Я пил и опять совершенно не пьянел, а только удивлялся некоторым своим ощущениям. Например, я поймал себя на том, что периодически напрочь забываю о происшедшем вчера между мной и Жанкой. А когда вспоминаю, отношусь к этому как к чему-то такому потаенному, что хотя и имело место, но уже промелькнуло и больше никогда и ничем о себе не напомнит.
После обеда, во время которого муссировался главным образом вопрос о будущем желанном соседстве Валерия, снова подались на воздух и увидели, что соседи увлечены работой: он сосредоточенно стучит молотком, что-то мастеря внутри своего недоделанного "скворечника", а жена нагребает снег вокруг молодых деревцев.
- Ей-богу, вы зря стараетесь! - тут же стал убеждать их Валерий. - Я ведь все равно буду здесь все перестраивать на свой вкус! Все эти ваши досточки-бревнышки я, конечно, похерю как архитектурные излишества времен военного коммунизма… В лучшем случае, - продолжал он, поощряемый усмехающейся маман, - я эту вашу хижину дяди Тома приколочу вон на ту березу: пусть в ней пернатые гнездятся…
- Молодой человек, вы думайте, что говорите! - возмутились супруги.
- А что я говорю? Я говорю: пусть пер… пернатые гнездятся!
- Не обращай внимания! - сказала жена мужу, который стоял с молотком в руке, бледный и дрожащий.
- Нет-нет! - запротестовал Валерий, возбужденно бороздя сугробы вдоль забора. - Я как раз па-апрашу внимания!
Было не понятно, говорит ли он серьезно или валяет дурака.
- Я намерен организовать здесь райский уголок, - распространялся он. - Не знаю как кому, но на мой вкус здесь совершенно необходимы лишь три вещи. Во-первых, эдакая отличная английская лужайка, чтобы валяться на траве. Во-вторых, большие качели или карусель, чтобы можно было качаться или крутиться. А в-третьих, роскошный фонтан, в котором в жаркий день можно было бы искупаться!.. Следовательно, - тут он обратился персонально к соседу, - если вы умный человек, то бросьте заколачивать свои гвозди как занятие бессмысленное и даже глупое… Но вот, я вам изложил свою программу! - торжественно закончил он.
Маман и Жанка, а также Игорь Евгеньевич зааплодировали. Валерий слегка поклонился в их сторону.
- Молодой человек, позвольте… - начали соседи.
- Вам же делаю добро! - перебил их Валерий. - Освобождаю от пожизненной каторги, от вечной возни со всеми вашими гвоздями, рядками, удобрениями… Вместо того чтобы положить остаток жизни в садоводческом товариществе за разведением несчастных огурцов, предлагаю вам приобрести на мои деньги туристические путевки за рубеж, поглядеть мир, чтобы было о чем вспомнить на старости лет! Я вот, между прочим, выезжал со своими комсомольцами за рубеж…
- А вы, молодой человек, не допускаете мысли, что нас может и не интересовать ваш "за рубеж", что у нас, может быть, своя программа насчет райского уголка?..
- У вас - своя программа?! - рассмеялся Валерии. - Не путайте, пожалуйста, свои пошлые, мещанские претензии с моей возвышенной и духовной программой! Очень вас прошу! - Состроив серьезную мину, он погрозил соседям пальцем. - Возьмите свою цену и угомонитесь наконец!..
- В самом деле, - дернулся сосед, - я вот сейчас вас молотком угомоню! И на том договоримся!
- Нахал! - неожиданно взорвался Валерий. - Да я сейчас тебя самого, козла, успокою. Я сейчас твою недостроенную хижину на твою недоделанную голову надену!
И он даже попытался перелезть через забор. Сосед с молотком хотел броситься навстречу, но удержала жена. Лора и я оттащили Валерия, который, впрочем, не особенно сопротивлялся и успокоился так же быстро, как разъярился.
- Как вам не стыдно! - еще и укорил соседа и сослуживца Игорь Евгеньевич.
Но тот лишь со злостью плюнул в снег,
- Патологический тип, - снова определила маман.
- Давайте веселиться, - предложил Валерий как ни в чем не бывало. - Все-таки праздник!
- Давайте веселиться, - согласились мы и отправились на прогулку за дачные участки - туда, где начинался редкий лесок.
Но дороге неожиданно затянули "Поедем, красотка, кататься!..", хотя никогда прежде потребности в пении, даже и в пьяном виде, в семействе не замечалось. В лесу по Валерьевой же инициативе принялись резвиться - оббивать с деревьев снег и валять друг друга в сугробах. Затем снова затеяли игру в снежки.
Среди всеобщей непринужденности и веселья я снова не рассчитал и снова, как на грех, заехал маман снежком в то же ухо, и на этот раз, несмотря на мои самые искренние извинения, она уже не смеялась, а, не помня себя от бешенства, стала крыть меня на весь лес.
Лора и Жанка замерли в растерянности. Я и сам растерялся. Игорь Евгеньевич гневно затопал ногами, надуваясь, но еще не зная, что сотворить.
Один Валерий не растерялся. Хохоча и тараторя какую-то чепуху, он запрыгал между нами, обнимая и успокаивая маман, - он подхватывал ее подмышки, приподнимал, тискал, кружил - а оказываясь около меня, шутливо порошил мне лицо снегом и приговаривал:
- Вот мы его тоже - и в ухо, и в нос, и по шее!..
Лора и Жанка опомнились и подключились успокаивать маман. Игорь Евгеньевич смягченно засопел, спуская пары. Валерий облапил меня и повалил в снег. Я стал ожесточенно вырываться; он отпустил меня и, поднявшись, снова возвратился к маман, которая еще бормотала проклятия в мой адрес, - она уже вполне пришла в себя после приступа неукротимой ярости, но не могла отказать себе в удовольствии еще несколько раз обозвать меня "шизофреником" и "подонком".
- А теперь поцелуйтесь и помиритесь! - потребовал Валерий и даже попытался подтащить меня к маман, процедившей что-то вроде: "Он еще у меня узнает свое место!"
- Целуй тещу, тебе говорят! - с шутливой строгостью приказал мне Валерий.
- Видеть не могу этого подонка, - сказала маман.
- Ну так мы его, может быть, еще поваляем! - предложил Валерий, подступая ко мне.
- Пусть на коленях просит прощения и обещает быть человеком, а не подонком, - сказала маман.
- Конечно, - засмеялся Валерий, - мы его сейчас же на колени!
- Отвали, - угрожающе сказал я и, повернувшись, пошел прочь.
- Чудак! Шуток что ли не понимаешь? - крикнул вслед Валерий.
Сначала я хотел сразу ехать домой, но, завидев на дороге супругов-соседей, которые, как видно, сегодня уже достаточно "наотдыхались" и решили возвращаться в Москву, повернул к даче: как-то неловко было идти вместе с ними до станции после номеров Валерия.
Я вернулся на участок. Перед уходом Игорь Евгеньевич запер входную дверь дома, но я знал, что со стороны кухни есть еще одна, через которую можно попасть в дом, в эту дверь еще не врезали замок, и она запиралась изнутри на крючок… Достав ключ от московской квартиры, я отжал, сколько мог, кухонную дверь и попробовал откинуть крючок. Это удалось вполне легко, и, войдя в дом, я снова запер дверь изнутри.
В доме было уже довольно тепло от топившейся на полную мощность печки, но у меня не было намерения оставаться, я только хотел еще выпить и, может быть, прихватить с собой что-нибудь из выпивки, а затем сразу уйти - до того, как все вернутся с прогулки.
Взяв бутылку, я поднялся по крутой лестнице с круглыми, толстыми, приятными для руки перилами в "мансарду". Когда дом строился, предполагалось, что "мансарда" будет для нас с Лорой. Я сел на голый матрац, наполнил стакан вином, поставил бутылку на белый, струганный пол и взглянул в широкое трехстворчатое окно на отдаленный лесок, где я покинул озлобленную маман и компанию. Я решил, что мне будет видно, когда они выйдут из леса и пойдут назад к участку, и я успею - пока они доберутся сюда - спуститься на веранду и, вылезши через одну из распашных рам (шпингалеты на которой я отпер заранее), спокойно отправиться домой.
Я выпил и закусил. Над лесом кружили вороны. Как только мной овладевало беспокойство, я выпивал и закусывал. Из чего постепенно произошло- "над лесом кружили вороны кружили вороны над лесом кружили вороны кружили над вороны лесом над… вороны…"
Должно быть, я все-таки коллапсировал.
- Я думала, ты сбежал в Москву, - услышал я над собой голос Лоры и открыл глаза, - а ты, оказывается, здесь!
- Я здесь, - как можно бодрее подтвердил я. - А где прочие? Разве уже вернулись?
- Уселись на веранде играть в карты.
- Очень хорошо.
Мы посмотрели друг на друга тем определенным взглядом, смысл которого в нашем супружестве уже сделался нам обоим привычным и понятным. Я прикоснулся к Лориному плечу, и она охотно пошла ко мне.
- Лора! - вдруг позвали снизу. - Что же ты не идешь?
- Чуть позже! - крикнула она, помогая мне устраиваться. - Чуть позже!..
Мне казалось, что мы оба - зная обо всем и тем не менее соединяясь в этом объятии - стремимся вытерпеть еще что-то - еще больше запутаться, еще больше унизиться, - чтобы, может быть, окончательно возненавидеть себя и друг друга за лицемерие и ложь.
Снизу доносились шутливые возгласы и смех. Закусив верхнюю губу, Лора начала забываться и бессознательно постанывать. "Тише, тише, милая!" - шептал я, беспокоясь, что кто-нибудь снизу решит подняться. Я произносил слово "милая" и хорошо ощущал его неловкость и чужеродность, как будто выталкивал языком наружу плоский и гладкий камешек. Лора нашла мою ладонь и зажала ею свой рот, чтобы подавить стон… Снизу никто не поднялся.
- Что, милый, как теперь, что теперь будем решать?.. - задумчиво проговорила Лора.
И что-то в ее вопросе вдруг отозвалось во мне искренней и родной нотой, но, увы, я не успел сосредоточиться на этой ноте, чтобы сохранить ее и усилить, потому что в следующий момент ее перебил и уничтожил донесшийся снизу смех Валерия.
- Не хочешь отвечать? - спросила меня Лора.
- Дело заключается в том, - начал я с ироничной обстоятельностью опьяневшего человека, - что я не имею никакой возможности отнять у тебя самое святое - свободу выбирать, выбирать и выбирать… Мне не остается ничего другого, как признать это как бы особенностью твоего организма и предоставить тебе полную свободу, которая для тебя всегда важнее всего, независимо от моих воззрений на семью как ячейку общества, и так далее и тому подобное…
Я быстро запутался в своей идиотской иронии - да и просто мерзко было продолжать об этом - и умолк, но Лора, кажется, вполне меня поняла.
- Прекрасно, - кивнула она.
- Конечно, - согласился я.
Она уверенно поднялась, привела себя в порядок и спустилась вниз… А через некоторое время, пока я курил и желал еще большего унижения, она вернулась, но не одна, а с другом семьи Валерием, который принес бутылку.
- Не грусти, старик, - сказал он мне.
Мы выпили. Лора спокойно переводила взгляд то на одного, то на другого из нас.
- Эй, кто-нибудь в конце концов, - послышался с веранды нетерпеливый Жанкин голос. - Идите сюда, нам нужен четвертый!
- И нам нужен четвертый! - хохотнул Валерий.
Я поспешно встал и спустился вниз, оставив его и Лору вдвоем. Я действовал по принципу, чем хуже, тем лучше…
На веранде уже засветили две керосиновые лампы.
- Ладно уж, - благосклонно кивнул мне Игорь Евгеньевич, - подсаживайся… И постарайся быть человеком!
Я уселся за стол, с которого убрали посуду и только на краю оставили бутылку вина, чай и сладкое. Взглянув на Игоря Евгеньевича и на маман, я заметил, что Валерии после прогулки успел их еще как следует подпоить, - физиономии у них весьма забавно разъезжались… Усмехнувшись, я взял бутылку и, пока Жанка сдавала карты, снова наполнил рюмки, и мы выпили. Впрочем, забавного, конечно, было мало.
Мы играли в "дурака" двое надвое. Жанка в паре с маман. Я с Игорем Евгеньевичем. Пьяный Игорь Евгеньевич с двойным занудством то и дело лез ко мне со своими поучениями и замечаниями, на что я почти не реагировал, так как все мое внимание было сосредоточено на ожидании шороха или звука, которые могли донестись сверху, из "мансарды". Утонченно издеваясь над собой, я предался унизительному фантазированию на предмет того, что там, в "мансарде", могло происходить. И чем более пошлую и гнусную картину мне удавалось вообразить, тем отстраненнее становился интерес, с которым я следил за собственными же мучениями… Через некоторое время мне даже почудилось, что я различаю ритмичное Лорино постанывание и натужное кряхтение Валерия… Маман и Игорь Евгеньевич были пьяны и увлечены картами, но, однако, и Жанка, казалось, тоже ничего не замечала… Или только делала вид, что не замечает.
Не знаю, сколько мы играли в "дурака" - может быть, часа два, - но все присутствующие, казалось, позабыли о Лоре и Валерии и о том, что они уединились наверху, а сам я в конце концов утомился (главным образом от обилия выпитого) мучить себя мерзкими фантазиями…
…Валерий спустился на веранду один и с самым будничным, спокойным выражением лица.
- Такие дела, старик, - задумчиво и даже где-то с грустинкой сообщил он мне.
Зернистые капельки пота усеивали его мясистый нос.
По предложению Валерия мы все выпили еще вина. Потом Валерий сел за карты вместо меня, а я поднялся наверх к Лоре.
Лора сидела на матраце, поджав под себя ноги, и, чуть раскачиваясь, курила. Увидев меня в отражении темного окна, она встряхнула спутанными волосами, повернулась и, сладко потянувшись, приподнялась на коленях ко мне. Она вызывающе улыбнулась, но потом откинулась к стене и поманила меня к себе. Я присел рядом.
- Кто к торгу страстному приступит? Свою любовь я продаю! - кокетливо и лукаво проворковала она.
Несмотря на то, что я уже был порядочно пьян, я сразу заметил, что и она очень пьяна. Значит, решила напиться, и напилась с Валерием, пока мы играли в карты. "Очень хорошо", - подумал я. Я положил ей на плечи ладони и заглянул в глаза… Только что Лора улыбалась, но через мгновение сделалась серьезна.
- Скажите, кто меж вами купит, - продолжала она плохо слушавшимся языком, - ценою жизни ночь мою?..
- Никто не купит, - успокоил я ее.
- Никто! Вот-вот, никто не купит! - вдруг беспричинно обрадовалась она, как будто у нее в голове переключили некий рычажок.
Мы снова потянули друг друга на матрац. И с веранды снова слышался жизнерадостный смех Валерия. Вот кто был полон настоящего оптимизма. Ничто, отметил я про себя, сквозь землю не проваливалось; все стояло вполне прочно…
Я опять ошибся: не так уж и прочно. Когда мы с Лорой, обессиленные, лежали на матраце, внизу раздался грохот. Пришлось вставать и спускаться вниз.
Оказалось, это Игорь Евгеньевич, напоенный Валерием до столбнячного бесчувствия, грохнулся со стула на пол прямо посреди очередной карточной партии. Как упал, так и остался лежать.
- Ну-ка, - подозвал меня Валерий, - отнесем Игорька бай-бай…
Мы подхватили Игоря Евгеньевича подмышки и, перетащив в комнату, уложили на одном из матрацев. Маман принялась было заботливо разувать супруга в целях гигиены, но, едва расшнуровав один ботинок, сама уснула около него.
- Они устали, - сказал Валерий, укрывая обоих пледом. Мы вышли на крыльцо.
- Какой чудесный вечер, - сказал Валерий. - Весной пахнет!
Он не был лишен сентиментальности. Сестры стояли обнявшись; обе курили… Я первый раз видел Жанку с сигаретой - с напускной небрежностью, манерничая, она подносила сигарету ко рту, - и это показалось мне еще одной мерзостью, еще одним признаком всепоглощающего, глобального опошления.
- Мы еще замечательно посидим вчетвером! - сказал Валерий. - Еще чуток выпьем, еще в картишки перекинемся…
Глядя на затуманившиеся Жанкины черты - якобы взрослые "меланхоличность" и "равнодушие", - я подумал, что, вполне возможно, и она, Жанка, рюмочку-другую успела пропустить под шумок и еще наверняка пропустит с удовольствием.
Покурив, мы все вернулись в дом. Валерий и Лора едва держались на ногах. Было решено всем подняться в "мансарду" и там продолжить.
- Хочу спросить тебя! - вдруг шепнула Жанка, придерживая меня за руку.
- Потом! - небрежно отмахнулся я, сунув ей в руки коробку с конфетами. - Поднимайся!..
Сложив в две тарелки закуску и прихватив еще пару бутылок, Валерий и Лора стали карабкаться на "мансарду" вслед за Жанкой. Я подождал… "Нет, никакими мерзостями меня больше не удивить, и сам себя я ничем не удивлю…"
- Начинаем без тебя! - закричал мне сверху Валерий.
Я ничего не ответил, накинул куртку и вышел из дома. Конечно, ничего сверхъестественно мерзкого уже не могло произойти, а эта тихая, потаенная, как бы никем не замечаемая мерзость могла, наверное, тянуться до бесконечности… Я уже не ощущал разницы в явлениях.
Это то же самое, как если бы просто дойти по дороге до станции… просто сесть в поезд… просто вернуться в Москву, чтобы дома лечь спать.
В понедельник я пожинал плоды сумасшедших субботы и воскресенья. А именно, проснувшись, долгое время не делал никаких попыток открыть глаза или пошевелиться, всецело отдавшись созерцанию большого черного паука, который, обхватив лапами мой мозг, медленно вращал его как личинку в пространстве, опутывая особой электропроводной паутиной и тем самым причиняя неизъяснимые страдания… Паук то активизировался, то почти затихал - это как будто зависело от степени моей сосредоточенности на пауке. Вот он замер без всякого движения - замер и я, боясь нарушить это блаженное и хрупкое состояние покоя. Но едва я почувствовал облегчение, как что-то опять сместилось, и паук бешено заработал лапами - и жесткие электрические разряды один за другим стали пронзать мой мозг…
Поняв, наконец, в чем дело, и собравшись с силами, я выбрался из постели и дополз до трезвонящего телефона… Снял трубку и, переведя дыхание, приложил к уху. Звонил Сэшеа с работы.
- Все болеешь? - поинтересовался он.
- Болею, да, - сказал я, кривясь от головной боли.
- Голос у тебя действительно больной… Послушай, а где ты вчера был?
- Какая разница, где я был? - возмутился я. - Ты говори, что хотел сказать. Если тебе есть что сказать. И покороче. Мне сейчас философствовать не досуг…
- А что такое? - поинтересовался он.
- Болею я! - раздраженно закричал я, чувствуя, что от головной боли темнеет в глазах.
- Ты какой-то нервный стал, - вздохнул Сэшеа. - Что ты кричишь?.. Вот и вчера тоже кричал… Тут, я тебе скажу, кричи не кричи. Дело такое никто не услышит… Ты, как я понимаю, решил идти своим путем, выбрал свою тактику. Что ж, дай тебе бог. Но я тебя вчера утром предупреждал, а сейчас еще могу добавить: снаряды рвутся к тебе всё ближе и ближе!
Он бубнил еще что-то, но я просто отставил трубку в сторону и не слушал. Я положил ладонь на лоб, пытаясь немного умилостивить проклятого паука… Потом я снова приблизил трубку к уху.
- А ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ПРОИЗОШЛО С КОМОМ? - услышал я обращенный ко мне вопрос Сэшеа и от этого вопроса начал медленно сползать по стене к полу. - Что ты молчишь, ты не знаешь?..
- Ничего не знаю, - ответил я, уже сидя на полу.
- Стало быть, не знаешь… - многозначительно протянул Сэшеа.
За эту многозначительность убить его, дурака, было мало.
- Ну, и что же с ним случилось? - спросил я. - Что с ним произошло?
- Вот это самое я и собирался рассказать, а ты раздражаешься! Если тебе интересно это услышать, то ты хотя бы будь добр не раздражаться… Никому еще раздражение не приносило пользы. Верно я говорю?