- Увы, сейчас мы в самом начале пути, и у нас пока слишком мало сил для настоящей борьбы… Поэтому наша первоочередная задача - накапливать силы. Времени у нас немного… Брежнев, конечно, уже не надолго. Но что будет потом? Какие силы возьмут верх? В любом случае к этому моменту мы должны быть наготове… Это старшее поколение пятнадцать - двадцать лет (всю жизнь!) только и делало, что раскачивалось в ожидании перемен, и все его моральные искания ограничивались вопросом, подавать подлецу руку или не подавать, вместо того чтобы подумать, как уничтожить подлеца. Ну об этом мы еще поговорим… Что требуется от тебя?
- Что?
- Прежде всего, ты должен поддерживать хорошую физическую форму. У нас будут тренировки. Ты должен освоить хотя бы минимум необходимый в борьбе. Ты и сам видишь, наверное, что за последние годы ты заметно сдал: зажирнел, ослаб, обрюзг…
- Это точно, - самокритично согласился я. - Поднакачаться физически мне бы не помешало. Образ жизни нездоровый. В выходные дрыхну до полного изнеможения, ударяю по пиву, объедаюсь на ночь…
- Ты должен бросить курить и ни в коем случае не употреблять алкоголь, - заявил Ком.
- Но не сразу?
- Немедленно.
- Я постараюсь…
- Помни, ты сам уполномочил меня в случае необходимости использовать все средства.
- Ради такого дела… А как быть с семейным положением?
- То, что ты женат, конечно, не очень удобно…
- Ну я разведусь?
- Ни в коем случае! - сказал Ком. - Это было бы безнравственно. Это было бы ненужным злом. Лора тебя любит. Бросив ее, ты причинишь ей боль…
- А с чего ты взял, что она меня любит?! - вскричал я.
До последнего момента я все еще был склонен считать наш разговор едва ли не шуткой, однако категорическое утверждение Кома относительно Лоры привело меня в сильное волнение.
- Да она меня первая бросит! - сказал я.
- Она тебя никогда не бросит, - возразил Ком. - И ты должен сделать все, чтобы восстановить с ней отношения.
- Да разве я этого не хочу?!.. Но что я могу? Что я должен делать? Он пристально посмотрел на меня, а потом выдал:
- Ты должен отказаться от своих намерений насчет Жанки.
- Какие у меня намерения?! - набросился я на него. - Ты с ума сошел! Нет у меня никаких намерений! Все подозревают какие-то намерения! Намерения, может быть, у Сэшеа, у Валерия! Может быть, и у тебя намерения?
Он не возражал, а лишь смотрел на меня все тем же долгим черным взглядом, и я смущенно умолк.
- Черт, - сказал я, немного погодя, - давай, какие там у тебя еще советы?
- Просто делай по совести.
Обалдев и обессилев, я откинулся к стене. Было четыре часа ночи. Я было потянулся за сигаретой, но, взяв пачку, тут же в раздражении бросил, наткнувшись на взгляд Кома. Я тупо смотрел! перед собой. Я понял, что устал от его взгляда.
- Я погашу свет. Посидим в темноте.
Я прикрыл воспаленные веки и прислушался к стуку в висках. Ком еще что-то говорил о честности и справедливости, но я погрузился в полусонное состояние; мне казалось, что иногда я что-то отвечаю или даже спорю с ним, но уже не был уверен, что это происходит наяву.
Отчетливо врезался в сознание один момент. Ком вдруг спросил:
- Ты знаешь, какой сейчас год?
"Не сошел ли кто-то из нас с ума", - подумал я.
- А по-твоему, какой? - сонно отозвался я.
- Тысяча триста пятьдесят девятый!
- А я думал - другой…
- Это год - по афганскому календарю.
- Слава богу.
- Но эта цифра соответствует и нашей действительности. Четырнадцатый век. Глухое средневековье. И отныне мы с тобой будем жить по календарю, который показывает истинное время! Ты понимаешь меня?
- Надо, значит надо…
- Итак, какой сейчас год?
- Тысяча триста пятьдесят девятый! Глухое средневековье! - пробормотал я, после чего окончательно отключился, так и оставшись за кухонным столом.
Мне снилась какая-то мерзость. Во сне я все старался проснуться, просыпался, но оказывалось, что это другой сон, и я снова старался проснуться, просыпался, но оказывалось, что это третий сон, и так далее. По-настоящему я проснулся оттого, что меня стали трясти за плечо.
Я открыл глаза и увидел перед собой какую-то дурацкую - сплошь в белой пене - рожу.
- Тремблинг проклятый! - услышал я.
Придя в себя, я узнал Валерия, который совал мне в руки безопасную бритву и, как я понял, просил себя побрить.
- Тремблинг! - твердил он.
- Тысяча триста пятьдесят девятый… - пробормотал я, соображая, откуда эта цифра взялась в моей голове.
От всплывшей странной цифры я восстановил весь ночной разговор с Комом.
- Тремблинг офигенный!..
- А где Ком? - воскликнул я, отталкивая руку Валерия и вскакивая.
- Какой Ком? Не было никакого Кома! - удивился Валерий. - Успокойся, друг!
- Мы с ним еще разговаривали, когда ты пьяный лег спать!
- Что ты, друг!! Я не то что, как спать лег, а и как у тебя оказался, не помню…
Взглянув на часы, я бросил намыленного Валерия и побежал на работу, размышляя о ночных "откровениях".
Я не жалел о том, что рассказал Кому такие подробности о себе. Не было никакого сожаления, что выболтал что-то лишнее. Ком был мне очень симпатичен, и я только подумал, как мало, оказывается, я знаю о нем самом…
Как дети, мы клялись друг другу в дружбе, но, что удивительно, я теперь действительно чувствовал себя как бы связанным с ним прочными узами. Речь шла о какой-то другой, новой жизни, которую я должен был начать. Я улыбнулся при воспоминании о его странной одержимости, о его горячих словах но поводу борьбы с "врагами", "конспирации" и прочем. "Чем бы дитя пи тешилось…" - подумал я. Интересно, что сказал бы обо всем этом Сэшеа. Такие вещи как раз в его стиле… Да, все это было бы очень забавно, когда бы за всем этим не проступали контуры чего-то тяжелого, мрачного и… болезненного… Кроме того, "откровения" прошедшей ночи (какими бы фантастическими и оторванными от действительности они ни казались) неизвестным, но несомненным образом соединились с последними, тревожными и еще не до конца понятными событиями, в центре которых оказались Жанка и я… Что Ком говорил о моих "намерениях" относительно Жанки?..
На работу я опять опоздал, но на этот раз у меня приключилась неожиданно скверная склока с Фюрером. Честно говоря, я даже не заметил, как это произошло. Видно, поглощенный мыслями о разговоре с Комом, я довольно бесцеремонно отмахнулся от него, когда он, порядка ради, собрался сделать мне внушение. К тому же дело было при всех, Фюрер обиделся и взяв официальный тон, потребовал объяснительной. Я отказался и вдобавок, разглядывая его ограниченную и злую физиономию, не удержался и что-то сострил на его счет. Мы принялись орать друг на друга, а потом я махнул рукой и ушел курить. Я понимал, что не нрав, но зашло слишком далеко Фюрер подал на меня докладную начальству.
Я ждал Сэшеа на нашем месте, но Сэшеа, как самый дисциплинированный сотрудник, весь день просидел за своим письменным столом, не поднимая головы. Когда же я попробовал с ним заговорить, заявил, что больше не желает со мной беседовать на "личные темы".
- А ты знаешь, что твоя идиотская записка попала к Лоре? - воскликнул я.
- Вот и чудесно! - холодно ответил он.
Я понял, что по крайней мере сегодня с ним разговаривать бесполезно. Я раскрыл на коленях старую "Иностранку" и принялся перечитывать "Гантенбайна" Фриша. Очень хорошо пишет Фриш. Я так зачитался, что даже позабыл, что нужно остерегаться Фюрера, чей полный возмущения оклик: "Займитесь же наконец делом!" - не замедлил настичь меня и еще больше испортил настроение.
Потом я перекуривал на лестнице. Ко мне присоединилась Оленька, собравшаяся, как я понял, поддержать меня "морально".
- У тебя дома неприятности? - участливо прошептала она. - С женой, да? Из-за головы, да? - И поскольку я молчал, продолжала: - Я тут достала один старинный народный рецепт для укрепления волосяного покрова… - Она торопливо протянула мне листок.
- Иди ты со своим рецептом, - знаешь куда… - грубо сказал я. - Больше ведь все равно не будем "музыку слушать", понимаешь?..
Оленька порывисто отвернулась к окну и, вероятно, заплакала, а я швырнул только что начатую сигарету в урну и ушел. Зря обидел хорошего человека… Но как я должен был поступить - "по совести"? Позволить Оленьке еще раз потренировать на мне свое умение "быть интересной"?..
Когда позвонил Ком, я сидел за своим рабочим столом, разложив перед собой чертежи и схемы, и пробовал серьезно размышлять о своих "намерениях" относительно Жанки.
Как-то удивительно было услышать голос Кома в будничной обстановке после ночного разговора, туманное завершение которого так плавно сливалось со сном… Я не удержался и спросил:
- Так когда же начнется другая жизнь?
- А она уже началась, если ты внимательно присмотришься, - последовал ответ.
- Ну, в некотором смысле…
То, что между мной и Комом действительно установилась какая-то связь, подтверждали звучащие в его голосе необыкновенно теплые и дружеские интонации.
- Я имею в виду поддержание формы и прочее, - напомнил я.
- Понимаю твое нетерпение, - сказал Ком. - Но сегодня тебе лучше отдохнуть, сосредоточиться, хорошенько выспаться. Завтра тебе понадобятся силы… Понимаю, какая работа закипела теперь у тебя в душе, как обострились личные проблемы, какие сомнения мучают… Но все же ты должен постараться отрешиться от всего и отдохнуть… Впрочем, если тебе срочно понадобится со мной увидеться, ты знаешь, где меня найти.
- Да, нам нужно увидеться! Мы еще о многом не договорили…
- Ты хорошо помнишь, что вчера обещал? - спросил Ком, и в его голосе сразу зазвучали металлические нотки.
- Ну, в общих чертах…
- Нет! Ты все должен помнить! - жестко сказал Ком и добавил, уже несколько мяте: - Очень тебя прошу, не нарушай своих обещаний, не огорчай меня. Ведь мы теперь с тобой одно. Я за тебя отвечаю.
- Не волнуйся, старик! Я все помню! - успокоил его я и, чтобы отвлечь от этого щекотливого разговора, поинтересовался, как у него с работой, он ведь хотел устраиваться к нам.
Ком сообщил, что уже начал оформление и, возможно, уже на следующей неделе выйдет па работу.
- Так скоро? - удивился я. - Ты уже был в кадрах? Ты что-то не так понял. Оформление занимает месяца два…
Ком вдруг замялся и, мне показалось, смутился.
- Ну, - начал он, - у меня-то особые дела…
Я так понял, что он имеет в виду свою службу в армии, и не стал переспрашивать. Меня интересовало другое. Но об этом нельзя было по телефону.
Я решил непременно заехать после работы в "Некрасовку", чтобы продолжить, может быть, вчерашний разговор.
Что-то (скорее всего, нездоровое любопытство) тянуло меня разобраться в темных идеях, бродивших у Кома в голове. И конечно, мне было особенно любопытно узнать, что он думает по поводу Жанки и Лоры; он мне ясно дал понять, что у него имеются кое-какие соображения на этот счет, и удовлетвориться вчерашними недоговоренностями я не хотел.
Однако мои планы на вечер успели резко поменяться. К концу рабочего дня меня подозвали к телефону, и я с неудовольствием узнал в трубке голос Валерия.
- Ты меня бросил! Сбежал! - услышал я непонятные претензии. - Друг ты мне после этою? Нет, не друг ты мне после этого!
- Что надо? - оборвал я его.
- Ты еще попросишь у меня прощения! - продолжал с явным притворством возмущаться Валерий.
Я уже хотел бросить трубку, но следующая его фраза заставила меня повременить.
- Просто не понимаю, - восклицал он, - зачем это я, дурак, для тебя стараюсь? Зачем улаживаю твои дела? Зачем кручусь?
- Какие это мои дела ты улаживаешь? - насторожился я.
- А ты не догадываешься?.. А чего бы тебе сейчас хотелось? А?.. Вот это самое я для тебя и провернул!
Я молчал.
- Рискуя собственной репутацией, я отвоевал для тебя твою ученицу. Она жаждет продолжать занятия, понимаешь? - добродушно рассмеялся Валерий. - Из Сокольников ее отпустили под мою ответственность…
- Где она? - вскричал я.
- Говорю же, со мной!
- Слушай, зачем ты суешь свой нос, куда тебя не просят?!
- И это - вместо спасибо! - обиженно вздохнул Валерий. - В общем, запоминай: мы с Жалкой зайдем в "Елисеевский", а потом будем ждать тебя у входа…
После работы я помчался на улицу Горького. На пятачке у входа в гастроном их не было. В распахнутых дверях (систола - диастола) пульсировала толпа. Не имея терпения ждать, я уловил момент и дал зажевать себя внутрь. Не понимаю, как я надеялся отыскать их в толчее. На секунду мелькнули зеркала предбанника, и меня внесло в купеческий храм "Елисеевского". Под сводами раззолоченного великолепия кипела жизнь. Какие лица!.. Какие глаза!.. Я проплыл мимо бастиона-прилавка, где давали сосиски. Чтобы забрать свой отвес, нужно было подпрыгнуть повыше и, бросив через головы вопящих покупателей чек продавцу, успеть схватить свой кулек. Мне, слава богу, сосиски не требовались. Я обогнул сбившихся в кучку экскурсантов-иностранцев, отчаявшихся постичь наши нравы. Интуитивно я стремился к винному отделу и не ошибся. Навстречу мне двигался Валерий, устроив на плече свою спортивную сумку, в которой позвякивали бутылки.
- Водка-пиво-лимонад! - радостно провозгласил он, увидев меня. Жанка была с ним и улыбалась.
- Честно передаю из рук в руки и благословляю, - сказал Валерий, подталкивая ее ко мне. - Учти, в Сокольниках я обещал контролировать ваши занятия.
- Ну все! Теперь - свободен! - сказал я ему и, взяв Жанку за руку, как маленькую, одернул: - А ты что улыбаешься?
- Валерий предлагает нам всем сдружиться, - ответила она.
- Да, - подхватил "друг семьи", - есть предложение отправиться к тебе, старик, и вчетвером (мы с тобой и сестры) отметить какой-нибудь праздник.
- Что?! - изумился я его наглости.
- Напьемся хорошенько, а там видно будет…
- Пошел к черту!
Я потащил Жанку к выходу.
- Я не понял, ты не одобряешь? - не отставал Валерий; он энергично отпихивал путающиеся под ногами пенсионерские сумки-коляски и успевал переругиваться с их владельцами в обе стороны. - Если у тебя свои планы, не настаиваю, - шептал он мне. - Только учти, сегодня тебе нельзя ее везти к себе: Лора дома. Она со мной договорилась, будет меня ждать. Так что если ты с Жанкой решил отколоться, у меня к тебе просьба - домой сегодня не торопись, понимаешь?.. - Тут с ним всерьез схлестнулся какой-то инфарктник, и они застряли, выясняя отношения.
Жанка была явно недовольна, что я не принял предложение Валерия. Бросив его в гастрономе, мы вышли к Тверскому бульвару. Жанка обиженно молчала.
- Тебе бы надо держаться от него подальше, - сказал я.
- Это еще почему? - удивилась она. - Валерий мне теперь почти родственник… И потом… я, может быть, с сестрой хотела повидаться! - Она остановилась и от досады даже притопнула ногой. - Нам могло быть так весело!
"Никаких таких намерений!.. Просто - как же я оставлю ее одну, такую дурочку?!" - подумал я, взглянув на освещенные окна "Некрасовки".
- Поедем, а? - ластилась ко мне Жанка.
- Ни за что, - отрезал я.
- А что ты можешь предложить?
- Учиться, учиться и учиться… Пионерка ты или нет?
- Тогда в лифте ты что-то забыл, что имеешь дело с пионеркой! И сейчас - прибежал, прибежал… Испугался, что я не тебе достанусь?.. А я тебе и не достанусь! Ни за что не достанусь! Потому что ты меня не достоин.
- А я, кажется, и не претендую, - сказал я, но Жанка не слушала.
- Ты и Лоры недостоин! Она тебя презирает! Тебя все презирают. Ты ограниченный тип. Ты алкоголик.
Было ясно, чьи слова она повторяет.
- Еще и алкоголик, - усмехнулся я. - С этим никак не могу согласиться.
- Ты неспособен составить счастье порядочной женщины! - запальчиво воскликнула Жанка.
Тут уж я просто не выдержал: упал на скамейку и расхохотался. Жанка повернулась и побежала прочь вдоль по аллее. Я вскочил и, догнав ее, обнял за плечи.
- Ну, теперь давай мириться, сестренка! - нежно прошептал я. - Не может быть, чтобы ты, разбойник мой маленький, так уж мечтала веселиться в обществе Валерия! Ты хоть у меня и хулиганка, а понимаешь, что он дешевый, пустой человек.
- Это я понимаю, - грустно согласилась Жанка. - Но что-то тут не то… - Она задумалась. - Ты вот лучше него, но тебя ни во что не ставят. Скажи мне честно: как ты сам думаешь, можешь ты составить счастье женщины?
- Конечно, могу, - ответил я, не задумываясь.
- Ты любишь Лору? Ты думаешь, она счастлива?
- Я не знаю, что вам, женщинам, нужно для счастья… Вот тебе - что нужно?
- А что ты можешь?
- То есть - мясо, деньги, тряпки?
- Все равно, - сказала Жанка. - Вообще!.. Я хочу знать, что ты можешь. Они ведь каждый день говорят, что ты ничего не можешь, что ты конченый человек.
- Как-то не думал об этом, - пробормотал я.
- Ты подумай, пожалуйста! - попросила Жанка. - Когда Лора тебя бросит, у тебя останусь я. Ты сам меня будешь просить. Да, да!
- Ну уж это какие-то абстрактные фантазии. По-моему, ты очень спешишь стать взрослой. Вспомни, сколько тебе лет!.. Короче, чтобы ты там ни слышала от родителей обо мне с Лорой, это тебя мало касается. Даже если мы с Лорой завтра расстанемся, ты…
- Конечно, я еще несовершеннолетняя… - То-то!
- … Но ведь о нас с тобой, о наших отношениях никто бы не знал, только ты и я…
- О господи! - воскликнул я. - Как ты хочешь сделать из меня уголовного преступника!.. И потом, Жанка, - тут я усмехнулся, - любовь! По-моему, когда любят, не занимаются такими меркантильными расчетами, как ты, - кто что кому может дать!.. Так что если ты успела отказаться от карьеры стюардессы и жены дипломата и остановила выбор на мне
- Во-первых, - прервала меня Жанка, - я, кажется, еще не объяснялась тебе в любви! А во-вторых, я не занимаюсь никакими расчетами! Я хочу понять, как мы могли бы с тобой жить, если бы…
- Нормально жили бы.
- Как вы сейчас с Лорой?
- Допустим…
- И всё?!
- Всё.
Мы шли с ней в ногу по Тверскому бульвару, и я обнимал ее за плечи.
- Я бы приносил домой зарплату, - говорил я. - Ты бы нянчила детей, варила обед. Я бы лежал на диване с кошкой и смотрел телевизор. Твой папаша устроил бы меня к себе, я бы выбился в люди, защитил кандидатскую. Мы бы кинулись покупать кроссовки, дубленки, мебель, ковры. Скопили бы на машину. Ездили бы в отпуск в Пицунду и на Рижское взморье.
- Замолчи! Хватит!
- Что ты, знаешь, сколько еще всего!..
- Знаю, - сказала Жанка. Но сейчас, значит, ты еще ничего этого не можешь? - подвела она суровый итог: - А Валерий может многое.
- Ну, - сказал я, - Валерий!..
- Когда ты в "Елисеевском" взял меня за руку, - призналась она, я вообразила, что мы в церкви и венчаемся…