- Мы проверили отпечатки пальцев на нем, - немного уклончиво ответил Трульсен, - обнаружили только ее отпечатки… - Трульсен пытался говорить самодовольно, но ему, как и всем остальным, было ясно, что открываются новые аспекты, связанные с телефоном, на который ранее никто (даже сам руководитель следствия) не обратил внимания. Все непоколебимо верили в изложенную им версию с самоубийством и несчастным случаем.
- Это был параллельный телефон, в доме только одна телефонная линия. - Анита вспомнила, как держала в руках небольшую телефонную трубку, после того как с нее сняли отпечатки пальцев. - У нас есть информация о звонках?
- Мы ее скоро получим, - поспешно заверил Трульсен. Чересчур поспешно. Конечно, это не считалось чем-то срочным.
- А сам телефон у нас здесь? - Анита действовала интуитивно. Она живо вспомнила, как держала в руке хорошенькую маленькую телефонную трубку. Уже тогда у нее внезапно появилось ощущение, что что-то не так.
- Скорее всего, ее забрали криминалисты, - равнодушно ответил Трульсен.
- Они могут принести ее нам?
- Господи, неужели это действительно так уж необходимо?
- Я… я просто хочу кое-что проверить.
- На трубке только ее отпечатки пальцев.
- Я знаю. - После той выходки, когда она позвонила своему приятелю в Государственную больницу и получила сведения до подписания официального отчета, Трульсен недолюбливал Аниту и не одобрял ее инициативы. Он носился со своим авторитетом, как курица с яйцом, что на фоне старика Рюстена казалось немного смешным. - Нам же нужно только позвонить.
Он не ответил, и она, немного отодвинув стул от стола, повернулась, набрала внутренний номер и быстро отдала распоряжение. Повернувшись, она тут же встретилась с ироническим взглядом Трульсена.
- Если ты собираешься разрабатывать новую версию, то мы будем благодарны, если ты поделишься с нами своими мыслями.
Она чувствовала, что краснеет. Перед старшими коллегами-мужчинами она постоянно чувствовала себя стеснительной школьницей. Однако сильнее всего было негодование, что именно Трульсен позволил себе так унизить ее при всех.
- Он слишком легкий… - только и смогла сказать она, проклиная пылающие щеки. - Когда я взяла трубку в руки, она была слишком легкой… Понимаете? - Она почти умоляюще посмотрела на Рюстена.
Тот кивнул в ответ.
- Сейчас проверим, - произнес он коротко.
- Да, больше нам ведь явно нечем заняться, - едко заметил Трульсен.
На несколько минут воцарилась невыносимая тишина, а потом вошел полицейский с коричневым конвертом в руках. Трульсен внимательно прочитал этикетку, а потом медленно и осторожно открыл конверт. На стол выпал маленький телефон. Анита мгновенно схватила его. Так и есть. Телефон был легким. Слишком легким! Она перевернула трубку и вытащила заднюю панель. Так она и предполагала: отверстие для батареек было пустым!
- Батареек нет, - коротко отметила она и протянула телефон Трульсену.
Наклонившись вперед, Рюстен тоже рассматривал телефон.
- Батареек нет, - серьезно подтвердил он, - а мы их не вытаскивали?
Трульсен покачал головой.
- Во время обыска кто-нибудь видел батарейки? - Трульсен был замкнут и молчалив, поэтому вопросы теперь задавал Рюстен.
Никто не видел.
- Во всяком случае, в описи личных вещей их нет, - продолжал Рюстен. - Кто-нибудь осматривал мусорный контейнер?
- Да, мы его забрали. На кухне нашли совсем немного мусора. - Все старались внести свой вклад в развитие этой версии.
- У нее наверху повсюду был мусор. - Анита постоянно вспоминала запущенные комнаты второго этажа.
- Никаких батареек мы не находили, - рявкнул Трульсен, - ни наверху, ни внизу! - Его надежды на то, что расследование будет легким и ясным, рушились прямо на глазах.
- Ладно, тогда можно сделать следующие выводы. - Рюстен вопросительно посмотрел на нее, будто просил разрешения сыграть с ее козыря. Она была слишком поглощена собственными мыслями, чтобы беспокоиться об этом. - Из параллельного телефона Лидии Хаммерсенг вытащили батарейки. Это может означать, что кто-то не хотел, чтобы она слушала разговоры по основной линии. Однако возможно, это сделали, чтобы не дать ей позвонить и попросить кого-нибудь о помощи.
- Или и то и другое! - Анита почти кричала. Она не могла больше оставаться равнодушной: она словно чувствовала тот же страх, что и Лидия Хаммерсенг в свои последние дни и часы.
- Или и то и другое, - рассудительно кивнул Рюстен, - и тогда нам остается проверить только один момент, и мы уже сможем делать выводы по этому печальному делу. - Он взглянул на Трульсена, но руководитель следствия разглядывал свои ногти. - Инвалидный лифт, - сказал Рюстен.
Все остальные посмотрели на него.
- Мы должны выяснить, работал ли он. Ты ничего не знаешь?
Не поднимая глаз, Трульсен покачал головой:
- Датская фирма-производитель обещала дать ответ еще неделю назад. Но там были праздники, и поэтому…
- Они должны ответить срочно. - В голосе Рюстена, обычно доброжелательном, не было и намека на вопросительные интонации. Теперь он отдавал приказания. - Если выяснится, что кто-то вытащил батарейки из телефона Лидии и испортил механизм инвалидного лифта, у нас на руках, без сомнений, окажется дело об убийстве. О двойном убийстве.
Никто не возражал. До конца совещания говорили мало, потом разбрелись кто куда, а сам Трульсен направился к кабинету начальства, чтобы доложить Моене о развитии расследования по делу Хаммерсенгов. Его походка не была особенно уверенной.
24
Подозреваемые…
Анита Хегг оторвала взгляд от окна, где сверкающее майское солнце окрашивало небо в белый цвет, а Мьёсу превращало в ярко-голубое зеркало, и вновь уставилась в пустую столешницу. Как раз сейчас она хотела бы, чтобы перед ней лежало множество отчетов, заметок, архивных папок и фотографий - чего-то, что убеждало бы ее в том, что, изучив такой обширный материал, она наткнется на сведения, проясняющие дело Хаммерсенгов. Однако бумаги на ее столе не залеживались: всю бумажную работу она старалась переделать побыстрее. Особенно она усердствовала в последние дни. Она повторно просмотрела отчет об обыске на вилле Скугли, но в результате смогла только выписать на одинокий лист бумаги четыре-пять сиротливых строчек, которые были похожи на отпечатки воробьиных лапок на снегу.
Следы обуви.
Отпечатки пальцев на оружии (только его), на инвалидной коляске (только ее).
Социальный работник (установление его/ее личности).
Телефонные разговоры.
Враги.
Над последним пунктом она раздумывала довольно долго: какие враги могли быть у супругов Хаммерсенг? У двоих стариков, которых, согласно общим отзывам, одинаково любили, да, более того - почитали (когда в разговоре о Хаммерсенгах употребляли это старомодное словечко, оно тут же наполнялось смыслом) и вокруг которых вертелась в свое время городская культурная и общественная жизнь? Тогда она взяла ручку и подписала внизу это печальное определение: подозреваемые..
Ей не сразу пришел в голову фильм, который они недавно смотрели с Юнфинном (и воспоминания об этом совершенно обычном вечере наполнили ее душу умиротворением: тем вечером напряжение между ними еще не возросло, претензии не были высказаны, а время одиноких размышлений еще не наступило). "Подозреваемые" - это слово запомнилось ей потому, что оно на удивление точно отражало принцип работы следователя. Они не разгадывают великих загадок. Большинство дел об убийстве очевидно с самого начала. Как правило, первое впечатление - определяющее, а предполагаемая версия оказывается верной. Безжалостная обширная статистика показывает, что предумышленные убийства совершаются членами семьи. Твои злейшие враги - это твои родственники… Лидия и Георг Хаммерсенг умерли, а их ближайшие родственники, сын Клаус и дочь Ханне, пропали. Бесследно исчезли. Даже неутомимый Кронберг потерял след. Он уверяет их, что не сдастся ни в коем случае, однако пока все следы брата и сестры утеряны. Может, именно здесь и стоило поднапрячься, ведь маловероятно, что это чудовищное преступление - дело рук постороннего? Следов взлома в доме не обнаружено, а также ясно, что никто не рылся в поисках ценных вещей. А если даже допустить возможность убийства с целью ограбления, то почему грабители убили только одного из супругов, оставив другого в живых?
Она подняла голову, и ей захотелось, чтобы солнце проникло в каждую клеточку ее тела. Разве можно сидеть сейчас взаперти и размышлять об ужасном убийстве, когда на улице такая погода? Через силу сосредоточившись, она вернулась к действительности. К подозреваемым.
Она в какой-то степени представляла, из-за чего в семье Хаммерсенг случались ссоры. Ей хорошо запомнилась история, которую Юнфинн рассказал почти неделю назад и которую она вначале сочла чепухой, история о стычке Клауса Хаммерсенга с его отцом, произошедшей прилюдно, в читальном зале университетской библиотеки. Ссора о выборе профессии - это одно дело, а вот сообщение о том, что Клаус гомик, о чем Юнфинн поведал ей той ночью, опустошив перед этим полбутылки водки, действительно потрясло ее. Она ничего не имела против геев, но рассказ Юнфинна, ее верного возлюбленного, заставил ее задуматься: а каким образом он сам узнал об этом? С тех пор она больше не затрагивала этой темы. Всем своим поведением он, казалось, просил не напоминать ему о той сумбурной ночи. Словно, по его мнению, его опьянение и бормотанье были уже сами по себе достаточным объяснением. Возможно, так оно и было. Возможно, ей следовало подавить недовольство и смириться с тем, что она может чего-то не знать о жизни своего возлюбленного. А может, ей и не следует знать? После той ночи отношения между ними, казалось, наладились. С ним стало проще общаться. Каждый день он приходил домой первым и готовил ужин - даже проявлял определенную изобретательность (салат рукола с маринованными креветками, о Господи!). Тем не менее недосказанность, на подсознательном уровне, не давала ей покоя, прицепилась, как репей: почему именно он, и никто иной, наплел одноклассникам о сексуальных предпочтениях Клауса Хаммерсенга? И была ли в этом хоть доля правды? Сплетни о "голубизне" появляются легко и благодатно распространяются среди молодежи. А что, если это правда?..
Нет. Она решила, что на эту удочку не попадется и не станет преувеличивать. Драматизировать. Делать из мухи… кого уж там? Слона? И почему он больше ничего не рассказывает об этом?
Кроме этого возникали и практические трудности: насколько она могла использовать рассказанное им при расследовании, чтобы не бросить на него тени или, даже хуже, чтобы не лишиться его доверия?
Там, за окном, блестела водная гладь. Ей хотелось надеть спортивный костюм, выбежать наружу и пробежаться по ровным пешеходным дорожкам вдоль берега, потом к Йеснесу, а потом, через Сосновую гору, домой… Но ведь именно там он и стоит, дом Хаммерсенгов. Там, притаившись в западне, поджидала ее работа: на опушке леса, на прекрасном склоне находился мирный островок, не тронутый развернувшимся здесь в последние годы строительством, дом, в котором произошло ужасное. И чем больше раскрывалось деталей вокруг этих двух смертей, тем более жестоким и необъяснимым казалось это чудовищное преступление. Ей необходимо сосредоточиться на работе, сдвинуть все с места. Пара жалких строчек на листе бумаги - нечем похвастаться в конце рабочего дня.
Вторая мысль, высказанная им в тот вечер, была о том, что Клаус - добрачный ребенок Лидии, которого Георг, женившись на ней, начал выдавать за своего. Сначала она сочла это ненужными домыслами, но теперь изменила отношение. Такая мысль порождала целый ряд вопросов, на которые было можно и нужно ответить. Почему супруги держали это в тайне? Почему честный Георг Хаммерсенг открыто не усыновил мальчика, сделав его своим законным сыном? Неустановленное отцовство могло стать торпедой, прикрепленной к кораблю их супружества. Когда же она взорвалась?
Она сделала еще одну запись: "Свидетельство о рождении Клауса". Тут она осознала, насколько мало они сделали, расследуя дело. Даже не верится, что они расширили круг подозреваемых совсем недавно. Очевидность версии о несчастном случае и самоубийстве ослепила их. Даже несмотря на то, что эти две смерти последовали в обратном порядке. Трульсен оправдывал их бездействие тем, что они должны были дождаться официального заключения патологоанатомов. Все остальное могло вызвать лишь неловкие домыслы (что и так произошло, поэтому ущерб очевиден). За действиями Трульсена стояла Моене, которая во что бы то ни стало хотела избежать огласки и скандала. Однако теперь гнойник вскрылся, и всякая гадость вытекла наружу. К тому же вскоре вернется с Канарских островов брат Георга Хаммерсенга, чтобы, как это называется, оказать полиции помощь в расследовании. Ну, что ж, посмотрим, чем он сможет помочь.
25
В дверь постучали. Она была настолько глубоко погружена в собственные размышления, что вздрогнула. В кабинет заглянул Рюстен:
- Ты прочла заключение целиком?
Он покачала головой: во время встречи всем раздали папки, а она даже внимания на них не обратила.
- Так я и думал, - улыбнулся Рюстен, но за его улыбкой пряталась мрачная серьезность, - я его просмотрел и обнаружил, что кое-какие моменты Трульсен опустил. А может, просто забыл о них из-за того шума, который ты подняла… - Улыбка стала шире. Ей оставалось только улыбнуться в ответ: осмотр телефонной трубки стал ее триумфом.
- Кое-что на седьмой странице может тебя заинтересовать.
- Расскажи сам. - Сейчас она не могла заставить себя вчитываться в этот документ.
- Там написано, что на теле Лидии Хаммерсенг обнаружены старые следы увечий и травм, например перелом руки, трех пальцев и ключицы.
- Вот как! У нее был остеопороз?
- Об этом здесь не написано.
- То есть это означает… - Анита не смогла закончить фразу. В тот момент у нее не было сил раздумывать о значении этих находок.
- Если только она не увлекалась боевыми видами спорта, - ответил Рюстен, попытавшись смягчить впечатление, которое его жестокие выводы могут произвести на нее, - то это стандартный список увечий, возникающих вследствие жестокого обращения.
Этого еще не хватало!
- Когда появились увечья?
- Некоторые довольно свежие. Самые старые появились несколько лет назад.
- Идеальная семья… - пробормотала Анита, - а лечащему врачу, естественно, ничего не известно?
Рюстен лишь покачал головой.
- "Гроб повапленный"… - вырвалось у нее, и она тут же улыбнулась. Она нечасто цитировала Библию для выражения своих чувств.
- Можно и так сказать. Мы не знаем, он ли это сделал, но…
- Мы многого здесь не знаем. - Внезапно ей захотелось плакать. Хотелось остаться одной, но, в то же время она не желала, чтобы он уходил.
- Кое-что мы все же знаем. - Он словно попытался рассеять ее уныние. Но она молчала, уставившись в столешницу, и он продолжил: - Мне подумалось, что тебе это будет интересно: мы узнали имя их последнего социального работника.
- А их было несколько? - спросила она быстро, давая понять, что вновь начеку.
- Такое в порядке вещей. В таких профессиях большая текучка. Это была женщина, звали ее Сара Шуманн.
- Мы можем связаться с ней?
- Очевидно, да. Но она, похоже, уехала из города. В марте она ушла в декретный отпуск и в Хамаре не зарегистрирована.
- Очевидно, она уже родила, и тогда можно разыскать ее через больницы.
- Я тоже так думаю. Мы просмотрели телефонную базу данных, но ничего не нашли. Однако возможно, она не сообщила свой номер.
- По-твоему, этим следует заняться мне?
- Если у тебя сейчас нет других планов…
- Хорошо. - Она улыбнулась Рюстену, ей всегда хотелось ему улыбнуться: он излучал доброту и доверие. Прядь непослушных, но слишком рано поседевших волос постоянно падала ему на лоб, придавая ему зрелый и рассудительный, но вместе с тем мальчишеский вид.
Немного робко он улыбнулся в ответ. Стеснительный, подумала она. То есть ему просто неудобно обзванивать родильные дома. Он полагает, что такая работа больше подойдет женщине. Однако по отношению к Харальду Рюстену никакого феминистского негодования у нее не возникало.
Коллегой он был безукоризненно терпимым и к тому же известен как заботливый муж и отец. Может, и правда, лучше, чтобы она сама обзвонила родильные дома, а не он? Женщине же, к примеру, проще войти в доверие?
- И последний момент из заключения, - продолжал он, будто извиняясь за свое присутствие в ее кабинете.
- Еще что-то?
- Следы инъекций морфина. На ее теле. Дозировку установить невозможно.
- Может, она законно его употребляла, как обезболивающее, - предположила она.
- Может, и так… - ответил он, бросив на нее многозначительный взгляд перед тем, как выйти из кабинета.
26
- Мы вышли на след социального работника, - сказала она, когда они сидели за столом и ужинали. Он как раз поставил на стол куриную грудку с тайским соусом (из пакетика), свежую фасоль и спагетти. Она похвалила еду. Он казался довольным, даже приобнял ее. Они были похожи на двоих туристов, которые, приехав на юг, случайно заселились в один гостиничный номер и теперь относятся друг к другу со всей доброжелательностью и обходительностью, стараясь выполнять пожелания партнера, понимая, что скоро все это закончится.
Этому должен быть конец, подумала она, так почему не сегодня? Почему бы наконец в открытую не обсудить дело Хаммерсенгов профессионально и беспристрастно, за ужином? Она понимала, что вскоре не сможет выдерживать его нервных срывов, самокопаний и намеков.
- Ее звали Сара Шуманн. Ничего не вспоминаешь?
- Вроде нет… - Он спокойно отреагировал на вопрос. Она видела, что он действительно пытается вспомнить, и попробовала продвинуться чуть дальше:
- В марте она ушла в декретный отпуск, а семнадцатого апреля родила сына в родильном отделении в Эльверуме, затем выписалась оттуда и исчезла.
- И даже не зарегистрировалась в службе по наблюдению за грудными детьми?
- Даже туда не сообщила. Во всяком случае, не в этом регионе.
- Больше никаких сведений?