Я оказался в небольшой кабине, которая плавно качнулась и скользнула вниз по наклонному черному туннелю. Выглянув в окошко, я успел увидеть несколько своих собственных мыслей, промелькнувших мимо в виде плакатов или таблиц. Содержание их было неприятным и даже угрожающим. Я ясно увидел, каким странно-нелепым и пугающе-неестественным вышел наш разговор втроем - словно передо мной разыграли сцену (заранее, но дурно подготовленную). Каждая фраза так и выпячивала весь идиотизм происходящего; как будто и сомнений не было, что я и так проглочу, что откровенно-наглое кривлянье окончательно собьет меня с толку… А что если прав Сэшеа, и Ком с Валерием в самом деле заодно?! Обвели меня вокруг пальца как последнего дурака, а я напился и теперь пьяный у них в руках, а они возьмут и лишат меня жизни за все мои измены, предательства и прегрешения! Я в ужасе заметался по кабине, чтобы застопорить ее разгон и не исчезнуть в туннеле. Однако ничего уже нельзя было поделать; я уже не мог вернуться - кабина скользила по наклонной всё круче…
Ничего ужасного, впрочем, со мной не произошло, но в понедельник пятнадцатого марта я проснулся с полным набором всех ночных страхов и подозрений.
Меня поднял будильник; о том, чтобы его завести, позаботился, вероятно, Ком, но ни самого Кома, ни Валерия дома не оказалось. Слегка приседая от головной боли, я доковылял до кухни и поставил варить кофе. Я не дождался, однако, пока кофе будет готов. Ноги привели меня в ванную, и я допил остатки одеколона, печально отметив про себя, что это уже никуда не годится, и пообещав себе, что подобное точно - в последний раз… Потом выпил кофе, но дрянной парфюмерный запах во рту остался. "Весной пахнет!" - подумал я. Я выглянул в окно и увидел, как под серым войлочным небом машины на улице давят колесами теплый, хляблый снег. Надо было спешить на работу.
Я сунул руку в карман и вытащил вчерашнюю записку от Сэшеа. С мерзким чувством я увидел на обороте круглый, женственный почерк Кома:
"В 19.00 ЖДУ В "НЕКРАСОВКЕ"…"
"И хрен дождешься!" - подумал я, ожесточаясь. Со злостью я порвал записку и побежал на работу.
Я чувствовал себя совершенно разбитым и ужасно расстраивался, что не прихватил еще лишних два-три дня, когда Валерий стряпал для меня больничный, и которые пригодились бы мне теперь как воздух… В голове был такой сумбур, что я уже отчаялся в нем разобраться.
Заодно ли Ком с Валерием? Какова тут роль Сэшеа? Есть ли в "системе" Кома еще бойцы наподобие его самого?.. В последнее верилось слабо, но настораживало чрезвычайно… Не слишком ли серьезно (а может быть, слишком беспечно?!) я отношусь к угрозам Кома? Что следует предпринять, да и нужно ли, можно ли что-то предпринять?..
На работе я первым делом переговорил с Фюрером насчет того, чтобы с завтрашнего же дня взять отпуск, тем более что отпуск у меня и так был перенесен на зиму… Фюрер, с которым я уже наладил отношения, намекнул, что после моего чистосердечного раскаяния нужда в таком строгом взыскании, как перенесение отпуска, отпала, однако если я настаиваю, то он возражать не будет… Я тут же написал заявление, и Фюрер его завизировал. Я решил поступить так, чтобы, во-первых, не терять времени - отнести анкету дяде Ивану и завтра же, придя на работу за отпускными, подать заявление об уходе по собственному желанию, с тем чтобы сразу после отпуска перейти на новое место. Во-вторых, избавить себя от необходимости лишний раз встречаться с Комом, когда тот выйдет на работу… Из радиотранслятора неслось оптимистическое: "Птица счастья завтрашнего дня прилетела, крыльями звеня…"
- А что там, собственно с твоим другом? - поинтересовался у меня Фюрер. - Всего неделю проработал - и занедужил. Он не больной? Оленька ездила его навещать и рассказывает о нем какие-то странные вещи.
- Понятия не имею, - открестился я. - И потом какой он мне друг? В институте вместе учились - только и всего…
В нашей прокуренной нише я извинился перед Сэшеа за то, что в прошлый раз обозвал его по телефону идиотом, и Сэшеа великодушно меня простил. У меня появилась мысль, а не посоветоваться ли с ним насчет моих проблем или по крайней мере осторожно разведать, что и каким образом ему стало известно об отношениях Кома и Валерия. Пока я раздумывал, как поаккуратней коснуться щекотливой темы, он сам заговорил со мной об этом в своей обычной таинственной и многозначительной манере.
- Ну, судя по твоему виду, - начал он, - могу предположить, что и ты наконец испытал на себе ИХ хватку и методы, верно?
- А какой у меня вид? - смутился я. - Перепил вчера по-черному - вот и вид… Что, здорово потрепанный?
- Г-м, потрепанный… Потрепанный - это само собой, - усмехнулся Сэшеа. - А еще такой, как будто тебя тихонько так, но уверенно подталкивают к карнизу крыши, а внизу эдак двенадцать или тринадцать этажей!
- Неужели?
- А ты пойди, полюбуйся в зеркало!
Сэшеа хотел сочувственно похлопать меня по плечу, но я со злостью ударил его по руке.
- Ну-ка, без прихлопываний!
- Кричи, кричи… - вздохнул он понимающе. - Еще не так закричишь… Я предупреждал. Ничего. Скоро ОНИ нас вообще в порошок сотрут. Так нам, дуракам, и надо: раз мы не способны объединиться между собой в борьбе за выживание. Я сегодня ночью специально думал об этом, - сообщил он. - И если объективно, без эмоций разобраться, может, мы действительно низшие, а?.. Пас вот давят, а мы только кричим да друг друга грызем. Мало нам было триста лет татаро-монгольского ига. Нам еще надо триста лет другого. Они себе уже и срок наметили, к которому, значит, осуществят полное свое мировое господство. Ровно через четырнадцать лет, между прочим… Они своих намерений даже и не скрывают. Они объединились под своей идеей раз и навсегда, и это настоящее объединение, настоящее сообщество! Вот признак высших!.. А мы? Мы если и начинаем объединяться, то всякий раз вместо сообщества получается самое дикое стадо. Я специально думал об этом. Я могу привести тебе огромное количество исторических фактов, когда мы, славяне несчастные…
"Нет, с ним бесполезно советоваться, - подумал я. - Ничего умного все равно не скажет. Только изнасилует своими Карманными философиями…"
- Мы, со своей недоразвитостью, со стороны, наверно, напоминаем обезьян! - продолжал Сэшеа. - Обезьян, когда те берутся подражать людям и любое осмысленное и полезное человеческое действие превращают в дикое и бессмысленное кривлянье…
"Вот с этой-то точки зрения ты бы сам и взглянул на все собственные рассуждения!" - подумал я, но вслух, конечно, этого не сказал, а молча отошел прочь и еще острее почувствовал свое отчаянное одиночество посреди настигшей меня беды и неизвестности…
(…А о том, что вид у меня из рук вон, я мог догадаться еще и потому, что, как Оленьке ни хотелось со мной переговорить, она так и не решилась, наученная прошлым горьким опытом…)
Я ходил взад-вперед и, как идиот, тупо повторял про себя на все лады одно и то же привязавшееся: "Завтра будет лучше, чем вчера. Лучше, чем вчера. Птица счастья, выбери меня!.."
"Дня" - "звеня"… "Палка" - "скалка"… "Вчера"- "меня"… "Палка" - "селедка"… Но это не имело отношения к делу.
В конце рабочего дня позвонил Валерий.
- Слушай, старик, мы вчера, кажется, здорово перепились, а? - начал он осторожно. - Как у тебя самочувствие?
- Отлично, - ответил я. - А как твое самочувствие?
- Как тебе сказать… Ты честно мне скажи: вы меня вчера не били?
- Нет… А почему ты спрашиваешь?
- Как тебе сказать… Голова, понимаешь ты, у меня… легкой степени сотрясение мозга… А чем у нас вчера дело кончилось?
- А чем оно начиналось, ты помнишь? - еще осторожнее спросил я, пытаясь понять, что стоит за этой новостью о его сотрясении мозга. В другое время она бы меня только порадовала, но сейчас, напротив, очень неприятно насторожила. - А ты не врешь? - спросил я на всякий случай.
- Насчет чего? - удивился Валерий. - Ну, вообще…
- Ну, ты и скотина! Сколько я для тебя сделал, а ты так!.. Я давно понял, что друг ты хреновый! Тебя бы вот так по башке, - обиделся он.
- Ладно, не обижайся… Так как, говоришь, тебя угораздило?
- Если бы я помнил! - вздохнул Валерий. - У меня сейчас вместо мозгов какой-то понос в голове. Полное забвение обстоятельств… Очнулся, понимаешь, сегодня едва живой где-то за "Текстилями", почти у Кольцевой…
- За "Текстильщиками"?! - вырвалось у меня.
- Весь, понимаешь, грязный, мокрый, голова трещит, тошнит, ничего не помню…
(Впрочем, я и раньше замечал, что Валерий на следующий день после пьянки не может вспомнить вчерашних подробностей…)
- Но что-нибудь ты помнишь? - поинтересовался я.
- Да так… Бред какой-то… - замялся он. - Что-то мрачное… Вероятно, следы странного вчерашнего разговора с Комом все-таки остались в его памяти и неприятные догадки мучили его, но он хотел сначала услышать, что расскажу я, и либо получить подтверждение своим догадкам, либо нет. В таком случае ничего об этом не говорить, чтобы не ставить себя передо мной в нелепое положение. Я же, со своей стороны тоже не торопился обсуждать с ним эту тему. Во-первых, потому, что говорил с работы, а во-вторых (и это главное), потому, что уже просто боялся каким-то неосторожным словом ухудшить ситуацию: во всём мне мерещились подвохи, новая игра и злой умысел против меня…
- Помню, - пробормотал Валерий, - было вначале какое-то антиалкогольное занудство твоего друга… Потом говорили о женщинах и о политике… Верно?
- Может быть, - сказал я. - О чем всегда разговоры? Либо о женщинах, либо о политике.
- Это точно. Черт бы их подрал!.. А потом вы меня, значит, не били?..
- Потом я спать пошел, - сказал я. - А вы еще остались трепаться.
- Да, может быть… А о чем же мы с ним могли трепаться?
- Откуда мне знать?
- А мне кажется, что мы пошли куда-то, - сказал Валерий.
- Куда же вы пошли? - насторожился я.
- Куда-то пошли… Слушай, а может, я с ним подрался?
- Откуда мне знать, с кем ты подрался? Валерий расстроено вздохнул.
- О чем же мы с ним могли трепаться? Мрачные догадки не давали ему покоя.
- Ну так о чем же? - подзуживал его я.
Однако Валерий, словно что-то вспомнив, вдруг потерял охоту продолжать разговор и поспешно распрощался, оставив меня в еще большем недоумении.
Выбери меня, выбери меня! Птица счастья завтрашнего дня… А чтоб тебя!..
После работы я поехал к дяде Ивану, отвез ему свою анкету и снова был обласкан и напоен чаем.
Те, кто всю жизнь пользуется покровительством сильных мира сего, наверное, не ведают того особого состояния окрыленности, которое испытал я, когда вдруг обнаружил, что моя участь может и не ограничиться привычным пленом своего родного "сословия". Жизнь моя вовсе не система с одной степенью свободы, когда на одном конце мира Фюрер, а на другом - Игорь Евгеньевич…
"Выбери меня, выбери меня…"
Нет, не то чтобы я так уж примитивно понимал свое счастье и свою судьбу. В конце концов я даже мог представить себя бойцом покруче самого Кома… При одном условии. Если бы во всей этой затее была хоть капля здравого смысла… Но я совершенно не видел в ней ни смысла, ни ума, ни уж, само собой, серьезного теоретического обоснования. Я видел один только очевидный самообман и бог весть откуда взявшееся сознание своей абсолютной непогрешимой правоты в сочетании с прямо-таки патологической фанатичностью… Если бы за ДЕЛО, так я готов был пострадать. А то… он собрался восстанавливать справедливость!.. Меня просто из себя выводила его непроходимая глупость! Ведь восстанавливать можно только то, что хоть и утрачено, но когда-то все-таки реально существовало. Можно подумать, что когда-то было много справедливости, а сейчас ее вдруг стало мало!.. Но раньше справедливости было еще меньше! Мы-то должны понимать, что раньше было значительно хуже. Это только старые бабушки думают, что раньше было лучше. Я же всегда придерживался мнения, что все к лучшему. Это закон Истории. Это очевидно. И сам ход нашей истории вполне логичен: Ленин - Сталин - Хрущев - Брежнев и т. д… А если временами народу кажется, что стали жить хуже, то это означает только то, что потребности возросли и опередили возможности их удовлетворять. Это закон Возрастающих Потребностей. А то, что кто-то живет лучше, а кто-то хуже - так иначе и быть не может: мы ж еще не пришли к победе коммунизма… "Все к лучшему! - доказал философ. - Нужно идти возделывать свой сад"… И тот, кто в юности не зарядился историческим оптимизмом, тот будет не жить, а "нести свой крест". Мне всегда было жаль таких. Таков мой приятель Сэшеа. Таков, увы, и Ком…
"Выбери меня, выбери меня…"
Я почти физически ощущал, как Ком, оседлав меня, душит, душит, сдавив коленями мое горло. Злой карлик… Я уже не стеснялся признаться себе, что закабален страхом, хотя не оставлял попыток убедить себя, что бояться глупо, что, скорее всего, ничего страшного не может, не должно произойти…
К 19.00 я все-таки успел приехать в "Некрасовку", чтобы снова попробовать поговорить с Комом. Идиотские результаты вчерашнего - смурного и пьяного разговора - никак меня не удовлетворяли, а прерывать наши с Комом отношения на такой опасной точке было бы нецелесообразно. Нужно было поговорить еще раз - в спокойной библиотечной обстановке, без эмоций, без горячки и надрыва, без третьих лиц, наконец. Я шел на эту встречу укрепленный морально и внутренне собранный, надеясь, что на этот раз со всеми моими аргументами мне удастся пробиться к его сознанию.
Словом, хорошенько себя накрутив, я поднялся в читальный зал в самом боевом настроении и принялся разыскивать Кома. Я несколько раз прошел между рядами столов, спустился вниз, заглянул в картотеку, в абонементный зал, даже в уборную, но Кома нигде не обнаружил… Это весьма подействовало мне на нервы. Снедаемый нетерпением, я уселся по соседству с каким-то милиционером, дремавшим над "Ведомостями Верховного Совета", и целый час только и делал, что вертел туда-сюда головой, следя за тем, кто входит в читальный зал и кто выходит, пока милиционер не проснулся и не сделал мне замечание. Я покинул библиотеку в сильном раздражении, так и не дождавшись Кома. Здесь явно было что-то нечисто… Такая необязательность была совсем не в его духе, и я ни минуты не сомневался, что здесь прямая связь с этой странной историей, происшедшей с Валерием в "Текстильщиках" и закончившейся "сотрясением мозга"… Меня определенно водили за нос, и я ничего не мог с этим поделать.
У меня возникла мысль зайти в "Лиру". Один коньяк немного по крайней мере меня бы развлек. Я достал кошелек и взглянул, чем мы располагаем. Как ни странно, но после напряженной, в смысле пития, прошедшей недели кое-что еще оставалось, и один коньяк я вполне мог себе позволить.
И только я собрался исчезнуть под знакомой, горящей цветным неоном вывеской, как едва не налетел на Сэшеа, который затесался среди публики, толкущейся перед входом, но меня, однако, не заметил, так как настроил свое внимание в каком-то другом направлении. Я тут же проследил это направление и чуть не зашелся нервным смехом. Объектом явно филерского интереса Сэшеа оказался сам Ком!.. Эта полная напряженного психологизма пародия развлекла меня куда больше, чем коньяк, - да что там - даже больше, чем десять коньяков!.. В своей обычной панаме и шинели Ком стоял у подземного перехода через улицу Горького и будто бы кого-то или чет-то ждал. "Горе-конспиратор, - с ехидством подумал я, - сам угодил под слежку!"
Но почему Ком не зашел, как условились, в библиотеку, а торчал у перехода?.. Я уже собрался подойти к Сэшеа, чтобы поинтересоваться, каковы успехи расследования, а затем вместе подойти к Кому, как вдруг последний сорвался с места и устремился в подземный переход. Сэшеа тут же поспешил следом за Комом, а я пустился за Сэшеа… Таким образом, оказалось, что Сэшеа следил за Комом, я следил за Сэшеа… И я бы, пожалуй, не очень удивился, узнав, что в этот момент за всеми нами следит еще КТО-ТО…
Ком спустился в метро, и мы за ним. Когда он садился в поезд, следовавший в сторону "Текстильщиков", меня охватило большое волнение, и я подумал, а не разумнее ли, пока не поздно, выключиться из этого мероприятия. Но вот Ком вошел в вагон, Сэшеа юркнул в другой, а я, решив, что лучше все-таки находиться в курсе происходящего, прыгнул в третий. Мы сошли именно на "Текстильщиках", и Ком двинулся к выходу. В это время на перроне и в переходах было еще очень многолюдно. Сэшеа с трудом поспевал за Комом, а я - за Сэшеа. "Да, может быть, он просто домой едет, а мы, дураки, за ним увязались!" - подумал я, но моя надежда не оправдалась. Ком не стал сворачивать к пригородным электричкам, а вышел к автобусным остановкам… Но здесь он неожиданно исчез.
Сэшеа в растерянности заметался то в одну, то в другую сторону, но тщетно (Ком умел исчезать мастерски, мне это было хорошо известно еще по нашей первой встрече)… Пока я с удовольствием наблюдал за бессмысленной суетней Сэшеа, кто-то взял меня под руку. Оглянувшись, я увидел Кома.
- Скорее! - шепнул мне Ком, и мне ничего не оставалось, как вскочить следом за ним в отходивший автобус, бросив растяпу Сэшеа.
- Что же, - все-таки усмехнулся я, - Сэшеа и тот тебя вычислил?
Ком приложил палец к губам, давая понять, что мы поговорим об этом чуть позже. Я, конечно, сразу сообразил, куда мы направляемся, однако ничего не сказал и не решился возражать. Как-то странно, несолидно и даже нелепо вдруг показалось мне обнаруживать свое беспокойство, свой страх перед Комом, которого я, можно сказать, сто лет знал и который как-никак был моим приятелем.
Через полчаса мы сидели в полуразвалившемся гараже, где некогда проходили наши подпольные "тренировки".
- Нет, - сказал Ком, - Сэшеа как раз ничего не знает и не узнает… Любопытен не в меру - это да. Слышал звон, да не знает, где он… Ну пусть резвится. Он не опасен… Но зато опасен, и крайне опасен, другой человек…
- Ты это обо мне?..
- О тебе? - удивился Ком. - Почему?.. А-а, понимаю… Значит, ты еще не… - Он медленно провел пальцами по усам-квадратным скобкам и на некоторое время погрузился в молчание. - Да, - вздохнул он, - а я-то решил, что раз ты пришел сегодня, то пришел как друг…
- Господи, конечно, как друг! - воскликнул я, поспешно отыскивая в памяти заготовленные для этого разговора аргументы, но от волнения все их перезабыв. - Мне страшно обидно, что мы с тобой собачимся и не хотим понять друг друга. Мне страшно обидно, когда ты говоришь, что я предаю тебя, и так далее. Но посуди сам, не могу же я в конце концов вместе с тобой, раз ты мой друг, сходить с ума… - Тут я прервал себя, чувствуя, что опять не туда заехал - вместо логики на эмоции. - А знаешь, - сказал я, - Валерий вчера так перепил, что где-то подрался и получил сотрясение мозга…
Глаза Кома блеснули в полумраке.
- Не "где-то", а именно здесь. На этом самом месте, - обводя рукой пространство барака, поправил он.
- Здесь?! - вскричал я. - Значит, все-таки здесь!.. Значит, вы действительно подрались?
Кажется, подтверждались мои худшие предположения.