Такой разговор меня немного успокоил. Я хотел еще что-то добавить, но Ком прервал меня, объяснив, что разговоры на марше отнимают силы, а главное - демаскируют… "Какая еще демаскировка, - недоумевал я, - когда мы в лесу одни?!"
Мы перешли через просеку и, пройдя под проводами высоковольтной линии, на несколько секунд погрузились в мощный электрический гуд. Мне подумалось, что мой товарищ имеет с этой линией - в смысле мощи - какое-то внутреннее родство.
Мы шли довольно долго. Вокруг стояли черные, присыпанные снегом деревья, и меня снова начали одолевать мрачные мысли и подозрения. Наконец Ком остановился около небольшого продолговатого овражка, сказав:
- Подойдет…
- Для чего подойдет? - пробормотал я.
Ком залез в овражек и стал выгребать со дна снег.
- Ты должен научиться искусству выживания, - объяснил он, копошась в снегу. - Всякое может случиться, и мы должны быть готовы к любым неожиданностям. Например, к тому, чтобы заночевать зимой в лесу…
- Заночевать?! Это еще зачем?!
- Ну как же. Предположим, нужно совершить скрытный, многодневный марш-бросок по вражеской территории…
- Да где ты найдешь вражескую территорию, милый?
- Всякое может случиться. Бывает, и родная земля становится вражеской территорией.
- В войну, что ли?
- Совсем необязательно. Предположим, тебя преследуют наши, внутренние, враги. За тобой охотятся. Лес ночью гораздо более надежное укрытие, чем город.
- Какие-то надуманные ситуации… Так ты меня за этим сюда привез?
Ком вырыл неширокое углубление длиной в человеческий рост.
- И вообще я… мы здесь окочуримся от холода! - сказал я.
- Ты уже замерз?
- Пока нет, но…
- Не бойся, не замерзнешь - заснешь как младенец.
- И не проснусь?
- Отставить разговоры! - бодро сказал Ком, почувствовавший себя в родной стихии. - Займись собиранием хвороста, а потом я научу тебя, как в таких экстремальных условиях можно устроить ночлег и прекрасно выспаться.
- А сам ты хоть раз гак ночевал? - недоверчиво спросил я.
- Много раз, - ответил Ком.
Это меня добило, и я пошел за хворостом. Ком тем временем надрал бересты, наломал березовых веток и приволок с десяток толстых жердей. Затем он тщательно разложил вдоль вырытого углубления дрова, подсунув под них бересту и пучки тонких прутьев.
- У тебя есть спички? - спросил он.
- Откуда?.. Я же по твоему совету бросил курить! - При виде даром собранных дровишек меня начал разбирать смех. - Что, теперь домой?
Но я рано радовался.
- Запомни, - наставительно сказал Ком, - спички всегда должны быть с собой. Это такая вещь, которая может понадобиться при самых разных обстоятельствах!
Он отвернул обшлаг шинели и откуда-то из-под подкладки достал маленький целлофановый пакетик со спичками и "чиркалкой".
- Что там у тебя еще есть? - поинтересовался я.
- Все необходимое, - заверил Ком.
Когда дрова прогорели, Ком притоптал сапогами снег, рядком уложил поверх угольев приготовленные жерди, а уж на жерди - слой мягкого ельника. Получилось что-то вроде лежбища с нижним подогревом. Ком сказал, что тепла от нагретой земли и углей должно хватить почти на всю ночь.
- Это "теплый" вариант ночлега, - сказал он. - Но бывает, что по каким-нибудь причинам костра развести нельзя, и тогда приходится устраивать "холодный" вариант. Впоследствии я тебя и этому научу.
(Мне только оставалось порадоваться про себя, что он решил начать мое обучение с первого, "теплого" варианта.)
Мы улеглись на эту "постель", устроившись на боку, и плотно, "бутербродом", прижались друг к другу. Я замотал нос шарфом. Мороз был градусов пять. Ком расстегнул шинель и ее широкой полой заботливо прикрыл меня. Мы, должно быть, весьма напоминали тех бездомных из стран капитализма, что вынуждены ночевать зимой на решетках вентиляционных труб.
- Слушай, а такие упражнения не отразятся на твоем здоровье? - обеспокоено спросил я, вспомнив вдруг, что случилось с Комом после нашей прошлой тренировки на "Текстильщиках".
- Что такое? - не понял он.
Я попытался деликатно объяснить, но Кому обсуждение этой темы было явно не по душе. Он и слышать не хотел ни о каких своих "припадках".
- Ты все-таки с этим не шути, - посоветовал я. - Может быть, стоит показаться врачу…
- А спать нам придется, как в боевой обстановке, - оборвал Ком, - по очереди. Два часа ты, два часа я. Пока один отдыхает, другой караулит.
- Ладно, давай, - сдался я. - Спи ты… Я все равно не усну.
- Вот это плохо. Ты должен научиться полноценно отдыхать в любых условиях. Ты должен научиться засыпать - мгновенно отключаться, причем совершенно отключаться - так, чтобы тебя и пушкой нельзя было разбудить, а просыпаться по внутреннему приказу. Тогда ты сможешь быстро восстанавливать свои силы. Вообще, человеку достаточно четырех часов сна в день…
- Ну, до такого совершенства мне далеко. Тут нужна специальная тренировка, аутотренинг. Йогом нужно быть!
- Никакого аутотренинга не нужно, - возразил Ком. - И йоги туг ни при чем. Только от безделья и эгоизма люди занимаются этой ерундой… Главное - ответственность перед народом и чувство дола. Кода твоя жизнь подчинена одной общей цели, твоя воля становится железной и тебе достаточно лишь отдать себе приказ: спать или бодрствовать, сосредоточиться или расслабиться, что-то запомнить или забыть, и так далее… Или, по-твоему, все революционеры были йогами, или занимались аутотренингом?
- При чем тут революционеры?
- А ведь им приходилось сутками не спать или спать в самых неудобных условиях. При этом они могли вести труднейшую работу - Мгновенно сосредотачиваться, запоминать огромную информацию, находить блестящие выходы из самых критических ситуаций…
- Ну, давай, - недоверчиво сказал я, - прикажи себе спать, а я посмотрю, как это тебе удастся. Только чур не притворяться! - добавил я, хотя уже давно успел понять, что такое качество, как притворство, абсолютно чуждо моему товарищу.
- Хорошо, - сказал Ком. - Ровно через три минуты я буду крепко спать!
Мы оба замолчали. Пахло хвоей и дымом. Я поднял глаза и только теперь осмотрелся. Ночной лес вокруг напоминал театр, где перед представлением погашен свет. Только слабо освещенная оркестровая яма была не внизу, а над головой. В черных, корявых ветвях застрял серп месяца, похожий на золоченую деку арфы. В безветрии лес стоял тихо-тихо, и я слышал дыхание Кома. Оно выровнялось и стало глубоким… Ком спал. Вне всяких сомнений, крепко спал.
Прошло несколько минут. Где-то очень далеко простучал поезд. Я лежал в глухом, зимнем лесу, ночью, где-то у черта на куличках. И это было реальностью. А фантастикой было существование жаркой московской квартиры в Сокольниках, где по коврам можно ходить босиком, где мебель натиралась воском, где на нашем с Лорой "свадебном диване" спал мой ангел.
Прошло полчаса или час. Неизвестно. Я уже надышал на шарфе ледяную корку… Без всяких предварительных мыслей я осторожно выбрался из-под шинели Кома и бесшумно (в рыхлом снегу это нетрудно) попятился прочь.
Я не имел никакого понятия, в каком направлении следует двигаться, зато мне удалось разыскать наш след к месту ночевки, по которому я и пустился в обратный путь, показавшийся мне на этот раз не таким уж долгим. Выйдя из леса, я увидел свет приближающейся электрички и со всех ног бросился к платформе, моля судьбу, чтобы у электрички была предусмотрена остановка и чтобы мне успеть.
Остановка предусмотрена была, и я вскочил в вагон как раз за секунду до того, как захлопнулись двери. Нет, как видно, мой ангел еще не спал…
Около двух ночи мне удалось добраться до дома. Единственное освещенное окно было наше. Я почувствовал, что программа сегодняшнего дня еще не исчерпана, но не стал строить догадки, кого застану, и без промедления поднялся наверх.
Я отпер дверь квартиры своим ключом и вошел в прихожую. Из комнаты доносились звуки любимого Лорой Пинк Флойда - шаманские пассажи, прекрасные и заунывные, словно кто-то виток за витком наматывает тебе на голову бесконечный, тугой бинт. Кроме музыки, прослушивался голос Лоры и… Я не сразу узнал другой голос из-за странно нарушенной дикции: как если бы говоривший не выпускал изо рта сигарету или, скажем, зажимал зубами при разговоре кончик карандаша.
- Мне это… стыдно… трудно…
- Ничего, так и должно быть, - убеждала Лора. - Это только сначала трудно, а потом будет легче!
- Дело в том, что я с детства был чрезвычайно чувственным.
- Так, хорошо…
- Просто чрезвычайно… Как, как…
- Не напрягайся. Дай свободно возникнуть воспоминанию или ассоциации, - советовала Лора.
- Чулок… носок… сейчас… что-то такое… Нога! НОГА!!
Я догадался, кто был собеседником Лоры. Голос принадлежал Сэшеа. Я стоял в прихожей и слушал, а они были так увлечены, что не заметили моего прихода. Я осторожно заглянул в комнату через приоткрытую дверь. Они сидели в креслах друг против друга, разделенные журнальным столиком, на котором стояли бокалы и бутылка вина. Лора держала в руках блокнот и авторучку. Несмотря на непринужденную обстановку, выражение ее лица было подчеркнуто деловое и бесстрастное. Сэшеа полулежал в кресле, придерживая ладонью челюсть и почему-то постанывая время от времени, словно от зубной боли, и выражение его лица было сладострастно-мученическое. Где-то я уже видел подобную сцену.
- Что за НОГА? - спросила Лора. - Какая еще нога?
- Ты гениальный психолог! - сдавленно воскликнул Сэшеа.
- Ладно, ладно, - отмахнулась Лора. - Скажи лучше, что ты вспомнил. Ты ведь что-то вспомнил?
- У, потрясающе! Из такого глубокого детства, что даже не по себе делается!.. Но как-то неловко об этом рассказывать…
- Нет, - настаивала Лора, - вот именно ты должен это рассказать. Не смущаясь ничем. Ты должен мне все рассказать. В этом суть метода. Иначе нам не удастся достичь желаемого эффекта. Все честно и откровенно, как на исповеди. Это и будет началом твоего внутреннего раскрепощения!
- Ты так считаешь?.. Но… мне мешает, что ты - женщина. Моя проклятая чувственность!..
- Ну, отвлекись немного, выпей. Сейчас я не женщина, а специалист, который может тебе помочь. Хочешь я надену белый халат?… Ты говорил о ноге. Может быть, как раз в ней-то все дело.
- Да-да, нога… Понимаешь, когда мне было года два или даже меньше, я обожал играть с ногами. Это ужасно…
- Играть с ногами? Это как же?
- Сейчас… Очень смущаюсь… Алкоголь здорово растормаживает, правда? Алкоголь помогает нам отдохнуть от самих себя… Понимаешь, когда я младенцем валялся в постели с кем-нибудь из взрослых - с мамой ли, с бабушкой или еще с кем-нибудь - со мной развлекались тем, что протягивали мне голую ногу и его меня щекотали, в шутку пугали, тискали, ворочали, валяли, опрокидывали, тормошили… Йога казалась мне каким-то особым существом. Одновременно и страшным, и желанным. Такая мощная, приятная на ощупь, со своим особым, волнующим запахом, необыкновенной формы и поведения предмет. Я ее любил, я с ней боролся, я его обладал, и она обладала мной. Забавляясь моей возней и визгом, меня так приохотили к этой забаве, что я только к ней и стремился… Надо же, как сейчас вижу, как она таинственно прячется под одеялом. Лишь очертания, чуть заметные движения выдают ее. У меня замирает сердце. Я подкрадываюсь, бросаюсь, ловлю ее, но она ускользает, чтобы в следующий момент коварно настичь меня с другой стороны, повалить, начать щекотать… А потом…
- Что же потом?
- Может, тебе действительно лучше надеть белый халат? У тебя такие ноги, такие ноги!.. - завздыхал Сэшеа, с волнением глядя на мою жену.
Он сполз с кресла и, опустившись на колени, собрался ползти к Лоре; я хотел вмешаться, но тут он схватился за челюсть и отчаянно застонал. У него на глазах даже, кажется, выступили слезы.
- Проклятье! Проклятье! - заскулил он все тем же странным, искаженным голосом.
Так и остался сидеть на ковре, а Лора забралась в кресло с ногами и укрылась пледом.
- Я смешон? - заохал Сэшеа. - Я смешон?
(Что у него с челюстью?!)
- Продолжай! - приказала Лора.
- Что же продолжать, Лорочка! Ты же психолог, ты понимаешь, что со мной происходит. У тебя такие чудесные ноги! Я бы только их обнял - и всё! Честное слово, всё! Я только могу мечтать, чтобы с ними поиграть…
Было довольно дико наблюдать за такими необычными, совершенно мне неизвестными проявлениями натуры моего друга, которого я знал так долго, что, можно сказать, любил и поэтому никак не мог обижаться на него даже в такой экстравагантной ситуации.
- Выпей еще вина, - распорядилась Лора, - и продолжай!
- Мне снятся ноги, - продолжал он. - Это характерно, да? Но обычно это очень мучительные сны. Это кошмары… Что было потом, когда я подрос?.. В конце концов взрослые, конечно, распознали, что в этих играх присутствует элемент ужасно непристойный, отвратительный, и резко переменили к ним свое отношение. Теперь, когда я лез к ногам, меня грубо оттаскивали прочь, наказывали, даже били, чтобы уничтожить во мне дурные наклонности… И конечно, уничтожили… Но… появились другие…
- Да, - задумчиво проговорила Лора, - у тебя было довольно грязное детство. И ноги оставили в твоем бессознательном неизгладимый след.
- Пожалуй, - согласился Сэшеа. - А я-то думал, почему не могу без содрогания смотреть на мамины, а особенно на бабушкины ноги. Сейчас они искривились, отекли, вздувшиеся вены опутали их, словно веревки… Но… Лора! Зачем ты спрятала от меня свои ноги? Ты спрятала их под пледом, но ведь от этого они стали для меня еще притягательнее!.. Лорочка, я тебя прошу, пожалей меня! Посмотри, что сотворили со мной враги! Я только…
Роль невольного соглядатая ужасно тяготила меня. Я погромче откашлялся и стал снимать куртку, а затем разуваться.
- Кто там - крикнула Лора.
- В каком смысле? - удивился я. Сэшеа выскочил в прихожую.
- А, это ты! - облегченно вздохнул. - А я тебя жду…
- Он рассказывал мне о своем детстве, - сказала Лора. - У него было довольно грязное детство.
- Да-да, кошмарное детство, - охотно подтвердил Сэшеа, придерживая ладонью подбородок.
- Что у тебя с челюстью? - поинтересовался я. Сэшеа закатил глаза и жалобно застонал.
- На него было совершено нападение, - усмехнулась Лора. - Покушение.
- Да, покушение! - воскликнул Сэшеа. - Посмотри! - поманил он меня. - Они сломали мне челюсть!
Он оттянул пальцами нижнюю губу, и я увидел, что верхние и нижние зубы у него оплетены стальной проволокой.
- Я говорил тебе, что они не оставят меня в покое, - продолжал он. - И вот я пришел к тебе, мы все-таки были друзьями, и я спрашиваю тебя: может, ты отрекаешься от меня, попавшего в такую беду? Может, мне лучше уйти и не подвергать тебя опасности?.. Мне… мне трудно говорить…
Я предложил вернуться в кресло и допить вино.
- А проволока зачем? - поинтересовался я.
Лора объяснила, что при подобных переломах, - чтобы поврежденные кости могли срастись - челюсти фиксируются таким вот оригинальным способом.
- Это был абсолютно профессионально поставленный удар! - сообщил Сэшеа, как мне показалось, едва ли не с гордостью.
- Как же это случилось?
- Я попал в засаду.
- В засаду?
Сэшеа рассказал, что все-таки уговорил Жанку встретиться с ним. У него, конечно, тоже были самые чистые и серьезные намерения. Еще накануне Жанка согласилась пойти с ним в кафе или ресторан, где они могли бы посидеть и пообщаться как друзья… Сэшеа ждал ее около дома, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете. Жанка вышла (в своей очаровательной шубке с капюшоном, с сияющими глазами, прекрасная, как ангел), но он сразу почувствовал, что в ней произошла "какая-то тревожная перемена". Он собрался чмокнуть ее в щечку по-братски, но она решительно отстранилась и тут же выложила ему одну ужасную новость. "Нет, Саша, - сказала Жанка, - у нас с тобой ничего не будет, потому что я принадлежу другому человеку!"
- Первой мыслью у меня было, что она имеет в виду тебя, - сказал мне Сэшеа.
- Ну?! - удивился я. - А второй мыслью?
- Какой ты все-таки циник! - возмутился Сэшеа, скривившись не то от досады, не то от боли в челюсти. - У тебя нет ничего святого!
- Есть, - успокоил я его, - есть… Ты лучше рассказывай!
- А ты не перебивай! Умей слушать! Поучись у своей жены умению слушать. Жена твоя - замечательная женщина, прекрасный товарищ. Она понимает человеческую душу. Она гуманна, она внимательна…
- Знаю, знаю! - перебил его я и напомнил: - Ты начал рассказывать, как попал в засаду.
- О, это было сделано чрезвычайно коварно и подло!..
Итак, у него чуть сердце не разорвалось, когда он услышал от Жан те ужасные слова. Но он нашел в себе силы побороть отчаяние и, взяв Жанку под руку, предложил пройтись хотя бы вокруг дома. Сэшеа еще надеялся, что не все потеряно, что можно как-то повлиять на нее, переубедить, спасти… "Хороший ли человек тот, кого ты имеешь в виду?" - спросил он. "Очень хороший", - ответила она. - "Какой-нибудь мальчишка из школы?" - "Нет, не мальчишка!"
Когда они вошли под арку, им преградил путь какой-то здоровый парень, лица которого Сэшеа не разглядел из-за темноты. "Привет", - сказа Жанка парню. "Привет", - ответил тот и, подойдя к Сэшеа почти вплотную и не говоря ни слова, так двинул абсолютно профессионально поставленным ударом в челюсть, что Сэшеа сел в сугроб, потеряв на несколько минут способность двигаться и ориентироваться в пространстве. "Крендель, сказал тогда этот головорез с ухмылкой. - КРЕНДЕЛЬ ИЗ УНИТАЗА". И, взяв Жанку за руку (причем Жанка не оказала никакого сопротивления и даже не выказала неудовольствия), спокойно увел в неизвестно направлении.
- Не может быть! - вырвалось у меня. Сомнений не было: неизвестным был Валерий.
- По-твоему, я сам себе челюсть сломал? - обиделся Сэшеа, не поняв смысла моего восклицания.
Зато Лора тут же навострила уши.
- А что ты так разволновался? - поинтересовалась она. - Может, Жанка действительно обещала принадлежать тебе? Или ты только по дружбе подрядился беспокоиться о ее чистоте?
- Слушай, - разозлился я, - ты привела этого "друга семьи", этого подонка. Он еще и не на такое способен! Ты хочешь, чтобы Жанка начала свою жизнь с того же, с чего и ты?! Я молчал, пока твои дела с Валерием не касались ее, но теперь серьезно тебя предупреждаю: мне это очень не нравится!
Лора с любопытством разглядывала меня, словно вносила для себя новые штрихи в мой "психологический портрет".
- Ну-ну, милый, ты так возбудился! - тихо улыбнулась она.
Сэшеа, который абсолютно не понимал причин нашей перепалки и поглощенный своими собственными подозрениями и страхами - и к тому я довольно пьяный, - сложил ладони, словно в мольбе, и горячо забормотал:
- Не то! Не то, ребята! Не нужно ссориться! Мы ведь с вами, как братья и… сестры… Произошла ужасная ошибка. Я вам признаюсь. Пусть мне сломали челюсть, пусть назвали кренделем, но я остался убежденным интернационалистом, честное слово! Вы должны знать, что я, можно сказать, "антисемит по ошибке"! Я вас всех очень уважаю…
- Что такое? - изумилась Лора. - Он готов, - сказал я.