- Полковник был лучшим игроком в шахматы, какого я когда-либо встречал, а у меня самого немалый опыт в этой игре. Он родился с даром стратега, который мало кто имеет, и сам выбрал, как его использовать. Харрис отлично понимал, что война означает игру с человеческими жизнями, а не с резными фигурами на шахматной доске, но она была страстью, от которой он не мог избавиться.
Ратлидж ничего не сказал. Карфилд потягивал кофе. Немного помолчав, он вновь вернулся к начатой теме:
- Люди из Уорикшира, служившие под командованием полковника, обожали его - они говорили, что на поле битвы он был харизматичен, но это скорее умение манипулировать. Вряд ли вы были на войне, инспектор, но я должен сказать вам, что посылать других людей в бой рано или поздно ложится тяжким грехом на душу.
Хэмиш встрепенулся, но воздержался от замечаний. Ратлидж услышал собственный голос:
- Тогда цари Израиля не должны мирно почивать на груди Авраама. Насколько я помню, они воевали большую часть времени.
Карфилд благосклонно кивнул прихожанам, мужу и жене, которые только что вошли в зал, и повернулся к Ратлиджу:
- Опирайтесь на это, если хотите. Но что-то в Чарлзе Харрисе пугало его самого. Понимаете, он был близнецом - две души в одном теле. По-моему, он не мог не приезжать в "Мальвы" время от времени, потому что это приносило ему мир, чувство равновесия, доказательство, что он не является человеком, который наслаждался убийством, как бы хорош он ни был в этом занятии. Его хваленая привязанность к земле, возможно, служила всего лишь прикрытием для беспокойной совести.
- А капитан Уилтон? Что вы думаете о нем?
- Умный человек. И смелый - таким и нужно быть, чтобы летать, верно? Когда Иезекииль увидел колесо в воздухе, он заявил, что это Бог за работой. С тех пор мы прошли долгий путь, не так ли? Человек наконец поставил себя наравне с архангелами. Вопрос в том, готовы ли мы морально к таким высотам.
Хэмиш сердито фыркнул, и Ратлидж занялся пирогом с карамелью.
- Но капитан убил бы друга? - спросил он.
- Уилтон? Никто из нас не может заглядывать в души других, инспектор, а я меньше всего. Я всегда пытался понять моих прихожан, но они все еще способны удивлять меня. Только на днях…
- Да или нет? - перебил викария Ратлидж, подняв взгляд и заинтересовавшись выражением глаз Карфилда. Человек отлично играл роль мудрого сельского священника, но его глаза были холодны и суровы.
- Я бы солгал, если бы сказал, что мне нравится капитан Уилтон. Он замкнутый человек, весь в себе. Думаю, потому он и наслаждался полетами, будучи один в самолете, недосягаемый ни для кого. А тот, который слишком любит собственное общество, иногда опасен. Отшельники порой выходили из своих келий и возглавляли крестовые походы, не так ли? Но убийство? - Карфилд покачал головой. - Не знаю. Возможно. Если он был достаточно сердит и решителен или если это был единственный способ добиться желаемого… Думаю, по-своему он достаточно привык к убийствам. Но людям нравится идеализировать красивых вояк.
"Людьми" он заменил Леттис Вуд, подумал Ратлидж. Но, отбросив ревность, Карфилд предложил наилучшую оценку Харриса и Уилтона, чем кто-либо еще.
Иногда ненависть видит больше любви.
Что ж, неплохая идея добавить Карфилда к короткому списку подозреваемых, хотя непонятно, какой цели могла служить смерть Харриса в глазах викария.
После обеда Ратлидж, сидя в номере, изучал свои записи, пока стены не начали давить на него. Ничего не приходило в голову. Лица, голоса - да, но пока от них не было никакого толка. Он вспомнил, как его отец говорил однажды после утомительного дня в суде: "В действительности это не вопрос вины или невиновности, верно? Дело в том, чему верят присяжные, когда мы ознакомили их с показаниями обеих сторон. Предоставив нужные доказательства, мы, вероятно, могли бы убедить Бога. Без них Люцифер будет гулять на свободе".
Наконец Ратлидж встал и начал беспокойно бродить по комнате.
До войны работа возбуждала его днем и ночью - отчасти из-за уверенности, что убийцы должны быть пойманы и наказаны. Он глубоко верил в это, руководствуясь идеализмом юности и сильным чувством морального долга перед жертвами, которые больше не могли говорить от своего имени. Но война изменила его точку зрения, показав, что даже лучшие люди могли убивать при определенных обстоятельствах, как и он сам делал. Не только врагов, но и соотечественников, посылая их на бойню, отлично зная, что они погибнут и что приказ о наступлении - безумие.
Частично в этом также была повинна тяга к причудливой игре ума. Как и полковник, который был так хорош в стратегии, Ратлидж имел свой дар понимания некоторых убийц, за которыми он охотился, и возбуждение от самой охоты становилось навязчивым. Ратлидж где-то читал, что человек - самая трудная добыча. А полицейский имеет поддержку общества в занятиях этой охотой.
Однажды Ратлидж пытался объяснить это Джин, которая умоляла его уйти из Ярда и заняться правом, как ранее сделал его отец. Но она смотрела на него, как если бы он говорил по-русски или по-китайски, а потом рассмеялась и сказала: "О, Иен, перестань дразнить меня, будь серьезным!"
Теперь собственная неуверенность не давала ему покоя - его иллюзии терпели крах, как и его ум. Почему он не чувствовал ничего по отношению к этому убийце?
Уже поздно вечером Ратлидж вышел прогуляться и услышал невдалеке, между лавкой бакалейщика и маленькой будкой, приглушенный кашель. Появился Хикем, напевая себе под нос. Он снова был пьян, но, по крайней мере, не находился в воображаемой Франции, так что, возможно, существовал шанс пробудить его здравомыслие.
Нагнав Хикема, Ратлидж положил ему руку на плечо, чтобы остановить, и назвал по имени. Хикем раздраженно стряхнул руку.
- Я хочу поговорить с вами о полковнике Харрисе, - твердо сказал Ратлидж, готовый блокировать его отступление. - Я приехал из Лондона…
- Из Лондона? - переспросил Хикем, комкая слова, но у Ратлиджа сложилось впечатление, что он не так пьян, каким хочет казаться. - А что теперь нужно Лондону? Чума на него и на всех!
- В то утро, когда погиб полковник, вы были в переулке, пьяный. Там вас обнаружил сержант Дейвис. Помните? - Он заставил Хикема смотреть ему в лицо, чувствуя запах алкоголя и немытого тела. А также страха.
Хикем кивнул. Его лицо в лунном свете было призрачным, усталым, напряженным и безнадежным. Ратлидж вгляделся в его глаза, похожие на черные сливы в пудинге, и отпрянул, увидев в них муку, напоминающую его собственную.
- Вы видели полковника Чарлза Харриса? Или кого-нибудь еще?
- Я не убивал его. Я тут ни при чем.
- Никто вас и не обвиняет. Я спрашиваю, видели ли вы его. Или кого-то еще в понедельник утром.
- Я видел их двоих. - Хикем нахмурился. - Я говорил Форресту…
- Я знаю, что вы говорили Форресту. Теперь скажите мне.
- Капитан был сердит. Они послали нас захватить орудия, и ему это не нравилось. Мы слышали взрывы, началась бомбардировка. - Хикем стал дрожать. - "Я не сдамся так легко, - сказал капитан. - Не уступлю, буду драться!" Орудия были наши, но фрицы ответили. Я слышал крики и не мог найти каску. А полковник сказал: "Не будьте дураком. Нравится вам это или нет, смиритесь с этим". Я видел лицо капитана и знал, что нам предстоит умереть…
Хикем плакал - слезы текли по его лицу, оставляя блестящие следы, как от садового слизня; рот кривился от ужаса.
- Они послали меня по затопленной дороге посмотреть, нашли ли фланговые путь. Полковник ускакал, оставив капитана, и я знал, что он убьет меня, если увидит, что я прячусь от орудий… Я не хотел умирать… Боже, помоги мне…
Обхватив себя руками, он опустил голову и продолжал плакать от терзавшего его бездонного горя. Плечи его тряслись, всякое достоинство было утрачено.
Ратлидж больше не мог этого выносить. Он полез в карман за монетами и сунул их в руку Хикему. Тот поднял голову, уставясь на него, ошеломленный вторжением реальности в его одиночество, и стал ощупывать монеты, как слепой.
- Купите себе выпивку и идите домой. Слышите меня? Ступайте домой!
Хикем продолжал глазеть на него.
- Они движутся. Я не могу уйти…
- Вы уже не на фронте, - прервал его Ратлидж. - Найдите пункт первой помощи и скажите им, что вам нужно чего-нибудь выпить и что я это разрешил. Ради бога, скажите, чтобы они отправили вас домой!
Повернувшись, Ратлидж сердито зашагал в сторону гостиницы. Хэмиш что-то рычал, словно адские фурии.
Ратлидж лежал без сна, слушая бормотание пары голубей под карнизом. Птицы явно беспокоились, может быть, кошка или сова охотились за ними. В городке царила тишина, паб был закрыт, и только большие церковные часы отбивали четверти, нарушая безмолвие ночи.
Когда Ратлидж, взяв себя в руки, вернулся в гостиницу, только Редферн его видел. Он едва не остановился, чтобы попросить бутылку виски, но здравый смысл напомнил ему, кто он и где находится.
Уставившись в потолок, Ратлидж решил, что должен немедленно потребовать коронерского дознания и добиться отсрочки расследования.
Хикем был слишком пьян, чтобы понимать, что говорит, и один Бог мог знать, какой из него выйдет свидетель в суде. Все же Ратлидж теперь был уверен, что в голове несчастного застряло что-то, связанное с войной, и, если доктору Уоррену удалось бы сделать его трезвым и здравомыслящим на какое-то время, они могли бы добраться до сути дела.
Это могло бы оправдать Уилтона так же легко, как и обвинить, несмотря на доводы Форреста.
Беда заключалась в избытке косвенных улик и недостатке конкретных фактов. Ссора с Харрисом в "Мальвах", возможно, новое столкновение с ним в переулке следующим утром, дробовик в незапертом доме Мейверса, направление, выбранное Уилтоном для прогулки, - все как будто указывало на капитана. И время соответствовало этой версии.
Но убийство не было продуманным. Оно было страстным, мстительным и кровавым.
Что, кроме утомительной риторики Мейверса, отвечало такой ярости спокойным июньским утром?
И куда она исчезла, как только Чарлз Харрис был убит? Тайну этой ярости Ратлидж собирался разгадать, прежде чем найти убийцу. Так много страсти… она должна где-то таиться и может убить снова…
Ратлидж заснул с этой мыслью и не слышал суету на улице в два часа ночи.
Глава 7
Сразу после завтрака Ратлидж отправился на поиски Хикема, но тот снова исчез.
Бесплодно потратив время, Ратлидж решил, что Хикем, вероятно, не хочет, чтобы его нашли, и сдался, проклиная себя за сентиментальную глупость, помешавшую вчера вечером привести беднягу в приемную доктора, насильно протрезвить.
Забрав сержанта Дейвиса из участка после того, как дал Форресту дополнительные инструкции насчет коронерского дознания, Ратлидж сказал, когда они сели в машину:
- Я был в коттедже, прочесал все улицы и закоулки, не говоря уже о кладбище и платных конюшнях. Есть место, о котором я не подумал?
Дейвис почесал подбородок:
- По-моему, нет. Но есть бурьян, живые изгороди, сараи, куда мы можем отправить половину армии и не найти его. Пьяницы обладают способностью исчезать, но, когда проспятся и им понадобится выпивка, сами всплывают на поверхность.
Дейвис посмотрел на инспектора и решил, что тот плохо спал.
- Я проверил дантиста в Уорике, - сказал он, меняя тему. - Это правда, Ройстону был назначен прием в понедельник утром, но он не явился на него. Конечно, это неудивительно.
- Да. Думаю, мне снова следовало бы поговорить с Хеленой Соммерс, прежде чем она услышит, что обнаружен дробовик Мейверса. Как нам добраться туда?
Дейвис только что имел весьма неприятный разговор с Форрестом, из которого следовало: он должен помогать Лондону и в равной степени держаться от него подальше, что казалось ему явным противоречием. Форрест не был доволен тем, что Ратлидж не привез с собой своего сержанта, и пристыженный Дейвис начал чувствовать, что это и его вина. Но выхода не было. Констебля Рирдона нельзя было отозвать из Лоуэр-Стритема, Уорик не собирался присылать своих людей, а констебль Миликен из Аппер-Стритема все еще был дома из-за ноги, сломанной в двух местах от пинка взбесившейся лошади, которая, очевидно, сунула морду в осиное гнездо.
Пытаясь извлечь лучшее из скверной ситуации и чувствуя себя неловко в затянувшемся молчании, Дейвис прочистил горло и выдвинул предложение, которое обдумывал, бреясь этим утром.
- Я размышлял, сэр, о том, кто мог застрелить полковника Харриса, и мне кажется, мы упустили одну вещь. Что, если убийца вовсе не из Аппер-Стритема? Я имею в виду, что он прибыл из Уорика, из Лондона, из Кентербери или из Ливерпуля?
- Такое возможно, - отозвался Ратлидж. - Я этого не исключаю. Но у нас нет мотивов, не так ли?
- Ну, сэр, по-моему, у нас нет мотивов ни для кого. Полковник мог сделать что-то во время войны, кто-то мог считать его ответственным за потерю ноги, смерть сына или испорченную карьеру. Кто-то, о ком мы никогда не слышали в Аппер-Стритеме. И о чьем существовании знать не можем.
- Прежде чем мы закроем дело с вердиктом "убийство, совершенное неизвестным лицом или лицами", мы должны очистить от подозрений обитателей Аппер-Стритема, включая капитана.
- Это правда, - вздохнул Дейвис.
Ратлидж посмотрел на него:
- Скажите мне вот что. Почему все так уверены, что Уилтон невиновен?
- Он ведь герой войны, верно? - с удивлением ответил Дейвис. - Им восхищался король, и с ним дружит принц Уэльский. Он был принят самой королевой Марией! Такой человек - и убийца?!
Поджав губы, Ратлидж подумал: "Как же он получил свои медали, глупец, если не с помощью убийства?"
Следуя указаниям Дейвиса, Ратлидж нашел узкую дорогу, врезающуюся в земли Холдейнов и ведущую к маленькому живописному коттеджу, стоящему изолированно на холме, окруженном полями и деревьями. Дикие розы увивали каменные стены от самой земли, их сладкий запах наполнял воздух. На северной стороне стена была на два фута выше, защищая сад от ветра. Кто-то предпринял немалые усилия спасти его от сорняков, и люпины стояли, как часовые, охраняя ирисы.
Подъехав к коттеджу, Ратлидж вышел и был сразу же атакован серой гусыней, возражавшей против вторжения незнакомцев в автомобиле.
Отогнав ее, Ратлидж окликнул:
- Мисс Соммерс?
Никто не ответил, и, обойдя вокруг машины, чтобы вновь не столкнуться с разгневанной птицей, Ратлидж поднялся на крыльцо и постучал в дверь коттеджа.
Снова никто не отозвался, и он уже хотел уйти, когда интуиция подсказала ему, что в доме кто-то есть. Он постучал громче. Звук привлек гусыню, и она, прекратив атаку на свое отражение в крыле автомобиля, побежала к Ратлиджу, изогнув шею. Дейвис что было силы нажал на клаксон, и гусыня вернулась к своему отражению.
Наконец дверь приоткрылась, и тихий голос произнес:
- Да?
- Мисс Соммерс? Это инспектор Ратлидж. Я ищу вашу кузину. Она здесь?
Дверь открылась шире, и появилось бледное лицо.
- Сейчас ее нет. Она хотела сегодня утром проверить птичье гнездо.
Ратлидж заметил сильное сходство в чертах сестер, но эта выглядела более молодой и более унылой. У нее были каштановые, мышиного оттенка волосы и широко раскрытые испуганные глаза. Тусклое серо-зеленое платье не делало ярче цвет ее лица.
- Вы не знаете, когда она вернется? - спросил он.
Мэгги Соммерс покачала головой, не желая поощрять инспектора к ожиданию. Посмотрев над плечом Ратлиджа, она увидела гусыню, атакующую передние шины автомобиля, увидела сержанта Дейвиса, смеющегося на пассажирском сиденье, и нырнула назад, словно избегая ответственности за происходящее на ее лужайке.
- Эта гусыня - любимица Хелены, - оправдывалась Мэгги Соммерс. - Мне она не нравится - я ее боюсь.
- Может, загнать ее в курятник или куда-нибудь еще? - спросил Ратлидж, думая, как он сможет совершить этот подвиг, но мисс Соммерс снова покачала головой:
- Нет, она сама угомонится, главное - не развешивать белье, этого она терпеть не может. Зачем вы хотите видеть Хелену?
- Я хотел поговорить с ней о капитане Уилтоне. Она видела его в то утро, когда застрелили полковника Харриса.
В глазах женщины блеснули слезы, и Ратлидж на секунду испугался, что она сейчас зарыдает.
- Это было ужасно, я в жизни не была так напугана, как когда услышала об этом. Он казался таким приятным человеком.
- Вы знали полковника? - удивленно спросил Ратлидж.
- О нет. Но иногда он проезжал здесь через поля. - Мэгги Соммерс указала направление. - За высокой стеной его земля. Здесь соприкасаются два поместья. Если я была в саду, он махал мне. Сначала я боялась, как бы он не остановился поболтать, но он никогда этого не делал, а Хелена говорила, что я должна помахать в ответ. Это было бы… по-соседски. Хелена сказала, что полковник, возможно, принял меня за нее. Она встречалась с ним на вечеринке. - Мэгги робко улыбнулась, забыв о слезах, отчего ее лицо несколько оживилось. - Меня тоже туда приглашали.
Ратлидж понимал, почему Мэгги называли затворницей и даже считали слабоумной. Но она была просто робкой, как ребенок. Он подумал, что, если прикрикнет на нее, она убежит, захлопнет дверь и спрячется под кровать. Разрываемый между сочувствием и раздражением, Ратлидж недоумевал, где такая активная и энергичная женщина, как Хелена, берет терпение, чтобы выносить Мэгги. Хотя, возможно, она не была такой робкой, если ее оставляли в покое.
- Предложить вам чаю или кофе? - с беспокойством спросила Мэгги. - Не знаю, когда вернется Хелена, ждать бесполезно, а мне надо делать уборку…
Сжалившись над ней, Ратлидж удалился. Гусыня захлопала крыльями, когда он заводил машину, и ему захотелось как следует вздуть ее.
- По крайней мере, это не козел, - ухмыльнулся Дейвис. - Вы бы перелетели через ту стену, как самолет капитана.
Когда они вернулись в участок, то обнаружили там записку от доктора Уоррена, в которой сообщалось, что ему нужно немедленно их увидеть.
Он был в своем кабинете и тут же провел их в маленькую комнату наверху, где находились железная кровать, стол, стул и неподвижное тело, покоившееся под накрахмаленной простыней.
- Хикем, - коротко произнес Уоррен.
- Какого черта с ним случилось? - потребовал ответа Ратлидж, садясь на стул и пристально вглядываясь в неподвижное серое лицо. - Он выглядит полумертвым!
- Так оно и есть. Алкогольное отравление - он выпил достаточно для того, чтобы себя убить. Чудо, что этого не случилось. За все годы моей практики я никогда не видел человека, настолько пропитанного джином. У Хикема, должно быть, организм быка.
Ратлиджа охватило чувство вины.
- Где вы его нашли? Как?