сергеевну, директора универмага". Но Бухтурме предстоит вести дело дальше, так что необходимо прежде всего переубедить его, доказать, где он допустил ошибку и почему. Хотя чутье вело его по правильной дороге: преступник каким-то образом получил сведения у работников магазина.
- Древние говорили: все дороги ведут в Рим. - Иван Иванович старался уйти от темы, толкающей к непониманию друг друга; важно было из людей с разными характерами создать коллектив, нацеленный на одно: найти и обезвредить преступников. - А наш капитан считает, что все дороги и тропы начинаются от Голубевой. Так нанесем ей визит, потолкуем. И по ходу дела решим: освободить ее сейчас или какое-то время еще погодить...
Бухтурма успокоился и, открыв дверцу "бобика", забрался в дальний угол.
Вера Сергеевна Голубева, 35 лет, незамужняя, член КПСС. По службе характеризовалась с самой положительной стороны. Она работала директором промтоварного магазина еще в ту пору, когда весь-то стретинский центр ютился в помещении бывшей земской больницы. Старое здание просело в результате сотрясений от взрывов в доломитном карьере и ремонту практически не подлежало... Но, как говорится, нет худа без добра, - облпотребсоюз в дружбе с колхозом "отгрохал" двухэтажный универмаг самой современной планировки с превосходными подсобными помещениями. Всю организационную сторону сложнейшей стройки Голубева "тащила" на своих худеньких плечах. А это ох как нелегко! Но она умела находить общий язык и с проектировщиками, и со строителями, и со снабженцами, и с другими организациями, без помощи которых сегодня не решается ни одно серьезное дело.
Голубеву пригласили на беседу в кабинет начальника райотдела. Она переступила порог и остановилась возле дверей, близоруко щурясь.
Это была небольшого роста, худенькая женщина, из тех, кто живет в вечных хлопотах и заботах о делах, о близких и дальних родственниках, о знакомых и соседях, поэтому времени на себя у них не остается. Волосы - реденькие, каштановые, по всей вероятности, Голубева мыла их в красящем шампуне "Ольга". Глаза уставшие, под ними широкие синие круги, заретушированные сеткой мелких-мелких морщинок. Губы сухие, рот небольшой. Косметикой Голубева, по всему, никогда не увлекалась, хотя следы помады можно было еще различить на ободочках губ.
- Присаживайтесь, Вера Сергеевна, - пригласил ее Иван Иванович, показывая на приготовленный заранее стул. - Мы рассчитываем на вашу помощь...
Она метнула не очень приветливый взгляд на капитана Бухтурму, сидевшего возле окна, и Иван Иванович понял: женщина обижена.
Она села на предложенный стул, не согнувшись в спине. Было в ней что-то от физкультурницы, которая, стоя на мотоцикле, держится за древко развевающегося знамени. Такой Голубеву делала оскорбленная женская гордость.
Иван Иванович невольно симпатизировал директрисе.
- Вопросы, которые я задам, вам, видимо, уже знакомы. Вы-то сами, Вера Сергеевна, что думаете о случившемся?
Она кивнула, мол, вопрос поняла. Но сразу ответить не смогла: волнение перехватило дыхание. На глубоко посаженные серые глаза навернулись слезы. Но она их не замечала. Наконец тяжело вздохнула.
- Какое-то наваждение... - низким голосом заговорила она. И это было неожиданно; такая маленькая, сухонькая, а голос...
"Ей бы Леля в "Снегурочке" петь", - подумал Иван Иванович.
- Привезли импорт, кое-что из обуви... Женские сапожки... Радиотовары... Полную машину. Ну, просто повезло: все, что просили, - получили...
- Оч-чень повезло! - ядовито заметил капитан Бухтурма.
Голубева глянула на капитана и вспыхнула.
- Я... не об этом... - пояснила она и замолчала.
Иван Иванович понял, что рождающееся доверие, без которого следователю и розыскнику просто невозможно работать, у Веры Сергеевны исчезло. Ему захотелось сказать капитану: "Вы свободны", но делать этого в присутствии Голубевой не следовало. Все, что надо, Иван Иванович скажет невыдержанному человеку потом, наедине.
- Случай-то, Вера Сергеевна, особый. - Иван Иванович сделал паузу, давая Голубевой возможность осознать эту истину. - И вы, и все мы встревожены... Действительно, наваждение... Но как все случилось?
Женщина поежилась. Всех донимала полуденная духота, а Голубеву знобило.
- Приехали с товаром, девчонки спешили... Восемь продавцов, пятеро еще незамужние. Да и те, которые замужем, еще не старухи. А в ДК - концерт, артисты Киевской филармонии. У всех наших билеты... Мы дружно навалились, разгрузили машину, товар занесли в подвал... И все... - Она растерянно глянула на Ивана Ивановича.
Он понял ее: "И все..." означало, что привезенного товара она больше не видела.
- А что дальше?
- Ничего... В воскресенье мы все помогали колхозу на уборке овощей... В понедельник, как и договорились, пришли пораньше, к семи. Универмаг работает с десяти, мы приходим - к девяти. Но надо было рассортировать привезенный товар...
- А сам процесс открытия - закрытия... Как он проходит?
- Как во всех промтоварных магазинах. Каждый отдел отвечает за свой товар, а помещение общее... Так вот, чтобы не было двусмыслицы, заходим в магазин и покидаем его после работы - все вместе. За ключи по очереди отвечают доверенные - заведующие отделами. Но при них всегда есть дежурные. Закрыли, опечатали - Матрена Ивановна принимает контрольную пломбу. А утром сдает дежурство тому, у кого ключи, - доверенному. В этот раз ключи были у меня. Глянула на пломбу - цела. Открыла. А зашла в магазин - своим глазам не поверила: все, что привезли накануне, исчезло. Все-все. И то, что было в отделах, - пустые полки.
- Что же вы предприняли?
- Обошла со своим замом магазин, заглянула в подвал... Наревелась вволю и позвонила в милицию...
- А когда вы убедились, что роспись на пломбе - ваша?
- Точно уж и не помню, - вздохнула Голубева. - Капитан приехал, начал опрашивать всех, проверил замки и ключи... Три замка: винтовой, внутренний... В проспекте говорится, что ключ подобрать невозможно: сто тысяч вариантов... И - висячий, с контрольной пломбой. Капитан вынул ее из замка. Я же проткнула ключом. Показывает: "Подпись ваша?" Глянула - моя.
- А вы внимательно присмотрелись?
Голубева выразительно пожала худенькими плечами.
- У меня для контрольных пломб - специальная тетрадка, в такую крупную клеточку... В сейфе хранится. Вырезаю - по замку, расписываюсь. Бухгалтер ставит печать... И бумага была моя, и печать, и роспись...
Иван Иванович извлек из папки небольшой, проткнутый посередине квадратик бумаги в крупную клеточку.
- Он?
Голубева взяла бывшую контрольную пломбу в руки. Они у нее задрожали. Положила квадратик бумаги на левую ладонь, разгладила указательным пальцем и долго всматривалась в подпись.
- Печать есть, и бумага - моя...
- А подпись?
- Подпись... - неуверенно повторила Голубева. - Если бы вы меня так не выпытывали, я бы сказала: "Моя", а теперь и сама уж не знаю. Но я именно так и расписываюсь.
- Где вы были во время пожара?
- Да вместе со всеми! Закончился концерт, все вышли из ДК. Такой приятный, тихий вечер. Вдруг кто-то закричал: "Скирды горят! Спасай корма!" Ну, все и бросились к скирдам. Там уже были председатель колхоза и еще кто-то, не помню. Подогнали трактора и дождевалки... Вскоре все село возле скирд собралось.
- А вашу Матрену Ивановну вы там не видели?
- Не-ет... Она на посту была. Что вы! Такая обязательная женщина...
- Вы в этом уверены?
- Конечно! Матрена Ивановна у нас - герой, однажды она задержала грабителя. Ей бы тогда медаль - за мужество... Говорят, нет такой.
- А ее сыновья вам на глаза не попадались?
- Сыновья?- Голубева наморщила лоб, вспоминала. - Кого-то видела, кажется, старшего. Ну да, я еще сказала: "Не лезь к огню". Но мальчишку разве угомонишь: такое зрелище!
Иван Иванович убрал в папку контрольную пломбу и, как бы между прочим, спросил:
- Говорят, что Матрена Ивановна, уходя на дежурство, обычно запирает сыновей в хате?..
- Наверно, в этот раз не заперла...
- Или выпустила. Скирда-то рядом с хатой. Видит - полыхает. Все бегут, орут... Ну и... на минуточку...
Голубева стала строгой, растерянность выветрилась.
- Если бы у меня были дети, и я заперла их в доме... А рядом - пожар... Дети! Будь у меня два сына - за каждого бы сгорела дотла...
Иван Иванович почему-то чисто по-мужски пожалел худенькую женщину, которой не повезло в жизни, - семьи нет, детей тоже... А она вон как о них втайне тоскует.
- Во время пожара часа на два с половиной отключали электроэнергию, - вел свое Иван Иванович. - В это время сигнализация в магазине не работала.
- И сторожа на месте не было, - вставил капитан Бухтурма.
Голубева вздрогнула и медленно повернулась к капитану. Глаза у нее округлились: огромные, о чем-то взывают, просят пощады. Но капитан не хотел жалеть:
- А пока Вера Сергеевна глазела на пожар, обобрали универмаг. Интересуюсь, как вор справился с тем замком, который не поддается отмычкам и к которому ключи не подбираются?
Голубева оторопела. Медленно опустились и без того узенькие, покатые плечи. Она вся как-то съежилась, нахохлилась осенним воробышком.
Иван Иванович понял: она поверила в свою вину.
- Вера Сергеевна, кто имеет доступ к ключам, кроме вас? - спросил он.
- Все... - ответила она почти шепотом. - Все завотделами и мой зам. По очереди. Дежурят...
- А кого можно заподозрить в соучастии? Пусть в невольном. Халатное отношение к ключам, кто-то снял слепок... Словом, кто недостаточно серьезен, не очень разборчив в друзьях, идет на случайные знакомства?.. Веселая компания, поп-музыка, бутылочка вина, машина, на которой тебя отвезут на море...
Голубева долго молчала, думала. На лбу прорезались морщинки. Наконец решительно заявила:
- В универмаге вместе со мною двадцать семь человек. За всех ручаюсь и всю ответственность беру на себя. Судите.
Иван Иванович в душе улыбнулся: "Эти современные донкихоты! "Всю ответственность беру на себя!"
- Вы возьмете ответственность на себя, а тот, кто обокрал магазин, останется на свободе... И, пользуясь нашим ротозейством, обчистит еще не один универмаг, не одну сберкассу, кого-то убьет, а если не убьет - опустошит душу, исковеркает... Вы же, Вера Сергеевна, не хотите этого?
Она лишь вздохнула тяжко, будто прощалась на веки вечные с близким человеком.
- Не хотите! - ответил за нее Иван Иванович. - Так давайте вместе и поищем настоящего преступника. Вы сказали, двадцать семь сотрудников. У кого из них за последние месяц-два появились новые друзья, особенно не из Стретинки, а, к примеру, из Донецка, из Жданова?
Простой, казалось бы, вопрос, но как он заставил разволноваться Голубеву. Лицо взялось бурыми пятнами, глаза вот-вот лопнут от внутреннего напряжения. На лбу - капельки росы. Женщина молчала.
- С ходу на этот вопрос не ответишь, - выручил ее Иван Иванович. - Возвращайтесь домой. И, не вызывая подозрения у сотрудников, попробуйте поискать ответ.
Она продолжала сидеть, тупо глядя на собеседника.
- Вера Сергеевна, вы свободны, - напомнил ей подполковник Авдюшин. - Просим извинить за невольно причиненные огорчения.
- Но гарантировать, что все огорчения уже позади, увы, не можем, - добавил капитан Бухтурма.
Нет, он был неподражаем в своем упорстве. Впрочем... по-своему прав: следствие только начиналось. Кого оно коснется? Кому доставит неприятности?..
В универмаге работало двадцать семь человек. Четырнадцать продавцов, в основном девчонки, вчерашние десятиклассницы, которые закончили профучилище. Почти все незамужние. Трое из них, по характеристике Бухтурмы, "девочки в свободном поиске", то есть не очень разборчивые в связях.
- Ими и придется заняться, прежде всего, - констатировал Иван Иванович.