- Да он не видит ни хрена. Для него человек-то не существует. Только вот ноги на сиденье да ответ на экзамене, а человек для него - ноль!
- Это точно, - согласился Коротченко. - Слышь, чего Брилев-то не идет? Или еще мучается?..
- Вон он… Похоже, не сдал.
Брилев и впрямь выглядел разъяренным. Вертел в руках зачетку. Потом швырнул ее на землю. Выпалил:
- Да пошел он к черту, этот Кощей! Вместе со своим сопроматом!.. На дополнительных завалил, гнида! Билет-то я списал.
Зачетку Вадик Брилев все же поднял, отряхнул от воблы…
- Мы с Жекой тоже в пролете, - Стукалов протянул приятелю бутылку пива. - На, глотни.
Брилев взял бутылку, сделал жадный длинный глоток, скривился.
- Пиво у вас теплое, придурки!
- Сам ты придурок, фуё-моё, - обиделся Коротченко. - Согрелось. Ты бы там еще до вечера… на дополнительные вопросы отвечал.
- Чтоб он сдох! Гнида! - вдруг закричал Брилев и разбил бутылку о спинку скамейки. Пиво с шипеньем окатило грязное сиденье. Осколки чуть не зацепили Коротченко и Стукалова. Те поежились. Брилев продолжал орать: - Я сейчас в круизе должен был быть, по Средиземному морю! Мне батя путевку подогнать обещал. Из-за этого старого козла… Чтоб он сдох!..
- Вадик, Кощей - он бессмертный, - заржал Коротченко. - По вечерам в Летнем гуляет, здоровье свое драгоценное бережет.
- Может, у него там на дубе сундук с яйцами?.. - ухмыльнулся Стукалов.
- С другими "преподами" договориться - два пальца об асфальт! - продолжал шуметь Брилев. - Мы же все на платном, в конце концов. А этот контуженный…
- А он и впрямь ведь контуженный, - подтвердил Коротченко. - Его на войне по башке треснуло… Авиационной бомбой.
- Так и валил бы на пенсию!.. - Вадик грязно выругался. - Отстойник…
Федор Ильич корпел за столом над листком бумаги. Дело шло туго.
Во-первых, он просто отвык писать. Правда, за пенсию расписывался ежемесячно. Это факт. Но ничего другого, кроме своей фамилии, Федор Ильич не писал уже много-много лет. Или десятилетий даже. Сканвордов не разгадывал - это Васька мастак. А других поводов для писанины не было. И вот появился повод, будь он неладен.
Во-вторых, не складывалось содержание. Как это все сформулировать… Про пьяного рабочего, который советовал выучить правила пользования лифтом, держась за отвертку - излагать?
Или это несущественная деталь? Непонятно.
Жена продолжала шинковать капусту. Хрум-хрум, хрум-хрум. Надоела, право. Хуже горькой редьки.
- Заявление в суд, что ли, сочиняешь? - поинтересовалась супруга. - Сочинитель нашелся… Салтыков-Щедрин!
Федор Ильич в сердцах скомкал бумагу:
- Ничего не выходит.
- И не выйдет! - решительно заявила жена. - Твое дело - капусту из магазина носить. И редьку. А тут специальный ум требуется. Юридический! Давно бы умных людей попросил.
- Да я к Ваське неделю пристаю, а ему все некогда!
- Нашел юриста!.. Василий, он ведь в целом типа тебя, только помоложе и при нагане… Тут настоящего юриста надо!
- Так настоящему платить надо! - возмутился Федор Ильич. - И по-настоящему!
- Тогда нечего и бумагу переводить. Тоже денег стоит.
- Вот уж дудки! - Федор Ильич поднял указательный палец. - Это Васька со службы бесплатно принес!
- Надо же, польза от Васьки! Удивил! Слышь, Федь, морковь кончилась. А без моркови - и капуста не капуста. Закусывать-то зимой…
Рогов с утра тоже корпел над листом казенной бумаги. В ожидании важного звонка - оперов вот-вот могли сорвать на очередное совещание - Васька нервно покрывал лист загогулинами и закорючками. Прервался, когда неожиданно нагрянул Виригин.
Любимов долго и неодобрительно изучал Максово удостоверение.
- Ну-кась, ну-кась… Виригин Максим Павлович. Это мы и без ксивы, положим, в курсе, что Максим Павлович… Состоит в должности помощника адвоката городской коллегии.
Жора взглянул на фотографию, потом внимательно на Виригина, словно видел впервые, потом снова на документ.
- Надо же, похож. Практически одно лицо. Ну, дела! Вась, хочешь полюбоваться? Как же тебя к ним занесло? Всю жизнь ловил, ловил - и вдруг на тебе. Адвокат Виригин…
- Пути пенсионера МВД неисповедимы, - грустно пошутил Виригин, пытаясь скрыть неловкость.
- Еще неизвестно, куда нас занесет, - задумчиво сказал Рогов, крутя в руках удостоверение. Будто бы в нем могло обнаружиться второе дно.
- Уж только не в адвокаты, - отрубил Любимов.
- Не зарекайся, Жор, - возразил Рогов. - И потом, вспомни, ты же сам говорил: "Адвокат - друг человека". Шишкин наизусть выучил…
- Не так я говорил… - поморщился Жора. - Я говорил, что адвокат адвокату свинью не съест… То есть, это… глаза не выклюет. И вообще, если мент - это карма, то адвокат - это национальность. Мне к ним нельзя. Я на первом же суде попрошу своему подзащитному срок накинуть. По привычке. И меня сразу вытурят.
- "Адвокат - тоже человек", твои слова, - напомнил Виригин.
- А ты мне и поверил?! Я ведь пошутил.
- Куда ж мне было деваться, Жора?..
- Шел бы, как все, офисы охранять, - иронично прищурился Любимов. - Тепло, светло, и мухи не кусают. Одно неудобство - курить надо на улице.
- Туда я всегда успею, - Максим не скрывал раздражения. - И для вас там места попридержу.
- Макс, не слушай его! - посоветовал Рогов. - У нас просто день сегодня тяжелый. Зато денег заработаешь.
- На наших костях, - добавил Любимов. Он повернулся к Виригину: - Тачку новую еще не купил?..
- Ага, купил, - огрызнулся Максим. - Вон, видишь, "шестисотый" под окном стоит. Я всего-то две недели тружусь…
Как ни странно, роговские слова "у нас сегодня тяжелый день", задели его за живое гораздо больше, чем подколы Жоры.
- Где?.. - Рогов подошел к окну. Внизу вороны дрались из-за куска хлеба. - Нету "шестисотого". Угнали, Макс!..
- И хрен с ним.
- Он завтра новый купит, - не унимался Любимов. - "Шестьсот первый"! Ты, Макс, наверное, думаешь, что будешь в судах пламенные речи произносить и невинных от беспредела следствия "отмазывать"?.. Как Плевако Веру Засулич? Так вот: адвокаты сейчас не защищают, а "решают вопросы". Усек?.. Так что готовься водку в "Кресты" таскать, "малявы" передавать, проституток подсудимым доставлять и свидетелей обрабатывать.
- Можно ведь и без этого обойтись. Адвокаты разные бывают… - Виригин уже жалел, что навестил бывших коллег.
- Тогда и на велосипед не заработаешь, - ухмыльнулся Любимов.
- У меня есть велосипед. И вообще мне много не надо.
Ему хотелось уйти. Какой же все-таки Жора вредный и ограниченный человек! Всех по себе судит. Только свою правду знает.
А правда - она ведь у каждого своя.
Или нет?
- Чего ты к нему пристал, Жора? - вступился за Виригина Рогов. - Он что, по своей воле на пенсию дернул?
- Ладно, не обижайся, - обмяк Любимов. Он быстро заводился и быстро отходил. - Ты как туда попал-то?
- Борю Мыльникова месяц назад встретил, мы с ним еще в районе работали. Он - следаком, я - опером. Вроде ничего был мужик… Позже он начальником следствия стал, а когда на пенсию вышел - в адвокаты подался. Предложил к нему помощником, чтоб опыта поднабраться.
- Смотри, не перебери, - опять начал заводиться Любимов.
- Надо к тебе тестя направить. Ему как раз адвокат нужен, - вспомнил Рогов. - Возьмешься?
Коротченко сбегал за холодным пивом (Брилев раскошелился на "Хайнекен"), принес еще воблы - на этот раз уже очищенной, в пакетике. Выпили, закусили, но настроение не улучшалось. Коротченко порассуждал, что чищеная вобла хоть и удобна в потреблении, но когда сам чистишь - вкуснее. Друзья лишь вяло кивнули. Попробовали поговорить о бабах, Брилев на секунду воодушевился, рассказал, какую классную проститутку нашел в салоне в Басковом переулке: "Свежак! Красотка, лет двадцать, не больше, ноги от зубов, сиськи супер… По всем понятиям, не меньше чем на сто баксов, а то и больше, а там - за тыщу рублей…" Но как-то быстро сник, скомкав рассказ.
- Фиговы, мужики, наши дела, если коротко, - выразил общее настроение Женя Коротченко. - Последняя пересдача осталась.
Самому ему, в общем и целом, было по барабану. Не слишком нравилось Жене учиться. Переживал, конечно, возмущался, но больше для порядка.
- Если Кощей завалит, точняк отчислят. Голову на пенек кладу, - вздохнул Стукалов.
- И придется тебе, Серега, в свой Урюпинск возвращаться. Там, поди, и "простиков" нет? Не дошла еще цивилизация? - попробовал пошутить весельчак Коротченко.
- Не Урюпинск, дурак, а Бобруйск! Всё там есть. Дело не в том. По весне в армию загребут. Тогда финиш. Тебе хорошо, Женька, с белым билетом. А у нас ведь не Россия, у нас даже не откупишься.
- А меня отец откупать отказался. Говорит: вылетишь с института - поедешь в Читу, сортиры чистить. Нет, я из-за этого козла в армию не пойду!.. - резко встал Брилев.
- А куда ты денешься?
- Встречусь с Кощеем. Поговорю как следует.
- Денег он не возьмет. Многие пытались, - напомнил Коротченко. - Этому скелетону они не нужны. В гроб скоро. Так что проще сопромат выучить.
Сопромат выучить невозможно. Брилев молча пошел к своей "тойоте".
- Нас-то подбросишь? - спросил Стукалов.
- В другой раз…
Брилев был настроен очень решительно, хотя плана действий у него пока не было.
Наконец-то атмосфера в кабинете оперов несколько разрядилась. Рогов вновь принялся рисовать каракули. Одна получилась на загляденье. Хоть на выставку авангардной графики.
Любимов заварил Максиму чай. Виригин присел за свой рабочий стол. За свой бывший… Каждая трещинка знакома. Вот эту шахматную пешку вместо ручки к ящику Виригин сам приделывал. Ручка оторвалась и запропастилась куда-то. Потом Макс увидел ее, когда Рогов играл с Игорьком Плаховым в шахматы. Использовали пешку вместо ручки…
А вот эта вмятина - любимовская. Врезал как-то в ярости пепельницей. Хорошо, не о чужую голову.
А это пятно круглое…
- Соскучился по своему насиженному? - пресек ностальгию Любимов.
- Еще бы! Столько лет…
На расхлябанном старом стуле, который, подобно его "баклажану", годился только на запчасти, Максим чувствовал себя удивительно уютно. Да, вон оно - реальное его место. Эх…
- В адвокатуре, Макс, такой ауры не будет, - Жора обвел кабинет руками. - Там каждый сам за себя.
Это Макс уже понял. Но, с другой стороны, в нем ожил дух противоречия: должен же когда-нибудь человек быть сам за себя?.. Не за идею, не за ауру - а за себя, любимого?.. Земная жизнь давно пройдена до половины… Не слишком хочется остаться у разбитого корыта.
- Ничего, мы через пару лет к тебе придем. Помощниками, - подбодрил Рогов. - Уж мы там позащищаемем… всласть, ёшкин кот. Внедрим в адвокатуру оперативные методы. Ты еще не внедрил?.. - продолжал дурачиться Васька.
- На мое место кого-нибудь взяли?
- Дураков мало, - ответил Любимов. - Молодежь нынче в адвокаты рвется. Ближе к кассе. Только где вы столько клиентов найдете, если ловить будет некому? Придется друг друга мочить.
Настроение у Жоры менялось, как маятник.
Было у него нехорошее предчувствие по поводу сегодняшнего совещания. Попадет под каток.
В кабинет заглянул Егоров, увидел Виригина, заулыбался. Не то что натужно, нет. Вполне вроде искренне, но все равно как-то странно. Пока Виригин работал в главке, Егоров ему не улыбался. Он вообще редко улыбался.
- Рад видеть, Максим.
- Я тоже, Сергей Аркадьевич, - Виригин встал, протянул руку.
- На работу устроился? А то у меня место "теплое" есть. На рынке.
"А что, в работе на рынке тоже есть своя прелесть…" - промелькнула в голове Виригина ненужная мысль.
- Он теперь адвокат, - ответил за него Рогов. - Защитник бесправных и сирых…
- Молодец! - Егоров искренне восхитился. - Ладно, не нужна тебе помощь, тогда мне помоги. Есть дело. Тут одна газетенка на днях клевету напечатала. Хочу с нее моральный ущерб содрать. Возьмешься?
- А что за клевета? - спросил Виригин. Скользкая тема - клевета…
- Будто бы наш питерский главк преступников не ловит!.. А у нас раскрываемость за девять месяцев на два процента выше прошлогодней. Дело - выигрышное, без вариантов. По всем данным - на два процента подросли. На два! Как думаешь, на сколько потянет?..
- На ящик минералки, - язвительно буркнул Любимов, но на Виригина посмотрел с интересом: что тот ответит.
- Это гражданское дело, а я больше по уголовным… - уклонился Максим.
Одно дело - тесть Рогова, которому надо помочь, а другое - мутный Егоров. С ним лучше не связываться. Да и против прессы переть… Дело тонкое. Надо спросить Мыльникова, приходилось ли ему судиться с журналюгами.
- Жаль… - разочарованно протянул Егоров и тут же перешел к следующему вопросу. - Ты, кстати, печать от сейфа нашел?..
- Печать? - удивился Виригин. - Я все сдал, когда уходил.
- Это не он терял, а Плахов, - напомнил Рогов. - И то сразу нашел. А вы, Сергей Аркадьевич, про уголовные-то дела подумайте. Вас Макс, если что, защитить сможет.
- Ты, Рогов, глупостей не болтай, - погрозил пальцем Егоров, - а то самому адвокат понадобится.
Беседу оборвал зазвонивший телефон.
Через минуту, забыв о Максиме, бывшие коллеги уже сидели в зале заседаний. Проверяли блокноты "с процентами".
Виригин медленно брел по коридору к выходу. Думал завернуть к Семену, но не стал. Сеня в той поганой истории с убийством Лунина очень достойно себя повел. Выручил здорово. Компьютер отверткой сломал. А Виригин его толком и не отблагодарил. Такая помощь естественной кажется, когда… Когда все вместе. Один за всех.
Зайти? Нет настроения, в другой раз. Да у него и своих дел хватает.
Максим остановился возле пыльной доски почета. С удивлением обнаружил собственную фотографию. Забыли снять. Бравый майор. Взгляд, устремленный куда-то высоко и далеко. Семен, кстати, фотографировал. Полчаса мучил, дразнил пулей, вылетающей из объектива.
На мгновение Виригину стало даже приятно. Будто бы здесь еще ждут его возвращения… Но только на мгновение.
Никто его не ждет. Обратной дороги нет.
"Заработаю хоть, чтобы долг за взятку отдать, - подумал вдруг Максим, - да еще на путевки с Иркой в Египет. Туда же, где отдыхали, в Хургаду…"
В Летнем саду Дмитрий Петрович Кощеев гулял, сколько себя помнил.
Он родился в коммуналке, на углу Гагаринской и Чайковского, в здании бывших дворцовых прачечных, и, конечно, часто бывал здесь с бабушкой еще до войны. Бабушка болтала с подругами - у них в Летнем был целый "клуб по интересам", а маленький Дима с восхищением внимал звукам флотского оркестра. Оркестранты навсегда запомнились праздничными, в белых кителях, морской флаг и красное знамя полощутся, литавры гремят…
Кощеев был уверен, что станет моряком. Но уже в декабре сорок первого его контузило при бомбежке. Ему-то повезло, выжил, а вот бабушку и родителей в ту же бомбежку убило. На улице их достало, во дворе дома, когда бежали в убежище.
Мальчика отправили в эвакуацию. Но их эшелон разбомбило - прямо под Ленинградом. Побежал куда глаза глядят, три дня бродил по зимнему лесу… Как не умер, как не отморозил ничего - Бог весть. Потом подобрали партизаны… Про годы, проведенные в лесу, Кощеев хотел написать книгу.
Но не стал. Решил - не пригодится никому такой опыт. А просто страшилки писать… Зачем?
Вернувшись в Ленинград, поселился в том же доме, только в другом крыле - в комнате у дяди. Дядя вернулся с фронта "самоваром". Сейчас этого слова не понимают - и хорошо. "Самовар" - это когда у человека нет ни рук, ни ног. Обрубок с головой.
"Зато сердце большое", - шутил дядя.
Этот этап своей жизни Кощеев тоже не любил вспоминать. Дядя умер лет через пять. Дмитрий остался один. Со временем комнату выделили из коммуналки в маленькую однокомнатную квартирку - в ней Кощеев и проживал до сих пор.
Он вообще не имел привычки что-либо менять. Всю жизнь - в одном институте, на одной кафедре. Даже в Москве так ни разу и не побывал. Думал, что хоть однажды неплохо бы посетить столицу. Думал-думал, да и махнул рукой… Только иногда выбирался летом отдохнуть в Карелию, да и то после смерти жены - ни разу.
Второй, кроме жены Марины Никитичны, и теперь уже, вероятно, последней любовью Кощеева был Летний сад. На его глазах окружали оградой памятник Крылову, восстанавливали Чайный домик, перекрашивали знаменитую решетку (в пятидесятые, после ремонта, она одно время была оранжевой, что вызвало гнев возмущения петербуржцев) и меняли конфигурацию пруда.
Дмитрий Петрович прекрасно знал всю историю сада - от самого его основания. В перестройку по инициативе Дмитрия Петровича зимние деревянные кабинки, в которых укрывали от снега статуи, изменили конструкцию: вместо плоских крыш завели косые, чтобы талая вода стекала на землю, а не внутрь.
Кощеев провел в Летнем саду много тысяч часов. Он бывал здесь в прямом смысле слова ежедневно (разумеется, кроме зимы, когда сад закрывали, но Кощеев дружил с местным отделением милиции и нередко хаживал и по заснеженным тропинкам).
Иногда ему грезилось, что он и умрет здесь, в саду. Впрочем, в следующем году Летний собирались закрывать на реконструкцию, и что-то подсказывало Кощееву, что торжественного открытия нового сада он не увидит. Но волновало Дмитрия Петровича не это (никто не вечен, а три четверти века - немалый, в сущности, срок). Волновал его утвержденный проект реконструкции.
Архитектор задался целью воссоздать все, что когда-либо в саду было. И фонтаны, которые били здесь при Петре (и фундаменты которых в земле сохранились). И живой лабиринт, выращенный при Екатерине. И какие-то случайные павильоны безо всякой художественной ценности. И вмонтированную в решетку часовню, поставленную в честь спасения Александра Второго от каракозовского покушения… Все - одновременно.
Кощеев считал, что это убьет Летний сад. Уничтожит его главное чудо - лаконичную, если угодно, минималистскую гармонию.
Две недели назад Дмитрий Петрович написал письмо губернатору. Он был знаком с ней - встречался в составе делегации ветеранов еще в период предвыборной кампании. Губернатор (тогда еще кандидат), душевная симпатичная женщина, выделила тогда Кощеева изо всей делегации, долго с ним беседовала и сказала на прощание, что "если что", он может рассчитывать на ее помощь.
И вот это "если что" случилось. Дмитрию Петровичу пришлось обратиться в Смольный. Но ответа не было уже полмесяца, и он не понимал почему…
Кощеев сидел на скамейке, положив руки на рукоятку трости, а подбородок - на руки. Думал. Чья-то тень закрыла заходящее солнце. Кощеев поднял глаза. Перед ним стоял молодой человек, в котором старый ученый не сразу, но узнал студента с платного отделения.
- А, Брилев… - вежливо кивнул он. - Тоже решили воздухом подышать?..
- Вас ищу! - развязно ответил студент.
- Какие-то вопросы?.. Готов выслушать.
- Вопрос один: оценка за экзамен.
Брилев стоял, засунув руки в карманы брюк. Лицо его выражало решимость.
- Так в чем же дело? - не понял Кощеев. - Готовьтесь, сдавайте, все в ваших руках.
- Хватит, насдавался, - перебил Брилев.
- Чего ж вы тогда хотите?