- Три балла. Мне больше не надо, - Брилев вытащил из кармана куртки зачетку. Точнее, резко выдернул. Будто это не зачетка, а нож.
- Вы шутите?..
- Шутки кончились, - с нажимом заявил студент. - Не поставите - пеняйте на себя.
Кощеев, опираясь на трость, медленно поднялся. Выдохнул возмущенно:
- Что ты сказал?..
- Голову оторву, - пригрозил Брилев, закусив губу.
- Наглец! - прошептал Кощеев сорвавшимся от возмущения голосом. - Прочь отсюда! И чтоб на кафедре я тебя больше не видел! Прочь!..
И что есть сил толкнул Брилева. Теперь студент стоял против фонаря. Он отражался в его безумных зрачках. Словно зажглись в глазах костерки адского пламени.
- Ты достал, Кощей!.. - Брилев схватил его за отворот пиджака. - Я из-за тебя в армию не пойду! Понял?!
- Там тебя жизни научат. Отпусти, негодяй! - Кощеев пытался освободиться.
- Не тебе о моей жизни судить, козел вонючий!..
Кощеев неловко тюкнул Брилева тростью. Силы, конечно, были не те… Тот легко отбил удар рукой, отобрал у старика тяжелую трость и резко ударил его в висок.
Потом еще раз. И еще…
Кощеев вскрикнул, упал и остался лежать без движения. Брилев наклонился, пощупал старику пульс. Распрямился и сказал: "Ни хера себе!"
Вдали раздался свисток сторожа. Брилева словно молния поразила, он весь скособочился, закрыл зачем-то голову руками… но быстро сообразил, что это лишь сигнал о скором закрытии сада.
Волоком дотащил тело Кощеева до Лебяжьей канавки и спихнул его в воду.
Туда же выкинул трость…
Руки его почти не тряслись. Он быстро прошел по крайней аллее, разминувшись со сторожем и нарядом милиции, который как раз отходил в другую сторону от пруда.
Из ажурных ворот он вышел, никем не замеченный.
Лихо!..
Брилев даже ухмыльнулся - вспомнил анекдот, как поручик Ржевский гулял с барышней по Летнему саду.
- Поручик, вы хотели бы стать лебедем?..
- Голой жопой в мокрую воду?! Бр-р-р… Ни за что!
В прошлом директор молочного магазина, что на углу, а теперь его владелец (ныне магазин был позиционирован как "мини-маркет") и хозяин еще двух или трех близлежащих торговых точек пятидесятилетний толстяк Иван Солодунов слыл самым богатым человеком в подъезде.
Несколько лет назад он прикупил к своей трехкомнатной квартире соседнюю двухкомнатную и являлся теперь обладателем настоящего "пентхауза" на последнем этаже.
Сейчас он сидел, развалившись, в кресле, в ярко-красном спортивном костюме (это был фирменный "Adidas", Иван Тимофеич не любил подделок, особенно после того, как сильно "попал", купив сдуру партию китайского барахла с надписью "Adidos"). Сидел и пил пиво из жестяной банки. Черемыкина стояла перед ним в стареньком домашнем платьице, неловко скрестив руки на груди.
- Две тыщи, соседка, деньги немалые… - тянул Солодунов нутряным басом. Было впечатление, что заговорил большой цинковый бак. - Очень немалые деньги, соседка, две тысячи долларов…
Он был уверен, что мысль, повторенная дважды, лучше усваивается.
- Так ведь посадят его, дурачка, - всхлипнула Черемыкина. - На три года, может быть!..
- Зато поумнеет, - предположил сосед. - Будет время для размышлений.
- Да какое там, Иван Тимофеич!.. Он же под дурное влияние - за пять минут… Бандитом вернется, вся жизнь насмарку…
Солодунов помолчал, подумал.
- Воспитывать надо было с детства, а то много воли дала. Да, с детства воспитывать, а воли - не давать! Пороть!
- Когда воспитывать-то, если на фабрике в две смены ишачила… - смахнула слезу Черемыкина. - Одна ведь, без отца, его растила. Да и неплохой он парень, дурной только малость… Пропадет!
Солодунов опять задумался.
- Иван Тимофеич, миленький, помогите. Больше некому!..
- Ты думаешь, мне деньги с неба валятся?.. Или в "Поле чудес" выиграл?.. Все своим трудом, своими руками! Без сна и продыху. Добро не приходит само!
Добра в гостиной было и впрямь - выше крыши. Одну стену полностью занимали шкафы с хрусталем - увлечение прежних лет. Противоположную - хобби недавнее: стеллажи с продукцией Ломоносовского фарфорового завода. Тарелки, чашки, пастушки, собачки, барышни и крестьянки. Фарфор, как и хрусталь, стоял плотно, как солдаты на параде.
На широком подоконнике теснилась коллекция кактусов. Этим - Черемыкина знала - увлекалась солодуновская супруга.
Еще на одной стене висела шкура медведя (считалось, что хозяин "взял" косолапого собственноручно), поверх медведя - пара сувенирных дуэльных пистолетов дантесовских времен.
- Я отработаю, верну, - быстро пообещала Черемыкина. - Вы не сомневайтесь…
Солодунов внимательно и нагло осмотрел Черемыкину с ног до головы. Как барышник лошадь на ярмарке.
- А фигура-то у тебя еще ничего… - одобрительно подметил он. - Сохранилась фигура-то у тебя…
Владелец торговых предприятий похотливо облизнулся.
- Да что вы, какая там фигура, - засмущалась Черемыкина.
- Не скромничай, соседка. Все при всем. Фигурка-то сохранилась, да…
О самом хозяине квартиры сказать такое было трудно. Живот его вываливался из кресла, словно тесто.
- Иван Тимофеич, помогите! - снова шмыгнула носом Черемыкина.
- Ладно, уговорила, - Солодунов хлопнул ладонью по подлокотнику. - Только будешь ко мне приходить по вечерам уборку делать. Моя-то сейчас в Ялте, в санатории дыхание лечит. Пыль даже протереть некому, а я во всем чистоту и порядок люблю. Ну как, согласна?..
Солодунов пристально глянул в глаза Черемыкиной. Та стушевалась.
- А как долг отдашь, так все. В полном расчете. После того, как долг-то отдашь.
- Ну что ж, пыль так пыль, - согласилась Черемыкина, быстро взвесив в голове свое безнадежное положение.
- Тогда здесь посиди-подожди.
Солодунов не без труда поднялся и протопал в дверь, ведущую в недра квартиры. Черемыкина присела на краешек стула. Стала разглядывать комнату. Фронт работ, так сказать. Пыль ведь, наверное, тоже все-таки вытирать придется…
Солодунов вернулся с пачкой блекло-зеленых долларов. Протянул соседке:
- На, пересчитай…
- Что вы, Иван Тимофеевич, я верю…
- Пересчитай, я порядок люблю, - повысил голос Солодунов. - А деньги они тоже… счет любят!
Черемыкина зашелестела купюрами, а Солодунов вытащил початую бутылку коньяка, две рюмки, разлил… Изобразил на лице тяжелое подобие улыбки.
- Давай, Люся, договор наш обмоем.
Солодунов ни капельки не нравился Черемыкиной, но "Люсей" ее много лет уже никто не называл.
Стукалов плевал в потолок съемной "однушки" в районе Балтийского вокзала, размышляя, как провести вечер. Плевок до потолка никак не долетал. Дельных мыслей по поводу вечера тоже не возникало. Хорошо бы сходить куда-нибудь в бар на Невском, познакомиться с "центровой" девчонкой, потанцевать там, трали-вали, в гости зазвать…
Но денег не было. Причем не только на бар или на модный клуб "Платформа", в котором его дружок Брилев побывал, если не врал, уже трижды (а чего ему врать - отец "зеленью" исправно снабжает!). Стукалов не мог наскрести даже на привокзальное кафе "Уют", где тоже гужевались девчонки - не такие стильные, как "центровые", но все же…
Водки есть еще граммов сто, а дальше - тишина…
Опять телек смотреть до отруба?
Или "сопромуть" почитать?..
Последняя мысль вывела Стукалова из себя.
Он мрачно встал, еще не зная, что будет дальше делать, но в этот момент в дверь постучали.
На пороге стоял взъерошенный Брилев.
- Ты откуда? - удивился и одновременно обрадовался Сергей.
- Экзамен сдавал, - процедил сквозь зубы Брилев и тщательно запер за собой дверь.
- Вечером? - удивился Стукалов. - И как?..
- Экзаменатор свалил, не дослушал ответа…
Брилев, не снимая куртки, прошел в комнату. Глянул в старое заскорузлое зеркало. И вдруг рассказал Стукалову историю, которую слышал краем уха много лет назад и ни разу не вспоминал. А сейчас почему-то вспомнил и выдал за свою. Якобы был у Брилева знакомый (на самом деле, чей-то чужой знакомый), который снял хату, где висело зеркало, пробитое реальными пулями. Будто бы давно, чуть ли не в гражданскую войну, кого-то возле этого зеркала реально угрохали. Чувак не хотел жить с таким зеркалом, но выбросить не решался. И нашел компромисс: закрыл его другим зеркалом.
- Ты чего это?! - насторожился Стукалов, выслушав странную историю. - Ты к чему это, Вадик?!
- Да так… - криво усмехнулся Брилев.
Он смотрел в зеркало. И видел там демонически-красивого молодого человека в небрежно расстегнутой куртке, с чуть растрепанными, словно на ветру, волосами, с огнем в глазах и романтической, как у Бандероса, двухдневной небритостью…
Брилев напоминал себе героя писателя Достоевского. Таких вот студентов описывал великий классик - целеустремленных, неуступчивых, инфернальных, хладнокровных, надменно-решительных… Бескомпромиссных. Людей высшего сорта.
Короче, Брилев себе нравился.
- У тебя вмазать есть? - спросил он.
- "Вмазать"?.. - удивился хозяин. - Не-е… Я уж давно… А с чего это ты вдруг?..
- Да нет, - раздраженно мотнул головой Брилев. - Выпить, я имею в виду.
- А! Есть немного!
Стукалов разлил остатки водки. Брилев продолжал смотреть в зеркало. Боже, какой красавец…
"А если и Стукалова… того, - вдруг подумал Брилев с эдакой внутренней ухмылкой. - Пузырем по черепушке, а? До Обводного канала, конечно, подальше, чем до Лебяжьей канавки. Но тоже недалеко…"
Это была, разумеется, шуточная мысль. Просто Вадиму Брилеву нравилось ощущать себя в "Достоевской" роли.
Брилев выпил, не чокаясь. Стал снимать куртку и обнаружил, что стекло на часах разлетелось вдребезги. По периметру циферблата торчали острые осколки.
- Вот сволочь, еще и "клоки" швейцарские раскокал!.. Придется стекло менять. С-сука…
- Кто раскокал? - спросил Стукалов. Свою рюмку он еще не выпил, держал в руке. Брилев молча опрокинул чужую водку в рот.
- Короче, я у тебя с четырех дня, - сказал Вадик. - И все это время мы квасили. Вдвоем. Понял?.. Вот тебе деньги, сгоняй до ларька… дружище.
- С Кощеем-то что? - растерянно спросил Стукалов, принимая деньги.
- После, - Брилев величественно повел рукой. - Сначала за водярой сходи. И пожрать купи. Горячего хочу. Чебуреков, может?..
- Там кура-гриль есть у вокзала. Готовая…
- Значит, кура. И салат, может, какой…
Труп Кощеева всплыл ранним утром. Прямо на глазах у сторожа, лениво совершающего первый обход. Удивился сторож - что же это такое поднимается из воды, подошел поближе, а тут оно и поднялось целиком…
Лицо знакомое, но какое страшное!..
С вечера сторож выпивал, поэтому на всякий случай глазам своим сначала не поверил и несколько раз шлепнул себя ладонями по щекам. Не помогло. Побежал звонить.
Короче, уже в десять утра Жора Любимов и судебный медик сидели на корточках у мертвого тела. Тут же валялась резная трость. Любимов держал в руках прозрачный пакет с содержимым карманов Кощеева (паспорт, бумажник, ключи от квартиры - немудреный холостяцкий набор).
- Черепно-мозговая травма, - определил медик. - Ну, сам видишь.
- Ловко тюкнули, - согласился Любимов.
- Могли кастетом ударить, а могли чем-то другим, - продолжал медик. - Да вот этой же тростью…
- И трость, поди, его собственная.
Медик пожал плечами. Он тоже так думал, но думать в этом направлении не входило в его компетенцию.
- Время смерти установил? - спросил опер.
- Точно - нет. Он же в воде валялся. Но, скорее всего, вчера вечером.
- Скорее всего, - согласился Жора.
Не любил он, когда убивают стариков. То есть он никаких убийств не любил, хотя и получал за их расследования зарплату, но убийства старых людей его как-то особенно смущали. Была в них какая-то… несправедливость, что ли. И так человек одной ногой - в лучшем из миров. Или в худшем. Неважно. Уже на берегу, короче. А тут….
Такие происшествия навевали невнятные мысли. А Любимов любил внятность. Ему не нравился роман про убийство старухи-процентщицы, автор которого восхищался, какая тонкая у "мокрушника" душа…
Но этот-то вряд ли был процентщиком.
Простой нищий пенсионер.
Любимов еще раз посмотрел на лицо Кощеева. Его искривила яростная гримаса. Неспокойно умер старик…
По травянистому склону между тропинкой с лавочками и берегом Лебяжьей канавки аккуратно передвигались Шишкин, Стрельцов и Семен Черныга.
- Вот, видите, - след волочения, - показывал рукой Семен. - А начало у скамейки. Вон у той, у ближней.
- Там ему, значит, и приложили, - догадался Стрельцов. - Сидел, значит, куковал, а ему и приложили…
- Похоже на то, - кивнул Семен.
- Семен, следы снять сможешь? - спросил Шишкин.
- Вряд ли. Здесь трава, а там, на тропинке, мелкий гравий.
- Все ж попробуй, - попросил начальник.
Поднимаясь по склону, Семен столкнулся с Роговым. Вася уже возвращался из дома Кощеева, благо это было рядом.
- Ну? - коротко спросил Шишкин.
- Никто дверь не открыл. Соседи говорят, один живет. Преподает в машиностроительном институте.
- Это тут рядом, - Стрельцов махнул рукой в сторону Эрмитажа. - Там в прошлом году повар в столовой окочурился. Думали - умысел, а оказалось - сердечник… А потом у него в кармане пальто две котлеты на косточке в пакетике нашли. Мертвеца в воровстве изобличили. Неудобно было…
- Доцентом работает, - продолжал Рогов. - Работал, то есть. Тихий, аккуратный. А в саду каждый вечер гулял, как заведенный. Больше, говорят, никуда не ходил - на работу да в сад. Еще в баню на Чайковского, пока она не закрылась…
- Рядовой гоп-стоп, похоже, - выдвинул версию Стрельцов.
- Бумажник-то на месте, - возразил Шишкин. - И деньги целы - триста десять рублей. Вряд ли их там было намного больше…
В нескольких метрах от оперов и от трупа стоял в новенькой форме работника прокуратуры следователь Мурыгин и весело болтал по мобильному. Весело и громко. Ничуть не смущаясь, что его могут услышать. Более того, не услышать его было трудно: голос у Мурыгина был очень напористый. Черты лица острые, как у лисы. Волосы вороные, а вот ресницы почему-то белесые, как у альбиноса, и длинные, будто у куклы Барби.
- А мы чё, мы потом на Большом тачку поймали - и в кабак на Марата, - жизнерадостно трещал Мурыгин. - Знаешь, с манекенами в витрине? "Настоящая стерва", что ли… Прикинь: Толик, пока ехали, совсем вырубился. Еле из тачки выволокли. Так вышибала нас пускать не хотел, прикинь! Так я ему ксиву прокурорскую в зеник вдвинул, так он так потух, так потух, смехопанорама прям!.. Обижаешь, Светуля, обижаешь! Напрасно обижаешь, скажу тебе. Какие бабы?! Стервы?.. Не было никаких стерв. Ты у меня одна такая!.. Да, а потом мы еще грамм по двести на рыло приняли, и по домам. Я не поздно вернулся-то - до мостов. А Толик до сих пор дрыхнет, прикинь… Нет, сейчас не могу, я на трупе. Да деда одного пристукнули. Так, ерунда. Дедок такой вяленый…
Опера переглянулись.
- Совсем без масла, - скривился Любимов. - Я бы, знаете… тут ведь все свои… как раз этого придурка - и в Лебяжью канавку. Вместо дедка… вяленого. Вот была бы смехопанорама.
- Отставить! - с видимым сожалением сказал Шишкин. - Нельзя в канавку. Всплывет. Такие не тонут… Зато весь "убойный" отдел посадят за убийство. Вот уж точно будет… Евгений Степанян.
- Петросян, - поправил Рогов.
- Один хрен - армяне!
Любимов махнул рукой и отошел в сторону. От греха подальше.
Среди прокурорских были нормальные трудяги, но и уроды попадались. И все больше и больше в последнее время. Хотя бы перед ними-то не выделывались!..
- Господин следователь, вы протокол осмотра собираетесь делать?.. - громко спросил Стрельцов. - Или нам за вас отдуваться?..
Рогов сформулировал этот посыл энергичнее:
- Хватит болтать, ёшкин кот!..
- Все, Светуля, надо вкалывать, - сказал Мурыгин трубке. - Вкалывать, говорю! Работать надо, трудиться… Целую-целую. Пока-пока. Вечером увидимся…
Закончив разговор, Мурыгин сделал обиженное лицо. Дескать, позвонить не дадут. Что за дела…
- Куда вы спешите, мужики? Еще весь день впереди. Работа - не волк.
- Убийство раскрывать спешим, - сплюнул Вася.
- Так раскрывайте! - прокурорский следователь развел руками. - Я вам мешаю, что ли?.. Не мешаю.
- Видите ли, господин следователь… - с сарказмом начал Стрельцов.
- Александр Васильевич, - сухо представился Мурыгин.
- Господин Александр Васильевич… Вы же, согласно уголовно-процессуальному кодексу, на осмотре старшим являетесь!
- Я знаю, - подбоченился Мурыгин.
- Может, указания ценные будут? - Стрельцов явно издевался.
Шишкин, чтобы не нагнетать конфликт, спросил миролюбиво:
- Давно в прокуратуре?
- Три месяца, - Мурыгин выпятил грудь и стал похож на цаплю. - Ну и что?.. У меня университет за плечами.
И гордо повел этими самыми плечами. А говорил он с вызовом, свойственным неуверенным в себе людям.
В это время вернулся Любимов. Кивнув на Мурыгина, но не глядя на него, он сказал Любимову:
- Наверняка в адвокаты готовится!
- Думаешь? - переспросил Стрельцов.
- Дедукция подсказывает. Впрочем, сейчас и в прокуратуре нормально…
- А что плохого, если в адвокаты? - по-детски обиделся Мурыгин.
- Да нет, ничего, - отвернулся Любимов. - Наверное…
- Пойду за бланком схожу, а вы мне пока понятых найдите, - велел Мурыгин и начал подниматься к тропинке.
- А уж это вы, Александр Васильевич, сами! - жестко ответил Любимов. - У вас как-никак университет за плечами.
Он подождал, пока следователь скроется из виду, и добавил:
- Бланк у него в машине, это туда десять минут, обратно десять… А чего - время казенное. Служба идет. По дороге еще кому-нибудь позвонить можно. Пока мы тут пашем.
- Вот такие сейчас приходят… - резюмировал Шишкин.
- Индюки с дорогими мобильниками, - сплюнул Рогов. - Вы видали, какая "труба" у него? С видеокамерой!..
- С камерой не новость, - сказал Стрельцов. - Сейчас уже с телевизорами появились. Очень удобно: преследуешь преступника, а сам одним глазом футбол смотришь… И с подогревом, чтобы ухо не мерзло.
- Прокурор адвокату, - задумался Любимов над новым афоризмом, - друг, товарищ и брат!..
- Так, кончай базар! - скомандовал Шишкин. - Ты, Гриша, дуй в местный отдел, участковых на обход организуй и все грабежи за этот год пересмотри. Может, какие приметы есть. Жора и Вася, вы - в институт к потерпевшему. Больше пока некуда.
Федор Ильич, тесть Рогова, оказался первым клиентом, которого Виригин лично пригласил в адвокатскую контору. Что ж, по-человечески это было приятно - Ильич был мужиком немножко вздорным, но симпатичным.
С деловой, с коммерческой, то есть, точки зрения - начало, конечно, не Бог весть какое… Но с чего-то ведь надо начинать.
Федор Ильич сел за стол перед Виригиным. На столе стояли шахматные часы - и больше ничего. В руке посетитель сжимал квитанцию на оплату коммунальных услуг. Эмоционально потряс документом, положил на стол:
- Вот, Максим, полюбуйся! Нет, ты полюбуйся!..