- Это очень, очень хорошо. А вы проходили когда-нибудь специальное обследование?
- Нет. А что?
- Вот это несколько хуже… Впрочем, вы не волнуйтесь. Это не то чтобы очень плохо…
- Я не волнуюсь. Я еще не сошел с ума, чтобы волноваться.
- Вот это правильно, - снова одобрил Сергей Павлович. - Вы всё понимаете… А знаете, ведь по тем предварительным данным, которые к нам поступили, ваша картина рисовалась мне в совершенно ином, грустном свете.
- Очень рад за вас, - усмехнулся я. - А какого рода данные к вам поступили и что за картина?
- Ну, своевременно вы об этом узнаете, а сейчас я затрудняюсь вам ответить по причине своей недостаточной компетентности…
Эта неуклюжая игра стала мне надоедать.
- Тогда выкладывайте свои предложения и до свидания, - резко сказал я.
Серей Павлович согласно кивнул, но еще медлил и смотрел на меня так, словно сомневался, а смогу ли я отнестись к его предложениям благоразумно. В свою очередь, я смотрел на него, словно пытался убедить в том, что он может нисколько не сомневаться в моем благоразумии… В конце концов выяснилось, что от меня требуется совсем немного: я должен положить в карман свой паспорт и отправиться вместе с ними в психиатрическую лечебницу.
- Это чистейшая формальность, - уверял Серей Павлович. - Это отнимет у нас каких-нибудь час-полтора, но зато все выяснится, и вы будете избавлены от дальнейших хлопот.
- Если это формальность, то зачем вообще ехать? - враждебно спросил я.
- Да что же мне вам объяснять?! Так уж у нас все устроено: вечно приходится соблюдать кучу ненужных формальностей, чтобы можно было спокойно жить. А в вашей ситуации это особенно важно, и не спорьте, раз уж вас угораздило… И повторяю, судя по тому впечатлению, какое вы производите на меня, вам совершенно не о чем беспокоиться. Это я вам как врач говорю. Будь моя воля, я бы вас и дергать не стал: написал бы свое заключение - и дело с концом… Однако вас пожелал осмотреть самолично профессор Копсевич, наше светило… Впрочем, это и к лучшему. Дело минутное, он у нас ас, заслуженный специалист, а у вас на руках будет железная справка… Вас привезут-отвезут, и через час-другой будете дома!
- Плевать я хотел на ваши справки.
- И опять, в принципе, правы… Но практически, раз уж механизм запущен, то остановить его можете только вы сами. Без вас никак не обойдется. Это вы должны понять. Не сейчас, так потом придется…
- Хорошо, - сказал я, - пусть потом. А сейчас у меня другие планы. Сейчас я намерен с вами распрощаться и выпить кофе.
- Говорю же, - улыбнулся Сергей Павлович терпеливо, - мы вас и отвезем, и привезем, и будете спокойно пить ваш кофе…
- Что-то не хочется, - буркнул я.
- Это понятно, что не хочется! Да уж надо, надо сделать над собой такое усилие. А профессор Копсевич - это, я вам скажу, величина! С ним поговорить, побеседовать - одно удовольствие… Знаете, как бывает: иной раз не сделаешь над собой усилия, а потом и сам жалеешь.
Если бы я почувствовал в его тоне хотя бы намек на угрозу, на нажим, то, вероятно, сразу завелся, а там уж - не знаю, что было бы… Но он был предельно доброжелателен.
- У нас, знаете, как бывает, - объяснял он, - не может человек сделать над собой усилие, так уж приходится помогать ему специальными средствами. Но тогда складывается совсем другая картина, нежели если он по собственному желанию…
- Что за средства? Смирительная рубашка?
- Да там у нас много всякого разного… Но главное, что совсем другая картина, - повторил он. - Тут уж надо подумать!
- Надо, - согласился я.
- А профессор Копсевич - умница, отменный специалист…
Я подумал, какая кутерьма поднимется, если я окажу сопротивление. Картина действительно выйдет другая; и пока все выяснится, пожалуй, уж и лечить начнут… Маман, вероятно, только того и добивается… Но я не так глуп, как она думает. Не так-то просто спровоцировать меня на эксцесс. Пусть в конце концов этот несчастный профессор побеседует со мной, и маман сама окажется в идиотском положении!
- А разве профессор в это время еще на работе? - спохватился я подозрительно.
- О, вы не знаете профессора Копсевича! - воскликнул Сергей Павлович. - Когда речь идет о здоровье и счастье людей, для него не существует времени! Сейчас же он с вами и побеседует!
- Стало быть, сам профессор… - пробормотал я для собственного успокоения.
- Сам! Сам!
Так или иначе, но я согласился и в сопровождении Сергея Павловича-врача, Петровича-медбрата да еще Юры-водителя, которого не успел толком разглядеть - только произвела впечатление его мощная шея, - я добровольно прибыл в лечебное учреждение.
Тускло освещенными переходами меня провели в отделение (причем Сергей Павлович отпер дверь отделения своим ключом, а затем, когда мы вошли, тут же запер) и подвели к столу с регистрационными журналами.
По коридору неспешно прогуливались больные.
- Это сумасшедшие? - не без благоговейного ужаса полюбопытствовал я шепотом у Сергея Павловича, ощущая себя в экзотической обстановке.
- Сумасшедшие, сумасшедшие, - небрежно процедил он сквозь зубы и, надев белый халат и усевшись за стол, разложил перед собой историю болезни, на обложке которой я успел прочитать свою фамилию.
Я хотел было еще кое о чем у него полюбопытствовать, но его прежний доверительный тон и разговорчивость сменились холодной, профессиональной деловитостью (да и его белый халат на меня действовал). Я решил не вязаться с вопросами, он же лаконично уточнил у меня некоторые анкетные данные, а затем долго что-то записывал в историю болезни… Что он там обо мне фиксировал - неизвестно, но именно неизвестность меня и удручала.
- Да, - сказал Сергей Павлович, - дайте-ка ваш паспорт.
(Медбрат Петрович все это время сидел рядом, продолжая читать газету, и лишь изредка бросал короткие хмурые взгляды, но не на меня, а на дефилирующих сумасшедших… Так флегматичный пастух короткими, как бы невзначай, щелчками кнута поддерживает порядок в своем мирно пасущемся стаде…)
Затем Сергей Павлович кивнул Петровичу, и они куда-то ушли (забрав с собой мой паспорт и историю болезни), а я остался и с невольной опаской стал коситься на сумасшедших, один из которых тут же приблизился и молча сел рядом. У него было лицо вполне нормального человека, но от этого мне сделалось как-то особенно не по себе: казалось, он вот-вот выкинет что-то исключительно безумное… Однако сумасшедший всего лишь вежливо и даже неуверенно попросил закурить. Я протянул ему сигареты; он хотел вытащить одну, но я сказал, чтобы он забирал всю пачку.
- Вам еще самому пригодятся… Здесь с сигаретами не очень… - интеллигентно предупредил он, помедлив воспользоваться моей щедростью.
- Ничего, берите! - настаивал я. - Мне не понадобятся. Я же сюда только с профессором побеседовать - и домой…
Но он, окинув меня странным взглядом, все-таки взял лишь одну штуку и, поблагодарив, отошел.
- Чудак вы! - крикнул я ему вслед. - Я же только с профессором побеседовать…
Более получаса я томился на больничной скамье, нетерпеливо озираясь вокруг, ожидая, что меня вот-вот пригласят на беседу к профессору. Несколько раз показывались какие-то медработники и исчезали, не проявляя никакого интереса к моей персоне. Меня начали одолевать нехорошие предчувствия. Из радиотранслятора в глубине коридора звучал Тихон Хренников.
Наконец появился медбрат Петрович и поманил меня пальцем.
- Айда, - сказал он. - Пойдем со мной.
Обрадованный, я вскочил и последовал за ним. Мы пришли в небольшую комнату тина кладовки, де какая-то тетя Маня перебирала узлы с бельем. Окинув меня хозяйским глазом, она сунула мне в руки больничную пижаму и халат, а под нош бросила безразмерные больничные тапки.
- Что такое?! - возмутился я, с отвращением отталкивая от себя это тряпье.
- Все свеженькое, чистенькое, сынок! - заверила меня тетя Маня. - Только что из дезинфекционно-прачечного пункта…
- Вы что - не слышали? - повернулся я к Петровичу. - Меня для беседы с профессором пригласили! И Сергей Палыч сказал…
- Сергей Палыч сказал! - передразнил меня тот. - Ты давай переодевайся по-быстрому, а тогда беседуй хоть с профессором, хоть с Господом Богом!
- Ты что, старик, ты давай веди меня к профессору! - занервничал я.
- Раз уж попал сюда, - мрачно проворчал медбрат, - делай что говорят, а не то… - Он угрожающе засопел и привычно показал кулачище.
- Переодевайся, сынок, не буянь! - подтвердила тетя Маня. - У нас должон порядок быть!
- К черту! - сказал я и, оттолкнув медбрата, быстро пошел обратно в отделение.
- Ну, сука, ты дождешься, - пообещал Петрович, поспешая вслед за мной. - Попадешь в отсек!
Серей Павлович уже сидел за столом и встретил нас удивленным взглядом.
- Сергей Палыч, я требую, чтобы меня отвели к профессору Копсевичу, как было обещано, - заявил я.
- Переодеваться не желает, сквернословит, толкается! - начал ябедничать Петрович. - Такой беспокойный пациент!
- В чем дело? - строго спросил меня Сергей Павлович.
- Я требую профессора!
- Что шумите, с ума сошли? Какой сейчас профессор? Вы мне так всех больных переполошите. Полчаса до отбоя осталось. Мы с вами так договоримся: вы сейчас переоденетесь и ляжете бай-бай, а завтра во всем разберемся, какой вам профессор нужен, зачем профессор…
- Профессор Копсевич! Светило и величина! Вы обещали!
- Обещал - не обещал… Вы лучше ложитесь спокойно спать. Утро вечера мудренее. Не заставляйте думать о вас хуже, чем вы есть.
- Вот с места не сойду, пока профессора не приведете!
- Чудак, ей-богу! Все профессора уже давно спят. И вам пора спать. Прошу настоятельно не шуметь…
- А вот я буду шуметь! - разозлился я.
Тут Сергей Павлович сделал глазами какой-то едва уловимый знак Петровичу, стоящему у меня за спиной, и тот крепко схватил меня за руки и рывком сбил на колени. В ту же секунду Сергей Павлович выскочил из-за стола и борцовским "замком" сцепил руки на моей шее, да так жестко, что, кажется, хрустнули шейные позвонки.
- В отсек! - скомандовал он, и они поволокли меня по коридору.
В считанные мгновения они доставили меня этажом ниже. Не ослабляя захвата одной рукой, Сергей Павлович вытащил другой ключи и отпер еще какую-то дверь. Потом они повалили меня на скамью, и, бог весть откуда взявшаяся медсестра всадила в меня шприц. Маленький и круглый человечек, оказавшийся рядом, приветливо заулыбался и громко замяукал.
- Брысь! - прикрикнул на него Петрович, и тот послушно исчез.
- Отпусти, гадюка! - прохрипел я Сергею Павловичу. - Голову оторвешь!
- Успокоились? - поинтересовался он, отпуская меня, - Ну смотрите! А то свяжем… Покажите ему его койку, - кивнул он Петровичу.
Медбрат взял меня за локоть, чтобы отвести в палату, но я презрительно отбросил его руку, заявив, что не намерен спать в их учреждении, хотя бы они мне еще сто уколов засадили, и что они еще ответят за свои действия. С этими словами, оставшись сидеть, я отвернулся с видом оскорбленного человеческого достоинства. Просто до слез было обидно от сознания своего бессилия перед ними.
- Пусть сидит, - сказал Сергей Павлович медбрату. - Хоть всю ночь… А захочет спать, покажешь где…
И меня оставили в покое. Сергей Павлович и медсестра ушли обратно на второй этаж, заперев за собой дверь, а Петрович отправился в палату, чтобы, очевидно, подтянуть узлы на ремнях, которыми были прикручены к койкам буйные.
Помятый, униженный, с легким головокружением (вероятно, после их проклятого укола), я смог наконец осмотреться в помещении отсека - так именовалось отделение для особо беспокойных пациентов. В голове не укладывалось, что какой-нибудь час назад я пришел домой с намерением попить кофейку, а теперь сижу здесь; все это выглядело настолько неправдоподобно и вдобавок так ненавистно и невыносимо подло, что мне снова стало казаться, что я никак не могу очнуться от очередного тяжелого сна. В конце небольшого коридора, где я был оставлен сидеть на скамье, имелось окно, намертво заделанное мелкой металлический сеткой, сквозь которую просвечивал один лишь уличный фонарь. Направо была дверь в уборную, из которой крепко тянуло смрадом. Налево - палата… Из этой палаты, куда вошел Петрович, слышались изможденный, бессмысленные вопли. "Это бредит Ком!" - вдруг подумал я с замершим сердцем, но тут же оборвал себя: "Что за чушь лезет в голову! Ком лежит совсем в другой больнице! Откуда ему здесь взяться?!" Я прекрасно понимал всю нелепость пришедшей мне в голову фантазии, но избавиться от нее никак не мог… Постепенно чередования сомнения и уверенности так замучили меня, что, в конце концов, не выдержав, я вскочил со скамьи и вошел в палату, откуда исходили вопли.
В первый момент меня едва не хватил удар. Я действительно увидел черные усы-квад-ратные скобки на восково-бледном лице… Но я взглянул внимательнее и увидел, что бившийся на койке молодой человек был, конечно, вовсе не Ком - он и не мог быть Комом!..
- Что с ним? - спросил я медбрата, который устраивал подушку, чтобы человек не расшиб себе голову о металлическую спинку.
- Не видишь, белая горячка, - проворчал Петрович (однако вполне беззлобно). - Уже второй день его ломает. Сколько ремней мне порвал, сука. Простыни рвал. Полотенца вафельные рвал. Теперь только утомился…
Я вышел обратно в коридор и плюхнулся на свою скамью. Маленький, круглый человечек примостился рядом.
- Мяу, - сказал он, - давай поцелуемся!
- Брысь! - сказал я.
Человечек обиженно отодвинулся. Потом он забрался на скамью и, спустив штаны, натужился… Если бы я не успел вскочить и увернуться, он так и обдал бы меня струей.
- Пошел спать, кот! - закричал на него вышедший из палаты медбрат и погрозил кулаком. - Сейчас по жопе получишь!
Человечек с мяуканьем убежал. Я достал сигареты.
- Здесь не положено, - хмуро сказал медбрат и показал на уборную.
Я послушно отправился туда, но в соседстве с затопленными экскрементами унитазами не смог сделать и одной затяжки, выбросил сигарету и снова вернулся в коридор. Петрович сидел с газетой за столом дежурного и не обращал на меня никакого внимания.
Одно сознание того, что ты попал в сумасшедший дом, могло, пожалуй, довести до настоящего безумия, и, чтобы поддержать себя морально, я принялся припоминать, как описаны подобные учреждения у классиков. Я подробно перебрал в памяти Гоголя, Чехова, Гашека, Булгакова и установил, что все так оно и есть на самом деле, но стало ли мне от этого вывода легче или нет, понять не мог. Так где же, спрашивается, поддерживающая и воодушевляющая в трудную минуту сила искусства?..
Вопрос Петровича вывел меня из задумчивости. Оказалось, что мой нынешний начальник Петрович занялся решением кроссворда, и ему требовалась моя помощь… Несмотря на то, что я и в нормальной жизни ненавидел кроссворды - а уж теперь меня и подавно затошнило, - я скрепя сердце ответил. После чего еще несколько раз подряд мне удалось подсказать, требуемое слово, чем я доставил Петровичу неописуемое удовольствие и прочно завоевал его расположение. Я незамедлительно решил этим воспользоваться, чтобы выведать о затеянной против меня провокации. Петрович хоть и рад был помочь, но подробностей не знал.
- Ну, - дружески сказал он, предварительно окинув меня оценивающим взглядом, - тебя, скорее всего, по двести девяносто пятому пункту классифицируют. Я так полагаю…
- Господи, - пробормотал я, - это еще что за пункт?
- А шизофрения, парень, - усмехнувшись моей неосведомленности, солидно объяснил медбрат. - Да ты не расстраивайся, таких у нас долго не держат… Взбодрят электрошоковой или инсулиновой терапией - и можно опять по бабам… Ты, главное, поскромнее себя веди, - посоветовал он. - Твое счастье, что сегодня Палыч дежурит. Он у нас психолог!.. Был бы Семеныч, мы бы тебе так вломили… А Семеныч завтра, ты учти!
Петрович многозначительно подмигнул мне, и мы продолжили решение кроссворда.
- Что-то наш белогорячечный опять расшумелся, - озабоченно вздохнул Петрович через некоторое время. - Пойдем поглядим, не расквасил бы себе кочан…
Я пошел за ним в палату. Парень, которого я чуть было не принял за Кома, сумел каким-то образом вырвать из пут руки (ноги оставались прикручены к раме) и, вывернувшись, как гусеница, с натужными хрипами пытался уползти под кровать.
- Ну ты подумай! - сказал Петрович и, схватив парня за плечи, стал водворять обратно. - Придержи-ка ему руку, - попросил он меня, а сам разгибал другую, что, очевидно, было не легче, чем выпрямлять железную трубу: мускулы на руках у белогорячечного едва не лопались от напряжения, а запястья горели, исполосованные ремнями и полотенцами,
Я машинально бросился помогать, и с огромным трудом нам удалось зафиксировать парня в горизонтальном положении. Затем мы возвратились в коридор.
- Хоть орать перестал, - вздохнул Петрович. - А то еще с утра так орал, что я думал, оглохну…
Наконец с дурацким кроссвордом было покончено, однако Петрович так разохотился, что, оставив меня (но не забыв запереть за собой дверь), побежал наверх поискать еще кроссвордов.
Я обошел все небольшое помещение отсека и лишний раз убедился, что возможности для побега нет никакой. Зарешеченное окно в коридоре было неприступно, а в уборной и палате окон вообще не имелось.
Глядя на бедного белогорячечного, я снова вспомнил о Коме и подумал, что уж он-то, Ком, наверняка бы придумал, как вырваться отсюда… Например, оглушил бы Петровича чем-нибудь тяжелым, отнял ключи, прикрутил бы к койке рядом с белогорячечным, да и был бы таков… Я предпринял розыски, но самое тяжелое, что я нашел, был ночной горшок. Впрочем, решил я, за неимением лучшего сойдет и он.
(Я мог бы, вероятно, успешно нейтрализовать Петровича и голыми руками - ведь Ком научил меня кое-чему, - но как-то позабыл об этом, не счел приемлемым…)
Таким образом, с мерзким горшком в руке я занял позицию около двери и замер в ожидании медбрата, любителя кроссвордов… Что касается возможности причинения Петровичу физического ущерба, то в глубине души я целиком оправдывал себя, как сам подвергшийся подлому и незаконному насилию.
Петрович вошел, и я в отчаянии ударил его горшком… Однако ничего хорошего из этого не вышло. Во-первых, в последний момент у меня все-таки дрогнула рука, и удар оказался недостаточно силен, а во-вторых, следом за Петровичем шел Сергей Павлович.
Я остановился в растерянности. "Ну и работа у них!" - подумал я. Петрович схватился за ушибленную голову, а затем вместе с Сергеем Павловичем бросился на меня. Они отняли у меня горшок (я особенно и не сопротивлялся) и стали выкручивать руки. "Я с ним по-человечески, а он!.." - обиделся Петрович и двинул меня кулаком по морде. "Немедленно прекрати, - сказал ему Сергей Павлович. - Сам виноват. Не первый день работаешь, а бдительность потерял!" - "Согласен, - кивнул тот. - Сам виноват, потерял бдительность…" И все-таки двинул меня еще раз.
- Да, здорово вы подгадили себе этим, - со вздохом сказал мне Сергей Павлович, когда они прикрутили меня к койке по соседству с белогорячечным.
- В конце концов, - смущенно пробормотал я, - что происходит?! Или позовите профессора, или пустите домой!