В "рюмочной" мы выпили марочного портвейна, заев его шоколадкой. Я подмигивал Сэшеа: "Давай, мол, не теряйся!" - а сам прижимал коленом Оленькино бедро. Желание снова пробудилось. Соперничество в таком деле великий стимул. Разговор зашел о том, чтобы втроем отправиться к Оленьке. Но сначала решили купить вина.
В магазине Оленька заняла очередь в кассу, а мы с Сэшеа встали у прилавка.
- Чувствуешь! Она прямо-таки дрожит от возбуждения! - говорил Сэшеа. - Едва сдерживает себя!
- Я рад, что ты повеселел, - заметил я. - Видишь, как легко забываются все твои страхи, как только появляется новая цель!
- Я просто решил воспользоваться твоим приемчиком, - ответил он.
- Каким приемчиком?
- Я решил надеть на себя маску беспечности и так же, как ты, делать вид, что не замечаю происходящего.
- А что такое?
- Эх ты!.. Я ведь предупреждал, что теперь даже быть моим другом небезопасно, а ты не сделал никаких выводов! - В голосе Сэшеа звучало неподдельное беспокойство, но на лице он действительно изображал беспечность. - Оленька для нас сейчас прекрасное прикрытие…
- Прикрытие?
- А ты не замечаешь, что за нами постоянно следят?
Я невольно обернулся, но потом в раздражении выругался. Может быть, Сэшеа меня попросту разыгрывает? Или правда сошел с ума?
- Ладно, вы берите вино, а я подожду вас на улице, - вдруг заявил он и, бросив меня, поспешно выскочил из магазина.
Оленька достала полиэтиленовый пакет, и мы сложили в него бутылки.
Улица была украшена флагами. Переполненные автобусы с расплющенными на стеклах носами пассажиров, переваливаясь с бока на бок, сползали под горку.
- Где же Саша?
Сэшеа около магазина не оказалось. Мы подождали, но он не появлялся. Убежал.
- Я думаю, - сказала Оленька, - ему как раз необходимо побыть одному… А мы с тобой пойдем…
Я сделал шаг и хотел что-то возразить, но слова застряли у меня в горле.
На гладко утоптанном снегу тротуара расплывались громадные кровяные плевки.
Я всякий раз вздрагивал, потому что никак не мог привыкнуть, что наш путь от работы к метро проходил вблизи пункта неотложной стоматологической помощи. Я старался подавить в себе навязчивую тягу покоситься на очередное мерзкое пятно.
Врачи с лицами, не исполненными сострадания, вышли на морозец прямо в белых халатах и перекуривали под вывеской с красным крестом. Медсестра, врачица - или кто там она была - неважно - похохатывала в окружении коллег, приятельски ухватывающих ее то за плечи, то за талию, то за шею, - похохатывала и поигрывала в ярко напомаженной пасти развратным языком. Я бы ей отдался… Но я поймал себя на мысли, что ведь она женщина совершенно того же типа, что и Лора, моя собственная жена, и подумал, что, пока женат, мечтаю всего лишь о том, чтобы моя жена была уютной, домашней женщиной, то есть не была похожа на саму себя… Вероятно, у медиков психика все-таки деформируется?
- Ну-ну, - одернула меня Оленька, - не засматривайся на шлюх!.. Пойдем, пойдем, мой хороший! - торопила она.
Я завозился со спичками и, закуривая, вдруг ощутил непреодолимое желание оглянуться, как будто почувствовал на себе чей-то необычайно пристальный взгляд. Я тут же оглянулся, но ничего особенного не заметил. Сумасшествие, я слышал, заразно. Сэшеа все-таки удалось задурить мне голову своим бредом.
Задумавшись, я непроизвольно взглянул на загаженный тротуар и скривился от досады.
- Черт, пойдем! - сказал я Оленьке.
И вот тут я увидел Его.
Лицо, знакомое лицо с усами-квадратными скобками вынырнуло неподалеку от киоска "Союзпечати" и сразу затерялось в толпе.
Озадаченный, я секунду соображал, кто это мог быть. Потом вспомнил. Господи, конечно же, это Ком!.. Он самый. Добряк, гимнаст и патриот. Тот самый институтский товарищ, по прозвищу Ком, который на четвертом курсе, когда основные трудности с учебой уже оставались позади, неожиданно для всех нас и без всяких видимых причин и объяснений забрал из института документы и бесследно исчез.
- Нет, погоди, - обрадованный, пробормотал я Оленьке, вырываясь. - Я сейчас…
Приподнимаясь на цыпочки и пытаясь высмотреть его в толпе, я стал пробираться но направлению к "Союзпечати". Плотная фаланга граждан развернула мне навстречу полотна свежих вечерних газет, отороченные красным шрифтом.
Я еще подумал, что Ком меня, пожалуй, тоже не сразу узнает, и решил, дай-ка я его разыграю: подойду и, к примеру, дерну за ус-квадратную скобку, полюбуюсь на его растерянную физиономию.
Однако около киоска Кома не было. Недоуменно пожимая плечами, я озирался по сторонам. Неужели обознался?
- Показалось, знакомого увидел, - сказал я подошедшей Оленьке.
- Что ты, мой хороший, - заворковала она, - просто ты немножко захмелел на свежем воздухе! Не надо нам сегодня никаких знакомых. Зачем нам знакомые? Пойдем! Я, может, тебя так хочу замучить, чтобы твоей жене ничего не осталось!
И Оленька потащила меня к метро, негодуя на медлительных, тормозящих наше движение пенсионеров и женщин, груженных полными сумками. Но не сделали мы и тридцати шагов, как что-то приступообразное (ничего подобного со мной раньше не случалось!) снова обеспокоило меня и заставило оглянуться.
И опять я увидел его!
Обнаружилось, что Ком шел следом за нами, шел не спеша, спускаясь с толпой вниз по улице, как и мы к метро. Прохожие то и дело заслоняли его, но на этот раз я успел рассмотреть его очень хорошо.
На голове у Кома была летняя армейская не то панама, не то широкополая матерчатая шляпа - такие я как-то видел по телевизору на наших южных пограничниках - выцветшая и без звездочки, особенно странная для морозного февральского вечера. Кроме того, когда толпа чуть раздалась, я увидел, что Ком, сам коренастый и плотный, запахнут в длиннополую солдатскую шинель со споротыми знаками отличий. По шаркающей, но надежной походке я догадался обратить внимание на его обувь: под затертыми до голубизны джинсами навыпуск были простые кирзовые сапог и.
"Ну и хипней стал!" - подумал я про себя.
- Ха! Да вот же он! - остановил я Оленьку. - Подождем… Ты только полюбуйся на него!
- Это сейчас так важно? - обиделась та, не желая даже посмотреть.
Мы стояли прямо посреди тротуара; толпа валила к метро, и нас толкали со всех сторон. Я старался не выпускать Кома из виду. Он был уже совсем близко.
- Просто хочу дернуть старого друга за ус! - усмехнулся я.
Тут Ком вильнул в сторону. Его загородил какой-то тип в искусственной шубе. Но я не волновался: Ком должен был вот-вот поравняться с нами. Я ждал, но он все не показывался. Тип в искусственной шубе грубо протаранил меня плечом, потрескивавшим электростатикой, а Кома не было.
- Что же это такое? - растерялся я и шагнул вперед. Ком показался на мгновение в толпе, и я с удивлением увидел, что он быстро удаляется в противоположном направлении.
- Э, нет, не уйдет! Я должен дернуть его за ус! - заупрямился я, бросаясь вдогонку.
Оленька повисла у меня на руке, и мы побежали вместе. Снова показалась вывеска с красным крестом. Бежать было нелегко: от выпитого мутило.
Неожиданно Ком срезал угол и исчез за дверью пункта неотложной стоматологической помощи. Зубы у него прихватило, что ли? Мы последовали за ним.
По стенам ломаного коридора скорбными, словно собравшимися на похороны группками томилась ожиданием какая-то публика. В ноздри ударил острый запах эфира. Мы побежали по коридору, но Кома среди скорбящих не оказалось. В самом аппендиксе медленно затворялась дверь в последний кабинет, и мы бросились туда. Пристенная публика тут же заволновалась. Кто-то даже попытался загородить нам путь, несмотря на мои заверения, что мы не больные. Нам все-таки удалось проскочить.
- Ах вот кто тебе нужен! - обиженно воскликнула Оленька и даже ревниво ущипнула меня за руку.
Я и сам удивился. Та самая напомаженная хохотунья, напомнившая мне Лору, склонилась над постанывавшим человеком в зубоврачебном кресле. Она проделывала какие-то манипуляции, а ее пациент сучил ногами по полу. Она повернула к нам свое раскрасневшееся лицо.
- Здесь медицинское учреждение! - усмехнулась она.
- А мы думали, дом свиданий! - с вызовом выкрикнула Оленька. Сидевший в кресле шумно переводил дух. Тоже раскрасневшийся и возбужденный, утирающий платочком тягучую слюну, он взглянул на нас замаслившимися глазками и почему-то захихикал.
- Все равно - в очередь! - засмеялась врачица.
Кома в кабинете не было.
- Ах, какой ты все-таки бабник! - укоризненно сказала мне Оленька на улице.
- Он исчез, он испарился… - бессмысленно бормотал я себе под нос и озирался по сторонам.
Однако дальше ситуация приобрела еще более нелепое развитие. Я нарочно шел медленно. Я осторожно скашивал взгляд и видел, что странная панама возникала то тут, то там, но, как только я делал попытку приблизиться, моментально исчезала.
- Боже мой, - вздыхала Оленька, мотаясь со мной.
Я ровным счетом ничего не понимал. Меня все более развозило. Ориентироваться в пространстве становилось затруднительно. Я устал, мне хотелось лечь, раствориться в просторе летних лугов.
- Мы поедем на такси! - сказала Оленька, беря инициативу в свои руки. Я увидел себя на вершине зеленого холма между каменными столбами,
испещренными языческими письменами. Руки скрещены на груди, глаза закрыты. Над столбами гудят ветра. У подножия холма искрятся ручьи.
- Пьяная ты морда, - с нежностью шептала Оленька, заботливо усаживая меня в такси, чтобы везти к себе. - Бибирево! - деловито бросила она водителю.
- Это где ж такое? - удивился тот. - В Москве?
Мы приехали к Оленьке. Пока я снимал в прихожей куртку, разувался, Оленькины родители осторожно высовывались из своих комнат и смотрели. К дочери пришел мужчина. Я поздоровался. Оленька строю шикнула на них, и родители послушно попрятались.
- Ты их держишь! - сказал я.
Она провела меня в свою комнату. Принесла бокалы для вина, жареную курицу, яблоки, конфеты, сигареты, пепельницу. Вообще засуетилась.
Тем временем я снял телефонную трубку и позвонил в Сокольники. Домой я даже не пытался звонить, так как почти наверняка знал, что Лоры нет дома. К телефону подошла Жанка.
- Привет, сестренка! - сказал я. - Как дела в школе?
- Плохо, братик, плохо! - пожаловалась она шепотом. - Одна надежда на тебя… Ты должен прийти в школу. Иначе будут звонить отцу или маман на работу!
- Нет, я не могу, - запротестовал я. - С какой стати я пойду к тебе в школу? Кто я такой?
- Ты же взял надо мной шефство! В школе я скажу, что ты мой старший брат, что ты меня воспитываешь. Миленький, я тебя очень прошу. Помоги! Я не хочу, чтобы дошло до родителей.
- Да что такого ты натворила?
- Не по телефону! Я тебе потом объясню… Ну договорились?
- Ладно, подумаю.
- Я тебя за это поцелую.
- Ну-ну! - прикрикнул я на нее. - Только без глупостей!
- Как хочешь, - засмеялась она.
- Лора у вас? - поинтересовался я.
- Нет, - бойко затараторила Жанка, - днем она собиралась взять у отца машину, чтобы ехать за продуктами к этому… к Валерию. Но потом, кажется, передумала…
- Да, - пробормотал я, - знаю… На самом деле я ничего не знал.
Об этом новом Лорином знакомом - Валерии я часто слышал последнее время в Сокольниках, там заочно уже начали считать его другом семьи. С некоторых пор Валерий снабжал нас различными дефицитными продуктами. Такое теплое отношение объяснялось, как рассказывала Лора, своеобразными обстоятельствами их знакомства. Она подсадила его к себе в машину, когда он, выпивший и наскандаливший в каком-то кабаке, был бит и преследуем. Словом, выручила. Теперь Валерий не хотел выглядеть неблагодарным и оказался чрезвычайно полезным знакомым…
- Что будем делать? - спросил я Оленьку, положив трубку.
- То, что ты хочешь!
- Я могу такого захотеть…
- А я знаю, что мужчины любят больше всего!
- Давай сначала еще вина выпьем, - предложил я, стараясь не смотреть на ее счастливое лицо. - Нам не помешают? - Я имел в виду ее родителей.
Оленька подошла к магнитофону и поставила кассету.
- Пока играет музыка, они ни за что не войдут! - успокоила она меня. - У нас на этот счет строжайшая договоренность. Я тоже имею право на личную жизнь! Я взрослый человек! Пока играет музыка, они ни за что не войдут!
Мы выпили, и я тут же налил еще.
- Чтобы не было лишних мыслей, - пояснил я.
- Я знаю, - поспешно согласилась Оленька.
Через пять минут она была совершенно пьяна и смеялась чистым, детским смехом. Глядя на нее, я тоже рассмеялся.
- Как жалко, что ты женат! - воскликнула она.
- Я иногда тоже так думаю, - признался я. - Мы с женой не понимаем друг друга.
Это звучало весьма приблизительно, но она очень обрадовалась.
- Поверь мне, я это постоянно чувствовала!.. Она тебя не устраивает? Да?
- Может быть, я ее не устраиваю… - Ты?!
- Почему нет? Мало ли найдется причин. Например, мое раннее облысение. Обидно оплешиветь в двадцать пять лет. Знаешь, чем только я не натирал голову, какой только дрянью не пробовал, ничего не помогает! Не хотят расти, и все тут!.. А ей, я полагаю, не по душе плешивые…
- Да разве это плешивость?! - воскликнула Оленька. - Это же ум, ум! Это просто умный лоб!.. О, милый, милый! - забормотала она, падая передо мной на колени. - Я хочу быть тебе интересной! - Она наклонилась ко мне.
Пока она делала то, что "мужчины любят больше всего", я смотрел на свои джинсы. Их подарил мне Игорь Евгеньевич, поносив совсем немного, - они только чуть-чуть потерлись на швах, а тесть, оказалось, не признавал потертостей; они были слегка велики, но зато зимой под них можно было надевать кальсоны…
Оленька без сил откинулась назад, на ковер, потом попыталась подняться, но не смогла, только лепетала что-то об искусстве любви. Она была очень пьяна. Я поднял ее и усадил на кровать. Она требовала, чтобы мы еще выпили. Она расколотила бокал, я собрал осколки и не заметил, как порезал палец. Потом я увидел кровь и стал перевязывать палец носовым платком. Оленька бормотала что-то о позах и одновременно о том, как она несчастна. Я с удивлением увидел, что она плачет, и принялся ее успокаивать. Не нужно было ей столько пить.
Пока она не отключилась окончательно, я помог ей раздеться и заботливо уложил в постель. В этот момент я услышал, что стучат в дверь, и увидел, что дверь начала медленно отворяться. Сообразив, в чем дело, я успел вскочить и переставить на магнитофоне закончившуюся кассету. Музыка заиграла вновь, и дверь тут же захлопнулась.
Потом я поспешно одевался в коридоре. Оленькины родители так же осторожно высовывались и смотрели. По возможности трезвым голосом я сказал "До свидания" - и вышел. Музыка все играла.
Я ехал к Сэшеа. Я вез пакет с оставшимися двумя бутылками. Народу в метро было полным-полно. Затертый в конец вагона, я некоторое время бессмысленно глазел на свое отражение в темном стекле, но потом вздрогнул и посмотрел через торцевое окно в соседний вагон.
В соседнем вагоне ехал Ком. Наши взгляды встретились, но его темно-карие, почти черные глаза смотрели совершенно безразлично - так, словно он меня не узнал. Я разозлился и показал ему язык, но он, идол, даже не изменил выражения лица, даже не моргнул… Зато какая-то бабка, стоявшая рядом с ним и решившая, что мой высунутый язык относится к ней, прямо-таки вскипела.
Смутившись, я отвернулся, а когда снова заглянул в соседний вагон, го увидел, что Ком исчез, и только бабка, здорово разъярившись, что-то вопила, даже носик покраснел, и указывала на меня другим пассажирам. Мне самому пришлось скрываться… Что касается Кома, то я не знал, что и думал, о его выходках.
Я приехал к Сэшеа, чтобы - как и обещал - помочь с переездом, но сразу понял, что меня здесь совсем не ждали и никаким переездом не пахло. Хозяева собирались ужинать. Мирно-дружно. Лена, перемешивающая на сковороде жаркое, приветливо мне улыбнулась. Сэшеа встретил меня одетый по-домашнему - в заношенных тренировочных брючках и майке. По телевизору транслировали Кубок СССР по футболу. Никаких признаков раздела имущества…
"Успели помириться", - подумал я с облегчением и крепко пожал Сэшеа руку, сразу позабыв обо всем, что он натрепал мне на работе. Его улыбка, правда, показалась мне какой-то настороженной, но я не стал задумываться над этим. Меня пригласили отужинать.
- Да! - воскликнул я, спохватившись. - Ты знаешь, кого я сегодня встретил? Я встретил Кома! Ты помнишь его?
- Что же мне его не помнить, - рассеянно сказал Сэшеа. - Еще ходили слухи, что он пошел служить в Афганистан.
- Верно!
- Такой оказался со странностями человек…
- Еще с какими странностями! - согласился я и рассказал, как Ком от меня бегал. - Не понимаю, в чем тут дело?!
- Это можно объяснить, - вмешалась Лена. - Просто ваш товарищ стесняется вас. Стесняется с вами встречаться, потому что так глупо потрать эти годы.
- Очень может быть, - кивнул я. - Он ведь все это время ни как не давал о себе знать, не писал, не звонил… Бедняга, ему действительно нельзя позавидовать. Все наши окончили институт, работают, переженились… А ему теперь все начинать сначала!.. Когда он ушел? В семьдесят восьмом… Да, мы обогнали его больше, чем на три года.
- Да, - с неожиданной желчью отозвался Сэшеа, - "обогнали"!..
- А разве нет? - удивился я.
Воспоминание об институтских временах настроило меня на лирическую волну.
- Между прочим, я отлично помню последний день, когда я видел Кома, - сказал я. - Это было в зимнюю сессию. Помню, я сидел в пустой аудитории, ждал преподавателя (был такой Михал Михалыч Собакин!), чтобы в седьмой или восьмой раз попытаться сдать зачет. День зимний, солнечный, в аудитории тихо, настроение гнусное, и вдруг в дверях в стойке на руках появляется Ком! На руках же проходит через всю аудиторию, а потом еще и сальто-мортале делает! Он, оказывается, тоже этот зачет не сдал. Часа два мы этого нашего Собакина ждали, и все это время Ком демонстрировал мне различные гимнастические штуки… Потом пришел Собакин, некоторое время наблюдал за Комом и, поставив нам по трояку, удалился… А на следующий день Ком почему-то забрал документы…
- А почему его прозвали Ком? - спросила Лена.
- А как же его еще было называть? - удивился я. - С первого курса он был у нас в группе ком-соргом; потом в стройотрядах - сначала ком-миссаром отряда, потом ком-андиром… Стало быть, кругом - Ком.
После ужина Лена ушла укладывать Бэбика, а мы с Сэшеа остались на кухне.
- Ну что ты на меня уставился?! - вдруг набросился на меня Сэшеа.
- Как уставился? - не понял я.
- И эти намеки твои!.. - возмущался он. - "Бедняга Ком"! "Обогнали"! "Нельзя позавидовать"!.. Я и без твоих намеков знаю, что мне делать! Я своих решений не меняю! Не беспокойся, ты не зря приехал!
- Я ни на что не намекал…
- А-а… - с досадой отмахнулся от меня Сэшеа. - Жди тут. Я скоро… Вот в банке кофе. Приведи себя по крайней мере в чувство, если уж пришел помогать. Хорошего же мнения ты был бы обо мне, если бы попросил меня помочь в таком деле, а я бы нажрался, как ты!
- У меня с собой еще есть… - снова не понял я.