"Ну, один-то знакомец мой неожиданный, что архив дедушкин с записями утащил и дом чуть не поджег - Вовка Козлякин, а остальные кто?"
Исправно работает противогаз. Качает воздух.
Иду, шаги до каверны считаю. Петр распорядился. Есть у него задумка приспособление соорудить, чтобы через шланг воздух подавать, как под водой делают. Как рассказал он, я вспомнил, где такое видел. Еще в молодости фильм смотрел - "Бездна". О кладоискателях.
Озерцо началось. Шаги считаю, а сам спиной слушаю, что там позади. Обернулся пару раз. Вдруг опять огненная стена? Но спокойно все.
Темнеет вода-спасительница. Как увидел ее, нога обожженная зазудела под одеждой - такого не забудешь.
Иду. Скала справа. Картинки похода нашего с Петром мелькают. Понимаю, что сильно повезло нам в первой части истории. Будем надеяться, что и сейчас проскочим.
Подхожу. Прижим чуть уже стал. Здесь мы с Петрухой вниз валились, а вон и штрек.
Чисто все. Тишина и лишь сопение мое в маске резиновой.
Крутится картинка. Гора. Тысячи тонн породы, и Мишка Птахин маленьким червяком возле единственной изюминки этого пирога.
Наверх свечу. Петруха отверстие хорошо замаскировал. Не знаешь, так сразу и не найдешь. Поймал себя на том, что стою и любуюсь - кислород жру просто. Мысли сразу в деловое русло пошли:
"Работаю сколько кислорода хватит. На выход пять минут. Нет, стоп. Десять надо дать, а вдруг ошибка?"
Сразу вспомнил, как мы из Тофаларии на резервном запасе топлива вертолетом шли в Нижнеудинск. Облачность. Пилот маяк найти не может, а лампочка уж минут десять горит. Это потом мне объяснили, почему замглавы администрации так переживал. На резерве всегда неясно, когда топливо закончится, - у каждой машины по-разному.
Расчетные двадцать минут, а бывало, и через восемь падали.
Пока мысли эти в голове крутились, разобрал я петровскую закладку. Камушки уложены ловко. Аккуратно на полу их пристроил. Зияет отверстие над головой.
Хорошо, что стремянки не надо. Я шел и переживал: вдруг напарник ошибся, и не достать мне каверну?
Для начала рукой туда сунулся. Влево пусто, а вот справа нащупал я кристаллы. Оторвать попробовал - не выходит.
Неожиданно понял, что бесполезен мой поход. По-хорошему, нужно здесь скалу обкалывать. Но азарт сильнее. Не хочу пустым уходить.
Сунул молоток внутрь и давай им там размахивать. "Клац, клац", - и по руке шуршит что-то.
Смотрю, а на пол кристаллы падают. Рассмотрел я добычу. Все как один трещиноватые и непрозрачные. Понимаю, что остановиться пора, но захватил меня туман колдовской, за временем не слежу.
Однако размахивать беспорядочно молотком прекратил и стал со стороны кристаллов, которые нащупал, ковырять. Кальцит легко идет, а вот как скала началась - застрял я. Рукой трогаю, а кристаллы рядышком.
Макушку одного даже фонариком высвечиваю. Играет он в отблесках, а я к подошве его рвусь. Грызу скалу и не чувствую ни усталости, ни времени.
Тут после одного из ударов хрустнуло что-то, и кусок, по которому я стучал, повалился, будто в замедленной съемке. Небольшой кусман, на два кулака, но торчат на нем грибами три кристалла. Два мутные, а вот как третий сверкнул, понял я: пофартило.
Играют блики на нем, а я остановиться не могу. Кручу в руках камень и понимаю, что этот в пару тем двум как раз подойдет.
Только тут я на часы и глянул. Мама дорогая! Остались у меня каких-то шесть минут. Снова вертолетные истории в голову полезли, но не могу я отойти от клада.
"Сдохнешь, идиот!" - кричу себе, и рвутся вдруг колдовские объятия.
Уходить все-таки не тороплюсь. Камушки собираю дыру закладывать, а как внутрь каверны глянул через окошко, так снова замер. Большим отверстие стало - есть дорожка для света.
Кристаллы в тишине блестят. Форма ниши овальная, и вижу я ее шкатулкой перевернутой - сверкает-сверкает.
Еле оторвался от наваждения. Воздух закончился почти, но пробыл я в ступоре этом еще минутку драгоценную. С закладкой пришлось повозиться. Когда последний камушек в головоломке этой улегся, понял я, что могу остаться прямо здесь.
На часы и смотреть боюсь. А как глянул… Две минуты для спасения остается. Давай помалу дышать. Вспоминаю фильмы да истории книжные, как можно кислород сэкономить. Вдохну и считаю про себя: "Раз, два, три, четыре", и так до двадцати. Потом выдох, тоже медленно.
Иду не спеша и резких движений не делаю. Любой лишний жест кислород съедает. Камень с кристаллами за пазуху спрятал, а в руках лишь молоток геологический. Тропинка под скалою шире стала. Вот и озеро закончилось. Почти половина пути. "Хорошо, что на мысли кислород не тратится", - думаю, и удивляет меня, как долго минутки мои последние тянутся. На часы глянул, а их и нет уже, минуток этих, - задыхаться пора. Понимаю, что не зря в режим пловца ушел. Совсем немного до выхода осталось. Вот и дверца заветная.
Толкаю и не верю себе - заперта…
"49". В. Козлякин
Как убегал дворами, плохо помнил. Калитку милиционерам открывать Максимку отправил. Сказал только, чтобы возился подольше, а сам подхватил сидор - и огородами. Ложится под ноги дорога, машинами в лед закатанная. "В шахты, - говорит себе Володька. - Только в шахты - там не достанут".
Конечно, теперь отсиживаться придется, но встречать милиционеров на пороге - совсем уж дурость.
На время смотрит, а час тот для прибытия слуг государевых, о котором Петр на подворье говорил, заканчивается.
"Для начала все равно совещаться будут, - рассуждает Козлякин, - потом только поедут. Спустятся снова через ствол шахты не иначе. Нужно, как уйдут, опять его заваливать".
Понимает Володька, что сегодняшняя ситуация не на пользу ему, - эмчеэсники не туристы какие, тряпкой из-за угла их не напугаешь.
"В любом случае подготовленный народ, да и у этой команды хватило сил выкрутиться. Интересно, как они вышли? - спрашивает себя Козлякин. - Не иначе Петра заготовка".
Думает Володька и понимает, что далеко ему до полного владения шахтами. Рвется наружу сумасшествие. Готов он сейчас любого, кто попадется ему под землею, с жизнью рассчитать. Когда поймал, что почти не контролирует себя, самому страшно стало.
"В психушке бы не закончить", - думает Козлякин одной половинкой, а из второй ярость неуемная сочится. Злится Володька - суток на поверхности не пробыл, а сколько плохих новостей.
Ноги уже к сопке принесли, где нора под камушком прячется. Вот она, темень родимая. Не тушит Володька фонарик. Не от кого таиться. Кроме него лишь один в переделке этой уцелел, и тот неведомо где сейчас.
В том, что живой он, Козлякин не сомневается. Но сырость и температуры многих в отчаяние приводили и крепких мужиков ломали. Быстро силы тают, когда вокруг тебя неизвестность полная.
А у Володьки сейчас тоже неизвестность. Понимает он, что надо к переделкам готовиться, а за что ухватиться, и сам не знает. Пока гадал, добежал до самого рудничного двора, где насосная за железными дверями стоит.
"Хорошо, потрошить не стал, как оставили, так и есть. Нет, ты посмотри, какие продуманные, - опять полезла наружу скрытая ярость, - ничего не тронули и даже не мелькнули - будто растворились".
Успокаивает себя и соображает половинкой, где рассудок еще остался, что нельзя сумасшествию этому воли давать. Глаза сына вспомнил и испуг в них.
"Скрутили меня камушки драгоценные, - задумался Вова. - Даже Максимка заметил".
И понял он, что очкастый с Петром затеяли. "Еще раз полезут. У чеэсников за спинами", - говорит он себе и неожиданно решение приходит, что делать надо. Тащат ноги его в нужную сторону, а Володька и не противится больше безумству. Снова всевластное состояние накатило, и проблемы теперь с горошину кажутся.
"Главное, к штреку их не пустить, - рассуждает Козлякин. - Нюхнут чеэсники вони и наверняка развернутся".
Внизу не поменялось ничего. Прислушивается к себе Володька и улавливает вдруг вздох какой-то с верхнего уровня, ну или не вздох, а трепетание слабенькое.
"Жив паренек, - понимает, - жив, но не выбрался. В тупиках где-то висит".
Некогда рассусоливать. Бежит Володька к кладовой драгоценной и понимает, что слабоват его планчик. Может, и не пойдут чеэсники к задвижке, но уж сильно изворотливы Петруха с Мишкой очкастым, да и противогазы их не подвели в прошлый раз.
Вот она, родимая. С той поры, как увидел дверцу эту, потерял покой Козлякин. Что особенно давит, так это невозможность внутрь попасть и посмотреть на камушки, которые в темноте дожидаются.
Потекла черная патока в сознание. Мутятся мысли, и ощущает себя Володька снова всевластным хозяином, которому любые поступки дозволены. Крутит винт и думает: "Сколько лет задвижке и сколько раз ее нынче открывали-закрывали?"
Как дверцу откинул, пахнуло так, что чуть наизнанку не вывернулся. Открыл пошире - и ходу.
Наблюдать устроился на той площадочке, откуда тряпкой своей с пуговицами Петрову команду пугал. Выключил фонарик и давай кромешную черноту разглядывать. Быстро темнота расступилась. Когда впервые заметил за собой способности новые, думал, что кажется. Потом привык, а сегодня распахнулись горизонты Володькины, и видит он теперь намного больше. Разом открылась картинка, будто освещение кто включил, - минуты не прошло.
"Здорово, - радуется Козлякин. - Очередной подарок темноты. Никто так не может…"
Путаются мысли, и уносит Володьку поток сладостный в страну чудесную.
Мальчишкой себя чувствует. Мальчишкой, в сказку попавшим. Когда рассказывала ему бабушка истории вымышленные, бывало у него такое состояние. Истории ее живенько в картинках представлял. Так и сейчас.
Когда неожиданно возня сверху началась, пару мгновений не получалось в реальность вернуться. Далеко унесли его мечты да видения. "Началось, - тюкает мыслишка, - началось…" Первый верхолаз, когда прибыл, принялся светить вокруг себя. С верхотурой по рации болтает и осматривается. Вторым очкастый явился. Приземлился не совсем ловко, и отцепляться ему чеэсник помог. Третий паренек из петровской команды - лысый. Партнера своего по плечам хлопает.
"Смотри, как радуются, - Козлякин думает, - не иначе, все по плану идет".
Когда все спасатели прибыли, загрустил Вова. Десять человек насчитал. Мелькали сначала идейки состроить и для них ловушку какую, но теперь ясно стало, что главное - самому не попасться.
"К задвижке пойду, - решил Козлякин. - Там буду сторожить. Остальное неинтересно".
Действительно, на что тут глядеть? Основное там, возле водопада. Момент улучил, когда насосную открывали, да и шмыгнул в темноту. Пошел вкруговую, не торопясь. Пока никого. "Интересно, надолго они здесь?" - думает и по вещам прикинуть пытается.
Понимает, что не меньше суток. Палатки рядом с петровской поставили, а значит, ночевать будут.
Снова бешенство на головушку затуманенную свалилось. Вроде только-только отвоевал территорию, и на тебе, опять посторонние топчутся.
"Ничего, - говорит себе "хозяин" подземелья. - Ничего, цыплят по осени считают…"
Воняет сильно. Такое учуял бы, сто раз подумал, идти туда или нет. "Смотри, - рассуждает, - даже сюда дошло, а как рядом пахнуть будет?" Когда в сером тумане колдовском зал с водопадом и дверцей заветной углядел, глазам своим не поверил - прикрыта дверца, и, значит, есть сейчас кто-то внутри штрека сероводородного. "Не надо было дальней дорогой ходить!" - говорит себе, а ноги к задвижке несут.
Думать не получается - нет мыслей. Туман один клубится, туман и ярость неуемная.
- Мои шахты! - закричал вдруг Козлякин. - Мои! Не отдам никому!
Вот он, винт. Шевельнул дверцу, а та лишь прикрыта.
- Подыхай! - Козлякин кричит и винт крутит. - Подыхай, сволочь!
Исчез запах. Захлопнулась ловушка. Только-только повернуться хотел, как неожиданно по голове сзади "чвак!"
50. М. Птахин
Не остается воздуха. Летят картинки передо мной: дача, бабушка Надя сало солит, и дед Саша, долгожитель наш, за что-то выговаривает.
Пальцем квадратным грозит-грозит, а я слов никак разобрать не могу. Пытаюсь по губам угадать, но выходит чушь какая-то. То ли молоток, то ли потолок.
"Молоток", - неожиданно понимаю и соображаю, где я. Дверца из штрека как была, так и заперта, молоток в руке, а под маской духота неимоверная. Закончился воздух.
Когда в детстве с пакетами целлофановыми игрались, так же душно бывало.
"Ык", - дышать пытаюсь. Силы тают, хотя чему уже таять. На молоток опираюсь и через туман розовый, в котором дед с бабкой пришли, к дверце рвусь.
"Баньс!" - гудит тарелка под молотком геологическим. "Баньс, баньс".
Нет сил, и тут, гляжу, вращается хвостовик винта. Еще оборот, еще. Туман с головой накрывает. За края цепляюсь и не вижу, как меня под руки хватают.
Выкатываюсь в черноту полную, и последня мысль моя, что погас-таки фонарик…
Клубится муть в глазах. Вонь накрывает, но чувствую я, что дышу и поднимает меня кто-то. Фонаря луч глаза режет.
В груди пожар, в голове туман, и перемешалось все.
- Мишка, - в ухо мне шепчут, - вставай.
На карачки поднимаюсь и ползу в сторону дуновения свежего, что по полу тянется.
Неосознанно ползу - как мотылек на свет.
Серега позже объяснил, что не было у него времени мной заниматься. Мужичонка, что запер меня в штреке, вот-вот очнуться мог.
Около водопада сейчас сидим. В себя приходим.
Враг наш, где его вырубили, там и валяется, связанный по рукам и ногам лямками противогазными.
- Когда увидел, как он винт крутит, бешенство меня взяло, - говорит Сережка. - Несусь к нему, а плана никакого. Одна мысль: остановить, остановить.
Рассказывает товарищ мой, а водопад журчит. Лежу, воздухом наслаждаюсь и понимаю: нет большего счастья человеку, чем подышать вволю. Осознаю, что другим я отсюда выйду. Помимо камней, что за пазухой лежат, владею я огромной частью мира - бесценна она. Ни за какие деньги не купишь глотка воздуха свежего или воды ключевой.
Бесплатно Господь нам все это подарил, а лишимся этого сами…
У Сереги с первого раза врага вырубить не получилось.
- Когда он обернулся, понял я, что не в себе мужик, - Сережка рассказывает. - А как сцепились…
Машет рукой спаситель мой и бессильно так головой кивает.
- Так как одолел ты его? - спрашиваю.
- Чуть не придушил он меня, - отвечает. - Силы вернулись, когда стук твой за дверцей услышал. Стряхнул его на пол и на голову коленом надавил.
- А он?
- Вскрикнул только, а потом хрустнуло что-то, и затих он.
- А-а-а-ы-ы-ы-ы, - донесся вдруг вопль от задвижки.
- Очнулся, - подскочил Сережка. - Очнулся, слава богу!
Побежал смотреть, а я позади плетусь - нет сил. Когда лицо мужичонки осветил на полу, то не сразу и опознал я, что Козлякин Вова передо мной лежит. Дугой выгнулся и воет. Глаза безумные. Белки навыкате. Рядом сажусь, а он в мою сторону зубами "клац"…
"Ни хрена себе номер, - думаю, - как тащить-то его?"
Говорю:
- Успокойся, Вова. Успокойся, закончилось все.
Засопел. Смотрю, глаза на место становятся, и лишь гримаса остается.
- Не закончено ничего, - бормочет он, будто с собой разговаривает, - не закончено! - орет вдруг. - Будет еще случай у меня прибрать вас, будет!
- А смысл? - спрашиваю.
- Камни нашел? - шепчет он. - Покажи мне камушки, покажи…
Чувствую, прав Лысый - не в себе парень.
- Какие камни? - спрашиваю. - Нет там ничего.
А сам думаю:
"Вот ведь скотина какая, растрезвонит сейчас эмчеэсникам про штрек. Придется, видимо, в честных нынче играть".
Говорю:
- Давай, Серега, валяй за Васильичем с командой. Скажешь - нашли одного…
- Второго не найти, - забормотал неожиданно пленник. - Высоко забрался паренек, слететь не получается…
- Высоко? - понять пытаюсь.
- Высоко-высоко, - мелко Козлякин хихикает. - Высоко-высоко, высоко-высоко…
Сколько раз он это словечко повторил, я и не сосчитал. Пока мы с Сережкой ситуацию обсуждали и в обратную дорогу налаживались, пленник наш все бормотал:
- Высоко-высоко, высоко-высоко…
- Заткнись, сука, - подскакивает к нему Лысый. - Мозг вывернул!
- Высоко-высоко, - не останавливается тот. - Высоко-высоко…
- Иди давай, - толкаю Сережку. - Иди, а то сам чокнешься.
- А ты?
- Мне сегодня все безразлично. Воздух есть, а больше ничего не надо…
- Высоко-высоко, - доносится с пола каменного. - Высоко-высоко…
Если бы кто рассказал, что придется сумасшедшего в темноте караулить, не поверил бы. Фонарик потушил на всякий случай, как Лысый ушел. "Вдруг кто еще есть?" - думаю.
Побормотал свою чушь пленник наш, а потом началось.
- Идут к тебе, идут, - бормочет. - Заберут тебя, заберут… Камушки, покажи им камушки!!! Убейте его!
Жутко мне стало. Свет зажигаю. Одни мы.
- Страшно тебе, - таращит глаза Козлякин. - Рядом они, рядом… Обернись!
Свечу.
Никого. Лишь водопад шумит-шумит, и воздуха сколько хочешь.
- Ты же убить меня хотел, - говорю. - Зачем тебе?
- Мои шахты! - орет Вова, а у самого глаза из орбит. - Мои! Камушки тоже мои!
- Слушай, - вспоминаю я кровь на полу. - А парень, которому ты голову пробил, где сейчас?
- Заморенок? - сумасшедший спрашивает. - Юрка?
- Ну он.
- А нету его! - орет пленник. - Нету!!! И вас не будет! Мои шахты!
- А остальные? - интересуюсь. - Ну, товарищи его где?
Тут он такое выдал, что опять мне не по себе стало.
- Роин? - спрашивает Вова вкрадчиво. - Роин с Леваном?
Вздрагиваю. Несутся мысли:
"Как это могли они в шахтах оказаться, противники мои стародавние из Красноярска?" - и понимаю, что недаром суета в канской гостинице была и поджог в штреке - их рук дело.
- Нас они жгли? - спрашиваю.
- Они-они, - бормочет Вова. - Они-они, они-они.
- Ну и где Роин сейчас? - интересуюсь.
- Они-они, - в ответ мне. - Они-они…
- А Леван?
- Высоко-высоко, - переключается Вовчик на старую песню. - Высоко-высоко, высоко-высоко…
По кругу разговор пошел, и понял я, что не добьюсь большего. Прикидывать понемногу начал, что нам теперь с камнями делать. По всему получается, что сдавать клад государству придется, но это неплохо: нет больше сомнений никаких, и можно секретом всему миру хвастаться. Сижу обдумываю, как бы карту эту разыграть. Вова возле ног моих бред свой несет, и тут слышу звуки посторонние. "Тык, трык-тык", - из коридора; "тык, трык-тык-тык" - шагов россыпь гремит. Идут, не прячутся.
Фонарик гашу. Понимаю, что наши это, но сдержаться не могу.
- Миха! - кричит мне Серега от края.
Моргаю лучиком: раз и два. Гляжу, почти вся команда притащилась. Васильич первым бежит.
Кричит:
- Где эта сволота?
Пальцем вниз тычу, а там Вова чушь свою несет. Рассказал я старшему про разговор наш с глазу на глаз. Давай он вопросы уточняющие пленнику задавать: мол, где это "высоко-высоко"?
Минут десять говорили. Вова что только не орал, но выудил из него Васильич, что уполз по лестнице кто-то наверх. И начинается она прямо под стволом четвертой шахты.