Он ожидал, что Роза будет ворчать, хотя бы одним словом выразит свое недовольство. А это станет хорошим поводом, чтобы подкинуть еще парочку поручений. Но она приняла все с поразительной невозмутимостью, только бросила безмятежный взгляд на недоеденную половину булочки и целиком засунула ее в рот. Похоже, она что угодно проглотит не поморщившись.
- Как ты смотришь на то, чтобы тебе пару дней не приходить сюда в подвал? - обратился Карл к Ассаду.
- Что-нибудь с Харди?
- Нет. Надо, чтобы ты нашел Кимми. Пора нам составить свое собственное представление об этих ребятках из частной школы. Я займусь остальными.
Ассад задумался, переваривая услышанное: ему предстоит искать бродяжку на улицах Копенгагена, в то время как его начальник будет рассиживать с богачами, попивая кофеек и коньяк. По крайней мере, именно так эта картина рисовалась Карлу.
- Я не понимаю, так мы будем продолжать работу над этим делом? - заговорил Ассад. - Разве нам только что не сказали, чтобы мы в него не совались?
Карл нахмурился. Лучше бы Ассад об этом помалкивал. Кто знает, насколько лояльно к ним относится Роза? Зачем ее вообще сюда послали? Он об этом никого не просил!
- Да, еще, раз уж Ассад об этом заговорил: директор полиции запретила нам заниматься этим делом. Тебя это будет смущать?
Роза пожала плечами:
- Меня - нет. Но в таком случае в следующий раз булочки приносишь ты, - сказала она и принялась за пластиковые конверты.
Получив соответствующие директивы, Ассад отправился куда глаза глядят. Два раза в день он должен был звонить Карлу на мобильник и отчитываться о ходе поисков Кимми. Ему был дан список следственных мероприятий: пообщаться с сотрудниками Государственного регистра, с полицией по наблюдению за порядком в Центральном районе Копенгагена, с социальными органами в ратуше, с людьми из приюта "Киркенс Корсхер" на Хиллерёдгаде и все такое прочее. Нелегкая задача для человека, еще не обвыкшегося в стране, тем более что единственным источником сведений о Кимми был Вальдемар Флорин. По его словам, она уже не первый год бродяжничает в Копенгагене, таская за собой чемодан. Конкретики не много, и то если такому человеку, как Флорин, вообще можно верить. А к тому же, учитывая скверную репутацию ее приятелей по школе, не факт, что Кимми еще жива.
Карл раскрыл светло-зеленую папку и выписал оттуда персональный номер Кирстен-Марии Лассен. Затем поднялся и вышел в коридор, где Роза с какой-то раздражающей энергией пропускала через фотокопировальную машину пачки бумаг.
- Нам надо поставить в коридоре столы, чтобы было куда складывать материалы, - сказала она, не поднимая глаз от работы.
- Столы? Какой-нибудь особенной модели? - бросил он с иронической усмешкой и передал ей персональный номер. - Мне нужны все сведения об этой женщине. Последнее место жительства, госпитализации, если таковые были, социальные выплаты, образование, адрес родителей, если они еще живы. Оставь пока копирование. Эти данные нужны мне срочно. И все остальное. Спасибо.
Роза выпрямилась во весь рост - благодаря шпилькам зрелище получилось особенно внушительное. Ее взгляд вонзился прямо Карлу в кадык, и он содрогнулся.
- Через десять минут бланк заказа на столы будет у тебя, - сказала она сухо. - Я предпочитаю фирму "Маллинг Бек". У них имеются модели с регулируемой высотой, по пять-шесть тысяч за штуку.
В полубессознательном состоянии Карл кидал в коляску товары, в то время как в его организме хозяйничали мысли о Моне Ибсен. Сегодня у нее не было на руке обручального кольца, это он заметил с первого взгляда. А еще при виде ее у него пересохло горло: если дальше так пойдет, скоро он будет говорить о женщинах в давно прошедшем времени.
Черт знает что!
Подняв взгляд, Карл попытался сориентироваться в огромном пространстве "Квикли". Прочие посетители тоже растерянно сновали вокруг, бестолково тыкаясь туда и сюда и не находя на привычном месте туалетной бумаги, поскольку теперь там была косметика. Это же может свести человека с ума!
В конце пешеходной улицы уже заканчивали снос старой мануфактурной лавки, с конкурентом скоро будет покончено. Аллерёд утрачивал привычный облик, но Карлу это уже было почти безразлично. Если он не добьется Моны Ибсен, то пускай они хоть церковь снесут и построят на ее месте еще один супермаркет - ему уже все равно!
- Что за чертовщину ты притащил из магазина? - спросил его квартирант Мортен Холланд, разбирая покупки.
У Мортена, по его словам, тоже был тяжелый день: два часа изучения государствоведения и три часа работы в видеопрокате.
- Я подумал, что ты захочешь приготовить чили, - заявил Карл и пропустил мимо ушей замечание, что тогда надо было купить мясо и фасоль.
Оставив Мортена чесать затылок над продуктами, Карл поднялся на второй этаж. У Йеспера так разбушевалась "Ностальжи" на радиоволнах, что, казалось, еще немного, и децибелы вышибут дверь изнутри. Засев в комнате, Карлов пасынок под звуки ревущего "Led Zeppelin" шлепал компьютерных солдатиков, а его зомби-подруга сидела на кровати и в приступе неутоленной жажды общения рассылала по свету эсэмэски.
Карл со вздохом подумал, что сам в свое время, очутившись вдвоем с Белиндой в чердачной каморке в Брёндерслеве, проявлял гораздо больше изобретательности. Да здравствует электроника! Лишь бы его самого не трогали.
Затем он ввалился в свою спальню и невидящим взглядом уставился на кровать. Если Мортен через двадцать минут не позовет его обедать, то в этом раунде победа останется за постелью.
Он лег, закинув руки за голову, и, глядя в потолок, представлял себе, как Мона Ибсен потягивается под периной. Если он сейчас же не возьмет себя в руки, то плохи будут его дела. Либо Мона Ибсен, либо парочка быстрых походов в какие-нибудь захудалые бордели, иначе остается идти добровольцем в полицейский корпус Афганистана. Лучше уж свинцовую пулю в лоб, чем дряблые редиски в штанах.
Из комнаты Йеспера в стену обрушился совершенно жуткий звук - нечто среднее между завыванием гангстерского рэпа и грохотом от падения целой деревни жестяных домов. Что делать - пойти к нему и обругать или просто заткнуть уши?
Карл выбрал остаться лежать, прижавшись ухом к подушке. Может быть, поэтому он подумал о Харди. Тот не может двигаться, не может даже лоб почесать. Ничего не может - только думать. Карл бы на его месте давно свихнулся.
Он посмотрел на фотографию, на которой они с Харди и Анкером стояли, обняв друг друга за плечи.
Трое чертовски хороших полицейских. Но во время последнего визита в больницу он узнал, что Харди думает иначе. Почему? Почему он думает, что Анкер имел какое-то отношение к засаде у хибары покойника с гвоздем в голове?
Карл посмотрел на изображение Анкера. В их троице тот был меньше всех ростом, но взгляд у него самый твердый. Он умер почти девять месяцев назад, а этот взгляд так и стоит перед глазами. Неужели Харди действительно думает, что Анкер мог быть как-то связан с собственными будущими убийцами?
Трудно было в это поверить. Карл помотал головой, потом скользнул взглядом по другим снимкам, запечатлевшим те дни, когда у них с Виггой еще все было хорошо, или крестьянскую усадьбу в Брёндерслеве. А вот и фото, сделанное Виггой, когда он впервые пришел домой в настоящей парадной форме.
На секунду Карл зажмурился. В углу, где висела эта фотография, было темно, и все же он заметил: там что-то не так.
Он отпустил подушку и встал. В это время Йеспер за стеной спустил новую свору жутких звуков. Карл подошел к фотографии. Сначала пятна показались ему похожими на тени, но, приблизившись вплотную, он разглядел, что это на самом деле.
Трудно не узнать настолько свежую кровь. Тонкими струйками она стекала по стене, и как, черт возьми, он раньше этого не заметил? И что эта чертовщина значит?
Карл позвал Мортена, выдернул из сладких грез цепеневшего перед плоским экраном Йеспера; один явился с недовольной, другой с обиженной физиономией. Но оба, когда Карл чуть ли не носом ткнул их в эти пятна, с негодованием отвергли инсинуации. Нет, Мортен к этому свинству не имеет никакого отношения!
Йеспер тоже, черт побери, нет, как и его подруга, если Карл на нее подумал. У него что, тараканы в голове завелись?
Карл еще раз взглянул на кровь и согласился.
Если снарядиться должным образом, то можно за три минуты забраться в дом, найти место, которое часто попадается на глаза Карлу, брызнуть на него кровью и исчезнуть. Ловкому человеку нетрудно выбрать три минуты, особенно учитывая, что Магнолиеванген, да и вообще весь Рённехольтпарк с восьми до шестнадцати стоят пустые, словно все население ветром сдуло.
Но если кто-то вообразил, будто эти детские шалости заставят Карла сбавить обороты и остановить расследование, это с его стороны большая глупость.
А кроме того, рыльце у них так или иначе в пушку.
15
Хорошие сны снились ей, только если напьется. Это было одной из причин, почему она пила.
А если не приложиться хорошенько к бутылке виски, результат всегда был предсказуем. После нескольких часов дремы, пронизанной неумолчным шепотом голосов, плакат с играющими детьми на двери наконец исчезал и она проваливалась в тяжелый сон, полный кошмарных видений. Проклятые картины только и ждали, когда она заснет. Воспоминания о мягких волосах матери, и вдруг - жесткое, каменное лицо. Воспоминания о девочке, старающейся спрятаться от всех в самых дальних углах похожей на дворец виллы. Страшные моменты. Стертые проблески, в которых мелькало лицо покинувшей ее матери. Холодные как лед объятия женщин, занявших ее место.
Потом она просыпалась в холодном поту. К этому моменту сны, как правило, доходили до ее окончательного разрыва с добропорядочным обществом и его фальшивыми приличиями. Все это она мечтала забыть. И еще то, что последовало дальше.
Накануне вечером она здорово напилась, поэтому утро началось сравнительно спокойно. Холод, кашель и пульсирующая головная боль - это она как-нибудь переживет. Лишь бы не одолевали мысли и голоса.
Она потянулась, пошарила под койкой и извлекла коробку, где хранилась еда. Система была простая: начинать всегда с того, что лежит в коробке справа. Доев правую сторону, она поворачивала коробку на сто восемьдесят градусов и снова брала то, что справа. Таким образом можно было наполнять левую сторону новым продуктами из "Альди". Все по отработанной схеме. Она никогда не делала запасов больше чем на два-три дня, иначе продукты портились, в особенности если солнце палило, нагревая крышу.
Она равнодушно доела йогурт - еда давно уже перестала ее интересовать. Затем запихала коробку обратно под койку, нащупала там ящичек, нежно погладила его и прошептала: "Да, да, моя радость. Маме надо в город. Я скоро вернусь".
Потом она понюхала подмышки и поняла, что пора помыться. Раньше она время от времени делала это на вокзале, но теперь нельзя, раз Тина предупредила, что какие-то люди ее там разыскивают. Если уж идти туда, то лишь приняв особые меры предосторожности.
Облизав ложку, она кинула пластиковый стаканчик в мешок для мусора на полу, обдумывая следующие шаги.
Накануне вечером она побывала у Дитлева дома. Час провела на улице перед виллой, глядя на мозаику освещенных окон, пока голоса не дали ей зеленый свет. Дом был очень ухоженный, но по-больничному стерильный и такой же бесчувственный, как сам Дитлев. Да и как могло быть иначе! Она разбила стекло в одном окне и успела хорошо осмотреться, прежде чем, откуда ни возьмись, перед ней появилась женщина в неглиже. Пистолета она испугалась. Но выражение испуга немного сошло с ее лица, когда она узнала, что пистолет был предназначен для мужа.
Тогда Кимми отдала пистолет женщине и сказала, чтобы та распоряжалась им, как ей вздумается. Женщина посмотрела на него, взвесила в руке и улыбнулась. Видно, она найдет ему применение. Все произошло так, как предсказывали голоса.
И Кимми отправилась назад в город окрыленная, уверенная, что все ясно поймут смысл этой весточки. Она пришла по их души. Никто из них, где бы он ни был, не может больше чувствовать себя в безопасности. Она взяла их на мушку.
Насколько она их знает, они вышлют за ней еще больше людей, которые будут искать ее на улицах. Эта мысль ее забавляла. Чем больше их будет, тем больше, значит, они насторожились.
Уж она доведет их до того, что они вообще ни о чем другом не смогут думать!
Когда Кимми мылась в душевой рядом с другими женщинами, самое худшее было не то, что она привлекает к себе внимание, и даже не любопытные взгляды, которые маленькие девочки бросали на длинные шрамы у нее на спине и животе. И не радость, которую явно испытывали женщины и дети от общего занятия. И даже не веселый гомон и хохот, доносящиеся из бассейна.
Тяжелей всего для Кимми было видеть полные жизни тела женщин. Золотые кольца на пальцах, которым было кого ласкать. Груди, которые кого-то питают. Животы и лона, которые только ждут, чтобы понести плод. Именно это зрелище давало пищу ее голосам.
Поэтому Кимми поскорей скинула одежду и побросала в шкафчик, не глядя на соседок, а пластиковые пакеты с чистой одеждой оставила на полу. Надо было спешить и все закончить раньше, чем глаза сами собой начнут осматриваться вокруг. Пока она в состоянии контролировать происходящее.
Уже через двадцать минут она снова была на улице на мосту Титгенсбро, одетая в приталенное пальто, аккуратно причесанная и окруженная непривычным облаком духов, которыми пользуются женщины высших слоев общества. Внизу блестели рельсы, уходящие в здание вокзала. Давно уже она так не одевалась, и сейчас ей определенно было неловко в таком наряде. Сейчас она была вылитым подобием того, против чего боролась, но так было необходимо. Она медленно пройдет по перрону к эскалатору и обойдет здание вокзала, как любая такая же женщина. Если при первом обходе она ничего не заметит, то устроится в уголке вокзального кафе и посидит за чашкой кофе, время от времени поглядывая на часы. Она хотела выглядеть как женщина, ожидающая отправления поезда. Стройная и вылизанная, высокомерно взирающая на мир сквозь темные очки.
Как женщина, которая знает, чего хочет от жизни.
Просидев так час, она увидела тощую фигуру Тины Крысятницы. Та прошла мимо, пошатываясь и с бессмысленной улыбкой уставившись невидящим взглядом себе под ноги. Очевидно, только что зарядилась героином. Никогда еще Тина не казалась такой беззащитной и изможденной, но Кимми не шевельнулась, только проводила Тину взглядом, пока та не скрылась за углом "Макдоналдса".
Именно благодаря этому Кимми заметила худощавого мужчину, который стоял у стены и разговаривал с двумя другими, одетыми в светлые пальто. При этом они не глядели друг другу в лицо, а все время озирались по сторонам, словно что-то высматривая, к тому же все трое были одеты почти одинаково. В голове у нее замигала красная лампочка.
Кимми медленно поднялась, поправила очки и решительной походкой двинулась прямо в их сторону, твердо ступая на высоких каблуках. Подойдя ближе, она увидела, что всем троим около сорока лет. Глубокие борозды вокруг рта свидетельствовали о нелегкой жизни. Это были не те морщины, которые наживают деловые люди, засиживаясь до глубокой ночи при нездоровом электрическом свете за столами, где горой навалены документы. Нет, такие морщины появляются у тех, кто долгие часы при любой погоде проводит на воздухе.
Когда до них оставалось всего несколько метров, все трое одновременно взглянули на нее. Она улыбнулась им, не открывая рта, прошла мимо в шаге от них и почувствовала, как они вдруг замерли в молчании. Когда она удалилась на несколько шагов, мужчины снова заговорили. Она остановилась и принялась рыться в сумочке. Одного из них назвали Ким. Имя на букву "К"!
Больше не обращая на нее внимания, они договаривались о месте и времени встречи. Значит, она может спокойно ходить по городу. Приметы, по которым они ее ищут, совершенно не совпадают с теми, которые у нее имеются сейчас. Ну еще бы!
Кимми обошла помещение вокзала, прислушиваясь к шепоту голосов; дойдя до киоска на другом конце, купила пачку "Фемины" и отправилась назад тем же путем. Теперь на месте оставался только один из мужчин - стоял, прислонясь к стене, явно приготовившись к долгому ожиданию. Все его движения были замедленными, только глаза непрестанно бегали. Это были именно такие люди, какими всегда окружали себя Торстен, Ульрик и Дитлев. Кули, которые на них трудятся, мелкая сволочь, способная на все ради денег. Готовая к таким услугам, о которых не пишут в рекламных объявлениях.
И чем дольше она на них смотрела, тем больше верила, что доберется до негодяев, с которыми хотела покончить. Ее возбуждение все росло, и голоса в голове громко заспорили, перебивая друг друга.
- Прекратите! - прошептала она, опуская глаза.
При этом человек за соседним столиком вскинул голову от тарелки, пытаясь определить, на что направлен ее гнев. Ну, в этом пускай разбирается сам!
"Прекратите!" - повторила она мысленно и опустила взгляд на первый попавшийся заголовок в газете. "Крепи свой брак" было написано там крупными буквами. Но она заметила только букву "К" - большое "К", вычурного вида. Опять это "К"!
Его звали Коре, но в третьем классе гимназии его называли просто К. Когда во втором классе выбирали старосту на будущий, выпускной год, он набрал подавляющее большинство голосов. Он был как бог. О нем шептались девчонки в своих комнатках и в гимназическом дортуаре, а достался он ей, Кимми. После трех танцев в комическом балете настал ее час, и Коре позволил ей потрогать его там, где еще не касались ничьи пальцы. А Кимми уже знала собственное тело и тело мальчиков - об этом позаботился Кристиан.
И Коре пропал, словно попался в капкан.
Успеваемость замечательного старосты с этого дня начала падать, и все удивлялись, отчего этот способный и целеустремленный парень неожиданно запустил учебу. А Кимми наслаждалась - ведь это было из-за нее. Притяжение ее тела подорвало успехи образцового ученика!
Коре двигался по хорошо накатанной дороге: его будущее было заранее продумано родителями, которых совершенно не интересовало, что за человек их сын. Главное было, чтобы он не выбился из колеи и вел себя в соответствии с требованиями своего круга.
Угождай семье, добивайся успеха, вот тебе и смысл жизни. А о деньгах можно не беспокоиться - так они думали.