Шурков смотрел на него и не понимал – всерьез ли это? "Назвал своих избирателей обезьянами и веселится… – подумал он. – Очумел. Неужто и у него нервы сдают?!".
Шурков давно замечал за Хозяином попытки обеспечить пути отхода. Как-то раз дали денег Венесуэле – как понимал Шурков, это было явно для того, чтобы, когда погонят Хозяина из России на, хоть где-то на всей планете были бы ему рады. Другим маневром была попытка поменять часть акций главной российской нефтяной компании на акции западной нефтянки – в этом случае, даже при потере власти, нефтяная отрасль России оставалась бы под контролем Хозяина и его друзей через эти западные акции. Но на Западе тоже, видать, были не дураки, не собирались обеспечивать Хозяину безбедную старость – сделка не прошла. Имелись у Хозяина еще какие-то совершенно невероятные миллиарды в американских банках, но это – и Шурков понимал, и наверняка Хозяин – были зыбучие пески: в любой момент их могли арестовать по решению суда в рамках обеспечения какого-либо иска. Исков же при потере власти будет невпроворот…
Шурков иногда размышлял – зачем Хозяину власть? Это была одна из тех мыслей, которые появились у Шуркова не так давно, с тех пор, как жизнь стала наводить на него тоску. Выходило, власть была Хозяину ни для чего. "Да и мне так же… – признавал он. – Ну изобретут специально для меня новый, 376-й, оттенок серого – и что? Неужто верно говорят те, кто считает, что власть должна приносить пользу людям? Да нет, не может быть". Этих мыслей – о пользе – он избегал: они разрушали его картину миру, а создавать другую не было сил.
Шурков вдруг подумал, что отсюда надо бежать. Как можно быстрее и как можно дальше.
– Какая власть над миром? – заговорил он. – Просто появилась информация, что найден любопытный археологический артефакт. Древний источник энергии, которая может заменить и атом, и нефть.
– А зачем нам надо, чтобы можно было заменить нефть?! – недовольно спросил Хозяин. – Или ты это не для нас стараешься?!
"Черт! – подумал Шурков, понявший, что фантазия увела его не туда. – Что же это я? Совсем соображать перестал?"..
– Прикажите им возвращаться… – угрюмо проговорил Хозяин.
Шурков похолодел.
– Понимаете… – начал он.
– Что я должен понимать? – настороженно взглянул на него Хозяин.
– Связь с ними утрачена… – проговорил Шурков.
– То есть, эти ребята вышли из-под твоего контроля? – уточнил Хозяин, недобрым взглядом сверля Шуркова.
– Ну, я бы так не сказал… – пробормотал Шурков.
– А как бы ты сказал? – осведомился Хозяин. – Как? Покреативил бы? Или не креативится? А?!
– Может, нет у них возможности на данный момент… – пробормотал Шурков, чувствуя, что уже не может соображать.
– Если бы хотели, связались бы… – жестко сказал Хозяин. – По городскому позвонили бы. А если не звонят, значит, ни в грош не ставят. А еще хуже, если они затеяли свою игру!!
Он вдруг вскочил из-за стола, схватил Шуркова за лацканы пиджака и начал трясти.
– Что?! Что они должны найти, сука?! – закричал Хозяин.
– Я не знаю! Не знаю я! – кричал в ответ Шурков.
Хозяин выпустил Шуркова из рук и Шурков рухнул в кресло без сил. Ему казалось, что все, только что происшедшее – сон. "Этого не может быть со мной… – подумал он. – Не может быть со мной".
Тут он услышал голос Хозяина. Страшным свистящим полушепотом он говорил:
– Еще когда ты заговорил про лучших людей общества, которые вышли на площадь, я подумал – неужто, гнида, перебежать решил, тропинку мостит к либералам?! А сейчас вижу – так и есть! Хочешь перебежать, да в ручонках им что-то принести! Но ты, крыса, рано метаться начал – мой корабль еще не тонет! Я тебя так упеку, что ты своему дружку Ходорковскому позавидуешь!
Хозяин умолк. Он откинулся в кресле и теперь просто смотрел на Шуркова. Шурков понимал, что сейчас решается его судьба.
– Куда они едут? – спросил Хозяин.
– Аркаим… Аркаим… – сказал Шурков, с трудом шевеля губами и чувствуя, как пересохло в глотке.
– Это где?
– Место такое под Челябинском. У них с собой какой-то черный куб… – быстро, почти тараторя, так, как не говорил никогда, забормотал Шурков. – Это носитель информации о прошлом и будущем. Он срабатывает время от времени, но ненадолго. А в Аркаиме, возможно, есть постоянный источник энергии…
– И что? Что должно произойти? – нетерпеливо спросил Хозяин.
Шурков беспомощно развел руками и заплакал.
– Ох ты, Господи… – брезгливо сказал Хозяин и вытащил из кармана платок. – Что ж вы так все меня боитесь? Противно даже. Штаны-то сухие?
Шуркова начало колотить и он все никак не мог унять эту дрожь. Да ему стало уже и все равно.
– Ты успокойся… – сказал Хозяин. – Я тебя еще не сегодня повешу.
Он засмеялся. Засмеялся и Шурков – это была шутка. Или нет?
– Иди… – мрачно сказал Хозяин. – Свободен…
Шурков встал и пошел к двери. Когда он вернулся в свой кабинет, то велел никого не впускать и напился до бесчувствия, повторяя "Менэ, тэкэл, фарэс" и хохоча. Проснулся он на следующий день в этом же кабинете, в костюме, имевшем один из 375 оттенков серого, на громадном диване.
Шурков вызвал секретаршу. Она вошла, странно на него глядя – Шурков решил, что это из-за его внешнего вида. Но когда начал читать принесенную ею газету, понял, что вид ни при чем: у него теперь была новая работа – вице-премьер. А на место Шуркова назначили Молодина. Обманываться было трудно – это даже не отставка, а ссылка. Шурков отбросил газету. Ему было душно. "Слил… – билось у него в мозгу… – Слил меня в унитаз! Меня! Который столько раз вытаскивал его из такого дерьма! Променял на Молодина!"
Тут в дверь постучали.
– Да… – хрипло прокричал он.
Заглянула секретарша.
– Извините… – сказала она. – Но рабочий день начинается… Молодин пришел, говорит: "Ну что там мой кабинет?"..
– Его кабинет? – пробормотал, задыхаясь от злобы, Шурков. – Его кабинет! Скажи ему – пять минут! Пять минут!
Секретарша вышла. Шурков оглянулся. Потом быстро вытащил из стола бутылку коньяку и прямо из горла выпил больше половины. Мгновенно захорошело ему, и в этом состоянии, бормоча: "Твой кабинет, говоришь? Твой кабинет?", Шурков вылез из-за стола, расстегнул ширинку и стал размашисто поливать струей мочи стены, столы, шкафы и кресла этого кабинета. Когда дверь стукнула, Шурков повернулся на звук и увидел Молодина, стоящего в двери с выпученными глазами. Струя не достала до него чуть-чуть – иссякла.
– А, Молодин! – сказал Шурков. – С назначением! Поздравляю!
Он застегнулся и протянул руку. Тот очумело, явно не соображая ничего, ответил на рукопожатие.
– Оставляю тебе в кабинете все как есть! – гостеприимно сказал Шурков. – Кабинет хороший. Только запах какой-то последнее время…
Шурков поморщился.
– Ты не чувствуешь? – спросил он Молодина. – Нет? Ну да, ты ведь побольше моего в политике – принюхался!
Молодин ошалело смотрел на него.
– Хотел еще насрать тебе на столе, да не успел! – любезно сказал Шурков, взял пальто, портфель и вышел, беззаботно насвистывая гимн России.
2
Филипп проснулся среди ночи. Ему казалось, будто что-то толкнуло его, но он тут же подумал, что проснулся от холода. Бензин экономили, двигатель на ночь не включали и "Хаммер" выстыл. Филипп двинул затекшими ногами и попытался осторожно подняться, чтобы не разбудить других (хотя и сомневался, что кто-то спит).
– Не спится? – спросил его чей-то простуженный голос.
– Уснешь тут… – пробормотал Филипп.
В Аркаим они приехали, когда уже вечерело. Дорога шла по бесконечной степи, разрезая ее на две половины. Чем дальше, тем меньше становились видневшиеся с трассы деревеньки. Филиппу казалось, будто они едут к краю земли. Он не знал, как должен выглядеть Аркаим, поэтому когда на горизонте показалась черная полоса, не понял, что они достигли цели.
Однако потом стал виден заснеженный холм с конусом над ним. Скоро машины доехали до руин. Все выпрыгнули из машин. В нижнем ярусе холма был вход.
– Ну, что делать-то? – нетерпеливо спросил Филиппа Фомин. Филипп оглянулся и понял, что все ждут его указаний. Филипп между тем и сам не знал, что же теперь делать.
– Пойдем внутрь… – пожав плечами, сказал он.
– Ты расскажи сначала, что это… – сказал Иван Громов. – А то сунемся сейчас…
– Ты же, Иван, материалист! – поддел его Семен Каменев.
– Завязал я с материализмом сегодня ночью! – сказал Громов. – Сразу после Плотникова…
Плотникова они схоронили в лесу, немного отъехав за Челябинск. Лопатками и ножами вырыли неглубокую могилу.
Когда вытаскивали Плотникова из машины, тело уже взялось камнем. "Закостенел…" – хмуро сказал Фадеев. Уложили в могилу, завернув его в брезент. После того, как засыпали, Громовы и Каменевы дали над могилой салют. Для приметности навалили сверху большой камень.
Филипп, вспомнив это, вздохнул. Потом оглянулся на остальных – надо ведь и правда им что-то рассказать.
– В общем-то, так… – начал он. – Предполагается, что на этом месте пять тысяч лет назад был город, из которого люди по каким-то причинам ушли, предварительно предав все огню. Аркаим старше Трои – то есть, люди жили в этих местах в то же время, когда в Греции жили Ахилл, Прекрасная Елена и прочие герои Гомера. Ученые также считают, что это – уникальная обсерватория. Из нее наблюдали восходы и заходы Солнца и Луны, их затмения, и много чего еще…
– Ну, так можно и с крыши все это наблюдать… – скептически хмыкнул Фомин.
– Не скажи, Игорь Сергеич… – проговорил Филипп. – Наблюдение наблюдению рознь. В обсерватории человек накапливает знания, которые нужны ему для математики, для географии, для познания природы, для познания мира. Если люди строят обсерватории, значит, общество головой уже в космосе.
– Ого! – сказал Иван Громов. – Может, здесь еще и пусковые площадки космических ракет поискать?
– Да кто знает… – подал плечами Филипп. – Поискать надо крученые деревья – это знак геопатогенной зоны.
– Какой? – с некоторым даже страхом спросила Жанна.
– Геопатогенной… – ответил Филипп.
– Процессы, которые идут внутри земли, требуют выхода. Если это расплавленная магма, то она выходит через вулканы. А если это другие субстанции, та же энергия – она выходит вот в таких местах.
– Ну и привез же ты нас… – проговорил Андрей Каменев. Он хотел сказать это весело, но не вышло. Вышло – мрачно.
– Ничего… – успокоительно сказал Филипп. – Может, это место выхода положительной энергии? Сейчас искупаемся в ней, как в молоке, и будем потом жить тысячу лет молодые и румяные…
– Ты сам-то в это веришь? – с сомнением спросил его Яков Алферов, разглядывая вход в руины.
– Тут, кстати, могут быть привидения… – сказал Филипп. – Читал, что одной студентке понадобилась психушка…
– А бомжи тут не могут быть?! – мрачно спросил Яков Громов. – Вот прыгнет сейчас из ночи такой – так и мне психушка понадобится…
Все засмеялись, но как-то так, негромко, будто боялись кого-то разбудить в Аркаиме.
– Пошли? – спросил Иван Громов, оглядывая всех.
– Пошли… – кивнул Андрей Каменев.
Вооружившись пистолетами и автоматами, поделившись на две группы и оставив у машин резерв, они вошли в Аркаим. Фонарики освещали каменные развалины.
Всюду было пусто. Однако Филиппу казалось, что он слышит голоса, шум какой-то работы – звуки неведомой, давно сгинувшей жизни. Он ощутил даже какой-то воздух, явно не сегодняшний – жаркий, наполненный зноем и тяжелыми запахами трав. Филипп вздрогнул и оглянулся. Рядом с ним шла Жанна. Она внимательно посмотрела на Филиппа.
– Что? – спросила она.
– Запахи чудятся… – шепотом сказал он. – И голоса…
Глаза ее округлились.
– А я вот – ничего… – с сожалением сказала она.
– Завидуешь. А вдруг я просто сошел с ума? – усмехнулся он.
– Почему нет? – пожала она плечами.
– В нашей ситуации это тоже выход.
Обойдя каждый свою часть, обе группы встретились в центре, на главной площади Аркаима, посреди которой стояла огромная каменная плита. Сюда же подошли те, кто оставался в резерве.
Филипп встал перед ней и почувствовал, что колени его затряслись.
– Что? – тихо спросил Иван Громов. – Пришли?
– Не знаю… – пожал плечами Филипп.
– Но где же ему еще быть, как не здесь?
– Ну тогда давай… – сказал Иван. – Доставай.
Филипп оглянулся. Жанна посмотрела на него и поняла, что он не может решиться. Она подошла, взяла его рюкзак и стала доставать куб.
– Теплый… – вдруг пораженно сказала Жанна.
– Что ты говоришь? – спросил Филипп, схватил рюкзак и сунул внутрь руку.
– Теплый… – проговорил он. – Ожил…
Он увидел, как остальные, даже всегда надо всем хохочущий Семен Каменев, побледнели.
– Не томи, быстрей! – сквозь зубы проговорил Фомин.
Филипп достал куб из рюкзака и на сгибающихся ногах пошел вперед. Он поставил куб на плиту и отошел. Свет всех фонариков сосредоточился на этой плите, на черном кубе, который вдруг перестал быть черным, а сделался будто темно-прозрачным, как густое стекло.
– Ишь ты! – зачарованно сказал Андрей Каменев.
Все ждали. Но ничего не происходило. Так прошла минута, потом еще.
– Ну и что? – спросил Фомин. – Мы будем снимать кино или мы не будем снимать кино?
– Погоди, Игорь Сергеич, погоди… – проговорил Яков Громов. – Что-то же было – значит, и еще будет… Так, Филипп?
Филипп пожал плечами.
– Откуда я знаю? – проговорил он виновато. – Может, будет, а может – нет.
– Ты это брось! – вдруг зло сказал Иван Громов. – Сколько покойников мы по дороге сюда наделали, Плотников жизни не пожалел, а ты говоришь – может, будет, а может – нет?! Да ты что?!
– Оставь его в покое, Иван… – властно проговорила Жанна. – Это не он вас сюда затащил. Тебе приказали – значит, судьба. А остальные сами рвались, ведь так? Так что у всех – судьба. И куб этот – заработает, значит так и должно быть, а не заработает – ну, значит и так должно быть…
– И что же тогда, Жанна Вадимовна? – спросил Иван.
– Да ничего… – пожала она плечами.
– Устраиваемся. Все равно ведь, думаю, надо подождать. Так, Филипп?
– Ну да… Скорее всего надо подождать… – сказал Филипп. – Думаю, он сработает при каком-то астрономическом явлении – на восходе солнца, например…
Было уже совсем темно, когда решили устраиваться на ночлег. Загнали оба джипа в Аркаим и при свете фар попытались обустроить для жизни хотя бы одну из тех каменных комнат, на которые, словно на соты, делился весь город. Но каменные эти убежища промерзли так, что устроиться в них было невозможно. Тогда решили спать в машинах. Перед тем, как объявить отбой, Громовы пошептались о чем-то между собой, и после этого Яков Громов уехал на белом "Хаммере" вместе с Матвеем Алферовым и Львом Фадеевым по той же дороге, по которой они приехали.
– Это будет наша застава… – пояснил Громов остающимся. – И на всякий случай поставим боевое охранение. А то мало ли…
После этого, уже далеко за полночь, легли, наконец, спать. И вот теперь Филипп проснулся, будто что-то толкнуло его.
Он выбрался из машины и посмотрел на телефоне время. Было около четырех часов утра. Дверь "Хаммера" позади Филиппа хлопнула – он оглянулся и увидел, что это вылез Семен Канунников. Семен до сих пор был непонятен для Филиппа. Кто он, зачем пошел с ними, куда пропал в ночь нападения и как оказался в том доме, где держали Плотникова? Однако думать обо всем этом Филиппу было тяжело, да сейчас, решил он, и не время уже.
– Не спится? – спросил Канунников, и Филипп понял, что это его голос он слышал в машине.
– Не спится… – кивнул Филипп. – Трясет меня. Вдруг опять не будет ничего.
– Те трое, в Кулешовке, были наши, скины… – вдруг сказал Канунников. – А когда не вышло забрать куб, я пошел с вами, рассчитывая в удобный момент его стащить.
Филипп смотрел на него, вытаращив глаза.
– А зачем тебе он? – спросил Филипп. – Ну… Куб…
– Мне – ни за чем… – ответил Канунников. – Это для России. Россия погибла, надо спасать, но все занимаются какими-то своими делами, тонут в крохоборстве. Надо чтобы стало совсем плохо – тогда, наконец, люди возьмутся за ум…
– Какие толстые тараканы у тебя в голове… – сказал Филипп. – Уважаю. Чем кормишь?
– Смеешься? – недовольно буркнул Канунников.
– Да кто теперь поймет – смеюсь я или плачу? – вдруг устало проговорил Филипп. Они помолчали.
– А чего же ты его не стащил? – вдруг спросил Филипп.
– Передумал… – коротко ответил Канунников.
– Когда?
– А вот когда Плотников за тебя остался… – ответил Канунников. – А потом когда ребята за ним поехали. Хоть за мертвым – а поехали… Тогда я решил, что я с вами одной крови. Он ведь даже мне не сказал. Я ему тоже все про Россию говорил, а он только смеялся надо мной, говорил: "Нет ни греков, ни евреев, есть только люди". И еще говорил: "Научись любить себя, и тогда ты полюбишь других". И вот я думаю: если я других не люблю, значит, и себя не люблю? Но кого же я тогда люблю? А если никого, то для чего живу?
– Вот-вот… – сказал Филипп. – Назадавал Плотников нам вопросов, сам в сторону, а нам головы ломать…
Канунников мотнул головой. Из машины, светя себе телефоном, вылезла Жанна.
– Ну, что? – спросила она. – Уже пора?
– Да кто же знает? – спросил Филипп.
– Я знаю… – ответила Жанна. – Он опять теплый. И гудит.
Филипп вспыхнул и быстро пошел к "Хаммеру". Куб он оставил в сумке на заднем сиденьи. Открыв дверь, он услышал то самое гудение, которое разбудило Жанну. Нервное возбуждение мгновенно охватило Филиппа, голове стало горячо – он понял, что так или иначе, а что-нибудь сейчас произойдет.
Вынув куб, он быстро дошел до плиты и поставил его посредине. Филипп оглянулся: все – Жанна, Канунников, оба Каменевых, Яков Алферов, Фомин и Иван Громов – уже стояли рядом и зачарованно смотрели на куб, который снова стал темно-прозрачным.
– И что надо делать? – спросил Громов.
Филипп пожал плечами и сказал:
– Думайте о хорошем. Это как минимум не помешает.
– А что в нашей жизни было хорошего? – спросил Яков Алферов то ли всех, а то ли себя одного.
– Ну, не знаю… – сказал Филипп. – Думайте о детях. О любви.
– А у кого нет ни любви, ни детей? – спросила Жанна.
Филипп оглянулся на нее и сказал:
– Думайте, что будут…
Они молчали.
Куб зажужжал. И тут из какого-то проулка на площадь вышел Плотников. Он был в том же желтом пуховике, в котором убегал от мотеля. Все, остолбенев, уставились на него.
– Ни хрена себе! – сказал наконец Громов. – Сработал что ли твой агрегат, профессор?
– Да я еще ничего не нажимал… – пересохшими губами ответил Филипп.
– Блин, уже глюки от твоего аппарата! – пробормотал Фомин.
– Да какие же глюки? – вдруг сказал как ни в чем ни бывало Плотников. – Это я, живой.
– Да я же тебя лично снегом забросал! – закричал Фомин. – Блядь, так и знал, что рехнусь тут с вами!
– Да тихо ты! – сказал Иван Громов, не сводивший глаз с Плотникова. – Ты чего – откопался что ли?