- Нет-нет, ребята, - перебил я его, - не вздумайте! Он вас всех перекалечит!
Мой ворчливый тон заметно поохладил их боевой пыл, но тут произошла паскудная вещь, мгновенно переменившая ситуацию.
Переключив всё внимание на основные силы противника, мы упустили из виду "козла", улизнувшего в соседний вагон, и это было серьезной ошибкой… Я стоял около двери, а "козел", скрывшийся за ней, вдруг с силой распахнул дверь и со всего маху ударил ею меня в спину; я отлетел в сторону. "Козел" подскочил к Кому и ударил его по голове. Ком обернулся и дал ему кулаком по лбу. "Козел" зашатался, выписывая ногами сложные фигуры (из руки у него вывалился кастет), и растянулся на полу. В следующую секунду на Кома уже несся парень с цепью. "Ком!" - закричал я, бросаясь наперерез. Ком успел немного отклониться, и удар пришелся ему по левому плечу. Парень замахнулся еще раз. Ком отступил назад, левая рука у него бессильно повисла. Я резко задвинул дверь тамбура, и цепь раскрошила толстое дверное стекло. Ухватившись за конец цепи, я перехлестнул ее вокруг руки и рванул на себя; парень, крепко державший цепь, не удержался на ногах и влетел головой в дверь, выбив остатки стекла, и тут же я нокаутировал его апперкотом с правой; в кулаке у меня были ключи. Опираясь о дверной косяк, Ком с трудом отпихнул ногой еще одного приятеля, и перед тамбуром возникла куча-мала…
Мы побежали по вагонам в хвост поезда, а за нами неслась озверевшая банда. Ком едва поспевал за мной, и мне пришлось остановиться, чтобы пропустить его вперед.
- Здорово тебе досталось? - спросил я.
- Ничего, я в порядке, - пробормотал он, задыхаясь. - В следующем вагоне мы остановимся и будем отбиваться.
- Как нам отбиваться, ненормальный? Ты еле на ногах стоишь! - воскликнул я.
- Я в порядке! - заявил этот упрямец.
Я оглянулся. Нам удалось оторваться от преследователей на один вагон, но расстояние между нами быстро сокращалось.
- Прошу тебя, еще, еще немного! - умолял я, надеясь, что где-то в хвосте поезда, может быть, попадется милицейский патруль.
- Все! - сказал Ком, делая попытку сесть на скамью. - Довольно отступать!
Я подхватил его под руку и дотащил до тамбура, но тут он окончательно уперся, и, несмотря на то что ему было явно нехорошо, оттолкнул меня и принял боевую стойку, неподвижно уставившись перед собой в ожидании противника.
Тамбур был запорошен снегом. Я обнаружил, что на выходе одну половинку дверей заклинило, и в открытый черный проем врывается метель… Я выглянул наружу. Мимо бежала темная канва кустарника, как бы продетая в бледно-желтые квадраты света, отбрасываемого от окон вагона, а еще дальше - без единого огонька плавно поворачивалось черное, глухое пространство ночи… Мне показалось, что скорость электрички не слишком велика, и я сразу подумал, что нам, в нашем бедственном положении, не остается ничего другого, как прыгать с поезда.
Я метнулся к Кому.
- Ком, голубчик, надо прыгать!
- Нет, мы не отступим. Мы не дадим себя запугать.
- Да кто говорит, что нас можно запугать? Но это же просто тренировка. Мы с тобой и так сегодня достаточно потрудились! А?.. Прекрасно потрудились! И еще потрудимся, но в следующий раз!.. А сейчас - логичнее избежать продолжения. В конце концов прыжки с поезда - это тоже необходимейшее упражнение! - льстиво прибавил я.
Ком задумался, а банда между тем была совсем близко. "Козлы" как чувствовали, что Ком на этот раз уже не сможет оказать решительного сопротивления, что силы его истощены, а сам он подранен, с гиканьем неслись на нас, предвкушая свой триумф.
- Ей-богу, - в отчаянии убеждал я Кома, - это замечательнейшее упражнение!
Размахивая железным прутом, подступил один из "козлов"; он примеривался, кого из нас угостить первым. Я размахнулся и запустил ему в физиономию ключами с брелком, которые до этого сжимал в кулаке и использовал в качестве утяжеления. "Козел" вскрикнул от боли и, выпустив прут, закрыл лицо ладонями.
- Молодец, - похвалил меня Ком; отпихнув "козла", он с трудом нагнулся, поднял с пола ключи и подал мне: - Не потеряй.
- Ну, кто следующий? - поинтересовался я у "козлов", а Кому зашептал:
- Ты как хочешь, а я прыгаю!
- Ладно, - медленно проговорил Ком, - прыгай, а я их задержу. Отталкивайся в сторону, противоположную движению. - И тут он не мог удержаться от поучения.
- Давай вместе! Успеем!
- Нет, я их задержу!..
Я плюнул и бросился к открытой двери. Я сел на пол и свесил ноги вниз. Ветер и снег били в лицо. Помедлив еще мгновение, я оглянулся и увидел, как Ком разворачивается и бьет "козла" в зубы… Я оттолкнулся в сторону, противоположную движению, и полетел на насыпь, кувыркаясь в глубоких сугробах.
Поезд громыхал мимо меня. Я сразу стал карабкаться вверх по склону и, очищая залепленные снегом лаза, пытался разглядеть что-нибудь. Вот показались красные огни последнего вагона электрички, и туг я увидел, что метрах в ста от меня или около того из поезда что-то вывалилось… Больше я ничего не увидел. Поезд ушел.
Некоторое время я сидел и приходил в себя. Руки, ноги были как будто целы. Постепенно стук колес затих и установилась полная тишина. Тогда я поднялся и медленно побрел по заснеженным шпалам в направлении ушедшего поезда, вглядываясь в пространство у насыпи.
То, что вывалилось, было Комом.
Ком лежал неподвижно, в неловкой позе, уткнувшись лицом в снег. "Доигрались!" - подумал я. Я перевернул его на спину, приподнял и легонько встряхнул.
- Они могут вернуться… - чуть слышно, но раздельно проговорил он. "Черт, а ведь и правда!" - подумал я, с ужасом представив, что после всего происшедшего возможно еще и продолжение… Наше счастье, что они не решились прыгать вслед за нами, но, если следующая станция недалеко отсюда, они действительно сойдут на ней, чтобы вернуться и уже окончательно с нами разделаться… "Это какой-то кошмар!" Через сколько времени они могут быть здесь?
- Нужно уходить! - воскликнул я.
- М-мы… - сказал Ком и умолк.
- Что? Что?.. - затряс я его, но он уже не отвечал.
Голова его откинулась назад; он, кажется, потерял сознание.
Проклиная все на свете, я взвалил Кома на плечи и потащил прочь от железнодорожного полотна. Продравшись сквозь кустарник, я оказался перед снежным полем и, не раздумывая долго - да и вообще едва что-либо соображая, - двинулся наугад с единственным желанием - поскорее затеряться вместе с Комом в ночи и спастись от возможного преследования.
Когда от усталости стали подкашиваться ноги, я остановился и сказал себе: "Идиот, куда ты идешь?" Я опустил Кома на снег, а сам сел рядом и огляделся. Затеряться нам удалось. Это было очевидно. С возрастающим отчаянием я вглядывался во тьму, пока наконец не различил в одной стороне огни, но, сколько до них - километр или десять? - этого я определить был не в состоянии. Я снова взвалил Кома на плечи.
Вскоре идти стало значительно легче, но не потому, что открылось второе дыхание, а потому, что я больше не проваливался в снег, - вышел на проселочную дорогу. Еще какое-то время я продолжал движение, что называется на "автопилоте", хватая ртом воздух со снегом на каждые пять шагов, и в глубине души удивлялся своей выносливости.
По правую руку смутно прорисовывались контуры небольшой, высокой рощи, темнеющей отдельным островом посреди открытого пространства поля. Дорога тоже поворачивала правее. Огни все еще маячили далеко впереди и, казалось, нисколько не приблизились. Я дотащил Кома до края рощи и вместе с ним повалился на снег, совершенно обессилев, - при этом Ком сполз с моих плеч на землю как-то особенно - неодушевленно… "Он - мертв?" - подумал я и одновременно с этой дикой мыслью вдруг увидел и понял, что роща, у которой мы лежим, есть не что иное, как небольшое сельское кладбище.
"Доигрались!" - снова пронеслось в моей голове. В нескольких шагах виднелись кресты и ограды могил. Я схватил Кома за запястье и стал искать пульс… Пульс не прощупывался, или по крайней мере я не мог его найти. Тогда я наклонился к лицу Кома. Дыхание отсутствовало. Я обратил внимание, что снег лежит на его щеках и веках и - не тает… "Господи, куда же я его тащу и зачем!"
Шатаясь, я отошел к могилам и, облокотившись о решетку ограды, лихорадочно обдумывал ситуацию. Я только на миг вообразил себе все возможные последствия - в особенности если начнут раскручивать наши тайные, "подпольные" дела, - и мне сделалось совсем худо. "Вот тебе и Герцен с Огаревым!" Все напоминало тяжелый, дурной сон, от которого во что бы то ни стало нужно было проснуться. Я очень хотел проснуться. В кладбищенской роще кричали вороны.
Я принялся бессознательно бродить между могилами, натыкаясь на кресты и решетки, и вдруг, поскользнувшись, свалился в какую-то канаву. Но это, впрочем, была никакая не канава, а наполовину занесенная снегом могильная яма - непонятно только, по какой причине не использованная. В исступлении я несколько раз стукнулся лбом об отвесную стенку ямы, после чего, решив, что ничего уже не поправишь, стал действовать. И дальнейшие мои действия происходили в режиме того же "автопилота", причем все якобы перешло в совершенно другое качество и было уже как бы "сном во сне": не было уверенности, что все это происходит со мной…
Я вылез из ямы и, подтащив к ней Кома, осторожно опустил его вниз и уложил на дно. Затем я разыскал несколько старых траурных венков и прикрыл его ими сверху. Задержавшись над могилой, я не мог не оценить страшной и строгой гармонии окружавшей меня ночи.
Я вышел на дорогу и довольно скоро добрался до населенного пункта, того самого, огни которого были видны еще издалека. Это оказалась станция, не доезжая которой мы вылетели из поезда. Я находился в таком состоянии, что мне было абсолютно все равно, наткнусь ли я еще раз на "козлов" или нет… Я сел в электричку и благополучно вернулся в Москву.
На Белорусском вокзале я купил стаканчик кофе и бутерброд с сыром и с жадностью проглотил. Было далеко за полночь. Я нашел телефон-автомат и позвонил Оленьке.
- Ради бога, извини, что так поздно… - начал я.
А что случилось? - одновременно обрадовано и испуганно воскликнула она.
- Абсолютно ничего. Ты не против, если я сейчас заеду к тебе в гости?
- Заедешь? А ты меня не обманываешь?
- Нет, не обманываю, - заверил я.
Я поймал такси и, когда приехал в Бибирево, купил у таксиста бутылку водки, отдав за водку и за дорогу двадцать пять рублей.
- Спасибо, друг, - поблагодарил я, когда таксист вручил мне ловко извлеченную из-под сиденья бутылку.
Я откупорил бутылку и, не выходя из машины, сделал несколько глотков.
Оленька уже поджидала меня на этаже около лифта.
- А я знала, знала, что ты все-таки придешь ко мне! - горячо зашептала она, по-видимому, заранее приготовленные слова.
Она, однако, не решилась ни обнять, ни поцеловать меня, а просто, взяв за руку, повела к себе.
- Я же вас тысячу раз просила!!! - раздраженно прикрикнула она на уже маячивших в прихожей родителей в нижнем белье, которые сразу пустились наутек.
В комнате у Оленьки, конечно, играла музыка. Я достал из кармана начатую бутылку водки и поставил на письменный стол. Оленька мигом принесла квашеной капустки и маринованных опят. Плюс свежесваренную картошку и котлеты. Я выпил всю водку практически один, но почти не опьянел.
Наевшись, я попросил у Оленьки сигарету и, задурив, стал зачем-то объяснять ей, что мне, вообще-то, просто нужна понимающая женщина, просто хорошая, добрая баба - не нимфоманка даже, хотя желательно, конечно, и не ледышка, - чтобы приходить вечером домой, садиться за такой вот накрытый стол с капусткой, опятами и рюмкой-другой водки, особенно после трудного дня, и что лучше такая вот тихая, мещанская жизнь, чем глупые идеи о мироспасении, чем выкручивание мозгов и самоедство, чтобы, значит, получать свои две-три сотни, приносить их жене, съедать ужин и, обнявшись с ней, засыпать крепко, сладко…
- Это прекрасно, прекрасно! - соглашалась Оленька и всем своим видом показывала, что как раз такая женщина и сидит передо мной. - И еще ребенок, ребенок! - добавляла она радостным шепотом. - Ты бы хотел ребенка?..
- Хотел бы я ребенка?! - удивлялся я. - Еще как хотел бы!.. Да мне иногда кажется, что мне не так нужна жена, как нужен ребенок!.. Может, это и лучше: к черту жену!.. Ребенок, вернее, дочка!.. Я бы гулял с ней, с дочкой, в осеннем парке, а она собирала бы осенние листья, она бы…
Внезапно, оборвав себя на полуслове, я вскочил и, оставив Оленьку в полном недоумении, бросился вон, натыкаясь в темноте прихожей на сонных, одуревших от долгого ночного бдения Оленькиных родителей.
Через минуту я уже был на улице и снова ловил такси. Медленный, мокрый снег падал все обильнее. Я вернулся на Белорусский вокзал и в ожидании первой электрички слонялся в сумрачных вокзальных помещениях, пропахших хлоркой и дальними странами. Потом, с бодрой толпой рыбаков с ящиками и зачехленными ледобурами на плечах, я вошел в вагон и, погрузившись в умиротворяющую рыбацкую терминологию ("мотыль", "мормышка", "клев"…), тут же задремал и проснулся через два часа - именно в тот момент, когда поезд подходил к роковой станции.
Я выскочил на платформу и с тяжелым чувством оглядел местность, в которой столько претерпел, но которую видел сейчас впервые. Начинало светать… Пройдя по еще крепко спящему и совершенно безлюдному поселку, я свернул в поля, держа курс на кладбищенскую рощу, едва различимую сквозь густую снежную завесу. Я все убыстрял шаг и к концу пути уже бежал. Высокие русские березы стояли просторно и спокойно. Снег падал так плотно, что даже вороны не летали и не кричали над рощей.
Я остановился и замер в растерянности, сообразив вдруг, что и в малейшей степени не представляю себе, где именно я "похоронил" Кома. Ощущение было жуткое… Я бросился искать сначала в одном месте, потом в другом; я яростно переворачивал венки на могилах, но все было не то… Я, кажется, облазил все кладбище, обнаружил еще три заснеженные ямы (впрок, что ли, заготовленные?!); попытался разобраться по следам, но, во-первых, за ночь выпало много снега, а во-вторых, я сам успел натоптать повсюду, и теперь разобраться в следах не было никакой возможности. От крестов, окрашенных сплошь дешевой серебрянкой, уже рябило в глазах. Я весь взмок от напряжения. К тому же я боялся, что кто-нибудь застанет меня за этим странным занятием… Наконец, я и в самом деле увидел, что по дороге к кладбищу приближаются двое с лопатами на плечах. Я спрятался за кустами и, подождав, когда они пройдут, ни с чем отправился восвояси. "А, все равно! - думал я, - хуже не будет! Куда же хуже?!" Только теперь я приходил в себя, и ощущение "сна во сне" стало рушиться, и - не то от крайней усталости, не то от сознания своего бессилия - все происшедшее вдруг начало удивительно легко выветриваться из моей головы, и стойкое, холодное равнодушие пришло ему на смену… Но что еще более удивительно и странно, сквозь равнодушие проглянуло ясное и не способное быть спутанным ни с чем другим - чувство ОБЛЕГЧЕНИЯ.
Итак, я вернулся домой. Лора уже ушла в институт. А может быть, и вовсе не ночевала… Умывшись, я посмотрел на себя в зеркало и немного помедлил, вспоминая, что хотел сделать. Потом методично разодрал на клочки тетрадку Кома и запихнул в унитаз. "Критерий истины есть практика", - пробормотал я неизвестно к чему и с неожиданной досадой… Оставалось завалиться в постель и хорошенько выспаться. Я разделся и лег.
Во сне я снова увидел себя на кладбище. Одну за другой я обшаривал могилы, я спешил, но снег падал все гуще, и я мог двигаться с огромным трудом; снег сковывал мои ноги до колен, и ноги немели, отнимались, так что я уже едва их чувствовал. Но в этот момент я определил, что набрел именно на то самое МЕСТО. Я упал в снег. Я принялся разгребать снег, который никак не убывал. Ожесточившись, я заработал руками изо всех сил; кажется, я с головой зарылся. Тут мои пальцы нащупали твердую землю; я скреб промерзлый грунт ногтями; моя цель была близка, но по-прежнему недоступна… К тому же случилось некое зловещее ОБРАЩЕНИЕ всего пространства - мерзлая земля оказалась вокруг меня, и я уже пытался не проникнуть "В", а скорее выбраться "ИЗ", словно я сам очутился в могиле…
Проспав неопределенное время, я был разбужен звонком в дверь.
Отперев дверь, я увидел на пороге Жанку и безумно обрадовался. Мне даже показалось, что я ее ждал и что ничего лучшего и желать нельзя. С ощущением близкого счастья и покоя я освободил ее от шубы и, втащив в комнату, ласково обнял, а она, раздвинув подбородком вырез моего халата, потерлась замерзшей щекой о мою грудь и прошептала! "Мягонький, тепленький!" Ком не стоял у меня за спиной. Я развязал узел ее пионерского галстука и разгладил на ладони атласную шелковую материю. Потом я начал раздевать Жанку, осязая плотную ткань ее форменного фартука и платья, и, наконец, незнакомое и прекрасное вещество ее тела. Она сама шагнула к постели и легла, а я лег рядом с ней, как, может быть, какой-нибудь уморенный, затравленный зверь ложится отдохнуть на берег чистого и прохладного ручья. Я опустил руку в ручей.
- Сегодня у меня безопасный день, - довольно деловито сообщила Жанка. - Ты понимаешь?..
- Понимаю… Умная! - буркнул я, задетый этой ее неуместной рассудочностью. - А ты, вообще, не боишься?
- А что, разве это так страшно? - откликнулась она.
Я не ответил. Я обнял ее смуглые, цвета топленого молока колени. Я должен был разжечь ее. Дурацкий разговор мог только уничтожить нахлынувшую благодать. Я бросился усиленно ласкать Жанку, желая разжечь ее по-настоящему, до предела, чтобы она почувствовала, познала всю мою нежность и забыла обо всем, - сам-то я напрочь забыл обо всем… Но она, кажется, так и осталась при своей рассудочности, сколько-нибудь заметно разжечь ее мне так и не удалось, и в результате безумствовал я один.
И вот уже я сидел на постели и курил с ощущением едва ли не обманутости. Ни счастья, ни, конечно, покоя, я вокруг не находил. А Жанка расправила простыню и спокойно рассматривала запечатлевшийся на белом поле-полотне маленький ярко-алый след.
- Одна капелька крови - вот и все наше преступление, - проговорила она едва ли не насмешливо.
- У вас есть перекись?..
Моя мысль быстро восстановила знакомую цепочку: преступление - капелька крови - объятие - приближающиеся губы - сочность этих губ - похохатывающая врачица под красным крестом - кровавые плевки на снегу - знакомое лицо в уличной толпе - Ком…
Да, Ком!.. Он лежит де-то там, в снежных полях - там, где снег, где природа… Нет, я никогда не предполагал, что МИР может быть устроен так подло… А моя, моя собственная подлость! Ей-богу, можно умереть от тоски… И опять бред! Ведь нет же: от тоски я не могу умереть… Наоборот, я сижу здесь с Жанкой.
- Так у вас есть перекись? - повторила Жанка.
- Там, в "аптечке", перекись…
Легко спрыгнув с постели, она сбегала в ванную и, вернувшись с пузырьком, побрызгала из него на пятно. Пятно вскипело и поблекло. Потом она сняла простыню, застирала криминальное место и отутюжила. След практически исчез. Она держала себя так спокойно, словно лишалась девственности ежедневно.